Всю зиму готовились. Заготовили кашеварную посуду и продукты на первый случай, одежду, овса для волов, запаслись дегтем – дорога дальняя, пристроили брезентовые тенты на повозки, подделали ярма для волов, тормозные опоры и "истыки" (палка с железным наконечником). Ими можно и колеса очищать от налипающей грязи, и притормаживать подводу, если надо, при крутых спусках.
Заготовили мешки под соль и – на всякий случай – взяли с собой целую большую торбу отцовского табака. А вдруг продать можно будет или обменять на что-то? Вроде бы все, осталось только найти попутчиков-солевозов. По весне нашли и их, проезжающих мимо, договорились – что, как и сколько, попросили дальних родственников присмотреть за хозяйством, пока они съездят в Крым, и – отправились в далекий путь…
Глава 2
По дороге к Никополю старший в артели, самый опытный и авторитетный мужик, посоветовал Петру заехать в городе к одному человеку. Пока артельные распрягут волов и будут отдыхать, готовясь к переправе через Днепр по наплавному мосту, – Петру, как первый раз отправляющемуся самостоятельно за солью, не мешало бы с тем человеком познакомиться и посоветоваться. Старший очень убедительно рекомендовал туда заехать. Человека того звали "Нынка". Это была старая мудрая цыганка. Денег за предсказание она не брала, поэтому Петр взял с собой мешок пшеницы – на всякий случай…
Нашел он ту цыганку, передал мешок зерна, рассказал ей о себе, сказал, куда, почему и зачем они с братом едут, и спросил – не может ли она что-то посоветовать по этому поводу…
Цыганка взяла его за руки, долго смотрела на них и его лицо, еще дольше думала и сказала:
"Знаешь, хлопче, – сложная, но интересная будет у тебя жизнь… Ждет тебя сегодня дальняя дорога. Едешь ты туда с родной кровью, а вернешься без неё. Побываешь ты и в казенном доме, но выйдешь из него в белой шапочке. А главное – запомни: похоронит тебя седьмая жена"…
Петр, по правде говоря, не придал тогда особого значения предсказанию цыганки, особенно её последним словам о седьмой жене – по той простой причине, что у него и первой жены-то ещё не было…Он поблагодарил её, потом заехал домой к сестре Елене, рассказал, что и как, куда они с братом направляются, получил от неё благословение и поехал на место сбора артели солевозов…
Все десять возов, включая повозку Павла, уже стояли запряженные и были готовы к переправе через Днепр. Когда все собрались, старший группы сказал: "До вечера еще есть время, нам нужно завидно переправиться на ту сторону, потом проедем Каменку, она сразу за мостом, и за ней станем табором на ночлег. Еще раз все проверим, подтянем, подмажем, и на рассвете двинем на Крым. – Потом повернулся к Петру: – Начинать переправу будем с вас. У вас молодые волы, а мост наплавной… "живой", можно ждать любых неприятностей. Давайте – выезжайте вперед, и двигаться только по команде. Волов ваших пускать без страховки никак нельзя, а то беды не оберемся"…
Чумацкий атаман оказался прав: волы Петра и Павла встали намертво и не желали заходить на играющий на волнах мост. Он был собран из огромных, плавающих на воде дубовых бревен, соединенных между собой цепями, и плавно колыхался без нагрузки. При передвижении по нему транспорта, особенно с грузом, тем более с тяжелым грузом, бревна "утопали" – иногда так, что колеса возов шли по воде. В зависимости от тяжести груза бывало, что вода покрывала колеса чуть ли не до осей. Это было довольно неприятно и для волов-лошадей, и для тех, кто ими управлял. Да, сразу за прошедшей повозкой мост тут же "всплывал" и занимал прежнее положение, но это не очень радовало тех, кто по нему переезжал.
