– Ты славный малый, Стюарт. Я видел тебя за работой. Ты способный, и я знаю, что ты всего добьешься, – он ткнул Хедли в грудь костлявым пальцем, стиснул его руку, наклонился и шумно выдохнул в ухо: – Только запомни одну вещь, и не попадешь впросак: не продавай в кредит черномазым. Никогда не доверяй им, заставляй расплачиваться наличными – слыхал?
– Конечно, – поддакнул Хедли.
Старик хлопнул его по плечу.
– Ладно, парень. Всех благ. У тебя есть способности, я всегда это говорил, – он засеменил прочь по тротуару. Напротив большого магазина мужской одежды припер к стенке двух старушек и завел с ними интимную, одышливую беседу.
Внутри магазина зазвонил телефон. Хедли развернулся и с сожалением шагнул через дверь в темноту. В углу возле шкафчика с радиолампами стояла метла – Хедли еще не домел пол. Прилавок был усеян клочками яркого цветного картона: Стюарт как раз монтировал замысловатую витрину фирмы "зенит". Он уже убрал с окон пыльные, засиженные мухами радиоприемники и телевизоры, после чего втащил наверх из подвала маленький и широкий "зенит". Прочная прямоугольная копия электрического прибора с деревянным корпусом загородила один выход из-за прилавка.
– "Современные телевизоры", – сказал он в трубку. Прислонившись спиной к витрине с батарейками, Хедли устроился поудобнее и положил одну руку на толстую желтую книгу сервисных вызовов. Увидев раздувшийся мусорный ящик под прилавком, Хедли мысленно отметил, что надо его опорожнить. На полу вокруг ящика валялись севшие батарейки, бурые комки оберточной бумаги, обрывки веревки, разбитые радиолампы. Полировальные тряпки, старые ценники, заплесневелые остатки обеда, бесчисленные пустые кофейные чашки…
– Алло, – раздался в трубке грубоватый мужской голос. – Я приносил свой приемник на прошлой неделе и хотел бы узнать: он уже готов?
– Назовите, пожалуйста, номер квитанции, – попросил Хедли, – и марку радиоприемника.
Он спустился в сервисный отдел. В подвале было зябко и неуютно. Олсен сидел на высоком табурете, съежившись и обхватив ногами перекладины, и с сосредоточенно-хмурым видом изучал механизм приемничка "филко", лежавшего на верстаке.
– К чертовой матери! – заорал Олсен, зашвырнув приемником в осциллограф, и вскочил с табурета. – Хватит с меня этой гребаной херни! Я сваливаю! Нахер! – Он сорвал пальто с крючка над верстаком и направился к лестнице: так он обычно уходил на обед. – Чего тебе нужно, Хедли? Что за шило в жопе?
– Я ищу приемник, – сказал Хедли, по колено утопая в отремонтированных приборах, сваленных в кучу на бетонном полу. Он назвал Олсену номер и описание. – Готов?
Ярость Олсена не знала границ.
– Господи, да этот старый пердун только недавно его принес! – Побагровев от гнева, Олсен подхватил названный радиоприемник и свирепо изучил бирку. – Скажи, чтобы засунул его себе в жопу! Скажи, что он будет готов в следующем году! Блядь, я сам с ним поговорю, – Олсен в бешенстве ринулся к лестнице. – Где он? Наверху?
– На проводе, – ухмыльнулся Хедли. – Иди и поешь, я возьму его на себя. Как думаешь, до завтра управишься?
Заплясав от бешенства, Олсен хрипло закричал:
– Ремонтируй его нахер сам! Ты ж такая охрененно важная шишка – тебе достаются все лавры, так можешь немного и поработать, – он скрылся на лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и прокричал напоследок: – Скажи ему, завтра вечером. К чертовой бабушке! Я больше никогда не вернусь. В армию пойду служить!
Хедли поднялся по лестнице, пересек магазин и подошел к телефону. Он сообщил клиенту, что его радио сейчас как раз ремонтируют: мастер хочет убедиться, что с ним все в порядке, и оставит его работать до завтра.
– Хорошо, – сказал мужчина. – Я завтра зайду.
