Ведь юный семинарист ничего не скрывал от него. Ему постоянно чудилось, будто за ним охотятся: якобы на улице следом ехали машины; когда он отсутствовал, кто-то обыскивал его келью; однажды строительные леса, как бы случайно, рухнули прямо у него за спиной, а в часовне на него как-то ночью напал призрак, вооруженный ножом, и ему пришлось с ним бороться.
Его хотят убить!
Мания преследования - типично параноидальный синдром. Отец Жан знал это. Он был фронтовым врачом во время Первой мировой войны. И осознавал всю тяжесть этой болезни, которая могла вылиться в настоящее безумие. Вначале такие люди уверяют себя, что за ними следят, потом начинают подозревать в злодейских замыслах своих близких, а в конце концов сами становятся опасными для окружающих.
Ванго остановился; слезы жгли ему глаза. Он стоял, удерживая равновесие, на стальной балке, соединявшей два дома, которые почти соприкасались стенами. Только что колокол семинарской часовни пробил три часа ночи. Вся его жизнь воплотилась в отголосках колоколов. Этот звон подхватывали и разносили другие, дальние колокола в Париже и в его воспоминаниях.
Когда перезвон стих, Ванго принял решение. Сейчас он проберется в комнату отца Жана и сдастся.
Падре отведет его в полицию и возьмет на себя его защиту. Он сумеет объяснить причину его бегства. У обочины был припаркован черный "ситроен-розали". Внутри мерцали огоньки сигарет. Наверное, из-за дыма в машине трудно было дышать. И уж наверняка в ее прокуренном салоне засели, друг у друга на головах, все полицейские парижской префектуры.
Даже автомобильный кузов подрагивал так, словно кашлял.
Это зрелище вызвало у Ванго улыбку. Ему пришла в голову одна мысль.
Как уже было сказано, Ванго стоял на крыше здания, которое находилось через улицу от семинарии. Он ощущал спиной теплое дыхание каминной трубы, выпускавшей наружу клубы дыма.
Ванго вытащил из стены несколько расшатанных кирпичей и прикрыл ими глиняные жерла всех ближайших труб. Таким образом, дым оказался в плену. Ванго присел у карниза и стал ждать.
Ждать пришлось недолго.
Сначала во всех окнах зажегся свет, распахнулись ставни, люди выбежали на балконы, спасаясь от удушья. Затем послышались крики и топот на лестнице. Дым, не найдя выхода через каминные трубы, заполнял квартиры.
Ванго проскользнул через слуховое окно на лестничную клетку, забитую людьми, и начал тщательно обследовать задымленные квартиры: он никого не хотел подвергать опасности. Убедившись, что все помещения пусты, Ванго зачерпнул пригоршню сажи в одном из каминов и вымазал ею лоб и щеки. Теперь его невозможно было узнать в давке, среди беглецов с лицами, черными от копоти.
На третьем этаже он подошел к женщине с двумя детьми на руках и взял у нее младшего, плакавшего от страха.
- Я помогу вам, мадам.
И он смело вышел на улицу вместе с жильцами в пижамах. Полицейские выскочили из машины; они были напуганы не меньше обитателей дома.
Ванго пересек улицу и подошел к людям, ожидавшим на другой стороне. Теперь он находился всего в нескольких шагах от двери семинарии. Обратившись к ближайшему полицейскому, он положил ему на руки вопившего младенца.
- Вы из полиции? - спросил он.
- Да…
- Тогда скажите своим товарищам, что на последнем этаже осталась моя бабушка. Она там ищет своего кота. Не хочет выходить без него.
Полицейский держал на руках младенца так опасливо, словно это была бомба, грозившая вот-вот взорваться. Он сунул ребенка первому попавшемуся человеку, взмахом руки подозвал своих коллег и побежал к зданию. Вдали послышался вой пожарной машины.
- Ребята, на шестом этаже осталась старушка!
Тем временем Ванго незаметно растворился в толпе.
Мелкие чудеса идут об руку с большими несчастьями. Он всегда это знал. Нужно просто верить в удачу, и все получится.
