- Но ты можешь играть против нее.
- И что же я этим докажу?
- Валяй, Пол, - сказал Финнерти. - Я осмотрел этого Чарли, и он не показался мне таким уж смышленым. Я ставлю на тебя: здесь пятьдесят долларов наличными - и готов биться об заклад с любым, кто считает, что Шашист Чарли может выиграть.
Шеферд с готовностью бросил три двадцатки. Финнерти ответил равной суммой.
- Уж лучше побейся об заклад, что солнце не взойдет утром, - сказал Пол.
- Играй, - сказал Финнерти.
Пол опять уселся. Неохотно он двинул вперед пешку, Один из юнцов включил контакт, и загорелась лампочка, фиксирующая ход Пола на брюхе Шашиста Чарли, тут же загорелась вторая лампочка, указывающая Беррингеру наилучший ответный ход.
Беррингер улыбнулся и сделал то, что приказывала ему машина. Он закурил сигарету и принялся похлопывать лежащую перед ним пачку денег.
Пол опять сделал ход. Контакт был включен, и загорелись соответствующие лампочки. Так продолжалось в течение нескольких ходов.
К величайшему изумлению Пола, он взял одну из пешек Беррингера, причем это, насколько он понимал, никак не вело к его разгрому. Затем он взял еще одну пешку и еще одну. Он уважительно покачал головой. Машина, по всей видимости, далеко вперед рассчитала партию по какому-то пока еще непонятному стратегическому плану. Шашист Чарли, как бы в подтверждение его мыслей, издал угрожающее шипение, которое все возрастало в ходе игры.
- При таком положении дел я предлагаю три против одного за Пола, - сказал Финнерти. Беррингер и Шеферд тут же поймали его на слове и выложили по новой двадцатке.
Пол разменял свою пешку на три пешки противника.
- Стойте, подождите минуточку, - сказал Беррингер.
- А чего ждать? - сказал Финнерти.
- Здесь что-то не так.
- Просто вас с Шашистом Чарли бьют - вот и все. Всегда кто- нибудь выигрывает и всегда кто-нибудь проигрывает, - сказал Финнерти. - Так уж заведено.
- Верно, но если бы Шашист Чарли работал правильно, он никак не мог бы проиграть, - Беррингер неуверенно поднялся. - Послушайте, может, нам лучше отложить партию, пока мы не выясним, все ли здесь в порядке. - Он испытующе похлопал переднюю панель. - Боже мой, да она раскалена, как сковородка!
- Кончайте партию, юноша. Мне хочется знать, кто будет чемпионом, - сказал Финнерти.
- Да вы что, не видите? - в ярости завопил Беррингер. - Он работает неверно! - и умоляюще оглядел комнату.
- Ваш ход, - сказал Пол.
Беррингер беспомощно глянул на лампочки и передвинул одну из пешек вперед.
Пол взял еще две беррингеровские пешки, а свою провел в дамки.
- Должно быть, это самая хитрая западня в истории шашек, - рассмеялся он. Теперь все это его страшно забавляло.
- В любую минуту Шашист Чарли уловит момент, и тогда прощай твое чемпионство, - сказал Финнерти. - А теперь раз-два, и давай занавес, Пол.
- Точный расчет-великая вещь, - сказал Пол. Он потянул носом. В воздухе стоял тяжелый запах горелой краски, и глаза у него уже начало пощипывать.
Один из помощников Беррингера откинул заднюю стенку ящика, и дым ядовито-зеленого цвета ринулся в комнату.
- Пожар! - закричал Бэйер.
Вбежал официант с огнетушителем и направил струю жидкости внутрь Шашиста Чарли. Каждый раз, когда струя попадала на его раскаленные части, изнутри вырывались облака пара.
Лампочки на фронтальной панели Чарли бешено замелькали, разыгрывая в невероятном темпе какую-то чертовски трудную партию, правила которой были понятны одной только машине. Все лампочки вспыхнули одновременно, гудение становилось все громче и громче, пока не зазвучало подобно мощной органной ноте, и вдруг неожиданно умолкло. Одна за другой выключались маленькие лампочки, как гаснут окна в деревне, погружающейся в сон.
