Авдей в этот раз был один, без помощников, которые, как он выразился, "готовили сейчас танцплощадку для бенефиса", и потому, вероятно, более деловой, более озабоченный, более соответствующий своему реальному возрасту. Он уже не походил на подростка, место которому на дискотеке. Напротив – собранный, энергичный, взвешивающий каждое слово профессионал, несомненно знающий, что нужно делать, и несомненно несущий ответственность за принятые решения.
Он не стал тратить времени ни на какие предварительные разговоры – сразу же, едва поздоровавшись, подсел с другой стороны к столу, точными скупыми движениями освободил его от бумаг и выложил передо мной четыре черно-белые фотографии.
– Узнаете?
Ракурс был, конечно, другой, освещение – солнечное, дневное, чрезмерно контрастное. И тем не менее, сомневаться не приходилось. Я мгновенно узнал проеденную до кирпичей, глухую мощную стену, колючую проволоку на ней, разнокалиберные строения, облепленные арматурой, две мертвых трубы, тянущихся в поднебесье. А на следующих фотографиях, сделанных уже с близкого расстояния, – земляную яму, до середины наполненную комковатой тяжелой грязью.
Все – один к одному.
– Найти было не трудно, – сказал Авдей. – Собственно, это единственный близлежащий квартал, где сейчас ведется ремонт. Дальше мы уже привязывались по деталям. Трубы, стена и все прочее... Вы топографию подтверждаете?
– Подтверждаю, – ответил я.
Неужели это было на самом деле? Сейчас, среди чистого утреннего сияния это выглядело неправдоподобно.
– Следов мы не обнаружили, – сказал Авдей. – Ну, это понятно – после такого ливня. И, кстати, хорошо, что был ливень. Возможно, Голем размыт, вам пока опасаться нечего. Вряд ли у него хватило сообразительности укрыться. Големы вообще туповаты...
– Голем? – тоже несколько туповато переспросил я.
– Ну да, человек, сделанный из красной глины или земли. Вы обратили внимание, что грязь в яме бурого цвета? Впрочем, там, наверное, было темно... Мы предполагаем, что имела место попытка сформировать Голема. Конечно, согласно классическому преданию, нужно было у него на лбу начертать слово "zmet". В переводе с древнееврейского означает "истина". Но это, по-видимому, необязательно. Вероятно, бывают случаи, когда жизнь в гомункулусе пробуждается фактом его создания. Здесь, скорее всего, было именно так. Повторяю, вам пока опасаться нечего. Голем, по всей видимости, попал под ливень, размыт, угрозы не представляет. Яму мы засыпали известью. – Авдей усмехнулся. – Тоже, оказывается, проблема – известь достать... На всякий случай проводим сейчас поиск в вашем районе. Если Голем все-таки выжил, можете не сомневаться, его обязательно перехватят. Тем более, у нас есть время до вечера...
Я посмотрел на Авдея. Тот кивнул, собрал фотографии, спрятал их в плоский твердый портфельчик с цифровыми замочками. Я посмотрел на Бориса. Тот слегка поднял брови и пожал плечами. Как будто хотел сказать: а я тут при чем? Более он ничем отношения к этому делу не выразил. Впрочем, мне следовало бы помнить, что и свою работу в Москве Борис, будучи по профессии журналистом, начал с того, что напечатал в одном популярном еженедельнике серию сенсационных статей о появлении снежного человека. Якобы в тайных лабораториях КГБ, по особому распоряжению Политбюро, еще в конце семидесятых годов было выведено существо, обладающее сверхчеловеческими способностями. Предполагалось использовать его в спецоперациях за границей. Теперь существо это вырвалось на свободу, рыщет по городу, нападая на женщин, преимущественно – на блондинок... Статьи вызвали ажиотаж. Блондинок в Москве стало заметно меньше. У Бориса, как он позже рассказывал, даже появилась идея брать лепту с парикмахеров, с визажистов, с производителей краски. А снежного человека действительно начали замечать. Как-то раз даже показали по телевидению. Паника образовалась изрядная. Мэрия Москвы выступила с официальным опровержением. Именно тогда, кстати, Борис задумался о возможностях, которые открывает управление коллективным сознанием.