Ванго пробрался к двери семинарии, налег на нее плечом. К несчастью, она была заперта. Отступив на шаг, он собрался еще раз толкнуть ее, но тут, на его счастье, она отворилась сама. Зато, на его беду, открыл ее семинарский сторож Вебер. И это называется "на счастье"? Нет, куда там. Ванго сжался от страха.
С минуту они молча глядели друг на друга.
Мог ли сторож не узнать Ванго?! Бедняга считал мгновения, в надежде, что ему повезет еще раз. Лицо Вебера побагровело. Он разинул рот и поперхнулся, едва сдержав крик.
Ванго затаил дыхание.
- Нина Бьенвеню!.. - прохрипел наконец Вебер.
- Что? - переспросил Ванго.
- Это Нина Бьенвеню!
- Кто-кто?
- Я штучка не столичная…
- К-к-как?..
- …мордашка симпатичная…
В устах монаха-капуцина в халате эти слова звучали более чем оригинально. Его щеки залил багровый румянец.
- Обними меня, дружочек, мой красавчик, мой цветочек…
И Вебер в самом деле распростер объятия. Ванго отшатнулся.
- Смотрите! - торжественно объявил сторож. - Сама Нина Бьенвеню, певица из "Рыжей Луны"!
Ванго обернулся. На другой стороне улицы появилась хорошенькая босоногая девушка в ночной сорочке выше колен, на вороте - опушка из розового меха, на бедрах - розовые фланелевые бантики, и лицо того же цвета. Ванго узнал певицу Нину Бьенвеню, звезду кабаре "Рыжая Луна" на Монмартре. Ей было двадцать пять лет, и ее боготворил весь Париж.
Значит, последней маленькой удачей Ванго стала Нина. Идеальный отвлекающий маневр. Певичка тоже оказалась закопченной, как селедка, в своей огромной квартире на втором этаже.
Глаза Вебера лучились, точно звезды. Он знал наизусть все ее песенки.
Нужно заметить, что Раймундо Вебер был монахом-капуцином из Перпиньяна. По достижении пенсионного возраста его перевели сторожем в столичную семинарию, где он по ночам забирался в часовню и играл фокстроты на органе. И хотя ростом он не вышел - всего метр пятьдесят пять, - его огромные руки брали каждая по две октавы.
Выпятив грудь, он сорвал с себя халат и взмахнул им над головой, словно тореадор плащом. Под халатом оказалась клетчатая пижама. Монах направился к певице танцующими шажками, словно приглашал ее на уличное танго. Наконец он склонился перед ней в поклоне (отчего его голова, с учетом роста ее владельца, оказалась чуть ли не на уровне мостовой), снова величественно взмахнул своим халатом и набросил его на голые плечи красотки.
- Вы позволите, мадемуазель? Со всем моим восхищением.
Нина Бьенвеню улыбнулась.
А Ванго был уже внутри. Он пробежал по длинному коридору и попал во внутренний дворик. Тут он услышал приближавшиеся голоса, нырнул в темный угол и проворно, как ящерица, взобрался на стену по водосточной трубе. Оказавшись на крыше, он перевел дух.
Ванго всегда чувствовал себя лучше в соседстве с небом, его инстинктивно тянуло к высотам. Взять хоть вчерашнее несчастье, которое грозило разбить ему жизнь, - разве не случилось оно именно тогда, когда он впервые лег наземь?
Все свое детство он провел среди птиц на скалах, отвесной стеной уходивших в море. Он приручил эту крутизну.
Ванго прошел несколько метров по узкому карнизу. Келья отца Жана находилась здесь, в маленьком домике, на задах мощеного двора.
Отец Жан, единственная его надежда…
На крыльце у входа караулили двое мужчин.
Эти охранники никак не нарушали планов Ванго - он был не так глуп, чтобы пытаться попасть в дом через дверь, - : но его обеспокоило их присутствие. Ему не хотелось, чтобы отца Жана донимали из-за него расспросами. А главное, он боялся, как бы старика не сочли его сообщником в бегстве или в проступке, который он якобы совершил. Проступок… Но какой?
