– Нет, – живо сказала она. – Что ж, вернусь к началу: мне лучше, когда я могу говорить об этом. Я не верю вашему выражению лица: по-моему, вы меня слушаете. Я права?
– Да.
Прикладывая страшные усилия, Марша продолжила:
– Я ушла от Теда сразу же… Вернулась лишь на пару дней. Это было ужасно – хуже, чем все, что было раньше. Он ничего не сказал: просто продолжил работать, – выпустив сквозь узкие ноздри серый дым, она сказала: – Я считаю его лучшим человеком на свете. Он добрый в полном смысле слова. Не такой, как другие люди, когда они добрые: это совсем не одно и то же. Он просто не способен причинять зло… Доброта – неотъемлемая часть его физического тела. Она пронизывает его насквозь.
– Именно поэтому вы стали с ним жить?
Марша немного помолчала.
– Он пленил меня. Когда я впервые его увидела и услышала его речь… я поняла, что он уникальный человек. Он обладает властью – каким-то магнетизмом, наподобие силы притяжения. Он притягивает к себе людей. Он притянул и вас… так ведь? Он просто обращается к нам и вбирает всех внутрь себя. Я пришла, как и все остальные. Мне захотелось быть рядом с ним. Хотелось дотронуться до него и стать его частью. Все случилось так естественно… это не было запланировано. Не какой-нибудь там заговор, а что-то стихийное, – Марша тревожно и хмуро посмотрела поверх Стюарта. – Но знаете, даже когда я жила и спала с ним, я так и не приблизилась к нему. Он где-то далеко: всегда прислушивается к тому, чего я не слышу, и видит то, чего я не вижу. Его разум… – Она пожала плечами. – Вы же знаете: вы пытались достучаться до него – и не смогли. Он недоступен ни для кого из нас.
– Знаю, – сказал Хедли. – Я тоже снаружи.
– Мы прожили вместе около месяца. Вряд ли кто-нибудь знал: Гоулды уж точно не знали. Я никогда не ездила с ним слишком далеко… Жила у себя на квартире. Он переехал туда, и это стало местом его жительства. Я открыла ему двери, и он свободно вошел… так же, как вошел ко мне, когда я открылась ему сама. Он просто вошел и взял… Взял точно так же, как отдает. Словно ребенок. Доверчиво протянув руку. А затем, когда его радушно примут, он уходит. Но… – Марша усмехнулась. – Вы же видели, как он ест? Прием пищи для него ничего не значит: он просто засовывает еду между зубами и пережевывает, будто машина. То же самое с любыми физическими проявлениями… он проделывает это, доводит до завершения, и дело с концом. Но это никогда его по-настоящему не увлекает, не затрагивает и не проникает внутрь.
– Он не против секса? – поинтересовался Хедли.
– Между нами почти не было сексуальных отношений, – Марша готова была говорить об этом открыто, почти буднично. Хедли ранил ее до глубины души: видимо дальше идти было некуда, и терять больше нечего. Так она, видимо, думала. – Первый раз, – сказала Марша, – мы сделали это тогда, а затем еще пару раз – от случая к случаю. Забыла, сколько. Он приходил на квартиру, мылся, переодевался, раскладывал свою работу на столе и трудился. А затем приходил ко мне в постель, вот и все. Потом он шел спать. Я смутно все помню… – Она безрадостно покачала головой. – Наверное, он считал, что я думаю то же самое, что для меня это точно так же несущественно. Но мне хотелось, чтобы это имело больше значения.
– Для женщин это всегда очень важно, – сказал Хедли.
– Полагаю, он был прав, – продолжила Марша, сурово проигнорировав его слова. – Я старалась думать так же: я понимала, что неправа. Я чересчур это идеализировала, как и все остальные. Но так же, как вы, я не могла от этого избавиться. Это было неотъемлемой моей частью: я родилась здесь, и меня воспитал этот мир. Мне хотелось идти за Тедом и смотреть на вещи его глазами, но я не могу, – она веско добавила: – Он слишком хороший, Стюарт. Я терпела это, пока могла, но потом порвала с ним. Это было сущим адом, ведь он такой добрый. Просто отпустил меня и не стал ничего требовать. Будь он проклят, – Марша подняла глаза. – И будьте прокляты вы. Вы тоже в этом виноваты.