Как только Хедли повесил трубку, в магазин вошел Джо Тампини.
– Извините, что я так долго, – сказал он. Тампини выглядел сногсшибательно в элегантном однобортном костюме, коричневых туфлях и шелковом галстуке, с аккуратно смазанными и причесанными курчавыми черными волосами. – Что-то случалось? Кто-нибудь что-то покупал?
– Те люди, которым ты показывал настольную модель "адмирала", приходили снова, – ответил Хедли. Он вытащил чек из кассового аппарата и положил на прилавок. – Я записал на тебя – сегодня после обеда заберут.
Тампини даже покраснел от радости.
– Вы шутите? – Он явно подсчитывал свои комиссионные. – Боже, это же двенадцать баксов!
– Лучше проверь телевизор, – сказал Хедли. – По-моему, полевая синхронизация не работает: я включал его на пару минут, и изображение было искаженным.
– Хорошо, – Тампини принялся искать за прилавком отвертку. – Где зеркало? Наверно, в грузовике. Вы побудете тут или пойдете? У вас так хорошо получается настраивать эту штуку.
Хедли остался только для того, чтобы помочь Тампини настроить "адмирал". Затем он отодвинул незаконченную витрину "зенита" на другой конец прилавка, отнес метлу в бытовку и вышел на раскалившийся, блестящий тротуар.
День постепенно входил в привычную колею. Все было, как всегда: уже через час казалось, будто Хедли всегда был директором. На самом деле, никакой разницы. Тот же магазин, тот же прилавок и витрины, те же телевизоры, холодный подвал, грязный туалет, захламленная контора наверху, трезвонящий телефон… все то же самое. Неизменная реальность розничного магазинчика.
Закурив сигарету, Хедли остановился возле канавы и заслонил ладонью спичку. Сонно посмотрел на прогуливающихся людей. Ярко разодетые женщины. Спешащие бизнесмены в белых рубашках с закатанными накрахмаленными рукавами. Дети на велосипедах. Машины. Он помахал рукой, чтобы потушить спичку, бросил ее в канаву и пересек тротуар, направляясь в "Здоровое питание".
Над низенькими табуретами и стеклянными витринами, надраенным линолеумом, бесконечными полками с банками, жестянками и пакетами царили густые запахи чернослива и пшеничной муки грубого помола. Хедли уселся за стойкой, возле стенда с марципанами. В зале обедали еще два человека – полная женщина поглощала салат с грушами и зерненным творогом, а человечек в очках со стальной оправой попивал молоко из высокого стакана.
– Стюарт! – радостно воскликнул Хорас Уэйкфилд и помахал Хедли над головой женщины с салатом. Уэйкфилд встал, перенес свой стакан молока и уселся на свободный табурет рядом с Хедли. – Как поживаете?
– Отлично, – холодно ответил тот.
Бетти раздвинула занавески и устало вышла из подсобки.
– Добрый день, Стюарт, – сказал она со вздохом. Ее толстое, мясистое лицо взмокло от пота. Она отогнала рукой муху. – Скоро уже зима, – опершись пухлыми руками на прилавок, Бетти спросила: – Что вам принести? Вкусного чая со льдом? Яблочного пудинга с сухарями и кремом?
– Просто кофе, – Хедли выудил из кармана брюк десятицентовик и положил на прилавок.
Бетти осторожно сняла с полки над прилавком белую чашку и блюдце. Наливая дымящийся кофе, она сказала:
– Знаешь, Стюарт, у вас там почти все наши чашки. Лучше бы ты принес их обратно.
– Обязательно, – ответил Хедли. – Клянусь.
Поставив кофеварку на нагреватель, Бетти сказала Уэйкфилду:
– Жизнь не стоит на месте. Теперь наш Стюарт – директор "Современных телевизоров". Вы об этом знаете?
Забавно было видеть, как оживился Уэйкфилд. Его личико растянулось от изумления, и он привстал с табурета, широко раскрыв глаза и рот.
– Стюарт! – закричал он. – Это правда? Ты – директор?
Хедли усмехнулся.
– Конечно, а что?
– Но… – Уэйкфилд смущенно запнулся: – Ведь это же замечательно! А где мистер Фергессон? Ушел на пенсию?
