– Да, Алиджан Абдуллаевич, агент за информацию пятьсот баксов просит, – уже на пороге вспомнила Римма.
– Ну так разметь ему, в конце месяца получит.
– Нет, он прямо сейчас хочет.
– Ладно, сейчас дам. – Габаритов открыл ящик стола и вытащил из пачки несколько зеленых купюр.
К вечеру выяснилось, что "заказчица" вовсе не "Мисс Россия" и даже не "Мисс Москва", а вице-мисс какого-то подмосковного городишки, а ее жертве до министерского портфеля, как воющей на луну собаке до этого ночного светила, – "заказанный" трудится в одном из министерств то ли референтом, то ли консультантом. Но машина была уже запущена, деньги менту проплачены, заплаканная белокурая красотка через прутья решетки "обезьянника" сфотографирована. То, что вина "заказчицы" не доказана ни судом, ни следствием, ни даже "железными" оперативными данными, никого не волновало.
– Заголовок даем такой, – выслушав рассказ об истинном положении дел, скомандовал Габаритов, – "Вице-мисс "заказала" члена правительства". Хорошо разбивается на две строки:
...
Вице-мисс "заказала"
члена правительства
Рядом фотку этой девчонки покрупнее. Снимок не очень, но тяните его, пока не поплывет. А фотку этого, "заказанного", достали? Нет? Отделы политики и спецкоров, немедленно подключайтесь, давайте ищите по своим каналам! Дуговская, а ты чего сопли жуешь? Почему другие за тебя работать должны? Хрен повышенный гонорар получишь!
– Так времени мало, Алиджан Абдуллаевич. У меня и так весь отдел в мыле, а отдел спецкоров вон в потолок плюет. А чего не плевать, если у них в номере обязательных полос нет: материалы шарашат только с катастроф да терактов, а когда все спокойно, дурака валяют, новых тем не ищут, ждут, когда очередной самолет с неба свалится, – начала оправдываться Дуговская и навлекла на себя высочайший гнев.
– Ты чужие полосы не считай, ты свои забивай "бомбами", а не херней всякой! Как тему заявила? "Мисс Россия" "заказала" министра"! А на деле что сдала?
– Там, Алиджан Абдуллаевич, между прочим, одна очень интересная деталь есть, – залебезила Римма. – Этот "заказанный" свою любовницу однажды в резиденцию президента привозил. Ну он сам был в свите министра, а ее как секретаршу прихватил.
– Ты, Дуговская, совсем тупая или притворяешься? Я сто тысяч раз говорил: "Бытие" президента не трогает, даже тень на него не бросает! Ни на него, ни на особо доверенных членов его команды! Господи, и с этими идиотами приходится работать! Все, пошли по своим местам! Дуговская, чтоб через полчаса материал был на верстке.
Президента в "Бытии" трогать запрещалось категорически. Официально это декларировалось как нежелание патриотически настроенного "Бытия" отнимать у народа последний оплот веры и надежды. "У людей должно быть что-то святое, с чем они могли бы связывать свои чаяния справедливости и лучшего будущего", – любил повторять, впадая в патетический раж, Габаритов. На самом деле все было гораздо проще и прозаичнее. Вот уже два года – планомерно и целенаправленно – Алиджан Абдуллаевич распускал слухи, что "Бытие" – газета президента. В детали, как то: имеется ли у главы государства или его родственников доля в уставном капитале или все строится на бескорыстных взаимных симпатиях – Габаритов не вдавался. Чем больше неизвестности, неопределенности, считал он, тем лучше.
И надо сказать, главный "бытиец" добился своего. Даже солидные печатные и интернет-издания нет-нет да и намекали на особые отношения президента с "желтой" газетой. А Габаритов, тщательно отслеживая подобные упоминания, довольно потирал руки. Теперь-то ему никакие проверяльщики из налоговой, следаки из ментуры, прокуратуры и прочих госструктур не страшны!