- Ух ты, ох-ох-ох, ух ты, - пробормотал Бэйер.
- Фред, я так огорчена, - сказала Анита. Она укоризненно поглядела на Пола.
Инженеры собрались вокруг Шашиста Чарли, и те, кто стоял в переднем ряду, трогали через щели расплавленные вакуумные трубки и почерневшие провода. Сожаление было написано на всех лицах. Умерло что-то прекрасное.
- Такая милая вещь, - грустно сказал Кронер, положив руку на плечо Беррингеру. - Если вы хотите, я сам расскажу вашему отцу обо всем, что произошло, тогда, может быть, все утрясется.
- Фактически в этом была вся его жизнь, помимо лаборатории, - сказал Беррингер. Он был потрясен и убит. - Целые годы. И почему только так должно было случиться? - Это прозвучало как еще одно пустое эхо вопроса, который человечество задает уже миллионы лет. Можно иногда подумать, что люди и на свет-то рождаются только для того, чтобы задать его!
- Бог дал, бог взял, - сказал Финнерти.
Прикусив губы, Беррингер кивнул, и тут только до него стало доходить, кто проговорил эти слова. Его тупое круглое лицо медленно приняло подлое и угрожающее выражение.
- Ага, - сказал он, облизывая губы, - умница. А я уж чуть было не забыл о вас.
- А пожалуй, не следовало бы. Я поставил достаточную сумму денег на победителя.
- Постой-ка, Финнерти, - примиряюще заговорил Кронер, - давайте считать это вничью, а? Я хочу сказать, что в конце концов у парнишки есть основание для расстройства и…
- Вничью? Черта с два, - сказал Финнерти. - Пол разложил этого Шашиста Чарли как миленького.
- Мне кажется, я начинаю кое-что понимать, - с угрозой сказал Беррингер. Он ухватил Финнерти за отвороты пиджака. - Ты что, умник, сделал с Шашистом Чарли?
- Спроси у Бэйера. Его голова была рядом с моей. Бэйер, я сделал что-нибудь с Шашистом Чарли?
- А? Что? Сделал что-нибудь, что-нибудь сделал? Повредил, вы думаете? Нет, нет, нет, - сказал Бэйер.
- Тогда, жирный юноша, садитесь и заканчивайте партию, - сказал Финнерти. - Либо сдавайтесь. В любом случае я желаю получить денежки.
- Если вы ничего не сделали с Чарли, то откуда же у вас была такая уверенность, что он проиграет?
- Потому что мое сочувствие всегда на стороне человека и против машины, а особенно машины, за которой стоит такой полуумок, как вы, да еще выступающей против такого человека, как Пол. А кроме того, у Чарли болтались соединения.
- Тогда вы должны были сказать об этом! - завопил Беррингер. Он указал на развалины машины. - Поглядите, нет, вы только полюбуйтесь, что вы натворили, умолчав о болтающемся контакте! Мне следовало бы твоей грязной мордой весь пол здесь вымести.
- Но, но, но, тише, тише, тише, - сказал Кронер, становясь между ними. - Вам действительно следовало бы как-нибудь сказать об этом контакте, Эд. Стыдно, просто стыдно на самом деле.
- Если Шашист Чарли собирался завоевать чемпионство, отобрав его у человека, то он, черт бы его побрал, мог бы и подтянуть свои контакты. Пол сам следит за своей сетью, так пусть и Чарли поступает так же. Кто живет электронами, тот и умирает от электронов. Сик семпер тиранис - Он взял со стола банкноты. - Спокойной ночи. Ногти Аниты впились в руку Пола.
- Он испортил весь вечер, о Пол, Пол!
Направляясь к выходу, Финнерти остановился подле Пола с Анитой.
- Отлично сделано, чемпион.
- Пожалуйста, отдайте им их деньги, - сказала Анита. - Машина неисправна. Будьте честны. Разве я не права, Пол?
К изумлению всей печальной группы. Пол вдруг потерял над собой контроль и расхохотался.