– Джим купил другой магазин, – пояснила Бетти, забрала десятицентовик Хедли и пробила его на кассе. – Не знаю, как называется, но это где-то на автостраде.
– "Универмаг О’Нила", – подсказал Хедли.
Уэйкфилд никак не мог отойти от потрясения.
– В голове не укладывается. Батюшки, это просто чудесно!
– А еще у него родился славный маленький мальчик по имени Пит, – продолжила Бетти, обнажив в усталой улыбке искусственные зубы. – Правда, славно?
Уэйкфилд сумел лишь открыть и снова захлопнуть рот.
– Его жена теперь такая миленькая, снова постройнела, – сказала Бетти. – Она красивая девушка, Стюарт. Тебе есть за что благодарить бога, это уж точно… У тебя такая симпатичная женушка, прекрасный здоровый ребенок, а теперь ты стал еще и директором магазина, – она набожно покачала головой. – Как у Джима дела на новом месте?
– Нормально, – ответил Хедли. – Там куча работы: он вкалывает по тринадцать часов в день, но ему нравится.
После того как Бетти ушла, Уэйкфилд продолжил:
– В голове не укладывается. Наверное, мистер Фергессон полностью вам доверяет, Стюарт. Насколько я помню, этот магазин был у него всю жизнь. Лет двадцать, не меньше… задолго до того, как вы пришли. Вы ведь проработали всего пару лет. Никогда не думал, что мистер Фергессон отдаст этот магазин кому-нибудь еще при жизни.
– Ну, он купил новый, – рассеянно ответил Хедли, внимательно прислушиваясь к телефонным звонкам, которые с его места были едва слышны. Хедли задумался, следует ли ему отказаться от перерыва на кофе и вернуться на работу?.. Теперь, когда никто не заглядывал через плечо, трудно было понять, как обстоит вопрос с его льготами.
– Слушайте, – смущенно сказал Уэйкфилд, – может, вы позволите заплатить за ваш кофе – в честь такого события?
Хедли усмехнулся.
– Я уже заплатил.
– Тогда я угощу вас сойбургером, – охотно предложил Уэйкфилд. – Знаете, мне очень приятно видеть, как человек пристраивается в жизни в столь молодом возрасте. Берегите себя, Стюарт: как говорит Бетти, вам есть за что благодарить бога. Я, конечно, завидую вам… особенно, вашей семье. Разумеется, у меня тоже есть работа… – Его голос на мгновение стал расстроенным и невеселым. – Это уже кое-что. Только не в цветочном магазине: я имею в виду настоящую работу в зале.
Отпив кофе, Хедли напрягся.
– Как там дела? – отрывисто спросил он и, придвинув к себе чашку, наполовину привстал: ему не хотелось слышать о зале.
– Все хорошо, – ответил Уэйкфилд. – Вы же знаете, что мистер Бекхайм снова приезжает сюда через пару дней?
– Нет, – жестко сказал Хедли и взял себя в руки. – Не знал.
– Мы готовимся к новой лекции. Вы ведь были на последней?
– Да, был, – подтвердил Хедли: его охватило холодное, пугающее оцепенение, и он снова уселся на табурет. – Я был там, как вам прекрасно известно.
Уэйкфилд моргнул от его резкого тона.
– Что вы хотите сказать, Стюарт? Вы же не разочаровались? По-моему, в тот раз он выступал просто блестяще.
– Мне пора возвращаться в магазин, – напрямик сказал Хедли, пытаясь перебороть оцепенение. – Чертов телефон разрывается, – на этот раз он полностью встал. – До встречи. Будьте здоровы.
Но Уэйкфилд не хотел его отпускать.
– Стюарт, я думаю, теперь, со всеми вашими новыми обязанностями, вы не захотите больше приходить. Но я надеялся, что, возможно, вам захочется. Вообще-то приходить должны такие молодые люди, как вы. Нам, старикам, уже недолго осталось, понимаете?
– Всем нам недолго осталось, – сурово сказал Хедли. – Ведь скоро конец света, не так ли?
