В январе 1917 года Петр после завтрака прочистил в снегу проход к своему месту работы – кузнице, вошел в ворота и начал выбирать золу из горна. На улице послышался скрип снега и негромкие голоса. Он вышел и у входа увидел женщину с мальчиком лет пяти-шести. У неё в руках была сломанная штыковая лопата без ручки. Женщина поздоровалась, показала ему лопату и спросила, не сможет ли он починить её. "Инструмент не по сезону" – отметил Петр про себя, но лопату взял, сказал, что он еще не разжигал огонь в горне, но если они не спешат, то через пару часов лопата станет рабочей… Она согласилась подождать.
На улице было довольно холодно, поэтому Петр предложил им подойти поближе к горну, там огонь весело запрыгал по деревянным щепкам и можно будет немного погреться… Он знал эту женщину, она была из соседнего с хутором села, знал её мужа, своего ровесника, вместе пацанами когда-то бегали, а потом как-то их пути разошлись – Петр почти ежедневно был в кузнице, помогал отцу, а тот парень где-то подался на заработки, и больше их пути не пересекались.
Ему сразу стало ясно, что Екатерина (так её звали) пришла не просто так – лопата при мерзлой земле была как примитивный повод, поэтому ждал продолжения…
И оно быстро последовало. Екатерина не стала вилять и заходить с разных сторон, а прямо ему сказала: "Ты меня знаешь, Петя, с детства, и я тебя тоже хорошо знаю. Знаю о всех твоих несчастьях за последние годы, знаю, что от слов "жена" и "женитьба" тебя, наверное, уже в дрожь бросает, но я не свататься к тебе пришла, я, честно, хочу тебе помочь. Мне тоже несладко. Муж третий год на фронте, два года назад прислали справку, что он пропал без вести, и с тех пор о нем – ничего. Жив или убит? Вдова я или мужняя жена – не знаю. Родители мои ушли на тот свет, намучилась я с ребенком, как – один только Бог знает, но не это я хочу тебе сказать. Столько лет промучилась и еще бы столько терпела, но сегодня, я чувствую, тебе с малыми детками гораздо хуже, чем мне, поэтому и пришла предложить свою помощь. Я не набиваюсь к тебе в жены, я предлагаю себя тебе в помощники, настоящие, искренние. Поверь – это от чистого сердца, и вместе у нас обязательно все получится. А там жизнь покажет…"
Ничего не ответил ей растроганный Петр, просто поднял на руки мальчика, вынес его на улицу, сказал Екатерине: "Пошли в дом, погреетесь, а потом поедем за вашими вещами, если что-то будете из дому брать". Так и сделали. К вечеру вся новая семья была в сборе. А на другой день Петр отвез семью Клавиного брата в их сельский дом – после почти полуторалетнего пребывания на Лебединском хуторе. Петр с братом сделали до вечера еще один рейс – завезли подводу готовых нарубанных дров и большое количество продуктов. С того времени семья Клавиного брата считалась самой близкой из родственников Петра, они действительно сделали все что могли для него, и даже больше.
