Здесь вполне уместно сообщить, что в конце лета того же года, когда похоронили Марию, над селом, рядом с Лебединским хутором, пронесся небывалый ранее смерч, была очень сильная гроза. Молния ударила в стоящий на церковном дворе большой одинокий ясень и расколола дерево пополам – сверху донизу. Позже люди нашли там три обожженных тела – самого батюшки, его жены и дочки. Возможно, они прятались под тем деревом от дождя. Ну, наверное, так совпало…
Глава 3
На хутор приехала сестра Петра, Елена. У неё уже было двое детей – девочка и мальчик. Видела, как Петр разрывается на части, пытается сохранить хозяйство и везде водит за собой маленькую Марию, даже в кузницу. Выход из сложившейся ситуации был только один – искать женщину, новую жену, которая приняла бы на себя все текущие заботы. Приняла добровольно, бескорыстно и быстро. Да где ж такую сразу найдешь, да ещё после Марии!
Елена забрала к себе племянницу, на время, пока Петр определится. Девочка знала тетю Елену и пошла к ней без особых проблем. Но это был не выход, а только временная передышка… Как бы это странно ни звучало, начали искать подходящую женщину. Ситуацию осложняло и наличие маленькой Марии. Не каждая девушка пойдет на семью с чужим ребенком, а свободных "не девушек" в ближайшей округе не наблюдалось. Искала и Елена через своих знакомых, искал и Петр, хотя, по правде говоря, ему было не до поисков женщин… любых…
До кузницы опять очередь не доходила, все время отнимало домашнее хозяйство. Можно было и ликвидировать его – а как жить потом… Да и чтобы Мария сказала по поводу этого?
Петр насобирал уже больше двух ведер куриных яиц. Раньше раз в неделю их вывозили на местный рынок, товар был ходовой, а теперь – каждый день добавляются, скоро вообще портиться начнут. Лето, жара. В очередную субботу Петр взял два ведра яиц и выехал на рынок. Да и людей просто давно не видел, сколько дней уже не выходил из хутора, надо как-то развеяться, пообщаться.
Приехал на рынок, он работал два дня в неделю – среду и субботу. По средам там торговали в основном местные сельчане, а по субботам – народу собиралось побольше. Приходили купить-продать из соседних сел, где рынков не было, а до города – далеко, полдня быстрого хода, да и не было смысла туда ходить с тем товаром, что имели на руках местные сельчане…
В тот день с утра народу на рынке было достаточно много по сельским меркам. Петр прошелся по рядам, посмотрел для порядка – что, где и почем, потом просто осмотрелся, с кем-то поздоровался… Выступать здесь в роли продавца яиц ему не очень хотелось, по правде говоря. Он даже представил себя за прилавком, пересчитывающего яйца…
И тут его внимание привлекли две женщины – одна совсем молодая, другая – раза в два старше. Подойдя ближе, увидел на прилавке их товар – с десяток яиц, пара связанных за ноги цыплят, какие-то семена, корни растений и еще что-то по мелочи. Петр поздоровался и спросил, откуда они пришли. Они ответили, что из соседнего села. Если напрямую через шлях, то верст 7–8. Петр раньше бывал в том селе еще с отцом, там тогда оставались какие-то дальние их родственники. Именно из этого села более ста лет назад брал себе жену, Пелагею, прадед Петра – основатель Лебединского хутора кузнец Григорий. У неё были еще две сестры тогда – старшая и младшая. Потом у всех пошли дети-внуки-правнуки, семейная цепочка постепенно превратилась в "резинку", родственные связи между двоюродными, четырех– и пятиюродными потомками постепенно размылись, но все в новых семьях помнили, что в каком-то колене они – родня…
Петр представился женщинам. Они его, оказывается, знали. Видели раньше на рынке и в церкви. Видели с ним и его жену Марию, слышали и о том, какое его недавно постигло несчастье. Петру все это слышать было не особенно приятно, и он перевел разговор в практическое, текущее русло.