– Разумеется, – с достоинством произнес Уэйкфилд. – Но не прямо сейчас – еще есть немного времени. Знаете, Стюарт, по-моему, вы стали гораздо здоровее, с тех пор как сходили не лекцию мистера Бекхайма. Я думал, что, вероятно, есть какая-то связь между вашим посещением его лекции и здоровьем, которым вы пышете. Кажется, у вас был слабый желудок, или я что-то путаю?
– Конечно, и все осталось без изменений.
Уэйкфилд расстроился.
– А я-то думал, все прошло. Знаете, Стюарт, крепкое здоровье мы создаем не сами: оно приходит напрямую от Бога. Господь дарует его, но может и отнять. Я знаю, люди из "Христианской науки" твердят о том, что нужно иметь чистые помыслы, но по-моему… – Он запнулся. – Мне хочется, чтобы вы пришли, – жалобно сказал Уэйкфилд. – Там все эти пожилые женщины, а я терпеть не могу пожилых женщин. Мне хочется, чтобы в этом деле участвовало больше мужчин.
– Я приходил, – отрезал Хедли. – Я вступил в Общество. Я получил синюю карточку.
Уэйкфилд отнесся к этому скептически.
– Да нет, – возразил он. – Вы не можете вступить в Общество и получить синюю карточку. Синие карточки выдает только сам мистер Бекхайм, – он достал бумажник и показал Хедли свой членский билет: идеально белый. – Вот что вы получаете, когда вступаете в Общество. Возможно, позднее, когда вы проработаете в Обществе много лет, мистер Бекхайм обратит на вас особое внимание и выдаст вам синюю карточку. Он вручает ее лично, за выдающиеся заслуги, – Уэйкфилд с легкой завистью добавил: – Думаю, он выдал их всего пару десятков.
Хедли медленно опустился на табурет.
– Я этого не знал, – его горло перехватило от жуткой, нестерпимой паники. – Я думал, это обычная карточка.
– У вас она есть? – Уэйкфилд с любопытством наклонился к нему. – Можно взглянуть? Дайте посмотреть.
– Я порвал ее.
Уэйкфилд хихикнул.
– Вы просто морочите мне голову.
– Послушайте, – резко сказал Хедли, – это правда – насчет синих карточек?
– Ну конечно, но ее должен был выдать сам Бекхайм: если вам выдал кто-то другой, она ненастоящая…
– Он выдал сам. Подписал и вручил мне. За доллар пятьдесят.
Минуту Уэйкфилд не мог ничего сообразить. Его непонятливость бесила Хедли: он был настолько поглощен собственными мыслями, от которых кружилась голова, что у не хватало сил подробно все разъяснять.
– Я встретился с Бекхаймом в Сан-Франциско, – кратко сообщил Хедли. – Что в этом такого? Разве он – божество или кто-нибудь в этом роде? Я просто вошел и познакомился с ним, вот и все. Мы поговорили, и он выписал карточку. Потом я ее порвал.
Уэйкфилд облизнулся и хрипло сказал:
– Ума не приложу, почему вы ее порвали, Стюарт, – он был явно взволнован. – Почему вы мне не сказали? Я никогда не встречался с ним с глазу на глаз: никогда не разговаривал с ним. Этот такой ужасный поступок… – Он осекся. – Ради всего святого, – голос Уэйкфилда задрожал от ярости, – будьте так любезны, скажите мне, зачем вы ее порвали?
Хедли никогда не видел коротышку Уэйкфилда таким раздраженным. Его глаза под стеклами очков наполнились слезами; внезапно он выдернул из кармана носовой платок и энергично высморкался. Засунув платок обратно, Уэйкфилд возмущенно уставился на Хедли и стал ждать объяснений.
Хедли смущенно сказал:
– Простите, Хорас, я не хочу ввязываться в это дело. Неужели вы не понимаете? – Он терпеливо начертил на прилавке мокрую линию. – Я хочу жить нормальной, а не чокнутой жизнью. Простите, если вас это оскорбляет, но вы сами спросили.
– Продолжайте, – шепнул Уэйкфилд.
Не желая задевать самолюбие этого человечка, Хедли замялся.
