- Он не может, - ответила за брата мама. - Это даже ему не под силу.
- А вас не спрашивают! - Рин говорил очень зло, и я опешила. Нет, он никогда не отличался вежливостью, но хамить просто так людям, которые не сделали ему ничего плохого? Да еще таким родным, таким замечательным… - Зачем вы показали ей, как бывает в нормальных семьях, где родители любят детей? Неужели не могли притвориться - сыграть равнодушных или злых? Ведь она теперь зачахнет с тоски.
- И правильно сделали! - ринулась я на защиту самых любимых людей. - Лучше прожить так один день, чем вообще никогда. А ты злишься, потому что понял, какой ты дурак! Ведь ты мог пойти гулять вместе с нами. Было так здорово!..
- Это ты дура. С завтрашнего дня запрещаю тебе играть с тенями. Так и быть, придумаю что-нибудь новенькое, чтобы не проела мне плешь своими приставаниями.
- Не надо мне от тебя ничего!
Но выкрикнула я это уже в захлопнувшуюся дверь. И разрыдалась в голос.
Мама гладила мою вздрагивавшую спину (лицо я уткнула в подушку), а папа мерил рассерженными шагами параллели и меридианы комнаты.
- Не стоило им вообще детей заводить!..
- Тише! Не при ней же, - шепнула мама укоризненно.
Но папа продолжал бушевать:
- Мальчишке-то что, он и в семье бомжей чувствовал бы себя комфортно, а вот Иришку жалко! Как жалко!..
- Не надо об этом, прошу! Хочешь, во что-нибудь поиграем или почитаем? - это уже ко мне.
- Да, пожалуйста, - успокаиваясь, я затихла и теперь только вздрагивала. - Только можно, я долго-долго сегодня не буду засыпать?
- Конечно! Ведь маленьким принцессам можно веселиться допоздна. Петь, играть, слушать волшебные сказки. И этим мы сейчас и займемся!
И мы играли, пока мои глаза не стали слипаться. Но я таращила их изо всех сил.
- Что если лечь в кровать? - предложил папа. - Не спать, не спать! - поспешно замотал он головой на мой негодующий взгляд. - Слушать сказку. Ты только закрой глаза и слушай. А спать необязательно.
- Да и в кровать необязательно, - заметила мама. - Это так скучно - каждую ночь кровать и кровать. Ты можешь побыть летучей мышкой! Знаешь, как спят - то есть слушают сказки - летучие мышки?
- Вверх ногами? - предположила я.
- Именно. Вот так!
Она подскочила к гимнастическим кольцам, свисавшим с потолка, и принялась раскачиваться вниз головой, уцепившись за них коленями. Светлые волосы подметали палас.
- Попробуй сама! - Она спрыгнула. - Не хочешь летучей, можно простой мышкой. Или енотом! Они спят и слушают сказки в норке.
Мама соорудила из толстого одеяла округлую норку и жестом пригласила ее испробовать.
- Можно, как рыбка, - внес свой вклад папа. - Залечь в ванну с теплой водой…
Я даже растерялась от обилия заманчивых вариантов. Вариант с летучей мышкой не очень понравился - звенело в ушах, и голова наполнялась тяжестью. В норке было тепло и уютно, но душновато. Оставалась рыбка…
Мама наполнила ванну теплой водой и накапала эфирного масла. Папа выключил свет и зажег свечку.
- В некотором царстве, в некотором государстве жил-был принц… - Мамин голос был таинственным и убаюкивающим. Пахнущая эвкалиптом вода ласкала и обволакивала. Я и не заметила, как погрузилась в дрему. - И вот однажды он поехал со свитой на охоту… - Столь же незаметно дрема перешла в крепкий сон.
Проснулась я не в ванной - в кровати. Уже не рыбкой - девочкой.
И, конечно, совсем одна.
Тосковала долго. И с Рином не разговаривала целых десять дней.
Помирилась, только когда он научил меня выдувать мыльные пузыри размером с половину комнаты, входить в них и обитать, словно в круглом, прозрачно-переливчатом домике, отделенном от всего света.