Правда, здесь была не сенсация.
– Вы это серьезно? – подрагивающим голосом спросил я.
Борис снова пожал плечами, а Авдей, щелкнув замками, дополнительно передвинул над каждым из них выпуклую узкую планочку с мелким рифлением.
Вероятно, заблокировал механизмы.
– Если мы хотим, чтобы нынешнее заседание завершилось благополучно, то обязаны предусмотреть все, даже самые невероятные версии. Я отвечаю за вашу безопасность сегодня вечером. И было бы нежелательно пускать что-либо на самотек. Кстати, на всякий случай имейте в виду, что с Големом, согласно тому же преданию, можно справиться двумя способами. Во-первых, стереть в слове "zmet" у него на лбу букву "z", получится "met", то есть по-древнееврейски "смерть". Он утратит способность двигаться. А во-вторых, – смотреть ему прямо в глаза. Зрительного контакта Голем тоже не переносит. Только при этом взгляд отводить нельзя. Ни в коем случае; что бы вокруг вас ни происходило. Усвойте, пожалуйста: души у Голема нет, зато он обладает нечеловеческой силой. Впрочем, я думаю, что до этого не дойдет...
– Надеюсь, – сказал я.
Далее они проинструктировали меня, как я должен вести себя на сегодняшнем заседании. Борис сказал, что по некоторому размышлению он решил, что ему самому лучше там не присутствовать. Поскольку ни в прошлый, ни в позапрошлый раз его не было.
– Надо соблюсти чистоту эксперимента, – сказал он.
Тут я был с ним согласен.
Что же касается темы предстоящей дискуссии, то вот, пожалуйста, все необходимые материалы. Это распечатка того, что в прошлый раз говорилось. Посмотри, полистай, особого времени это у тебя не займет. Я не думаю, что ты должен повторять слово в слово текст своих... э-э-э... предшественников, но, конечно, основные концепты в дискуссию желательно встроить. Акцентировать таким образом смысловой вектор. Остальное не трогаю, это уже – на твое усмотрение.
Он придвинул ко мне одну из привезенных с собой черных папок. На лице Авдея при этом не дрогнул ни один мускул. Вид у него вообще был слегка отсутствующий. Однако я вдруг почувствовал, что он многое бы отдал, чтобы ознакомиться с содержимым.
Его собственные инструкции были более прагматичными. Авдей считал, что мне следует выдержать тот временной интервал, который зафиксирован в документах. Начать в семь часов вечера, в крайнем случае – в семь пятнадцать, а закончить заседание где-то около девяти. Именно так происходило и в прошлый раз.
– Не знаю, имеет ли значение время, но было бы очень желательно уложиться в данные рамки. Кстати, тогда и нам будет проще.
Я обещал, что обязательно постараюсь.
Прикрывать меня, по его словам, будут три человека. Двое – непосредственно в Центре, в зале через площадку, который предполагалось на этот вечер освободить, и еще один назначен прогуливаться под окнами. Его задача – представить потом объективный отчет. Сам Авдей тоже будет где-нибудь рядом. Где именно, он пока не решил. Хочет сохранить за собой свободу действий.
– В общем, не беспокойтесь, мы вас без внимания не оставим, – заверил он.
– Да-да, разумеется, – подтвердил Борис.
Я, в общем, и не беспокоился. Мне все это казалось спектаклем, разыгрываемым с кем-то другим.