С транспортом, который шел порожняком, возни было поменьше, но артельщики не стали рисковать и пустили впереди повозки Петра, выходившей на мост первой, еще пару старых, испытанных волов в ярме, привязали их канатом к дьштлу Петровой повозки, а самих ребят (Петра и Павла) поставили с обеих сторон молодой воловьей пары и таким тандемом-агрегатом переправили сперва одну, затем вторую подводу братьев Лебедей. С остальными возами проблем не было, и к заходу солнца все одиннадцать подвод, проехав насквозь село Каменка, стали табором метрах в двухстах от последнего сельского дома. Там стоял колодец с "журавлем", а вокруг него была вытоптана большая площадка. Видимо, многие путники находили здесь себе привал, ночлег или просто отдых…
Распрягли волов, достали посуду для варки, начали собирать топливо и готовить ужин. Недалеко, наискосок через дорогу, стояла придорожная корчма, возле неё были привязаны несколько бричек, наверное, посетителей. Никто из солевозов туда не пошел, да и не собирался, так как впереди предстоял долгий и неизвестный путь, надо было беречь каждую копейку, а копеек тех у них было не так много…
Солнце уже садилось, но еще было хорошо видно. Повозки Петра и брата стояли рядом и ближе всех остальных к колодцу. Петр послал Павла собирать топливо для костра, пока видно, а сам взял ведро и пошел набрать воды. Колодец был неглубокий, с широким деревянным срубом и большим подъемным барабаном, тоже деревянным, с крепкими поперечными планками. Подняв ведро воды, Петр вылил её в свое ведро, отметил удачную конструкцию барабана, напился, взял ведро, повернулся, чтобы идти обратно и… обомлел.
К колодцу походила молодая девушка с двумя ведрами на коромысле. Темные волосы, черные брови, ослепительно белое красивое лицо и загорелые до черно-коричневых руки. Двадцатилетний, двухметрового роста, могучий и невозмутимый по натуре, Петр не то чтобы растерялся. Он просто замер и смотрел, как она приближалась… Даже много времени позже он не сможет вспомнить, как так получилось, что он, не сказав ни слова, снял с плеч девушки коромысло с ведрами, поставил ведра рядом с колодезным срубом, за какую-то минуту поднял два ведра воды и наполнил её ведра. Девушка тоже молча и безропотно смотрела на его действия. Когда он повернулся к ней и выдохнул: "Добрый вечер", – она, вспыхнув, ответила тем же…
Через минуту он не нашел ничего другого, как спросить: "Ты здешняя?" "Да, каменская, – ответила она. – Вон наша хата, за корчмой, недалеко". Ни он, ни она не хотели уходить от колодца, но ей надо было нести воду в корчму, а его ждал Павел возле костра.
Петр помог девушке поднять коромысло с ведрами на плечо и спросил: "А ты куда воду несешь?" "До корчмы, – ответила девушка, – там моя мама работает, а я ей помогаю".
Надо было что-то говорить, и Петр наугад бросил: "А кто хозяин корчмы?" "Один мужик из греков, он уже лет десять как переехал сюда, вроде бы из Крыма, и построил на окраине села эту корчму", – ответила девушка. Пока она говорила, у Петра уже возник примерный план продолжения их знакомства. Поэтому спросил: "А хозяин курит?" "Да, курит, целый день сосет такую огромную черную люльку", – сказала она и двинулась через дорогу в сторону корчмы.
Петр быстро отнес ведро с водой к месту их стоянки. Солнце уже село, несколько небольших костров освещали лагерь солевозов, в казанах и котелках побулькивал кулеш, запах простой здоровой пищи постепенно расплывался над степью.
Отдав воду Павлу, он подошел к своей повозке и достал из-под пустых мешков торбу с измельченным табаком. Еще по дороге до Никополя Петр разделил весь взятый из дому табак на три части: одну сразу отдал атаману артели, который весь день не вынимал изо рта короткой глиняной трубки-носогрейки и был вне себя от счастья, получив от Петра такой дорогой подарок перед дальней дорогой; вторую часть оставил мостовому смотрителю в качестве "мостовой" платы за переезд через Днепр; а основной табак тщательно припрятал от глаз, в первую очередь, коллег-солевозов, так как знал – они все равно будут клянчить у него табак всю дорогу. Портить с ними отношения Петру не было резона, а так как табак в те времена и в тех местах был товаром ходовым – Петр решил предложить табак хозяину корчмы. Да и с девушкой, которую встретил у колодца, найти возможность продолжить знакомство…
Он завернул в тряпицу горсть табака, сказал Павлу: "Вари кашу, я скоро", – и пошел через дорогу в корчму.
