- Знаешь, кто выдумывает форму снежинок? - Рин слизнул с губы маленькое кружевное чудо. - Средневековые мудрецы были уверены, что этим занимаются сильфы, стихиали воздуха. Еще они лепят облака.
- У них неплохо получается - и то, и другое.
- Не спеши назад, Рэна. Я буду рад видеть тебя здесь в любое время года и в любую часть суток, но позже, когда отлежусь в тишине. А лучше всего - приезжай в мае, когда все зазеленеет и петь будут уже не волки, а синицы и иволги. Приезжай не одна, а с мальчишками. Им понравятся - и избушка, и сумасшедший дядя, и лес. Сдается мне, судя по твоим рассказам, они тоже могут оказаться воронами. Но не пугайся: не красными, а синими или зелеными. Синие и зеленые не мучают и не ранят…
Мая я дожидаться не стала - приехала раньше.
Три дня не расставалась с Лешкой и Сашкой. Их рассказы взахлеб - о море, пирамидах и верблюдах - перемежала своими: о дяде Рине, вернувшемся, наконец, из кругосветных странствий и только и ждущем в своей избушке на краю дремучего леса, чтобы обрушить на них волшебности и чудеса. Судя по сияющим глазищам и повизгиваниям, в коих слышались и зависть, и предвкушение, и нетерпение - мои рассказы попали в яблочко. Громкий протест вызвали слова о месяце мае. "Май - это долго! Не будем ждать мая! Едем-едем сейчас!.."
С трудом перевела стрелки на недоконченный "морковник". Общими усилиями он был доведен до совершенства:
"Наконец-то Ланье Ухо обняла своих зверюшек.
Трубку мира раскурили, танец воинов сплясали.
Долго-долго не смолкали голоса и смех в вигваме.
Звезды сыпались на елку прямо с неба от испуга…"
Поговорила и с Глебом. О страховке, о том, что потрачу ее на квартиру, где станет жить Рин, когда ему надоест отшельничать. А возможно, и я с сыновьями, если он будет продолжать настаивать на разводе. Супруг был на удивление миролюбив и расслаблен - теплое море и жаркое солнце в январе сделали свое дело. А может, спутница оказалась бескорыстно ласковой. Тему развода развивать не стал и в адрес ненавистного Рина выпустил всего пару шпилек. Узнав же, что у брата серьезные проблемы с глазами, изобразил вялое сочувствие и пообещал отыскать среди многочисленных полезных знакомств маститого окулиста.
На четвертый день не выдержала. Решила: если брат слишком явно не обрадуется моему скорому возвращению и при этом, как обещал, будет чувствовать себя лучше, тут же уеду назад. Без споров и ссор.
Избушка топилась, не выстыла - первое, что отметила с радостью, едва вошла в незакрытую дверь и окунулась в тепло. Рина не было, и это обрадовало еще больше: значит, оклемался и отдышался в тишине, без моего назойливого участия, и куда-то свалил. Дверь не запер - следовательно, ненадолго.
В комнате было непривычно чисто: никакого разброда и хаоса, всё на своих местах, одежда на медных гвоздях, чугунки и миски сияют.
Гамак чуть покачивался - верно, по комнате гуляли сквозняки. На нем валялась холщевая хламида Рина, в которой он обычно и спал, и бродил по дому. В ней же в последний день провожал меня до калитки.
Я подняла одеяние, свежепостиранное, с тонким ароматом порошка "Ариэль", чтобы повесить на гвоздь. Что-то блестящее выпало из складок и покатилось по полу.
Колечко. Необычное, витое из трех металлов разного цвета - золота, серебра и меди.
Я сняла его со шнурка и надела на мизинец. Обежала глазами комнату в поисках записки. Ну, хоть два слова!
Запиской он меня не удостоил.
Впрочем, она была бы лишней: он ведь сказал все, что мог и хотел, заранее.
Примечания
1
Эмили Дикинсон
2
Э. Л. Мастерс
3
стихотворение Е. Шварц