В качестве дороги домой Авдей предложил два маршрута. Первый – переулками, на Средний проспект, и по нему – до станции метро "Василеостровская". Так обычно ходил В. А. Ромашин. Собственно, в ближайшем к Центру переулке его и нашли. Или второй маршрут – вдоль Университета, через Неву, мимо сада, мимо Адмиралтейства, по Гороховой улице, далее свернуть на Фонтанку, и по набережной, метров триста, до Бородинской. Этим маршрутом, как мы полагаем, следовал А. Злотников, возвращаясь в тот день. По мнению Авдея, второй вариант был предпочтительнее. Он длиннее, с запасом, больше возможностей для маневра. Если Голем вдруг как-нибудь себя обнаружит, мы его отсечем. К тому же, здесь исключается такой плохо контролируемый этап, как метро. Я не хотел бы вдаваться в детали, но мне кажется, что подземных линий следует избегать.
– Вам виднее, – суховато ответил я.
– Значит, договорились.
Авдей поднялся.
Даже стоя, он не слишком возвышался над нами. И было странно, что от этого невысокого, щуплого, вовсе не солидного человека, с удлиненной, сплюснутой головой, напоминающей молот, в джинсах, в полосатой рубашке, зависит сейчас так много.
Впрочем, я ему доверял.
– Тогда – ни пуха вам ни пера!
– К черту! – ответили мы с Борисом в один голос.
На этом техническая подготовка была закончена. Авдей тут же уехал, и более ничего примечательного не случилось. Если не считать, разумеется, что около четырех часов дня позвонила Гелла и бесцветным официальным голосом сообщила, что заседание, назначенное на сегодня, обязательно состоится: она обзвонила всех, все подтвердили свое присутствие.
Так что, в отношении участников трудностей не было.
– Я специально предупредила, чтобы не опаздывали, – сказала Гелла. – Все, как один, обещали быть вовремя.
Мне очень хотелось спросить, куда она вчера подевалась? Намеренно ли завела меня в этот двор с купелью Голема или, быть может, тут – стечение обстоятельств. Однако, Гелла, по-видимому, к разговорам расположена не была. Коротко передала информацию и повесила трубку. Наверное, звонила с работы и потому говорить не могла.
Меня, в свою очередь, слышал Борис. Мне тоже не хотелось вдаваться в подробности.
Так мы ничего друг другу и не сказали.
Наверное, это было к лучшему.
Правда, тогда я об этом еще не знал.
Глава девятая
В Клубе уже все было готово. На трех подносах выстроились ряды чашек – для чая, для кофе, стояли распечатанная заварка, кусковой сахар в коробке, вздымалась из плетеной корзиночки горстка разноцветных конфет.
Чайник тоже уже вскипел. Гелла водрузила его на ближайшую стойку.
Держалась она сугубо официально. Сдержанно поздоровалась, спросила, как я себя чувствую. Ни словом, ни взглядом не намекнула на то, что было вчера. Будто бы исчезнуть посередине нежилого квартала было для нее делом обычным. Она лишь выглядела немного бледнее, будто не выспалась. А когда отворачивалась от окон, попадая в душную тень, то казалось, что кожа у нее на щеках чуть-чуть светится. Впрочем, это могли быть отблески верхних ламп. Они все почему-то горели. И стеклянный надрыв их неприятно смешивался с жарой.
Я потянулся к выключателю на стене.
– Не надо, – сказала Гелла.
– Почему?
– В прошлый раз свет был зажжен. И в позапрошлый раз – тоже...
Она впервые посмотрела мне прямо в глаза.
– Как вы считаете? Еще не поздно все отменить...
О том же самом сказал и Димон, когда я заглянул к нему в кабинет. Он был уже в пиджаке, стоя, явно на выходе. Просматривал пару бумаг, решая, по-видимому, брать их с собой или нет.
Увидел меня – высоко поднял брови.
– Честно говоря, думал, что ты не придешь. Хрен его знает, что тут получится. Зачем это тебе?
– Сам не знаю, – искренне сказал я.
Димон мигнул А потом еще раз – мигнул.
– Ну-ну... Если так... Желаю успеха...