Стало немного легче, как только я заметила одну вещь. Когда родители разговаривали между собой (как обычно, холодно и вежливо), их тени на полу или стене тянулись друг к другу - даже из разных концов комнаты, и старались, будто невзначай, коснуться руки или щеки.
В такие моменты я нагибалась - словно развязался шнурок, и легонько гладила кудри мамы или папино плечо…
Как я стерла этот мир, а затем придумала заново
В тринадцать лет мир кажется абсолютно несправедливым по отношению к твоей персоне. А жизнь - безвкусной и пошлой шуткой. Взрослые - инопланетяне, настолько иные и не похожие, что невольно думаешь: "Неужели и я когда-нибудь превращусь в такое же скучное и строго запрограммированное существо?" Сверстники, за малыми исключениями - безликая и жестокая масса. А исключениям - ярким индивидуальностям, как правило, не до тебя.
Подростковый период проходил у меня на редкость тяжело. Не для окружающих (я по-прежнему не грубила старшим и старалась учиться на одни пятерки), но для себя самой. Внешность не радовала: к мышиной невзрачности добавились прыщи и полнота - следствие гормональных перестроек. Внутри тоже было далеко до гармонии. Юность - это детство, беременное взрослостью. Под неумолимо меняющейся оболочкой зреет новое и чужеродное существо, и приятного в этом мало.
А тут еще любимый братик, с завидной регулярностью и явным удовольствием взращивавший во мне все новые комплексы. В отличие от меня, у него отношения с социумом были яркими и бурными. Из "дичка", которым определила его когда-то деревенская баба-тетя, к шестнадцати годам он неожиданно преобразился в популярного парня, "крутого перца". При том, что внешностью Рин не блистал: ассиметричное худое лицо, светло-рыжие патлы, левое ухо оттопырено и выше правого. Вдобавок он крайне небрежно относился к упаковке - одежде и обуви, и не пользовался парфюмом.
Сверстники его либо обожали, либо ненавидели. (Последние - от зависти.) Учителя то злились, когда он срывал уроки или задавал вопросы, на которые у них не хватало ума ответить, то превозносили - когда завоевывал первые места на конкурсах и олимпиадах. В нем нуждались, его окружали, ему звонили и засыпали смс-ками.
Меня же не замечал никто.
Одно время, правда, со мной пытались подружиться одноклассницы Рина - чтобы стать ближе к нему, войти в дом. Я простодушно верила, что старшие девочки искренне мне симпатизируют, приглашала в гости, делилась фильмами и дисками и лишь удивлялась немного, что все разговоры так или иначе крутились вокруг особы моего брата. Даже поссорилась на этой почве с Тинки-Винки, справедливо возревновавшей к новым подругам.
Старания девиц пропадали втуне: дружба со мной никак не приближала их к Рину. Он словно чуял заранее их приход и сваливал из дома, прежде чем появлялась пара-тройка его поклонниц. Потом это, видимо, ему надоело, и он устроил мне прилюдный разнос.
В тот день брат ввалился в мою комнату при девицах, радостно встрепенувшихся при виде своего кумира. Их было трое. Уже почти не скрывая незаинтересованности в моей персоне, они играли на моем копме (в то время как я безуспешно пыталась к нему прорваться, чтобы успеть до завтра написать реферат по биологии).
- И вас не задолбало просиживать здесь дни напролет, выслеживая меня, как крупную дичь? - выдал он вместо приветствия. Старшеклассницы кокетливо рассмеялись, а я встревожилась, почуяв по тону, что ничего хорошего его внезапный приход мне не принесет. - Я сам выбираю, с кем и как мне общаться, и моя сестра - последний человек, который мог бы повлиять на мои предпочтения. Должен сказать, у вас туго с воображением, девушки - дефект, мешающий более близкому знакомству со мной.
- О чем ты? - откликнулась Надин, самая холеная и оттого уверенная в себе. - Нам просто нравится Ира, она милая и очень умненькая для своих лет девочка, и мы приходим, чтобы с ней пообщаться.
- Вот именно! - энергично закивали ее подружки. - Мы никого не выслеживаем, Ринат!