- В здоровом теле здоровый дух, чемпион, - сказал Финнерти. - Я отправляюсь домой, пока эти спортивные джентльмены не нашли веревки.
- Домой? В Вашингтон? - спросила Анита.
- Нет, милая, домой к вам. У меня больше нет дома в Вашингтоне.
Анита прикрыла глаза.
- Понимаю, - сказала она.
VI
- А какое было у него выражение, когда он сказал это? - спросила Анита.
С успокоителем на лице Пол пытался уснуть, плотно закутавшись, в темном уютном логове, в которое он каждую ночь превращал свою постель.
- У него было печальное выражение - приятное и печальное.
Уже три часа они перебирали события вечера в клубе, возвращаясь снова и снова к тому, что сказал Кронер в качестве прощального приветствия.
- И он ни разу не отозвал тебя в сторонку на пару слов?
Сна у Аниты не было ни в одном глазу.
- Честное скаутское, Анита, это все, что он сказал мне напоследок.
Она вдумчиво повторила слова Кронера: "Я хочу, чтобы вы, Пол, пришли ко мне и Маме на следующей неделе".
- Вот и все.
- И ничего о Питсбурге?
- Нет, - терпеливо сказал он. - Я говорил тебе - нет. - Он поплотнее обернул успокоитель вокруг головы и еще выше подтянул колени. - Нет.
- Неужели я не имею права поинтересоваться? - сказала она. По- видимому, он причинил ей боль. - Неужели то, что ты говоришь мне, должно означать, что я не имею права заботиться о тебе?
- Я рад, что ты заботишься, - сказал он без всякого выражения. - Очень хорошо, прекрасно, спасибо.
В этом полусне, полубреду перед ним вдруг предстало видение того, о чем обычно не думают, заявляя, что муж и жена - одно целое, некое чудовище, патетически странное и беспомощное, как сиамские близнецы.
- Женщины ведь вникают в суть вещей так, как мужчины вникать просто не способны, - говорила она. - Мы замечаем важные вещи, которые мужчины пропускают. Кронеру сегодня вечером хотелось, чтобы ты сломал лед в вопросе о Питсбурге, а ты просто…
- Мы узнаем, что было у Кронера на уме, когда я приду к нему. А теперь давай, пожалуйста, спать.
- Финнерти! - сказала она. - Это из-за него все пошло кувырком. Честное слово! Сколько еще он собирается у нас пробыть?
- Мы ему осточертеем через пару дней точно так же, как все ему осточертевает.
- НБПП не должно оставлять ему много времени на то, чтобы слоняться по всей стране и оскорблять старых друзей.
- Он ушел. Он сейчас нигде не работает.
Она села на постели.
- Они его вышвырнули? Вот молодцы!
- Ушел. Они предлагали ему более высокий пост, только бы он остался. Но он так решил.
Он вдруг почувствовал, что эта тема, к которой он испытывал интерес, совершенно прогнала сон. Когда Анита без конца тараторила о Питсбурге, Пол сжимался в комок, натягивая на голову одеяло. Теперь же он почувствовал облегчение, и ему захотелось выпрямиться, как и подобает мужчине. "Финнерти" опять стало волшебным именем: чувства Пола по отношению к нему совершили полный круг. Бодрое настроение и уверенность в себе, которых Пол не испытывал уже целые годы, чем бы он ни занимался, - эти чувства как бы вдохнул в него Финнерти во время забавного посрамления Шашиста Чарли. Более того, мысли Пола пробудились, словно освеженные прохладным ветерком - было что-то чарующее в том, что сделал Финнерти, он ушел - вещь почти столь же непостижимая и прекрасно простая, как самоубийство.
- Пол…
- Мммм…
- Твой отец верил, что ты в один прекрасный день станешь управляющим в Питсбурге. Если бы только он был жив, ничто не принесло бы ему большей радости, чем весть о том, что ты на этом посту.