И затем немного смущенно, путаясь в словах, объяснил, что он сам, к сожалению, задержаться не сможет. У него встреча с партнерами по Феодосийской программе. Ну, ты помнишь, мы это вчера обсуждали. Ночью они уезжают, надо бы, пока есть возможность, обговорить все детали. Так что, извини, я – бегу. Хотя прошлый раз, как ты знаешь, меня тоже не было...
И Димон исчез. Только щелкнул язычок замка на дверях. Я его нисколько не осуждал. Человек устроил свою жизнь так, как хотел: наладил ее, отрегулировал, расставил все в нужном порядке. Вытаскивать его из скорлупы на сквозняк было бы по меньшей мере невежливо. И, кстати, если уж придерживаться фактов, Димон был не совсем точен. В прошлый раз на самом заседании Клуба он, разумеется, не присутствовал, однако, согласно хронометражу, составленному Авдеем, еще более часа находился у себя в кабинете. Работал, как сам Димон объяснил, с документами. Ушел примерно минут за тридцать – тридцать пять до конца семинара. Не знаю, имело ли это какое-нибудь значение? Ладно, бог с ним, с Димоном.
Димона я тут же выбросил из головы. Было не до того: начали понемногу подтягиваться члены Клуба. Я узнавал их по материалам, которые недавно листал. Вон та молодая, энергичная женщина, яркой внешностью, открытым костюмом смахивающая на звезду эстрады, в действительности – доктор наук, профессор, автор монографии о происхождении человека. Книга вышла уже в четырех европейских странах; готовится издание в Японии и США. А вон тот приветливый, улыбающийся человек в джинсах, в темно-серой рубашке с закатанными рукавами, чуть сутулый, подвижный, обметанный аккуратной бородкой по скулам, – известный историк, специалист по Октябрьской революции. В справке указывалось, что на его лекции приезжают даже из других городов. А высокий, на полголовы выше всех, молчаливый, очень серьезный юноша, сразу же вытащивший из пиджака сигареты, – тоже историк, автор книг о древних персидских царях. Кстати, его исследование я в прошлом году просматривал. Вон те двое – психологи, занимающиеся эйдетическими технологиями, а вон тот невысокий мужчина, похожий на Дэн Сяопина, – известный экономист, редактор крупной газеты, выпустивший недавно двухтомник по европейской модернизации. И еще один юноша, занимающийся компьютерными проблемами, и еще – молодая женщина, математик, пытающаяся совместить ее с метафизикой.
Несколько в стороне, отъединенный, вероятно, возрастом и положением, стоял Д. А. Одинцов, согласно той же справке Аннет, – координатор Петербургского отделения Союза ученых. Вид у него был такой, будто он размышляет о фундаментальных основах современного бытия. И так же, несколько в стороне стояли Маша и Сергей Валентинович. Они ни о чем фундаментальном не размышляли – волнуясь, посматривали то друг на друга, то на меня. Маша время от времени нервно поправляла прическу, и тогда Сергей Валентинович, успокаивая, сжимал ей локоть.
Некоторая напряженность вообще чувствовалась. Разговор поэтому был путаный, вялый, спотыкающийся о паузы. Точно у людей, которые оказались вместе случайно и поэтому не могут найти подходящей темы.
Обсуждались последние предложения президента, связанные с переходом от выборов губернаторов к их фактическому назначению.
Мнения на сей счет разделились.
Кто-то считал, что введение этой системы означает существенное уменьшение гражданских прав и свобод: все-таки источник власти – народ, только он может решать, кому эту власть передать. А кто-то возражал, впрочем не слишком настойчиво, что источником власти в провинции давно уже стали региональные кланы, они озабочены только собственными интересами, и назначение губернаторов – просто способ избавиться от чрезмерного местничества. Мрачный юноша заметил на это, что мы все пока еще не граждане, а только подданные: чувствуем себя комфортно, лишь когда нами командуют. А женщина, похожая на звезду эстрады, ответила, что превращение подданных в граждан как раз и осуществляется через включение их в реальные демократические институты, другого способа нет, пока не набьем себе шишек, ничему не научимся.