По ходу беседы у него возникло предложение – приемлемое, по его мнению, для обеих сторон. Так как, по их словам, сегодня на рынке особый спрос на куриные яйца, то предложил им продать два ведра яиц, которые сейчас находятся в его бричке, а вырученную сумму поделить пополам – половину ему, половину им. Женщины сперва растерялись от такого предложения, а когда поняли, что это правда, – согласились…
Пошли все вместе к Петровой бричке, они взяли ведра и вернулись на рынок. Петр сказал, что после обеда сюда приедет, и отправился домой. Когда он прибыл на рынок, они сидели в тени дерева и о чем-то беседовали. Ведра из-под яиц стояли пустыми. Как и договаривались – поделили поровну яичную выручку, взаимно поблагодарили друг друга и расстались. Петр на прощание сказал, что если они не против, в следующую субботу он снова привезет какой-нибудь товар, да те же яйца, и еще что, может, появится. Женщины охотно согласились.
В следующую субботу все повторилось. Петр привез и яйца, и три или четыре жирных утки – их развелось уже достаточно много, и еще кое-что из продуктов.
Прошли сорок дней памяти Марии. И опять в субботу Петр, в третий уже раз, отправился на рынок с излишками продуктов. Его помощники-продавцы были уже на месте. "Время еще раннее, а они уже здесь – когда же они, бедные, сегодня поднялись и вышли из дома!" – невольно подумал Петр, передавая им товар. Приехав на рынок после обеда, он получил положенную выручку и сказал: "А теперь, девчата, я повезу вас домой! Хватит вам по полдня тратить на такую дорогу, да и жарко очень". Посадив растерявшихся женщин в бричку, он натянул брезентовый тент, защищавший от палящего солнца, прыгнул в бричку сам и покатил через шлях в сторону их села…
По дороге разговорились, и Петр уже через полчаса знал о них все, что ему было надо. А что там было знать – все по-крестьянски просто и однозначно. У Клавы, так звали девушку, были мама и старший брат – уже женатый, мальчика имеет, живет по обычаю в доме матери с женой и сыном. Клава уже несколько лет живет у тети Зины. Муж тети и отец Клавы были родными братьями, их дома стоят рядом. Но несколько лет тому назад в трех десятках верст от их села началась разработка марганцевых руд. По всем селам ходили агитаторы, приглашали на работу в шахты. Обещали хорошие зарплаты и льготы. Разработки вначале велись более чем примитивно, часто случались аварии и обвалы. Отец Клавы и его брат через несколько месяцев после начала работы были намертво погребены очередным обвалом. Их так и не нашли. Ни о каких компенсациях и помощи семьям погибших речь не шла…
Тетя Зина попросила маму Клавы, чтобы девушка пожила у неё, так как тете трудно, одиноко, да и страшно одной в доме. Кроме небольшого дома и такого же небольшого огорода, у них больше ничего нет, работы в селе (оплачиваемой) – тоже нет, вот они и вынуждены что-то собирать, продавать, кому-то помогать, чтобы как-то прожить…
Петр их внимательно слушал, сочувственно кивал и думал. Для себя он уже все решил… А как отнесутся к его решению они – Клава и её тетя?!
Когда приехали в село, подъехали к дому тети Зинаиды, выгрузились, попили воды, умылись и расселись на завалинке, Петр обратился к ним обеим: "Послушайте меня, уважаемые женщины. И вы, тетя, и ты, Клава! Надеюсь, вы меня правильно поймете. Я совсем недавно похоронил молодую жену. Как говорится, тело её еще не остыло, и вроде бы мне не стоило этого вам сейчас говорить, тем более это делать! Но у меня нет другого выхода. На мне маленькая дочь, сирота без мамы, на мне хозяйство и вся еще, даст Бог, будущая жизнь, я же тоже еще молодой… Я не могу, не имею права все бросить, сидеть и плакать о любимой жене. Нет, я, мы – должны жить дальше, ради памяти той же незабвенной Марии, вдохнувшей новую жизнь в наш хутор. Я прошу вас обеих поехать со мной жить в наш дом. Навсегда. Ты, Клава, – в качестве жены, друга, родного человека, как тебе будет угодно. Вы же, тетя, – в качестве нашей второй матери! Что вы на это скажете?.. Я приму любое ваше решение, потому что уже считаю вас за родных людей!.." Петр даже взмок от напряжения и, опустив голову, ждал ответа…
Первой заговорила тетя Зина: "Спасибо тебе, Петя, что ты в нас поверил! Мы тебя понимаем, да и ты, наверное, нас тоже. Что тут много говорить… Думай что хочешь, но, как я понимаю, мы тебе сейчас гораздо нужнее, чем ты нам… При всей нашей бедности и беззащитности… И мы с дочкой – а Клава давно мне как дочь, при живой маме – тебе поможем. Обязательно. И, наверное, это будет правильно и перед людьми, и перед Богом, да и перед памятью твоей Марии – тоже. Ты что думаешь, Клава?" Покрасневшая от волнения и смущения девушка подняла глаза, посмотрела в лицо Петру и прошептала: "Я согласна".