– Только не надо грешить на меня.
– Нет, надо. В ту ночь, когда вы это сказали… когда вы назвали его ниггером. Я не смогла этого вынести, потому что это была правда. Он и впрямь негр: я не могу об этом забыть, да и вы тоже.
– Я ведь уже извинился! – сердито сказал Хедли.
– Слишком поздно. Именно это я и хочу сказать… мы оба не подходим. Мы оба не ровня ему – недостойны его. Разве не так? Когда вы сказали то слово и когда я отреагировала, я поняла, что мы не можем находиться рядом с ним.
Хедли неохотно кивнул.
– Ну и ладно.
– Это правда? – настаивала она.
– Да.
Марша продолжила:
– Значит, мы с вами в одной упряжке, Стюарт Хедли. Я поехала обратно в Сан-Франциско, зная, что у нас с Тедом все кончено. Он вынуждает меня стыдиться самой себя, но в то же время я чувствую беспокойство и неудовлетворенность. Та жизнь, к которой я стремлюсь, она какая-то уродливая… С ним я никогда не буду так жить. Точнее, она не уродливая – даже не знаю, как ее назвать. Когда я увидела вас, то поняла, что вы – мой тип: я осознала, что смогу понять вас и ваш образ жизни. К тому же вы очень привлекательны. Я всегда обожала тип приятных скандинавских блондинов. Вы притягивали меня физически с самого начала, – Марша нервно рассмеялась. – Так что, как видите, в нашем разрыве виноваты вы сами. Вы ответственны за это… так же, как я ответственна за вашу исковерканную жизнь.
– Вы бы все равно его бросили, – сказал Хедли.
– Разумеется. Но не сразу – не так скоро.
– Сколько у вас было до этого мужчин?
– Мне тридцать два, – ответила Марша. – Вы видели двух моих детей: еще у меня дочь в Орегоне, учится в частной школе. Ей четырнадцать. Вас это шокирует? Я только что окончила среднюю школу – мне было восемнадцать – и жила в Денвере. Сельская девушка со Среднего Запада. Я мечтала работать журналистом в газете. Шарлотта – моя первая дочь – родилась в 1936-м.
– Боже, мне было всего десять лет.
– Ее отец был замечательным человеком, молодым инженером. Дон Фрейзьер погиб на Второй мировой. Вам будет интересно узнать, что позже мы поженились – в 1940-м, как раз перед войной. Во время войны их было много: я потеряла счет. Некоторое время я жила в Англии: служила в Женском вспомогательном корпусе – меня прикомандировали к Министерству военной информации. Там я познакомилась с Освальдом Мосли. Тогда-то, собственно, и сформировались мои политические убеждения. Я разочаровалась в войне… Слишком многого насмотрелась.
Хедли с любопытством спросил:
– В данный момент вы являетесь чьей-то законной женой? Вы снова вышли замуж?
– Эта часть моей биографии вам известна. Я вышла за армейского майора, пока находилась в Англии. Тимми и Пэт – его дети.
– Вы по-прежнему замужем за ним?
– Да.
Хедли грустно задумался.
– Не знаю, верить вам или нет.
– Это правда, – Марша хладнокровно выпустила в него клуб дыма. – Но это не важно: я не знаю, где он: наверное, живет с кем-нибудь в Нью-Йорке. Последний раз я его видела с богатой светской дамой – он добьется успеха, уж в этом я не сомневаюсь.
Она не стала продолжать, а Хедли нечего было добавить. Немного спустя он потянулся назад и снова открыл дверцу машины.
– Куда вы? – быстро спросила Марша.
– Домой, конечно. Я голоден. Хочу поужинать.
Не сводя с него серых глаз, Марша сказала:
– Вы и впрямь не можете меня простить? Намерены мучить меня за то, что я не переспала с вами в ту ночь?
Ему незачем было отвечать: все и так ясно. Но это еще не все.
– Я верю вам, – сказал Хедли вслух, – когда вы говорите, что не могли этого сделать. Верю, что вам хотелось, но вы не смогли довести это до конца.