Екатерина без всякой раскачки-пристрелки сразу взяла управление хозяйством и воспитание детей в свои руки, быстро нашла общий язык с девочками, подружила их со своим сыном и с первого дня стала Петру женой… Как будто бы они уже несколько лет жили вместе. Она сказала Петру: "Я с хозяйством справлюсь, а ты, если хочешь действительно возродить славу Лебединской кузницы, – возьми себе молодого парня в молотобойцы, обучи всему, что требуется от него, и готовь из него кузнеца, а пока – тебе самому надо постараться показать себя"…
Петр не возражал. Действительно, кузницей надо заняться по-настоящему, а одному ему просто не справиться – ни с простым, ни со сложным…
Нашли в селе толкового молодого здорового парня не призывного пока возраста, пригласили, пришел. Петр сам старался и его натаскивал, пока на подсобных работах, и вскоре дело пошло. А главное-то было не на "фронте" (в кузнице), а в том, что Петр почувствовал: у него появился надежный крепкий тыл в руках Екатерины. Он никогда не называл (и не назовет!) её женой, он просто знал и чувствовал, что она и рядом, и везде вокруг, и что она – не подведет…
Мало иметь золотые руки, надо иметь еще и золотое сердце. А если любить – то бескорыстно, пусть даже в одну сторону, пусть даже безответно, но беззаветно. По-другому – и любви-то ведь не бывает…
Катя, как с самого начала называл её Петр, не то что сразу полюбила и его, и его деток, и дом, и хозяйство, и родственников… Нет. Она просто пришла ко всему этому с "готовой" любовью. Такое бывает тогда, когда человек со стороны за тобой наблюдает, понимает ситуацию, искренне переживает, ищет способы помочь и, если уж приходит такая возможность, отдает себя всю (или всего) в помощь родному человеку. Иначе не выходит, проверено неоднократно жизнью.
Поэтому она не постепенно входила в ритм хуторской жизни, она её просто продолжала, как будто уже делала все это вчера, и раньше, и каждый день. Начала с того, что перепроверила все, где что есть и чего нет. Перемыла-пересмотрела деток, привела их в должный вид и состояние. Перестирала-перетерла-перегладила и по-своему переставила все, как она считала нужным. Установила единый приемлемый распорядок дня для всех, включая себя и Петра. Готовила еду, мыла посуду, управлялась с хозяйством, с которым тоже детально ознакомилась, и как-то сразу стала центром организации, управления и взаимосвязей всех направлений хуторской жизни. Петр не то чтобы не препятствовал ей в этом, он как-то незаметно согласился с выделенной ему ролью помощника-исполнителя и, кроме кузницы, занимался вопросами связи хутора с внешним миром, в первую очередь торгово-экономического характера – сделать, продать, привезти, достать, обменять и т. п. Все остальное перешло к Кате. Петр видел её старание, и кроме радости и благодарности судьбе за то, что она, наконец, повернулась к нему и детям – ничего другого не испытывал.
Как-то раз, после ужина и прогулки с детьми на воздухе, Петр зашел в их комнату и увидел Катю, расположившуюся возле стола с какими-то бумажками и карандашом в руках. На столе горела керосиновая лампа. "Ты что, стихи или письма пишешь на ночь глядя?" – шутя спросил Петр. "Да нет, Петя, я тут меркую, как нам в этом году жить начинать. Весна скоро. Работы много. Надо разобраться во всем хозяйстве и что-то поменять, чтобы и легче было, и трат поменьше, и дохода побольше.
Видел, когда мы были на базаре, в какой цене гуси? И живые, и битые… А уток никто не берет. Так зачем нам в этом году голову морочить с этими утками? Это ж только перевод зерна! Гуси почти круглый год на воде и на земле пасутся. Да их зерном только подкормить в зиму или перед продажей надо, так это же совсем другое дело. И мясо от них, и пух… Я смотрела, ты там пруд устроил в овраге, родник наш его заполнил, он сейчас замерз. Так я думаю – его легко можно раза в два расширить. Просто плотину твою надо поднять хотя бы на метр выше, а чтобы весной или при сильном дожде её не смыло – надо найти трубу потолще, можно и битую, в городе такими делают канализацию, и вставить поперек дамбы, для сброса лишней воды, до какого-то уровня, и будет она стоять, никуда не денется. А на том пруду можно будет голов сто гусей вырастить до осени! Это ж какие деньги можно получить и без особой мороки!