Петр встал, поклонился им обеим, подошел к тете, поцеловал ей руки, потом подошел к Клаве, поцеловал её в лоб и проговорил: "Спасибо и – с Богом! Собирайте, что вам надо, зайдем к матери, поставим её в известность – и домой…"
Так все и сделали. К вечеру на Лебединском хуторе снова появилась жизнь. Трудная, но новая, и главное – Жизнь!
На второй день Петр показал женщинам все свое хозяйство и дал им понять, что с этого дня оно в их руках, и уже от них будет зависеть, каким оно будет в дальнейшем.
В течение нескольких дней Клава и тетя Зина сами, без подсказок Петра, разобрались с разделением труда по хозяйству – кто, что и когда будет делать, а уж как делать – они знали, просто до сих пор у них не было таких возможностей. Запущенная в связи с болезнью Марии усадьба на глазах принимала достойный вид по всем направлениям деятельности, и снова застучал молот в кузнице Петра Лебедя…
Спали все раздельно… Петр ни словом, ни жестом не приближался к Клаве ближе, чем можно при несупружеских отношениях. Они явно нравились друг другу, но ту условную черту не переходили. Относились друг к другу не как друзья, а больше похоже на отношения любящих сестры и брата…
Клава как-то сразу так ненавязчиво включилась во все действия, происходившие на усадьбе, в первую очередь организационного плана, а все технические, большие и мелкие, проблемы они решали с тетей Зиной. Петра в этот текущий водоворот не втягивали, он решал задачи внешних связей, снабжения и сбыта кузнечной продукции…
Каждую субботу Клава с тетей обязательно ездили на местный рынок, Петр им только бричку готовил – запрягал-выпрягал, все остальное они делали сами. И продукцию готовили на продажу, и реализовывали, и каждый раз приносили в дом и отдавали Петру какую-то копейку…
Клава была очень хорошей хозяйкой, как-то даже до неприличности аккуратной во всем. Она очень хорошо вышивала крестиком и гладью. Когда Петр привез ей из города целый рулон белой тонкой материи и целую кучу различных ниток для вышивания, она начала делать такие вышиванки, скатерти, полотенца, занавески, что их не стыдно было вывозить на любой, не только сельский, рынок. Её рисунки-эскизы брал за образцы Петр при изготовлении художественных заказов на кованые изделия, и они очень нравились заказчикам. На хутор снова пришла жизнь. Клава стала энергетическим движущим центром. Петр смотрел иногда на неё и любовался: она была как Мария почти во всем, только… без Марии…
Месяца через три Клава зашла в спальню. Петр еще не спал, лежал, думал, что надо к дочке в город съездить. Соскучилась, наверное, да и он по ней тоже. Как там она переносит все на новом месте…
Клава подошла к кровати, тихо сказала: "Петя, подвинься. Так будет лучше". Разделась и легла рядом… Петр просто привлек её к себе и… поблагодарил за все сразу.
Утром сама Клава предложила ему поехать в город, поехать вместе и не просто проведать сестру и дочку, а взять Марию домой, пусть она к маме (так и сказала) привыкает. Что они и сделали.