– Так зачем же меня мучить?
– Затем, что я сам мучаюсь, – простодушно сказал Хедли. – Я хочу, чтобы вы разделили мои страдания.
– Не уходите, – возбужденно сказала Марша, потянувшись и дотронувшись до его руки. – Останьтесь со мной. Я сделаю все, чего вы хотите: я не ставлю никаких условий. Я свободна, мы окончательно разошлись. Вчера мы виделись с Тедом в последний раз. Все не так, как раньше: теперь все иначе.
– Ясно, – задумчиво произнес Хедли. – Другими словами, вы решили, что хотите переспать?
Взгляд женщины погас. От удара она сжалась в комок, в серых глазах стояли слезы.
– Ну же? – сказал Хедли. – Да или нет?
Она безмолвно кивнула, не проронив ни слова.
– Отвечайте! – потребовал он.
– Да.
Хедли поразмыслил.
– Я голоден. Хочу сначала чего-нибудь съесть.
После некоторой внутренней борьбы Марше удалось подыскать слова.
– Можно остановиться у ресторана для автомобилистов, – насилу нащупав ключ зажигания, она включила двигатель, а затем фары. – Пожалуйста, закройте дверь? Я не могу ехать с открытой.
– Конечно, – непринужденно сказал Хедли и захлопнул ее.
Обливаясь слезами, Марша сняла машину с ручника и аккуратно выехала на темную, вымершую улицу.
В ресторане для автомобилистов они купили молочные коктейли и сандвичи. Хедли попросил девушку все завернуть, заплатил, и она унесла небольшой металлический поднос, оставив их наедине. На круговой автостоянке возле здания ресторана кое-где были припаркованы другие машины, в основном – со старшеклассниками и молодыми парочками. В темноте до Хедли доносились громкие звуки танцевальной музыки, и он немного послушал их, сидя с молочным коктейлем и сандвичем в кульке на коленях.
– Будто вернулся в прошлое, – сказал он Марше.
Через минуту она прошептала:
– В каком смысле?
– У меня не было машины, с тех пор как окончил колледж. Это напомнило мне старые времена, когда я ходил на свидания с Эллен. Или еще раньше, когда я был старшеклассником, как вон тот парень.
Старшеклассник в белой рубашке с закатанными рукавами, с загорелыми, покрытыми пушком руками, в темных джинсах, с длинными прилизанными волосами и баками во всю щеку, громко шаркая каблуками, прошагал мимо "студебекера" к собственному драндулету.
– Вы были таким же? – еле слышно спросила Марша: к ней начинало возвращаться самообладание. – Аж не верится… Вы же такой светловолосый.
– Я так одевался. Мы с Дейвом Гоулдом оба так одевались, только Дейв носил еще пальто – грязное коричневое твидовое пальто.
– Вы по-прежнему встречаетесь с Гоулдами? – спросила Марша.
Это отрезвило Хедли.
– Нет, не встречаюсь с того дня в Сан-Франциско, когда мой зять вышвырнул их из машины. С того дня, когда они прогулялись к вам.
– Они были, конечно… подавлены, – сказала Марша. – Я так и не смогла выяснить, что произошло: они что-то мямлили, и все.
– Я их кинул, – угрюмо продолжил Хедли. – Просто сидел и позволял ему вытирать о них ноги. Редкостный мудак… Я ничегошеньки не сделал: фактически поддержал его, – он выбрался из машины, обошел ее сзади и, открыв дверцу, сказал: – Пересядьте.
Марша нерешительно вылезла из-за руля.
– Зачем?
– Я поведу. Хочу посмотреть, как она бегает, – Хедли сел за руль и захлопнул дверь. – Готовы?
– Да, – нервно ответила Марша. – Думаю, да.
Хедли завел машину и сдал задом со стоянки на дорогу. Женщина с тревогой наблюдала, как он перешел на верхнюю и стал набирать скорость.
– Вы хорошо справляетесь, – сказала Марша.
– А почему бы и нет? Я ведь с детства вожу, – притормозив на светофоре, Хедли добавил: – Неплохая тачка. Хладнокровная… Адски медленно ползет, но зато плавно.