- Это правда, Рин! - Отчего-то я сочла нужным встать на защиту старших "подруг". - Ты зря на них наезжаешь. Они нормальные - ты просто их недостаточно знаешь, хоть и учишься в одном классе.
- А ты, как видно, узнала их досконально? Не показывай себя большей дурочкой, Рэна, чем ты есть.
Я обиделась и надулась, но брат уже переключился с моей особы.
- А с вами, леди, давайте договоримся! Раз уж вам так неймется, можете навещать меня. Будем общаться. Только условие: никаких контактов с моей сестрой! Все ее друзья, по определению, для меня малолетки. Нет, конечно, если она вам и вправду так нравится, приходите, играйте на здоровье в куклы барби и плюшевых зайчиков, но на меня не рассчитывайте: у меня найдутся дела поинтереснее и собеседники поумнее. Ну что, по рукам?
Я задохнулась от возмущения. Нет, как он может? Все, кто общаются со мной, маленькие? Но он же сам играет и болтает со мной! Пусть изредка, под настроение, но все-таки. А его чудесности? По негласному уговору я о них никому не рассказываю, но ведь они есть! Только наши, на двоих.
Я не сомневалась, что девицы выберут его. Пусть я наивная дурочка, но результат мог предсказать и альтернативно одаренный ребенок.
- Конечно, по рукам, Ринат! На фиг нам малолетки!
Они рассиялись до неприличия, все трое. А я изо всех сил приказала себе ни в коем случае не расплакаться перед ними. Иначе надо мной будет хохотать вся школа.
- Поняла? На хрен ты им сдалась, - шепнул мне Рин на ухо, но так отчетливо, что девицы расслышали и угодливо захихикали: если, мол, тебе нравится издеваться над сестрой, мы тебя с удовольствием в этом поддержим. - А вы, - брат повернулся в их сторону, - валите вон. Быстро!
- Что?! - возопили они хором, не поверив своим нежным ушкам.
- Не расслышали? Прочь. У вас нет ни мозгов, ни честности. Не имеющий одного из этих двух качеств еще мог бы мне быть интересен, но чтоб сразу обоих? Увольте!
Пылая от обиды и возмущения, но не осмеливаясь выражать их вслух, девицы испарились. И я, наконец, расплакалась.
Рин тут же унесся. (Кажется, я уже говорила, что он терпеть не мог моего нытья, это его раздражало до зубовного скрежета. Самым легким способом избавиться от его общества было - пустить слезу.)
- Думал, ты умнее, - бросил он мне с ехидцей на прощанье.
На влюбленных девиц этот холодный душ подействовал мало - они продолжали провожать брата взглядами весенних кошек. Потеряв при этом ко мне даже наигранный интерес. Еле-еле удалось вернуть дружбу Тинки-Винки. Она долго не могла простить измены, но, поскольку выбирать подруг было особо не из кого (кому нужна ботаничка-отличница, круглая, как колобок, в очках и белых носочках?), мы снова сошлись.
Все описанное случилось за пару месяцев до того дня, о котором пойдет речь, но, на мой взгляд, эти два события связаны.
Была весна, ранняя - то несимпатичное время, когда снег, вода и грязь смешиваются в одну хлюпающую под ногами массу и вроде должно быть по-весеннему радостно, но на самом деле наоборот: погода, авитаминоз и усталость от серенькой жизни нагоняют уныние.
И в классе в тот день было на редкость уныло.
Я сидела за своим столом, третьим у стены, и боролось со сном. (Описываю свое состояние, дабы свалить на него вину за собственную неуклюжесть, но на самом деле и в лучшие времена не отличалась особой грациозностью.) Меня вызвали к доске, и по пути к ней я умудрилась задеть бедром угол стола, за которым "модель" класса Аллочка демонстративно красила ногти. Все вышло по наихудшему сценарию: ярко-малиновый лак выплеснулся с кисточки и забрызгал новенькую кофточку "от Гуччи" (то, что изделие именно "от Гуччи", она успела протрещать всем и каждому).
- Корова толстозадая! - Аллочка зашипела от злости. - Возместишь мне ущерб!
- Нечаева, что это за выражения? Выйди вон из класса! - оживился всегда меланхоличный и сонный историк.