Нанимаясь в конце дня чистить картошку на кухне "Курящего кабана", Ванго преследовал только одну цель - узнать, в чем состоит его преступление. Он обнаружил там пристанище комиссара, выслушал его, но так ничего и не понял. Единственное прозрение принес ему другой голос; нежный, как летний дождь, он, однако, поднял настоящую бурю в его душе, заставив зажмуриться, чтобы сдержать слезы.
Этель.
Впервые за истекшие пять лет он снова услышал голос Этель.
Значит, она пришла.
В ресторане он даже не мог обернуться, чтобы взглянуть на нее. Но по звуку ее голоса понял, что она ничуть не изменилась. Ванго познакомился с Этель в 1929 году, когда ей было двенадцать лет, а ему четырнадцать. Эта встреча многое изменила в его жизни. Начиная с того дня мир стал казаться ему гораздо прекраснее и сложнее, чем прежде.
В окне комнаты отца Жана мерцала свеча. Наверное, он был у себя. Ванго вскарабкался по водосточной трубе, повис над пустотой, спрыгнул на край подоконника верхнего этажа и тем же акробатическим приемом спустился на этаж ниже. Как раз под ним, на ступенях крыльца, полицейские покуривали сигареты. Ванго прижался лицом к стеклу. Комнату слабо освещала единственная, почти сгоревшая свеча. Он увидел отца Жана, лежавшего на кровати.
Ванго улыбнулся: наверное, старик задремал, погрузившись в свои вечерние размышления. Очень на него похоже. Отец Жан был полностью одет и держал в руках четки.
Окно было не заперто, Ванго осталось лишь толкнуть створку и спрыгнуть в комнату.
Теперь он почти спасен: отец Жан рядом, и значит, ничего плохого с ним больше не случится.
Но Ванго боялся его напугать. Он позвал шепотом:
- Это я, падре. Я, Ванго…
Окно было приоткрыто, из-за этого в комнате было холодно. Ванго не посмел подойти к кровати. Он решил дождаться, когда священник проснется сам.
В поисках стула он заметил, что часть комнаты огорожена шнуром, протянутым в метре от пола.
Ванго пролез под шнуром и подошел к маленькому письменному столу, возле которого провел столько часов рядом со своим старым другом.
- Стол подобен кораблю, - сказал ему однажды отец Жан, усаживаясь. - Вот так и нужно работать. Ты склоняешься над книгой - и распускаешь паруса.
Где-то в коридоре хлопнула дверь. Ванго выждал несколько минут перед тем, как сделать еще шаг.
На столе царил настоящий хаос. Перьевые ручки мокли в луже чернил, наполовину впитавшихся в деревянную поверхность. Большая тетрадь валялась открытой. Но самое странное заключалось в том, что каждый предмет был обведен меловой чертой, словно кто-то хотел зафиксировать его местоположение.
Ванго вздрогнул и наклонился к тетради. На бумаге он увидел темное пятно и только два слова, на латыни, поспешно написанных неверной рукой отца Жана:
FUGERE VANGO
Ванго понадобилась всего одна секунда.
Он наконец понял. Темное пятно - это кровь. Комнату оставили в том виде, в каком ее нашли. А человек на кровати был мертв.
Теперь Ванго знал, в чем состоит его преступление.
Отец Жан был убит.
А эти два слова в тетради обвиняли в убийстве его: БЕЖАТЬ… ВАНГО…
В глазах всего света он был убийцей отца Жана.
И его разыскивали в связи с этим злодеянием, совершенным прошлой ночью, как раз перед церемонией посвящения.
Ванго упал на колени перед кроватью своего друга. Взяв его ледяную руку, он прижался к ней лбом.
Худшее. Его постигло самое худшее. Ему было так больно, словно в него угодила разрывная пуля. Казалось, его сердце, его кожа вывернуты наизнанку, обнажены, как тушки кроликов, разделанные охотниками под сицилийским солнцем его детства.