– Бензина мало потребляет, – вставила Марша. – Дешевая в обслуживании, – она схватила два кулька с едой – свой и Хедли. – А куда мы… едем?
Завизжав шинами, Хедли выскочил на подъездную дорогу к автостраде. Мимо проносились ослепительные вспышки света: машины мчались на высокой скорости из Сан-Франциско в Сан-Хосе. Не останавливаясь, Хедли проехал на желтый, вылетел на крайнюю правую полосу, а затем на вторую. Через минуту он уже добрался до средней полосы и, неумолимо выжимая педаль газа, стал понемногу разгонять маленький автомобиль до семидесяти.
– Полегче, – еле слышно сказала Марша. Слева от нее, за разделительной полосой, мелькали запутанные траектории обжигающих фар. Она зажмурилась и привалилась к дверце. – Не люблю эту полосу… слишком близко встречка. И они так чертовски быстро едут.
Не обращая внимания, Хедли потянулся вниз и переключился на ускоряющую передачу. Гул двигателя под ногами мгновенно затих: машина словно летела над автострадой. Ничего не слышно, кроме шума ветра, и ничего не видно, помимо сливающихся фар с левой стороны.
– Вы ею не пользуетесь? – спросил Хедли.
– В городе – нет… Вечно забываю вернуть на место рычаг, – неубедительно пролепетала Марша. – Я редко выезжаю на автостраду: обычно катаюсь по Сан-Франциско.
Они находились на полпути между городами. По обе стороны шоссе простирались черные поля, да изредка виднелись линии электропередач. Небо хмурилось, кабину овевал зябкий ветер, доносивший едкий запах Залива.
– Не боитесь нарваться на штраф? – с опаской спросила Марша.
– Только не на полосе самоубийц. Тут практически невозможно остановить машину, – минуту спустя Хедли прибавил: – В любом случае, нам ведь недалеко.
Он осторожно вырулил вправо и сбросил скорость до шестидесяти. Когда она упала до пятидесяти, перестроился на крайнюю правую. Слева от них проносились машины, исчезая в темноте.
Марша поежилась.
– От быстрой езды меня немного тошнит. Всегда думаю, а что если лопнет шина?
– Мы превратимся в швейцарский стейк, – Хедли сбавил скорость до сорока, потом до тридцати пяти. Впереди пролегала второстепенная асфальтированная обходная дорога, ведущая к группке зданий с неоновым освещением: бензоколонка, парочка придорожных баров, какие-то дома, завод. На скорости чуть больше тридцати он повернул и съехал с фривея.
– Где мы? – спросила Марша.
– Почти на месте. Скоро уже будем пить наши молочные коктейли, – Хедли сделал широкий разворот и объехал группу зданий с дальней стороны. Свернув на проселочную дорогу, переключился на вторую и стал взбираться по склону мрачного холма. По обеим сторонам качались деревья и здания: "студебекер" медленно въезжал в какой-то придорожный городок.
– Никогда здесь не была, – с явной неприязнью сказала Марша.
– Этот участок земли называется Перевалом Сан-Себастьян, – машина выбралась на вершину холма, Хедли затормозил и показал рукой. Прямо перед ними земля так резко опускалась, что захватывало дух: внизу простиралась широкая долина, сплошное море упорядоченных огней. Хедли и Марша полюбовались огромной жилой застройкой – такой гигантской, что ее края терялись в ночной мгле.
– Все похожи, как две капли воды, – сказал Стюарт, пустив машину под гору. – В стиле "калифорнийского ранчо".
У подножия холма он повернул направо и проехал мимо освещенного здания руководства участка. За ним дорога расширялась и вела к торговому центру. Большинство магазинов были закрыты: открытыми оставались лишь аптека-закусочная и бар. Громадный супермаркет заперт, магазин одежды, магазин полезных мелочей и обувной – темные и безлюдные. Хедли миновал неярко освещенную автозаправку "шелл" и прачечную самообслуживания.
– Вот мы и приехали, – сказал он.