…Габаритову не терпелось уехать домой, а эти "уроды" все никак не несли полосы на подпись. Он уже раз пять проорал, не вставая с места: "Роман, где полосы?!" – а на верстке все копались и копались.
– Роман!!! – в очередной раз позвал Габаритов, и на пороге появился измученный ответсек:
– Отдел происшествий подписи под снимки никак не придумает, Алиджан Абдуллаевич, я уж три раза торопил.
– Да чего там придумывать? Гони сюда Дуговскую вместе со снимками.
Римма появилась через полминуты.
– Чего ты там копаешься? Давай сюда! – вырвал Габаритов из рук редактора отдела происшествий полосы. – А-а-а, достал-таки отдел политики фотографию этого хмыря!
– Это не политики достали, а мы, – обиделась Римма.
– А чего тогда с подписями тянешь? – примирительно уточнил босс.
– Ну вы же сами говорили, что надо разнообразить, что у нас все подписи, как под копирку, – напомнила Дуговская. – Ругали же… Если кто-то на больничной койке лежит, у нас обязательно: "Такой-то мужественно терпит боль", а если жена или мать у этой койки сидит, то: "Близкие, глядя на страдания родного человека, не могут сдержать слез". Вот я и стараюсь.
– Долго стараешься, я тебе сейчас за пять секунд эксклюзив придумаю. Значит, так: под фоткой этого старого козла-педофила пишешь: "Такой-то в шоке: он никак не ожидал от любимой женщины предательства", а под ее заплаканной рожей: "Такая-то сильно раскаивается в содеянном". Вот и все. Шеф у вас гений, а вы не цените!
– Мы ценим, – промямлила Римма, предвидя, что на следующей летучке Габаритов разнесет эти подписи в пух и прах, будет кричать, что никто не хочет пошевелить своими заплывшими жиром мозгами, чтобы придумать нормальные, а не такие "идиотские" подписи. И напомнить ему об авторстве не будет никакой возможности.
– Давай, быстрей неси на верстку и скажи, чтоб через пять минут полосы у меня были. Вы сейчас по домам балдеть поедете, а у меня еще куча важных встреч. Сплю по четыре часа, кручусь, как белка в колесе, а вы, дармоеды, воздух пинаете. Устроили себе тут санаторий имени Алиджана Абдуллаевича!
Никаких встреч у Габаритова, конечно, не было. Из редакции он с водителем и двумя охранниками отправился домой. Через пятнадцать минут "Бентли" тормознул у подъезда элитного дома, но Алиджан Абдуллаевич остался на время в машине. Дождался, пока "быки" войдут в подъезд, осмотрят лестничные пролеты и площадки, а потом спустятся за ним.
Домработница, убедившись, что за порогом хозяин, открыла сначала одну, потом вторую бронированные двери, и Габаритов, не оглянувшись на "быков" и не поздоровавшись с прислугой, шагнул в коридор. Тут же лязгнули замки, щеколды и цепочки. Теперь Алиджан был в безопасности.
Если честно, то он и сам знал, что на фиг никому не нужен, но статус, на который претендовал и к которому изо всех сил рвался Габаритов, того требовал. Требовал и "быков"-телохранителей, и бронированных дверей, и навороченной аппаратуры-антипрослушки на телефоне.
Поначалу Алиджан воспринимал все эти заморочки как атрибуты жизни преуспевающего бизнесмена, но со временем ему стали чудиться заговоры в среде конкурентов, киллеры на крышах и шпионы в родной редакции. Жена пыталась уверить Алиджана, что все это от напряжения и усталости (ей ведь было невдомек, что супруг на службе большую часть времени проводит, ковыряя в носу и разглядывая красоток в развратных позах), предлагала показаться хорошему психотерапевту, но Габаритов только отмахивался: "Отстань, не нужны мне никакие доктора", а однажды даже заехал жене в ухо: "Я догадываюсь, стерва, чего ты хочешь! Меня в психушку упечь, а самой мои деньги загрести! Узнаю, что ты с кем из психиатров про меня говорила, – убью!"