Надо подумать, что в этом году лучше посеять. Ты видел, сколько у нас осталось гречки, её моль скоро доест. Хорошо, хоть мороз ту моль сдерживает. Гречка у людей есть – значит, её не продашь, зачем же её столько сеять? Так, для себя, а не для моли же её растить… Надо больше сеять пшеницы, семена у нас хорошие, после уборки можно продавать не зерном, а смолоть и мукой продать. Раза в два выгоднее. Тебе что, трудно на мельницу съездить – смолоть? Повозки есть, волы есть, лошадь тоже… У других нет, а у тебя есть – так пользуйся…"
Она еще говорила, говорила… а Петр смотрел на неё и думал: "Это же надо! Я сам это в первый раз слышу, а ведь она дело говорит. Понимает и переживает. Надо повнимательней ко всему этому отнестись, и толк будет. Раз она в это верит, значит, и я в это поверю. Значит, так и надо…"
В тот раз Катя ему и еще кое-что сказала, и будет Петр это предложение еще много лет помнить… Кроме всего прочего, она сказала: "Хутор наш на хорошем месте стоит, бойком. Для кузницы это очень удобно, но не для хутора. Слишком много посторонних глаз на него смотрит. Думаю, Петя, нам надо договориться с Иваном, братом Клавы. Все знают, что он сапожник, зерно дома не сеет, и никто у него его искать не будет… Поэтому было бы лучше, если мы наше зерно – те же излишки, семенное и товарное – незаметно перевозили бы к нему и там, где-то в его дворе, хранили… Оно хотя и канительно, но – от греха подальше. Подумай, Петя".
Не знали они тогда – ни Петр, начинавший верить в счастливую звезду, ни его шестая по счету женщина, Екатерина, согласившаяся ему помочь, – что их ждет уже в самое ближайшее время…
Приехав в Никополь за металлом, Петр заехал на рынок посмотреть, что в городе почем сегодня. Увидел местного знакомого кузнеца. Тот его сразу ошарашил: "Ты слышал, Петь, в Петербурге царя не стало. Отрекся от престола, говорят. На базаре вчера говорили. А что и как там – неизвестно!" "Вот это новость!" – подумал Петр и быстро отправился домой – что-то опять будет. Ну, никак по-хорошему не получается! Только надумаешь что-то полезное начать – обязательно какая-нибудь пакость приключится! А в том, что такие истории с царями всегда чреваты непредсказуемыми последствиями, – можно было не сомневаться.
По дороге домой Петр не торопил лошадь. Мысли все время возвращались к полученному в городе известию. Третий год продолжается никому в принципе не нужная война. Все это время государство наше только тратит, тратит, ничего не приобретая. Тратит огромные материальные средства, а главное, тратит свою главную силу – здоровых и нестарых мужчин. В селах волости почти уже никого из мужчин не осталось. Недавно даже Ивану, брату Клавы, повестка пришла. А у него один глаз почти не видит и слух ослаблен наполовину. Пришлось Петру выходить с ходатайством перед волостным военным начальством. Уважили – дали Ивану бессрочный "белый" билет. Те, кто занимались мобилизацией, решали эти проблемы наиболее упрощенно.
Приднепровские губернии – от Киева до Херсона – были гораздо ближе к линии фронта, чем другие российские губернии – от Москвы до Сибири, поэтому основная мобилизационная тяжесть падала именно на них. То же самое происходило и в плане обеспечения войск продовольствием и кормами. Выгребалось все подряд, о последствиях думать было некогда, да и некому. В народе зрело недовольство войной, а значит – властью… Петр еще на фронте слушал разных агитаторов, от эсеров-анархистов до коммунистов. Ему не всегда были понятны их цели, но они часто говорили правду о текущей российской жизни, и, конечно же, все, как правило, ругали царскую власть. Так что нынешнее отречение царя – скорее всего это результат чьих-то разрушительных действий. Войну мы вроде бы не проиграли, ресурсы у России еще оставались, значит, что-то здесь не так. И вряд ли поставят нового царя… Не зря же они довели до отречения прежнего монарха из трехсотлетней правящей династии. Значит, царь им не нужен, тогда кто?! Наверное, скоро узнаем…
Так думал Петр, отпустив поводья, дав коню свободу движения. Мелкой рысью тот бежал по знакомой дороге, иногда выбрасывая комья земли и снега; ему до мыслей хозяина дела не было…
Приехав домой, Петр поделился новостями с Катей. Она к отречению царя отнеслась равнодушно, зато напомнила Петру о том, что скоро весна и надо заняться работой по поднятию плотины в овраге, как только земля оттает. И надо приготовить к этому времени трубу для сброса воды.