Широкая двустворчатая дверь. Петр вошел в довольно просторную комнату. Несколько квадратных тяжелых столов, обставленных такими же тяжелыми стульями, вдоль стены справа – длинный массивный стол с такими же длинными скамейками с обеих сторон. За тем столом сидели несколько мужчин – ужинали, курили и оживленно о чем-то разговаривали. Когда Петр вошел, они никакого внимания на него не обратили. Прямо напротив входа, метрах в пяти-шести, за стойкой сидел грузный мужчина с орлиным носом, пышными черными усами, шапкой таких же волос на голове, темными глазами навыкате и с большой трубкой в зубах.
Петр подошел к нему, поздоровался и без всяких предисловий сказал, что он в составе артели едет в Крым за солью, они стоят табором напротив его корчмы, утром отъезжают, и что у него есть табак на продажу, если корчмарь возьмет его – то можно будет договориться.
С этими словами он развернул перед хозяином тряпицу с табаком. Тот подвинул табак к себе, потом поднес его к горевшей рядом керосиновой лампе, посмотрел, перебрал пальцами и понюхал. Потом взял щепотку в рот, пожевал и, наконец, выбив свою трубку в какую-то чашку, плотно снова набил её принесенным табаком и от лампы прикурил; потом сделал губами несколько втягивающих движений и, откинувшись назад, аппетитно затянулся, выпустив облако дыма. Петру он указал место на стоящем недалеко стуле.
Петр сел так, что ему было видно через дверь позади корчмаря – кухню. Там у плиты возилась женщина средних лет, а еще дальше – девушка, которую он встретил у колодца, в большом корыте мыла посуду. Петр смотрел на неё так напряженно, что даже вздрогнул от неожиданности, когда с ним заговорил хозяин корчмы. Он сказал, что табак его очень хороший, и что если он у него весь такой, то он возьмет всю его торбу. Достал из-под прилавка медный стакан-мерку и предложил цену за утрамбованный стакан табака. Петр не стал с ним торговаться, цена была приемлемая, и вышел, направляясь к своей подводе за табаком.
На улице было совсем темно. Сделав несколько шагов, услышал шепот: "Хлопче, я все слышала, ты не верь корчмарю, он нечистый на руку!" Петр обернулся и увидел очертания девушки, вышедшей, скорее всего, с другого входа. "А я – тяжелый на руку, – усмехнулся он. – Спасибо тебе, добрая дивчина! Как тебя зовут?" "Мария", – снова прошептала она. "А меня – Петр… Я сейчас вернусь, Маруся", – тоже тихо сказал Петр и пошел. Принес табак корчмарю, тот сам его перемерял стаканом, тут же рассчитался, как договаривались, налил по рюмке какой-то настойки себе и Петру, чтобы "обмыть" сделку. Петр поблагодарил и отказался – завтра, мол, ехать в неизвестную даль, да и вообще он спиртное не употребляет и не курит… Хозяин не стал настаивать, выпил сам и просил передать привет его родине – Крыму. На том они и расстались.
Более чем довольный, Петр двинулся к месту стоянки. Вырученная за табак сумма была не так велика, но её с лихвой должно было хватить на покрытие всех предстоящих расходов: по покупке соли, оплате установленных сборов и еще должно остаться, так что приготовленные с дому деньги для таких расходов, зашитые в поясе свитки у Петра, могут и не понадобиться.
Проходя мимо колодца, он услышал легкий стук ведра, который тут же отозвался учащенным стуком его сердца. Подошел. Там действительно была Мария, и она ждала его… "Я переживала за тебя, там было много мужиков, они из постоянных клиентов нашего хозяина, люди не самые лучшие, поэтому – взяла ведро, как будто мне ещё вода нужна, и пошла за тобой", – прошептала она. "Спасибо тебе, добрая, не беспокойся, я сумею постоять за себя, да и не один я здесь. Ваш хозяин тоже это понял, поэтому все так хорошо и получилось", – ответил Петр.