- Но, Вадим Борисович, посмотрите, что она сделала с моей одеждой! - "Модель" выпятила грудь, на которой алели капельки лака.
- Выйди, я сказал! Заодно докрасишь свои ногти в более пригодном для этого месте.
- Ну и ладно!
Аллочка выскочила за дверь, искрясь от злобы. Проходя мимо меня, она успела шепнуть:
- Ну, ты за это поплатишься!..
В нашем классе, как во всех классах всех на свете школ, были свои лидеры и свои изгои. Я не относилась ни к первым, ни ко вторым - так, незаметный середнячок. Перед контрольными со мной начинали активно дружить: списывать я давала беспрекословно, а вот на дни рождения приглашали через раз, через два.
Сейчас я почувствовала, что отношение ко мне может измениться - и не в лучшую сторону. Вот ведь угораздило вляпаться!..
Естественно, после уроков меня ждали. На школьном крыльце покуривали три девчонки, во главе с потерпевшей Аллочкой, и два парня из ее свиты. Я заметила их, едва выглянув за дверь - и тут же шагнула обратно, так что пятерка мстителей не успела меня увидеть. Вжавшись в закуток между двумя дверями, жадно слушала их диалог:
- А может, ну ее, а? - голос одной из Алкиных подружек. - Она же сестра Рината, могут быть проблемы.
- Да ну, какие проблемы? - уверенно возразила "модель". - Всем известно, что Ринату на нее наплевать. Ему вообще на всех наплевать - оттого он так крут! У меня соседка в одном с ним классе, так она рассказывала, что он ее стыдится, Ирку. Вы хоть раз видели, чтобы он в школе к ней подошел? Я - ни разу. А знаете, отчего она по жизни такая затюканная? Ринат над ней дома издевается по-всякому: дразнит, разыгрывает. Так что, если мы ее немножко проучим, он нам только спасибо скажет!
- И все равно стремно как-то…
- Да ты, Дашка, всегда трусихой была. Можешь катиться отсюда колобком, к папочке с мамочкой, пока штанишки не намочила!..
Мое пугливое вслушивание прервал охранник:
- Что ты торчишь в дверях, девочка? Дуй домой! И другим путь не задерживай.
Он подтолкнул меня в спину, и я вылетела на злосчастное крыльцо.
Надо сказать, к тому времени меня уже не встречал после занятий шофер на мерсе - я вытребовала право возвращаться домой самостоятельно. Благо, наша последняя школа находилась в пятистах метрах от дома. В тот день я впервые пожалела о проявленной самостоятельности.
Домой я вернулась на час позже, с настроением на уровне минус сто. Нет, ничего ужасного со мной не сотворили: не избили и не искалечили - так, попугали. Сорвали вязаную шапочку и извозили в грязи. Проорали несколько похабных частушек, прыгая вокруг, как павианы. Под злорадное улюлюканье вывели на лбу той самой кисточкой с тем самым лаком матерное слово (этим занималась по праву потерпевшей Аллочка, а остальные дружно инструктировали). Ее подначивали расписать и мое новенькое пальто - взамен испорченной кофточки, но она не решилась, видимо, опасаясь возможных разборок с моими родителями.
И хотя кости мои остались целы и я не получила ни одной оплеухи, было на редкость тошно. От мысли, что завтра придется тащиться в школу и вновь встречаться с торжествующими истязателями, не хотелось жить.
Подходя к нашему дому, в надвинутой до бровей грязной шапочке, я увидела Рина, сидевшего на подоконнике моей комнаты. Он свистнул и помахал рукой. Я втянула голову в плечи: вот уж с кем мне совсем не хотелось видеться! Разве не популярность моего братца виной моих несчастий и унижений?
Хотелось одного: прошмыгнуть незамеченной в свою норку, стереть ацетоном грязное слово на лбу и забраться, прямо в одежде, под одеяло. И скулить, скулить о несправедливости мироздания - пока не полегчает. Поэтому поднималась я с твердым намерением выставить Рина за пределы своей территории и от души предаться унынию.