Однако минутой позже, встав на ноги, он ощутил уверенность в том, что слова, написанные отцом Жаном, не были обвинением.
Они были сигналом тревоги, приказом, обращенным к Ванго - БЕЖАТЬ!
4
Первое утро мира
Салина, Эоловы острова, Сицилия, шестнадцать лет назад, октябрь 1918 г.
Они распахнули дверь, и вместе с ними в зал ворвалась буря.
Их было четверо. Четверо мужчин, которые внесли бесчувственную женщину, завернутую в красный корабельный парус. Все вскочили. Тонино, хозяин кабачка, расчистил стол рядом с хлебной печью и позвал дочерей. Тело положили на стол.
- Как она - жива? - спросил Тонино.
Старшая дочь развернула красную парусину, надорвала мокрое платье женщины и приникла ухом к ее груди. Посетители кабачка, хозяин, рыбаки, принесшие тело, - все замерли в ожидании.
Карлотта долго вслушивалась.
- Ну, как там, Карлотта? - нетерпеливо спросил Тонино.
- Тише… - ответила девушка.
Она колебалась. Снаружи завывал ветер. В закрытый ставень билась ветка бугенвиллеи. А стук сердца - он тише всего на свете. Сравнивать этот звук с грохотом бури - все равно что бубенчик с фанфарами.
Наконец Карла подняла голову и улыбнулась.
- Жива!
Ее младшая сестра уже несла простыни, чтобы обтереть женщину Взяв с края очага округлые камни, горячие от огня, она завернула их в лоскут и приложила, как грелку, к ее мокрому телу. Девушки замахали руками, отгоняя мужчин, которые зачарованно смотрели на обнаженные плечи незнакомки.
- Чао, синьоры, чао!
И они завесили уголок зала простыней, чтобы скрыть женщину от посторонних глаз и раздеть ее.
Тонино налил вина всем присутствующим.
- И откуда она взялась? - спросил он.
В кабачке Мальфы сидело десятка два посетителей.
"Чем хуже погода, тем лучше выручка" - так рассуждал хозяин кабачка утром, глядя на грозовое небо. И действительно, с самого утра кабачок был полон.
Однако на острове жило довольно мало людей. За последние десятилетия здесь осталась едва ли шестая часть населения. Люди уезжали целыми пароходами искать счастья кто в Америку, кто в Австралию, бросив на произвол судьбы опустевшие деревни.
- Мы нашли ее на горной тропе над пляжем Скарио.
Это сказал Пиппо Троизи. Он не был рыбаком. Он выращивал каперсы и владел маленьким виноградником, но в особо непогожие дни его нанимали на рыбацкие суденышки, чтобы утяжелить их.
Он первым заметил незнакомку, и это стало его личным достижением, гордостью всей его жизни. Время от времени он бросал взгляд собственника на маленький театр теней, сновавших за простыней.
- Но откуда же она взялась? - повторил Тонино.
- Ее никто не знает, - ответил Пиппо.
Эти слова повергли присутствующих в долгое молчание. На таких островках все знают друг друга. Бывало, местные жители встречали в гаванях компанию иностранных моряков, но никому еще не довелось подобрать на горной тропе красавицу незнакомку.
- Она промокла насквозь, - сказал Пиппо. - Похоже, долго пролежала под дождем.
Теперь ветер пронзительно, словно играя на флейте, стонал в каминной трубе.
- Она из моря, - произнес голос за простыней.
Так сказала Карла. Выглянув из-за простыни, она добавила:
- Эта женщина вся насквозь просолилась, как твои каперсы в бочонке, Пиппо Троизи.
Люди молча переглянулись. Море было для них всем: оно их кормило, а иногда несло гибель или неожиданные подарки - то отбившегося от матери китенка, то обломки кораблей или, как прошлым летом, семь ящиков бананов, видно, смытых волной с палубы. Но женщина, заброшенная, как летучая рыба, на высокую скалу над пляжем Скарио, - такого еще никто не видывал.