В течение нескольких минут, загнанная в угол безысходности, Мария рассказала ему все о своей невеселой жизни. Отец был матросом, ходил по Днепру, вначале неплохо зарабатывал, дом купил в Каменке, потом начал пить, драться, гулять и лет десять тому назад был убит или зарезан в пьяной драке и выброшен в Днепр. С тех пор они с мамой вдвоем перебивались с хлеба на воду.
"Потом этот грек приехал, построил с нами рядом корчму, пригласил маму у него работать, она тогда помоложе была. С тех пор и привязаны мы к этой корчме. Раньше мама и готовила, и убирала-стирала, потом я подросла – начала ей помогать. Вот так и живем. Хозяин маму ни во что не ставит, что хочет – то с ней и делает. А куда деваться? Без него нам вообще конец бы пришел – или идти куда-то внаймы, или в петлю лезть. А теперь, когда я выросла, хозяин все чаще на меня стал посматривать своими жаднючими глазами. Я не знаю, что мне дальше делать. И маму жалко, да и себя тоже. И выхода нет. Вот тебя сегодня случайно увидела и как будто на свет снова родилась. Ты прости меня, Петя, и не подумай ничего плохого, я такое говорю людям в первый раз, да, наверное, и в последний. Но я должна была это сказать. Ты утром уедешь и забудешь. У тебя своего, наверное, хватает, раз в такую даль за товаром собрался. А мне уже все равно – хоть душу отвела и тебе все рассказала, хотя зачем тебе это нужно…" – тихо промолвила она.
Задрожал могучий Петр. Добрая душа всегда чует другую добрую душу, тем более в моменты, когда той очень плохо. Он просто как родную сестру, друга, любимую, прижал её к груди и молчал, а она уткнулась ему в свитку и тихо и отчаянно плакала…
Потом Петр отстранил её от себя и твердо сказал: "Слушай меня, Маруся. Постарайся дождаться, пока я съезжу за солью. Приготовься сама, маме скажешь потом, чтобы хозяин не пронюхал, и дождись. Я обязательно заберу тебя с собой на обратном пути. Запомни – обязательно". Он достал несколько монет и положил ей в карман, сказал – на всякий случай, еще раз крепко обнял, повторил: "Дождись обязательно!" Она взяла его руку, положила себе на грудь на несколько мгновений, потом поцеловала ладонь, прошептав: "Счастливо тебе, Петя, я буду ждать", пошла с ведром через дорогу.
А Петр стоял у колодца и не мог прийти в себя. За какие-нибудь два часа случилось столько хорошего, прямо сказочного, что кроме как чудом и не объяснишь. А может, это все привиделось в этой чернильной темноте южной безлунной ночи? Так нет – он слышал такой близкий и родной голос, видел её прекрасное лицо, видел её мать и даже видел её потенциального обидчика. Еще чувствовал её запах, ещё на ладони левой руки до сих пор горел её поцелуй, а в кармане появились деньги за так выгодно проданный табак!
Он подошел к повозкам, ужин у коллег был в самом разгаре, никто ничего не заметил. Павел давно сварил ужин и ждал его. На вопрос о том, где он пропадал, Петр ответил, что за колодцем, в темноте помылся. Потом поужинали и легли спать, каждый на свою повозку. Завтра – туда, к морю. И пусть удача от них не отвернется…
Петр лежал на повозке лицом вверх, смотрел, как мерцали яркие звезды на темном небе, на Млечный Путь, или, как называли его в старину – Чумацкий Шлях, на созвездие Большая Медведица (Чумацкий Воз), на Полярную звезду, которая неизменно стоит на одном месте и всегда служит ориентиром для чумаков-солевозов и которую они считали своей путеводной… Смотрел на них, но их не видел. Перед ним стояло только лицо её, Марии, и никого и ничего больше.