На удивление всем, маленькая Маруся, увидев Клаву, сразу протянула к ней руки и назвала "мамой". Признала. Приехали домой, и с тех пор она все время хвостиком бегала за Клавой, все боялась, что она опять куда-то денется…
На хуторе стало еще больше жизни, детский смех целый день звучал во всех уголках, опять сложилась дружная рабочая счастливая семья, часы жизни которой, казалось, заведены по-настоящему и надолго…
И тут – пришло время Клаве рожать… Тетя Зина, как пожившая уже сельская женщина, что-то понимала в акушерстве, но когда посмотрела роженицу – поняла, что что-то не так. Сказала Петру.
Он тут же привез сельского фельдшера. Тот тоже посмотрел и развел руками – надо доктора. А где его взять? Петр верхом помчался в Никополь, нашел нужного доктора, заплатил, договорился, посадил верхом на коня, сказал, куда ехать, а сам побежал к Елене. Её муж запряг коня, и они втроем помчались за поскакавшим на хутор доктором. Когда они приехали на место, увидели страшную картину: доктор держал на руках новорожденную девочку, окровавленная бездыханная Клава лежала на столе в луже крови, тетя Зина лежала без сознания на лавке, а доктор одной рукой протирал ей виски и давал нюхать нашатырь…
Елена взяла из рук ошеломленного доктора новорожденную, начала с ней заниматься. Доктор вышел во двор, сел на лавку, обхватил голову окровавленными руками и все повторял: "Если хотя бы на пару часов раньше, всего на пару часов…"
Клаву похоронили рядом с Марией. Петр нашел в селе недавно родившую женщину. Молока у неё было достаточно, и она согласилась кормить Клаву (так назвали маленькую) вместе со своей дочкой. Петр пару раз отвозил тетю Зину к той кормилице, а потом она сама стала ездить на бричке, Петр только запрягал-распрягал коня…
Время на Лебединском хуторе снова как бы остановилось. "Ну за что мне это все? – думал Петр – Павел без вести пропал, Марию свели в могилу, теперь вот Клаву Бог забрал… Ведь я никому ничего плохого не делал, наоборот, старался чем-то помочь тем, кто нуждался в этом. Может, и мало помогал, но у меня самого еще не так много есть. За что ты меня так, Господи?! Неужели та цыганка была права, когда я к ней заезжал перед поездкой в Крым?! И дочек маленьких уже две, а мамы у них – ни одной… А жить-то надо! Спасибо, хоть тетя Зина, бедная, старается, без неё вообще не знаю, чтобы было бы…"
Ну что же, придется снова начинать все сначала…
Глава 4
Как бы это ни казалось странным, но Петру не о жене пристало сейчас думать, а о маме-воспитательнице для маленьких дочек. Мысли о жене, о женитьбе и обо всем, что с этим связано, ушли куда-то на дальний план. А жизнь на месте не стояла. Оживившееся было хозяйство снова пошло на спад. Тетя Зина крутилась как белка в колесе, но двое детей, тем более младшая Клава, требовали круглосуточного внимания. Тетя три раза в день только к кормилице ездила. До всего остального руки не доходили. Приготовит кушать – и все, а дальше – то пеленки, то стирка, то еще многое-многое другое…
Как-то раз тетя, приехав от кормилицы, подошла к Петру и сказала, что сегодня возле рынка видела свою давнюю подругу молодости. Она из того же села, что и Зина, давно вышла замуж и живет сейчас в этом селе с мужем и взрослой дочерью Настей. Тетя поговорила с подругой и кое-что выяснила…
У Насти судьба не заладилась: был парень, посватался к ней, потом его призвали в армию, и несколько лет о нем не было ни слуху ни духу. А потом прислал письмо своим родителям, что там женился, уже есть ребенок, и живет в семье жены. Ему там хорошо, работает в порту. О Насте не спросил ни слова, а она его ждала все это время. Она была и есть свободна, так может, стоит поговорить тебе с ней… Семья эта хорошая, девушка неглупая, порядочная, спокойная. А вдруг она согласится помочь тебе, а там жизнь покажет, как дальше будет…
Петр согласился, да и выбора у него не было. Они под вечер съездили к родителям Насти, открыто рассказали все как есть, показали ей деток. Петр сказал, что неволить её не будет, она поживет пока как приемная мама, со всеми хозяйскими правами, а дальше будет сама решать, как быть… Вроде бы обо всем договорились, и на второй день Петр привез Настю на хутор со всем её нехитрым приданым, все показал-рассказал. Тетя Зина знала её с рождения, поэтому сразу благословила их обоих, и Настя начала свою жизнь на новом месте…
Перво-наперво – сварила вкусный обед, накормила, привела в порядок посуду и в целом кухню. В ней не было того огня, как у Марии или Клавы, она была не заводила-лидер, она была – спокойный, добросовестный исполнитель. Искупала вместе с тетей девочек, помогла уложить их спать и начала разбирать привезенные с собой вещи – подушки, простыни и другие мелочи.