…А Уля провела остаток дня и часть вечера в салоне красоты. Покрыла ярко-красным лаком четырехсантиметровые ногти, сделала эпиляцию, пилинг, подкрасила отросшие корни, уложилась. Отдавая за все эти удовольствия 22 тысячи рублей, вздохнула про себя: "Блин, такие деньги! За что? Лучше б съездила к Райке, она бы меня дома и покрасила, и постригла, и укладку сделала – и взяла бы за все не больше трех тысяч, а волосы на ногах и под мышками я бы и сама сбрила". Но тут же нашла своему транжирству оправдание: "Зато теперь могу небрежно бросить, что обслуживаюсь в салоне, куда ходят Пепита с Евгенией, и отдаю за прическу по штуке баксов. Она, как и Габаритов, давно стала снобкой и заложницей статуса.
Возвращаясь домой "на Юрике", Асеева проезжала мимо родной редакции в тот момент, когда из дверей вышли Кирсанов и Дуговская. Вывернув назад шею, Уля успела увидеть, как Лев открыл над головой "дамы сердца" зонт, а она взяла его под ручку…
Любовь
Уля почувствовала, как где-то за грудиной тоненько, но больно кольнуло. Нет, Робик не прав: Римке она нисколько не завидовала. Она просто не понимала: чего холостяк-красавец Кирсанов нашел в бабе с "довеском", да еще на два года старше его самого. А Ули-то Римка и вовсе на целых семь лет старше! Но на Асееву Кирсанов смотрит со снисходительной улыбкой, как смотрят на симпатягу-щенка, делающего первые попытки поднять заднюю лапу, а к Дуговской его будто кто намертво приклеил. На планерках, летучках уставится на нее своими миндалевидными глазищами цвета лесного ореха – не моргнет. И хоть бы было на что смотреть!
Но тут Уля решила быть справедливой. Конечно, Дуговская не супер-пупер, но на некоторые "детали" мужики очень даже клюют. Роскошные иссиня-черные волосы – раз, большие сочные, четко очерченные губы – два, густые, но аккуратные, будто нарисованные колонковой кисточкой брови (три) над черными глазами, глубину которых Римка подчеркивает, нося фиолетовые линзы (уже четыре). Но главное – походка. Шефиня отдела происшествий носила свое далеко не совершенное (излишне широкие бедра, коротковатые ноги, маленькая грудь) тело так, что вслед ей оборачивались не только мужики, но и женщины. Причем первые после мимолетной встречи с Риммой начинали суетливо запахивать плащи, а если дело было летом, прикрывать предательски вздыбившуюся плоть портфелями и пакетами, а вторые разворачивали плечи, вскидывали головы и пытались шествовать дальше походкой от бедра. Только где им! Уля-то вон недели три тренировалась, чтоб научиться ходить, как Дуговская, а толку… Закончилось все тем, что, шагая по редакционному коридору с поднятым под углом 120 градусов подбородком и ставя одну ступню перед другой, светская хроникерша № 1 запуталась в широких брючинах и рухнула, заработав по огромному синяку на обеих коленках. Потом она прочла в каком-то журнале, что походка, как и рисунок на подушечках пальцев, у каждого человека сугубо индивидуальна, потому как программируется на генетическом уровне. И окончательно успокоилась: ну не дано так не дано…
Тщетные усилия перенять Римкину походку были предприняты Улей давно, года три назад, когда Асеева не то что Кирсанова, еще даже и Свисткова знать не знала. Вот интересно: Лева и Андрей совершенно друг на друга не похожи, ни внешне, ни манерами, ни характером, а Уле все равно кажется, что у них много общего.