– Я хочу вести обычную жизнь, хочу иметь жену, семью, квартиру. Эта работа мне идеально подходит, – его слова прозвучали неубедительно, и Хедли спросил себя, так ли он думает на самом деле? Нет, он вовсе так не думал: работа его не устраивала. – Послушайте, – решительно сказал он. – Я мечтал о многом: я хотел свернуть горы. Должность директора магазина телевизоров – мелочь по сравнению с тем, к чему я себя готовил. По сравнению с тем, чем я до сих пор мечтаю заниматься – у меня по-прежнему куча идей и планов. Я хочу превратить этот магазин в нечто особенное: все эти годы Фергессон сковывал его развитие, и теперь я хочу сбросить оковы. Этот чертов магазин преобразится: у меня есть творческие идеи, и я знаю, что они продуктивны. В любом случае, попытка не пытка.
– Но это ведь не означает… – начал было Уэйкфилд.
– Это означает, что я не желаю связываться с вашим проклятым Обществом! – Отрезал Хедли. – В мире так много вещей, которыми я хочу заниматься: так много чудесных мест и людей – прежде чем я откажусь от всего этого, я хочу оглядеться вокруг. Хочу остаться здесь подольше: я еще не готов сдаться. Не готов к концу света, – и он от всей души подытожил: – Я хочу жить разумной, осмысленной жизнью: хочу, чтобы моя жизнь привела к какому-то результату. Возможно, я этого здесь добьюсь, а возможно, и нет. Но пока что я буду держаться от вас, психов, подальше.
Уэйкфилд поморщился. Дрожащими руками он расправил галстук, разгладил свое пальто, выпрямился и посмотрел Хедли в лицо.
– У вас не получится, – просипел он. – Вы живете в безумном мире, Стюарт. В нем нельзя вырезать аккуратный маленький узор: это мир войн и фанатиков, и вы в нем живете, нравится это вам или нет, – наклонившись к Хедли, Уэйкфилд скрипучим голосом сказал: – В безумном мире только психи понимают, что происходит на самом деле. Вы знаете, что мы правы: знаете, что этот ваш магазин, работа, все это – ерунда! Торговать телевизорами, в то время как они собираются сбросить на нас атомные бомбы!
– Это моя работа, – с вызовом сказал Хедли. – Она мне нужна, и я на ней останусь.
– Вы погибнете, – прошептал Уэйкфилд.
Хедли встал: его бешено трясло.
– Я уже сказал, что с меня хватит этих чокнутых сект. Конец света… – В ярости он схватил кофейную чашку и устремился к двери. – Скопище изуверов. Вы сумасшедшие – шизофреники!
За ним захлопнулась дверь-ширма. Краем глаза Хедли заметил фигурку, застывшую у прилавка: Хорас Уэйкфилд машинально потянулся к своему стакану молока, пытаясь вернуться к обычному ритму. Грузная женщина, слышавшая весь разговор, с искренним любопытством посмотрела Хедли вслед.
Он вошел в магазин, покачивая в руке чашку и расплескивая кофе на кисть и запястье: тот был еле теплый. В бешенстве Хедли поставил чашку под прилавок к остальным и повернулся к небольшой группке покупателей, которые стояли у кассы и ждали, пока их обслужат.
Элис Фергессон молча сидела в конторе наверху, зажав сигарету между пальцами и положив сумочку на захламленный письменный стол. Поначалу Хедли не заметил ее: разобравшись с покупателями, он принялся искать в бытовке новую кассовую ленту, как вдруг ощутил чье-то присутствие. Элис ничего не сказала, пока он не поднялся по лестнице и не встал лицом к ней.
– Привет, – рассерженно сказал Хедли. – Давно вы здесь?
– Около часа, – Элис серьезно и задумчиво взглянула на него, окутанная облаком серого дыма. Все это время она сидела, скрестив ноги, в легкой ситцевой юбке и белой рубашке, и спокойно наблюдала за его хождением взад-вперед – незаметно подсматривала за происходящим.
Присев на перила, чтобы видеть нижний этаж, Хедли проговорил:
– Простите, я очень расстроен. Этот коротышка действует мне на нервы, – он импульсивно взъерошил свои коротко стриженные белокурые волосы. – Хорас Уэйкфилд – вы его знаете?