- Умммгггу… - Он вспомнил, как Анита вскоре после их женитьбы раскопала в каком-то чемодане портрет его отца, увеличила его, поместила в рамку и преподнесла мужу в качестве подарка на день рождения. Портрет стоял сейчас там, где она поставила его - на письменном столе Пола. Это была первая вещь, которую Пол видел, вставая утром, и последняя, которую он видел, отправляясь спать. Анита никогда не встречалась с отцом Пола, и он сам мало рассказывал ей об отце; и все же она создала нечто вроде мифа об этом человеке, мифа, который позволял ей со знанием дела болтать целыми часами. Миф сей гласил, что отец Пола в молодые годы был таким же легкомысленным, как Пол, что сила, возведшая его на самую вершину, пришла к нему в среднем возрасте - пришла именно в те годы, в которые только теперь вступал Пол.
Кронер тоже часто повторял, что от Пола следует этого ожидать: он пойдет по стопам своего отца. Эта вера Кронера помогла в свое время Полу стать управляющим Айлиума; и теперь эта вера может дать ему руководство Питсбургом. Когда Пол задумывался над своим столь легко доставшимся возвышением по иерархической лестнице, он иногда, вот в такие именно моменты, чувствовал себя неловко, словно какой-то шарлатан. Он справлялся со своими обязанностями - тут уж ничего не скажешь, однако у него не было того, что было у его отца, у Кронера, у Шеферда и многих других: искренней веры в значимость того, что они делают; способности принять душой - почти так, как это делает влюбленный, - корпорационную личность, всемогущую и всеведущую. Короче говоря. Полу не хватало того, что делало его отца воинствующим и великим: способности всерьез воспринимать все это.
- А как ты думаешь поступить с Шефердом? - сказала Анита.
Пол опять начал уходить в себя.
- Поступить с Шефердом? Никак.
- Если кто-нибудь не подрежет ему крылья, он в один из таких дней перемахнет через головы всех.
- Милости прошу.
- Ты это серьезно?
- Если говорить серьезно, так я хочу спать.
Пружины ее матраца застонали, когда она опять улеглась. Потом она еще несколько минут вертелась, устраиваясь поудобней.
- А ты знаешь, это забавно, - сказала она.
- Хммм?..
- Я все время замечала, что, когда Шеферд поворачивается под каким-то определенным углом, он очень на кого-то походит. И до сегодняшнего вечера я никак не могла понять, на кого именно.
- Мгм…
- И когда я сегодня увидела его под прямым углом, я поняла, что он точная копия твоего отца.
VII
Рядовой первого класса Эльмо Хэккетс-младший приблизился к шаху Братпура, доктору Юингу Холъярду из госдепартамента, Хашдрахру Миазма - их переводчику, генералу армии Милфроду Бромли, начальнику лагеря генералу Уильяму Корбетту, командиру дивизии генерал-майору Ирлу Пруитту и их свите.
Рядовой первого класса Хэккетс стоял в среднем ряду первого отделения второго взвода второй роты первого батальона 427-го полка 107-й пехотной дивизии девятого корпуса двенадцатой армии, и он, оставаясь в строю, опускал свою левую ногу каждый раз, когда барабан издавал басовый грохот.
- Ди-ви-зи-яяяя!.. - закричал командир дивизии в микрофон.
- По-о-о-лк! - выкрикнули четыре командира полка.
- Таль-о-о-он! - заорали двенадцать батальонных командиров.
- Рт-ааа!.. - крикнули тридцать шесть ротных командиров.
- Батаре-е-ея! - крикнули двенадцать командиров батарей.
- Взвод! - рявкнули сто девяносто два командира взвода.
- Хэккетс, - сказал себе рядовой первого класса Хэккетс.
- Стой!
Ать-два - и Хэккетс стал.
"Равнение!"- проорал громкоговоритель.
- Равнение, равнение-нение-нение-нение…- эхом отозвались двести пятьдесят шесть голосов.
- Равнение, - сказал себе Хэккетс, рядовой первого класса.
- На-пра-во!
- Ать-два - и Хэккетс сделал равнение направо. Он глянул в глаза шаха Братпура, духовного вождя шести миллионов человек в каких-то далеких краях.