В комнате было очень холодно - что естественно при распахнутом настежь окне. При моем появлении брат обернулся с самым жизнерадостным выражением физиономии.
- Рэна, с такой кислой миной надо наняться в помощники стоматолога: глядя на тебя, пациенты не будут бояться зубодробительной дрели, понимая, что их проблемы - мелочь в сравнении с твоими.
- Слушай, отвянь, а? Не до тебя. И вообще, что ты здесь потерял? Иди и морозь свою комнату.
- Сестренка сегодня не в духе. Проблемы во взаимопонимании со сверстниками?
Он подмигнул, спрыгнул с подоконника и закрыл окно. Но не ушел, а плюхнулся на тахту, приняв расслабленную позу.
- Раз ты и так все знаешь, зачем издеваешься? Что за утонченный садизм? В школе говорят, что ты меня стыдишься, что я затюканная и никчемная. И то, что мы с тобой родственники - самое большое недоразумение в мире. Ты меня даже не защищаешь, как братья сестер! Зачем вообще нужен старший брат, если он не защищает, а смеется и называет дурой, и все остальные…
Я замолчала на полуслове, почувствовав, как тяжелеют веки и окружающий мир дрожит в линзах вырастающих слез. "Ну вот, сейчас он наконец уйдет, и я смогу нареветься вдоволь!.."
- Значит, так! - Рин выпрямился. Лицо было уже не веселым, но злым и сосредоточенным. - Прекращай истерику. Приводи себя в порядок и спускайся в холл, я буду ждать. Есть одна идея.
- Как их наказать?.. - спросила я с глупой надеждой.
- Не совсем. Это было бы слишком скучно - разбираться с твоими идиотами- одноклассниками. Кстати, они не индиго случайно?
- Почему индиго?
- Ты разве не в курсе, что сейчас время детей-индиго? Эти детки за гранью добра и зла. Они могут убить, если кто-то стоит на пути к их цели. Я читал статью о них, она называлась "Убийцы с нимбом Иисуса Христа".
Я растерялась. И тут же обозлилась.
- Никакие они не индиго! У индиго есть сверхспособности, они мысли читают и исцеляют, а у этих - только о шмотках и тачках все разговоры!..
- Ну и славно. Значит, гибель от их рук тебе не грозит.
- Слушай, убирайся, а?.. - Я всхлипнула.
- Ладно, так и быть: даю тебе полчаса, чтобы выреветься. Если не уложишься в этот срок, пеняй на себя: буду развлекаться без тебя.
- Да не нужны мне твои развлечения, и сам ты мне на фиг не нужен, - но это я пробормотала еле слышно и в уже закрывшуюся дверь.
В полчаса я уложилась. Минут десять ревела, столько же оттирала лоб. Шапочку просто выкинула в мусорное ведро. Параллельно с этим перебрала все известные мне ругательства - даже такие, какие прежде не осмелилась бы произнести и про себя, будучи благовоспитанной девочкой. В первую очередь они были обращены к Рину, во вторую - к Аллочке и ее команде. Но также досталась и бывшим "подружкам"-старшеклассницам, и родителям, уродившим меня такой некрасивой и никчемной, и слякотной серой весне с ее грязью и лужами.
Дурное настроение после этих процедур не исчезло, но приобрело рациональный привкус. "Хорошо, пусть я имею полное право обидеться на Рина до смерти и никогда больше с ним не разговаривать, - уныло резюмировала я. - Но этим я накажу себя, а не брата. Рину плевать, по большому счету, общаюсь я с ним или нет, а я останусь без самого интересного в жизни. Ну да, он никак не подарок - насмешливый, равнодушный, жестокий. Но что если, не будь он именно таким, не было бы его волшебных глаз, его удивительных способностей? Конечно, старший брат, который бьет морды всем, кто косо взглянет на его сестренку, это здорово. Но ничего необычного в этом нет - такое встречается на каждом шагу. А вот на чудесности, которые творит Рин, больше никто не способен. И они дураки - Аллочка и все остальные, болтающие, что брат меня стыдится и издевается надо мной. Ведь только меня впускает он в свой волшебный мир, и никого больше. Может, он даже любит меня? По своему, как умеет".