Кирсанов появился в редакции полтора года назад, через полгода после Улиного разрыва со Свистковым. Асеева успела вдоволь поутешаться в объятиях одного небезызвестного актера, потом закрутила интрижку с симпатягой-телезвездой, бурно отмечавшим свой четвертый развод. Однако к моменту, когда в "Бытии" нарисовался Кирсанов, она была совершенно свободна и, мигом оценив внешние данные объекта, его дорогую обувь, нехилый костюм и суперодеколон, решила Левой заняться. Благо, случай подвернулся уже через неделю. В канун Международного женского дня коллектив "Бытия" отправился в ночной клуб на корпоративную вечеринку. К мероприятию Уля хорошенько подготовилась: купила дорогущие блузку и брюки-галифе в итальянском бутике, сгоняла к стилисту Антона Махалова на телестудию, где мастер макияжа и прически соорудил ей такие личико и головку, что Уля всю обратную дорогу не могла на себя насмотреться, держа в одной руке открытую пудреницу, а в другой – мобилу. В качестве подсветки.
Место за столом она заняла чуть наискосок от Кирсанова и первую часть празднества, когда произносились тосты "за прекрасных дам", вовсю отрабатывала приемчик-верняк: сидела, уставившись на Леву, а как только встречалась с ним взглядом, тут же отводила глаза. Когда наконец заиграла музыка и Кирсанов поднялся со своего места, Асеева была уверена: сейчас он подойдет и пригласит на "медляк". Но Лева порулил в противоположную сторону и уже через мгновение топтался посреди зала, держа в объятиях Дуговскую. Для Ули это был удар. Взяв бутылку с мартини, она перебралась на самый дальний край стола, за колонну, и принялась хлестать бокал за бокалом. От мрачного накачивания спиртным редакторшу отвлек Габаритов. Сел рядом и, глядя, как Кирсанов и Дуговская, обнявшись, переминаются с ноги на ногу уже четвертый танец подряд, сказал:
– Да, хороший парень этот Лев. С головой, с идеями, а главное – с убойными связями в верхах! Он бы отдел политики на хорошую высоту поднял, жаль, ненадолго у нас.
Уля бросила на шефа вопросительный взгляд.
– Ну он же к нам только пересидеть пришел.
– Чего пересидеть?
– Да понимаешь, его главный покровитель у Самого, – Габаритов ткнул пальцем в потолок, – в немилость попал. Причем совершенно неожиданно. А в результате Левино крутое назначение в Министерство иностранных дел накрылось медным тазом. С прежнего места, из политических обозревателей информационного концерна "Бизнесмен", он уволился и брать его обратно – в связи с опалой "папика" – не рискнули. Ну меня один знакомый и попросил парня на время пристроить. С Габаритова-то как с хозяина бульварного издания взятки гладки. Да я к тому же еще и подстраховался – видишь, Кирсанов у нас только под псевдонимом печатается.
– А чего он у нас дожидаться-то будет? Когда его "мохнатая лапа" снова в милость впадет? – зло поинтересовалась еще не успевшая остыть после кирсановской "подляны" Асеева.
– Вполне может случиться и так, что Левиного покровителя обратно к трону призовут, а нет, тогда Кирсанов кого-нибудь другого, такого же могущественного, себе в друзья-приятели заимеет. Для нас главное, что у него в знакомых – половина правительства и чуть ли не вся Госдума. Конечно, сейчас им светиться со своим расположением к Кирсанову не с руки, но информацией с нашим Левой ребятки делятся охотно. "Бытию" же, как ты сама понимаешь, только того и надо.