Петр не стал откладывать на потом это дело и на рассвете другого дня выехал на повозке в Екатеринославль. Туда хотя было и дальше, но возможностей найти нужную трубу там было больше, а кроме того, он надеялся что-нибудь выяснить про ситуацию в Петербурге – все-таки губернский центр, с телеграфной связью и так далее.
С трубой ему повезло. Объезжая городские новостройки, а их в Екатеринославле было немало, Петр нашел то, что искал. Нашел человека, который вел один из объектов, где валялись две выщербленные и местами побитые трубы. Скорее всего, их просто будут убирать (выбрасывать). Прораб, которого нашел Петр, очень обрадовался, что будет меньше проблем с их вывозом, даже хотел оплатить работу, но Петр сказал, что ему ничего не надо, только пусть помогут те трубы погрузить. Договорились. И на второй день трубы были сгружены рядом с местом их будущей установки – у плотины.
Весна была спокойная. Снег растаял, и вода впиталась в оттаявшую землю. Еще на пруду стоял лед, а Петр с Иваном и женщинами подняли плотину у пруда больше чем на метр, предварительно забив в ее тело мощные колья, укрепив их переплетениями из веток, тяжелыми камнями и уложив по краям трубы, а потом все это утрамбовав землей, смешанной с глиной. Понатыкали прутиков вербы в тело плотины с обеих сторон. Верба принимается быстро, так что плотина должна будет стоять долго и крепко.
Катя сама поехала к сельскому старосте, привезла его к той плотине и убедила, что именно благодаря ей (плотине) овраг теперь перестанет размываться и расширяться, постепенно приближаясь к селу… В итоге староста, так как это была подведомственная ему территория, принял соответствующее решение, закрепляющее право безвозмездного пользования хозяина Лебединского хутора, Лебедя П.А., устроенным им же прудом в прилегающем к хутору овраге, но с соответствующим его (Петра) обязательством – смотреть и ухаживать за этим прудом. Староста выдал по этому поводу специальную бумагу с печатью.
Еще с зимы Катя посадила нескольких гусынь на яйца высиживать гусят, потом сделала еще такой же заход, и с приходом тепла на водной глади пруда, который теперь стал значительно шире по размеру, плескалось и ныряло до сотни гусят. Не меньше бегало по двору и цыплят. Свинья принесла восьмерых поросят, корова – теленка. В общем – год начинался удачно. Вовремя отсеялись; посеяли в основном пшеницу, а для корма – ячмень, кукурузу и овес. Гречку даже сеять не стали, ее много не надо, и всегда можно было дешево купить или обменять. Для себя посадили картофель, высадили рассаду овощей, посеяли лук, чеснок, морковь, свеклу и даже сотку семян табака – семена у них были свои, а табак как товар в тех местах был всегда востребован.
В тот год получили хороший урожай по всем культурам, вовремя убрали, часть зерна смололи и оптом продали мукой, получили неплохие деньги.
Прислушавшись к совету Кати, Петр остатки зерна перевез в село к Ивану – там будет надежнее…
Особых политических новостей не было; где-то там, в столицах, шли различные межпартийные войны – за власть, и большая война еще продолжалась, но до Лебединского хутора все эти волны и колебания не доходили, где-то по пути в глубинку они растекались и успокаивались. Этот судьбоносный для России 1917 год будут вспоминать, изучать и расписывать еще долгие и долгие годы, но для семьи Петра этот год был спокойным и удачным во всех отношениях. А главное – в доме появилась (шестая по счету!) настоящая хозяйка, и все в это поверили – и Петр, и дети, и родственники, и даже окружающие люди. И так им всем захотелось жить и что-то хорошее делать!