Конец дискуссии положил отец Серафим. Он несколько опоздал, запыхался, по-видимому, последнюю часть пути шел быстрым шагом, и потому ответил с несвойственной ему резкостью, что власть – от бога, все остальное – постольку, поскольку этому соответствует. Что же касается данного предложения президента, то лично он ничего страшного здесь не видит: в США губернаторов избирают, а во Франции префектов провинций назначает правительство. И что, во Франции демократии меньше?
Спорить после этого стало не о чем. Все вдруг, не сговариваясь, потянулись в комнату для заседаний. Гелла порывисто встрепенулась и, вдохнув-выдохнув, быстро коснулась моей руки. Я, впрочем, особого волнения не испытывал. У меня было лишь обычное, чуть лихорадочное возбуждение, которое возникало всегда перед началом работы. Ни в какие мистические опасности я не верил. И тем не менее, когда мы расселись – строго соблюдая порядок, который был в прошлый раз, и когда я, заняв место в торце стола, внезапно оказался в фокусе глаз, взирающих на меня с тревогой и ожиданием, по сердцу пробежала струйка озноба.
Несмотря на жару, на гнет духоты, который уже начинал ощущаться.
Я чувствовал себя приговоренным к казни.
Собственно, ничего сверхъестественного от меня не требовалось. Согласно сценарию, разработанному Борисом, я должен был в качестве вступления произнести тот самый текст, которым уже открывались прошлые заседания Клуба. Текст, который произносили и Ромашин, и Злотников. Причем мне даже не нужно было повторять его слово в слово. Борис считал, что данном случае это значения не имеет. Злотников, начиная свое злосчастное заседание, вовсе не копировал речь предшественника. И Борис полагал, что можно придерживаться того же порядка.
Именно так я и сделал. Я начал с того, что существование властных элит – закономерно обусловленное явление. Общество уже с момента своего появления начало разделяться на управляющее меньшинство и управляемое большинство. По-другому, вероятно, нельзя. Прямая демократия, недолго существовавшая в Древней Греции, когда все граждане Афин собирались на площадь и коллективно принимали или отвергали какой-то закон, ушла в прошлое. Сейчас она невозможна. Мир стал слишком сложен. Им уже не может управлять дилетант, понятия не имеющий о механике социальных взаимодействий. К тому же большинство людей вовсе не стремится во власть. Их не привлекают мутные и опасные воды политики. Они с облегчением передают эти свои права кому-то другому.
Далее я коснулся функций элит. Если выделить самую суть, сказал я, то их всего две: во-первых, сохранение того, что наработано обществом, – это традиционализм, стабилизационная функция, функция накопления прикладного и философского позитива, а во-вторых, развитие, улучшение существующего – это инноватика, функция социальных преобразований. Причем, здесь, видимо, существует некий баланс, отклоняться от которого чрезвычайно опасно. Если преобладают традиции, общество впадает в застой, мы это видели в эпоху "развитого социализма". Если же главенствует инноватика, то есть преобразования идут слишком быстро, значит начинается революция, хаос, социальный разлом. Искусство управления, искусство устойчивого развития как раз и заключается в том, чтобы держаться внутри определенного интервала, не пересекать ни границу хаоса, ни границу застоя. Правда, как это осуществлять на практике – особый вопрос... Соответственно функциям идет и распределение страт: правящая элита, стремящаяся удержаться у власти, контрэлита (оппозиция то есть), стремящаяся к власти придти, антиэлита, творческая элита, оценивающая тех и других. Это концепция В. Парето, являющаяся, в свою очередь, эхом воззрений Макиавелли. История представляет собой циклы смены элит. Антиэлита к власти, как правило, не приходит. Разве что во времена бурных революционных преобразований.