С вечеринки Кирсанов и Дуговская уехали вместе. Через пару месяцев до Асеевой дошли слухи, что Лева снял неподалеку от редакции квартиру, а Дуговская вызвала с "малой родины" мамашу. Чтоб та, значит, сидела с девятилетним внучонком, пока ненаглядная Риммочка мужика ублажает. Но к тому времени Асеева постаралась убедить себя, что ей все равно, что ничего в "этом Кирсанове особенного нет", и закрутила роман со смазливым голосистым мальчиком из проекта "Фабрика звезд". Сероглазый, забавный, чем-то похожий на олененка пацанчик (Игорьку было всего девятнадцать) Уле быстро наскучил, о чем она не преминула ему тут же объявить. Мальчишка плакал, на коленях умолял возлюбленную не бросать его, клялся, что когда-нибудь станет известным и богатым. "Вот когда станешь – тогда и поговорим", – жестко оборвала "полуфабриката" уже состоявшаяся звезда светской хроники. Но он продолжал ходить за Улей тенью, звонил, писал длинные путаные письма, караулил у подъезда. Игорек видел, как она приводит к себе парней, как иногда под утро ее подвозят к дому мужики на крутых тачках, но в его отношении к Уле это ничего не меняло.
Что касается Кирсанова, то в полном равнодушии к нему Асеева убедила себя не окончательно, судя хотя бы по тому, с каким мазохистским упорством редактор отдела светской хроники продолжала расспрашивать умудрявшуюся дружить со всей редакцией Алевтину Белову о том, "как у Римки с политиком все развивается". Кое в какие детали и подробности дуговско-кирсановских отношений Асееву посвящал и Габаритов, которого Лева "держал в курсе". Именно поэтому, да еще из-за кирсановских связей и перспектив босс на любовь-морковь внутри коллектива смотрел сквозь пальцы.
А Дуговская расцветала прямо-таки на глазах: похудела, сделала классную стрижку, стала стильно одеваться. И даже помолодела лет на пять. Несмотря, между прочим, на то, что ритм жизни у нее стал бешеный. После работы Римма мчалась к сыночку и маме, по дороге закупая продукты, там забивала холодильник, слушая причитания родительницы о беспутстве дочери: "Если кто из наших соседей узнает, что ты нерасписанная с мужиком живешь, ведь все ворота обхаркают или дерьмом измажут. А ты не подумала, что кто-нибудь твоему бывшему доложит? Так он тут же в суд побежит, чтоб у матери-шалашовки сына забрать. А у нас суды не то что ваши московские, судят по старинке: если мать отдельно от ребенка да еще и с посторонним мужиком живет, значит, надо лишить ее родительских прав и отдать мальчонку отцу!"
Римма выслушивала нотации матери молча, потом уходила в комнату, сажала сынишку на колени и, гладя его курчавую головенку, о чем-то вполголоса с Саньком переговаривалась. На прощание чмокала мальчишку в розовую щеку и, пообещав в субботу обязательно сходить в зоопарк (в театр, на аттракционы, в кино, в "Макдоналдс"), мчалась, снова набивая продуктами сумки, на съемную квартиру, где ее ждал Лева.
Кстати, свои обещания провести субботний день с сыном она почти всегда выполняла, даже если Кирсанов всем своим видом демонстрировал неудовольствие отсутствием любимой женщины и хозяйки в единственный выходной. Римма так скучала по сыну, чувствовала такую жгучую вину перед ним, что рано утром, поцеловав мрачного Леву и попросив его "не дуться", исчезала, чтобы появиться только на следующий день к полудню. Пару раз она уговаривала Кирсанова "повеселиться втроем", но ничего хорошего из этого не получилось. На спектакле он откровенно зевал, а пока Римма с Саньком, визжа, катались на аттракционах, сидел на скамейке, уткнувшись в "Бизнесмен". С мальчишкой Лева почти не разговаривал, а когда тот засыпал его своими нескончаемыми вопросами, бурчал в ответ нечто неопределенное и раздраженно смотрел на "подругу жизни": дескать, чего он от меня хочет? После второй попытки Риммы подружить меж собой двух "самых главных мужчин ее жизни" Санек сказал: "Знаешь, мам, давай теперь одни по субботам гулять. Дядя Лева, наверное, хороший, но детей он совсем не любит".
И все же Римма чувствовала себя счастливой, как никогда в жизни. Она любит, любима, у нее есть замечательный – умный, красивый, все понимающий сын, а придет время, и – она искренне в это верила – Лева с Саньком обязательно подружатся…