Перед ними высилась светящаяся красная вывеска мотеля. Он переключился на вторую и медленно пополз по подъездной дорожке мимо первого кольца коттеджей и черного прямоугольника лужайки – к домику с надписью "КОНТОРА". Вывеска "МЕСТ НЕТ" была выключена: Хедли остановился и поставил машину на ручник.
– Тут всегда есть свободные места, – не спеша пояснил он. – Слишком далеко от шоссе: его построили, когда большинство домов еще только выставили на продажу и люди приезжали из Сан-Франциско на них смотреть. Ну, а теперь из этого предприятия не выжмешь ни цента.
Из конторы мотеля вразвалку вышел человек в плотной шинели. Ворча и вглядываясь, он приблизился к машине и посветил фонариком в салон.
– Добрый вечер, – подозрительно сказал человек, рассматривая лица двух незнакомцев. – Вам повезло – один остался.
Хедли широко ухмыльнулся и потянулся за бумажником.
– Хорошее местечко для нас. Сколько стоит?
– Четыре пятьдесят, – буркнул человек: на его обрюзгшем красном лице вспыхнули и забегали глазки. – Оплата вперед?
– Конечно, – Хедли протянул пятидолларовую банкноту. – Какой коттедж?
– А какая разница? – смиренно сказал человек. – Надеюсь, без детей, – он нашарил в кармане шинели квитанционную книжку. – Ага, приходится брать деньги заранее, – он взял бумажку. – Некоторые просыпаются раньше меня.
Огрызком простого карандаша человек выписал квитанцию, скопировав имена с документов, лежавших в бумажнике Хедли.
– Ладно, мистер и миссис Хедли, – он оторвал квитанцию и протянул им. – Третий коттедж справа, – вручив им ключи, человек угрюмо поковылял обратно к своей конторе. – Приятных снов, – пожелал он и скрылся внутри.
Хедли живо завел машину.
– Эти места более уединенные, – пояснил он. – Главное, чтоб тебя впустили.
Через минуту они припарковались перед темным коттеджиком. Хедли засунул ключи от машины в карман, выключил фары и ступил на гравийную дорожку. Пока он поднимался по ступеням в дом, Марша медленно шла следом с кульками еды. Дверь распахнулась, и оба вошли: Хедли опередил Маршу на шаг и ощупью поискал выключатель.
Крошечная комнатка, похожая на монашескую келью, внезапно озарилась. Голая, спартанская каморка без какого-либо убранства резко заблестела в белом электрическом освещении. Хедли с гордым видом обошел ее по кругу: осмотрел туалет и закуток, служивший душем. Место было безупречно чистым и аскетичным в своей простоте. Хедли оно понравилось. Таким он его и запомнил: много лет назад он водил в этот мотель девушек… одной из них оказалась Эллен. Он бросил пиджак на спинку стула и вернулся, чтобы закрыть дверь.
– А здесь трудно было бы согрешить, – сказал Хедли, опустив жалюзи.
– Да, они, конечно, следят за порядком, – согласилась Марша и, поежившись, принялась капризно бродить вокруг. – Тут холодно, не могли бы вы зажечь обогреватель?
Хедли поднес спичку к карликовому газовому обогревателю, и комната вмиг запотела от тепла. Он включил напольную лампу и выключил слепящую лампочку под потолком. В более мягком освещении внимание Хедли привлек цвет женской одежды: он впервые обратил внимание, что Марша была не в слаксах, а в яркой ситцевой блузке и твидовой юбке.
Стюарт с приятным удивлением заметил:
– А вас не узнать.
Марша застенчиво поднесла руки к груди.
– Почему вы так говорите?
– Вы выглядите почти женственно. Вам идет – элегантный получился костюм, – Хедли плюхнулся на жесткий стул с прямой спинкой и взял у нее два кулька с едой. Разложив пакеты и белые картонки, он сказал: – Готов поспорить, мы тут единственные постояльцы. Я не заметил никаких других машин: возможно, все остальные лачуги пусты.
– Не говорите так, – испугалась Марша. – Это звучит так зловеще: по-моему, я видела в некоторых свет.
– Привидения, – произнес Хедли.
– Перестаньте! – Длинноногая, грациозная Марша принялась натянуто мерить шагами комнату. – У вас есть сигареты? Я оставила свои в машине.