И тут случилось то, что случилось. В комнату зашел Петр. Он увидел, как Настя зашивает надетую на подушку наволочку. Увидел… и непроизвольно потерял дар речи. Она держала иголку в левой руке!
Она была левша!.. У Петра в голове сразу всплыла та, увиденная им много лет назад страшная картина, когда молотобоец-левша нанес смертельный удар по голове его отца, Андрея…
Очнувшись, Петр понял, что жить он с Настей не сможет никогда, по той простой причине, что весь его организм, помимо его воли, – не примет её. Просто не примет, и все…
Со слезами на глазах Петр вместе с тетей погрузил обратно на бричку вещи девушки, и отвезли они её обратно к родителям, попросив у них прощения. Петр так и сказал: "Простите меня, Настя очень хорошая девушка, но я не могу пересилить себя, это выше моих сил, поэтому жить с ней не смогу!" – и рассказал о причине всего этого… Те все поняли и на этом – расстались…
Так все вроде бы начиналось хорошо, но все вернулось на круги своя…
А жизнь продолжалась, и ситуация на хуторе стремительно ухудшалась. Дочки начали болеть… Петр замкнулся в себе еще больше, чем раньше, на пределе были и возможности тети Зины.
Приехала сестра Елена, ей передали про случай с Настей, поэтому и приехала поддержать брата. "Чем он прогневил Бога, ведь не успел Петр ни одного даже малого греха еще совершить, что-то здесь не так!" – рассуждала Елена. Понятно, что что-то нужно было делать, и срочно, пока сам Петр не потерял веру во все…
Она приехала с мужем и взяла с собой хорошую знакомую. Та уже побывала замужем, муж плавал на пассажирском судне по Днепру, сама Акулина (так её звали) работала медсестрой в больнице. Потом, как это часто бывает с матросами, муж ушел жить к другой женщине, и Акулина осталась одна. Родилась и выросла в городе, была добросовестной и исполнительной, поэтому Елена надеялась, что Акулина найдет с Петром общий язык и на хуторе… Тем более как медицинский работник она могла бы оказывать постоянную помощь маленьким девочкам Петра, которые, как передавали Елене родственники, начали побаливать. Обычно, как дети…
Елена осмотрела родную усадьбу, поговорила с тетей Зиной, объяснила ситуацию Акулине и познакомила её с Петром. Тот без особого восторга её встретил, но пошел навстречу и согласился. Елена через день уехала домой.
Акулина была уже не юная девушка, все понимала так, как было. Сразу занялась девочками, их здоровьем, потом постепенно начала входить в повседневную сельскую жизнь с её проблемами и прелестями, чего она раньше не знала в городе. И все опять вроде бы начало налаживаться и вставать на свои места. Петр даже разжег горн в кузнице – впервые за время, прошедшее после ухода Клавы, и что-то там даже отковал…
"Неужели отпустило, – думал он, – неужели закончились все эти страшные неприятности со мной?.. Неужели Бог таки оглянулся в мою сторону?!" Постепенно начал привыкать, что в доме есть не чужая ему женщина и, возможно, она и станет его настоящим спутником по жизни. Он её ни в чем не торопил и не настаивал, ему пока вполне было достаточно того, что было.