- Она открыла глаза!
Все бросились к ней. Но Карла и ее сестра не позволили мужчинам подойти вплотную, да и сами не посмели бы это сделать.
Девушки постарались на славу: они укутали женщину во множество шалей и одеял, и теперь она выглядела скромнее монахини; все ее тело, с головы до ног, было скрыто от чужих взглядов. Даже волосы, и те были убраны под косынку. На виду осталась только голова, под которую подсунули подушку, набитую шерстью.
Оказалось, что женщина не так молода, как всем почудилось вначале. Однако холод наложил на ее лицо нарядный макияж: бледную кожу оттеняли темно-красные губы и синева под глазами. По мере того как она согревалась, ее щеки розовели. Она долго смотрела перед собой широко открытыми глазами, потом произнесла одно-единственное слово:
- Ванго.
Маленького мальчика нашли часом позже между двумя утесами на берегу. На вид ему было два-три года. Звали его Ванго. Он был одет в голубую шелковую пижамку, длинные кудряшки спадали ему на глаза. Он не выглядел испуганным. В кулачке он сжимал смятый вышитый платочек. И спокойно разглядывал окруживших его людей.
Ванго.
Женщина точно описала место, где его спрятала.
Чтобы перевести ее объяснения, пригласили местного врача.
Тот нагнулся к ней и выслушал несколько произнесенных шепотом слов. Она говорит по-французски! - объявил он так серьезно, словно диагностировал у больной тяжелую ангину.
Вокруг раздался одобрительный шепот. Все знали, что доктор, без конца хваставший своими путешествиями, особенно любил рассказывать о Франции.
- И что она говорит?
Доктор Базилио слегка смутился. На самом деле он никогда не ездил дальше Неаполя. Его знание французского языка было весьма условным, даром что он вечно прогуливался, держа в руке старый номер газеты "Заря", и частенько со вздохом приговаривал: "Ах, Париж… Париж!", разглядывая фотографии манекенщиц.
Итак, собрав все свои знания, он попытался понять слова незнакомки.
- Она говорит еще на нескольких языках. Ну и смесь… настоящая Вавилонская башня!
На этот раз он не солгал. Измученная женщина смешивала несколько языков, то и дело переходя с одного на другой.
- А теперь греческий, - сказал доктор.
- А это что значит?
- Это значит, что она говорит по-гречески.
И все восхитились его выводом.
Наконец удалось обнаружить, что незнакомка говорит еще и по-итальянски. Доктор с облегчением повел допрос. Теперь он просто повторял на сицилийском наречии то, что она шептала на почти безупречном итальянском языке, который все понимали.
Женщина и ребенок были выброшены волнами на галечный пляж, вместе с грудой обломков корабля. Спрятав малыша в укромном месте, она пошла искать помощи и поднялась по тропе, огибавшей бухту с левой стороны, где и потеряла сознание.
Теперь она сидела в кресле, а Ванго прикорнул к ней.
- Это ваш ребенок? - спросил доктор, старательно выговаривая слова.
Женщина слабо усмехнулась: в ее годы иметь трехлетнего сына?!
Доктор покивал, слегка пристыженный своим вопросом. Сам он был старым холостяком, но при своей профессии мог бы получше разбираться в детородном возрасте женщин.
Стараясь переменить тему и видя, что женщина больше ничего не может вспомнить, доктор Базилио начал повторять те немногие французские слова, которые знал:
- Souvenez-vous, souvenez-vous…
Наклоняясь к ней, он твердил это, как заклинание.
Чужой язык - такая странная музыка, которую можно повторять, даже не понимая смысла. Слушая эти слова, сказанные по-французски, окружающие развлекались вовсю. Они не знали, что это значит, но повторяли умильными голосами, обращаясь друг к другу: Souvenez-vous!
И каждый посетитель кабачка вкладывал в эти слова особый, тайный смысл.
- Souvenez-vous! - говорила одна из женщин своему супругу, строя ему глазки.
- Souvenez-vous!