Судьба упала на судьбу, теперь Петр взял на себя ответственность и за её будущее. Значит, так надо было, там… Наверху. А ведь он мог и не поехать!.. Страшно было даже представить, что это было бы по-другому. Петр думал, что не заснет до утра, но вдруг как будто провалился куда-то, во что-то, хорошее, приятное, и уснул мгновенно. Снилось ему море, горы, много людей, а в самом конце на берегу вроде бы Днепра он увидел свою Марию и – проснулся.
Только начинался рассвет, но уже шевелились на возах артельщики, потянулись с ведрами к колодцу – поить волов, самим помыться, привести все и себя в порядок, быстро покушать то, что приготовили с вечера и – запрягать волов. Впереди – долгий, трудный, но необходимый и, даст Бог, удачный путь к морю! Почти триста верст – палящего солнца, плотной, всепроникающей пыли и неизвестности…
Тронулись в таком же порядке, как ехали до Никополя: атаман – впереди, Павел и Петр – в конце колонны. Петр даже был доволен, что ехал последним, править никуда не надо – его волы идут в "строю", держат дистанцию сами. Неудобство было только в том, что когда ехали против ветра – пыль от всей колонны оседала больше на последнюю повозку, но это было терпимо…
Еще перед выездом атаман собрал всех ездовых, сказал, что поедут они вдоль Днепра до самой Каховки, а потом повернут на юг, через Чаплинку – на Перекоп. Там движение поменьше, а значит – поспокойнее, зато травы побольше, вода рядом и путь этот чумакам этого заезда хорошо известен. Первый привал сделают у села Великая Аепетиха, дальше – как Бог даст…
Петр сполз с доски-сиденья, сел прямо на дно повозки, подложил пустые мешки под спину и голову и свободно в полулежачем состоянии, смотрел на дорогу, а больше по сторонам. Весна… Великая река веками пропитывала прибрежную землю слева и справа по течению. Особенно слева, где берег низменный, где начиналась и тянулась до самого моря огромная низменность. По сторонам дороги трава вымахала так, что издалека волов не было видно. Не было проблем с кормами. Волам было из чего выбирать, разнотравье на любой вкус, и вода всегда рядом. Да и для солевозов путешествие вдоль берега реки было гораздо приятнее, чем по песчаной херсонской степи.
Все это было хорошо, но Петр почувствовал какие-то непонятные изменения внутри себя. Постепенно он понял, что появилась какая-то другая, более конкретная и приятная, что ли, цель его путешествия. Он начинал понимать простую человеческую истину: до вчерашнего дня у него была вроде бы ясная, причем главная цель – добраться до Крыма и набрать там соли. Сегодня эта цель внутри него уже не была главной. Главным для него сегодня стало – вернуться назад, сюда, откуда он выехал. По причине того, что его теперь здесь ЖДУТ. Раньше не ждал никто, а сегодня уже ждут. Причем очень ждут и на него надеются.
Петр даже удивился своим размышлениям. Оказывается, возможно и такое изменение главной цели при вроде бы неизменности самого порядка действий. Ведь все осталось как и было, а на самом деле – мгновенно перевернулось с ног на голову. Теперь все свои силы, старания и умение он должен подчинить главному: вернуться и помочь сразу ставшему для него дорогим человеку – Марии. В том, что она его будет ждать и дождется, – Петр не сомневался. Он чувствовал: она – его, от Бога… и все, о чем здесь больше говорить и думать. Не сомневался, что и сестра Елена, и Павел примут её как родную. Такую, как она, нельзя было не принять.
В таком полусне-полудреме и житейских раздумьях он и приехал на первую стоянку – между Каменкой и Великой Аепетихой… Потом были Каховка, Чаплинка, Перекоп, Джанкой – и до самых соленых озер. Почти месяц сурового пути, но все добрались благополучно и встали в очередь недалеко от соляной мельницы. Желающих приобрести соль было достаточно, сезон только начинался, десятки возов с разных мест Украины ожидали своего часа.