Так бывает… Умиротворенность и благополучие, пусть даже небольшое, семейного уровня, достигнутое после прохода через многие разноплановые испытания и неприятности, – расслабляет и успокаивает. И если после всего этого снова появляется или возвращается что-то плохое, человек начинает сомневаться: а было ли для меня вообще что-то хорошее в этом мире, или все это доброе мне просто показалось?
Никто и не предполагал, да и наши герои тоже, что именно на период пребывания на хуторе шестой по счету близкой для Петра женщины придется один из самых непонятных и неопределенных периодов жизни не только этой семьи, но и места их проживания и страны в целом…
За два года (с конца 1917-го до конца 1919-го) в губернии, где проживала семья Петра, произошло столько разноплановых событий, что их хватило бы для каких-нибудь других "благополучных" стран не на одну сотню лет.
В ноябре 1917 года в Петербурге произошел Октябрьский переворот, и власть в России перешла к большевикам. На это событие тут же отреагировали на Украине, в первую очередь люди националистически настроенные и поддерживаемые определенными кругами из-за рубежа. Пошла чехарда с её государственной самостоятельностью, самоопределением. То в виде автономии в составе России, то полной независимости…Там никогда не было самостоятельного государства, со времен Киевской Руси. Всегда они были при ком-то – то поляки, то литовцы, то турки, то русские, то еще кто-то. Но эти распри и стычки за власть уже в 1917 были Лебединскому хутору неизвестны, да и в принципе не опасны. До тех пор, пока на их землях не появились оккупанты… Да-да, оккупанты, самые настоящие, в виде тех же немцев, которые проиграли войну, но беспрепятственно заняли почти всю Украину в результате Брестского мира с Советской Россией и непродуманного соглашения с временным и в принципе нелегитимным правительством Украины того времени.
В начале апреля 1918 года немцы появились в Екатеринославле. Почтальон, возивший почту оттуда в Никополь, почти всегда заезжал к Петру на хутор. Иногда водички попить, иногда – чего-нибудь покрепче… Так вот он предупредил Петра, чтобы тот поберегся: немцы, мол, разъезжают по губернии, все высматривают, где что есть. Кого-то ищут, кого-то забирают. Так что пусть побережется, мало ли что. Петр не стал испытывать судьбу лишний раз, приготовил место в овраге, среди деревьев и кустов, на день переводил туда волов, лошадь и корову, их там было не видно и не слышно от дороги. А днем – через определенное время осматривал шлях со своего холма. И на север, в сторону Екатеринославля, и на юг, на Никополь, любой движущийся объект было хорошо видно за полтора-два километра, и это давало определенный запас времени, чтобы закрыть кузницу и заблаговременно подготовиться к приему непрошеных гостей или вовремя скрыться. Такие меры предосторожности, как оказалось позже, были предприняты не зря.
Где-то в середине апреля Петр вышел на холм и увидел столб пыли со стороны Екатеринославля. В кузнице он огонь еще не разжигал, с Катей у них все было договорено, определен тревожный сигнал, который она должна подать, если будет необходимость, поэтому он спокойно, чтобы дети не видели, пошел в овраг к своим животным, чтобы и им было спокойнее, и ему. Было слышно, как к колодцу подъехали одна или две повозки, слышан бал тяжелый топот верховых лошадей, какой-то шум было слышно, но голосов было не разобрать – далековато. У Петра в кармане был трофейный револьвер и пара десятков патронов к нему, он его взял на крайний случай. Прошло часа три, никаких сигналов от Кати не поступало. Петр начал нервничать и потихоньку двигаться к дому, но тут услышал условный сигнал от Кати – три удара по кастрюле – пауза – снова три удара. Это означало, что все нормально, посетители уехали и можно идти домой…
Петр вышел на холм, посмотрел по обеим сторонам дороги и видел, как клубится пыль, где-то в паре километров, в сторону Никополя. Больше никаких движений не было ни в ту, ни в другую сторону. Пошел к дому…