Шах чуть заметно поклонился.
Хэккетс не поклонился в ответ потому что это не положено и он не намерен был делать каких-нибудь неположенных вещей черт бы их всех побрал ему оставалось всего каких-то двадцать три года тянуть эту лямку и тогда все будет покончено с армией и провались она в тартарары и через эти двадцать три года, если какой-нибудь сучий потрох полковник или лейтенант или генерал подойдет к нему и скажет: "Отдать честь" или "Наплечо!" или "Почистите свои ботинки" или что-нибудь вроде этого он ему скажет "Поцелуйте меня в задницу, сынок" и вытащит справку об увольнении в запас и плюнет ему в морду и пойдет себе надрывая живот от хохота потому его двадцать пять лет закончены и все что ему нужно делать это посиживать со старыми дружками у Хукера в Эвансилле и если чего дожидаться то только чека на получение заслуженной пенсии и катись-ка ты дружок потому что теперь я не намерен терпеть нагоняи от кого бы то ни было, потому что я с этим покончил и…
Шах восхищенно захлопал в ладоши, продолжая разглядывать рядового первого класса Хэккетса, который был огромным здоровенным детиной.
- Ники такару! - воскликнул шах, распространяя крепкий аромат "Сумклиша".
- Не такару! - сказал доктор Холъярд. - Солдаты.
- Не такару? - озадаченно спросил шах.
- Что он сказал? - спросил генерал группы армий Бромли.
- Он говорит, что они отличное стадо рабов, - пояснил Холъярд. Он обернулся к шаху и погрозил пальцем маленькому темнокожему человеку. - Не такару, Нет, нет, нет.
Хашдрахр, видимо, тоже зашел в тупик и никак не помогал Холъярду объясняться.
- Сим коула такару, акка сахн салет? - спросил шах у Хашдрахра.
Пожав плечами, Хашдрахр вопросительно уставился на Холъярда.
- Шах говорит, если они не рабы, то как же вы заставляете их делать то, что они делают?
- Патриотизм, - строго сказал генерал группы армий Бромли. - Патриотизм, черт побери.
- Любовь к стране, - сказал Холъярд.
Хашдрахр сказал что-то шаху, и шах чуть заметно кивнул, однако выражение озадаченности так и не исчезло с его лица.
- Сиди ба…- сказал он и умолк.
- Э? - спросил Корбетт.
- Даже так…- перевел Хашдрахр, но и он выглядел столь же неубежденным, как и шах.
- Наа-лее!.. - прокричал громкоговоритель.
- Наа-лее-лее-лее-лее…
- На-ле…- сказал себе Хэккетс.
И Хэккетс думал о том как ему придется оставаться одному в казармах в эту субботу когда все остальные будут гулять по увольнительным из-за того что произошло сегодня на инспекторской утренней поверке после того как он подмел и вымыл шваброй пол и вымыл окно у своей койки и расправил одеяло и убедился что зубная паста лежит слева от тюбика с кремом для бритья и что крышки обоих тюбиков смотрят в разные стороны и что отвороты его гетр доходят аккуратно до начала шнуровки ботинок и что его обеденный судок обеденная кружка, обеденная ложка, обеденная вилка и обеденный нож и котелок сияют и что его деревянное ружье надраено, а его эрзац-металлические части достаточно черны и что его ботинки блестят и что запасная их пара зашнурована до самого верха и шнурки их завязаны и что одежда на вешалках развешена в должном порядке две рубашки по требованию, две пары брюк по требованию, три рубашки хаки, трое брюк хаки, две рубашки в елочку из саржи, двое брюк из саржи в елочку, полевая куртка блуза по требованию, плащ по требованию и что все карманы этой одежды пусты и застегнуты, и тогда инспектирующий офицер прошел и сказал: "Эй, солдат, у тебя ширинка расстегнута, останешься без увольнения", и…
- …во!
- Ать-два, - сказал Хэккетс.
- Шагооом…
- Шагом, шагом, шагом, гом, гом, гом…
- Шагом, - сказал себе Хэккетс.