Марсиаль едва заметно улыбнулся и сказал по-отечески благожелательно:
- Да нет… Меня это вообще не интересует… Ни ты, ни другие!.. - Он покачал головой. - Мужчины меня не волнуют, - добавил он.
- Но я же мальчик, а не мужчина!.. Это не одно и то же.
Марсиалю стало смешно, но он тяжело вздохнул, как бы говоря, что эта разница не имеет в его глазах существенного значения и ничего по сути не меняет.
- Вы никогда не пробовали?
- Нет, никогда, - ответил Марсиаль, но при этом слегка откинулся назад и прислонился к стене, чтобы уйти в тень - он почувствовал, что краснеет…
- Вы действительно не хотите?
Марсиаль покачал головой.
- Жаль, - сказал молодой человек. - Вы мне очень нравитесь.
- Так уж нравлюсь? - спросил Марсиаль бархатным от кокетства голосом.
- Да, и еще как! - Молодой человек уже больше не боялся, даже приободрился. - Вы как раз мужчина того типа, который я люблю. Вы вполне отвечаете моему идеалу… Нет, кроме шуток, вы на редкость красивы.
- Ну, это уж ты хватил через край, - сказал Марсиаль с добродушной скромностью (он вкушал нектар, он был наверху блаженства).
- Нет-нет, истинная правда, уверяю вас.
- Да я тебе в отцы гожусь!
- Вот именно, - простонал молодой человек. - К моим ровесникам я совсем равнодушен, лучше уж пересплю с девчонкой. Но если мужчина, то это должен быть настоящий мужчина, намного старше меня, которому бы я всецело подчинился, одним словом, отец… Понимаете?
- Понимаю, - сказал Марсиаль разочарованно.
- Надеюсь, я вас этим не расхолодил? - спросил молодой человек с тревогой.
- Я не был разгорячен, - твердо отрезал Марсиаль.
- Пожалуйста, не думайте, что я вот так кидаюсь на шею первому встречному… Мне очень многие делают предложения… Большинство я посылаю подальше… Вы мне верите?
- Да.
Молодой человек наклонился и зашептал ему что-то на ухо. Марсиаль слушал, вытаращив глаза. Его лицо выражало смятение и тревогу. Краска снова прихлынула к его щекам, он сидел весь пунцовый. Он сделал усилие, чтобы овладеть собой и успокоиться. И заулыбался со снисходительным, хотя и несколько напряженным видом, как взрослые улыбаются наивной непристойности ребенка. Молодой человек отстранился, словно ожидая ответа.
- Это интересно, - сказал Марсиаль откашлявшись. - Но все же… - Он развел руками. - Нет. Ты уж меня прости…
Наконец официант подошел. Марсиаль протянул ему купюру.
- Вы сюда еще придете? - спросил молодой человек, пока официант ходил за сдачей. - Я тут бываю всегда по пятницам, часов с одиннадцати. Мы увидимся?.. Подумайте…
- Уже все обдумано, - сказал Марсиаль, еще раз покачав головой в знак решительного отказа, словно с испугом. - Привет! Желаю удачи!
И Марсиаль протянул ему руку как мужчина мужчине.
- Жалко, что мы так расстаемся, - прошептал молодой человек, удерживая руку Марсиаля в своей.
- Возможно, но что поделаешь!
Марсиаль бросился к вешалке у двери, схватил свое пальто и стремительно выскочил вон, словно спасаясь от пожара.
Он был во власти странного смятенья, близкого к панике. "Ну и вечерок, - сказал он себе, стараясь обратить все в шутку. - Я ищу женщину своей жизни, рыскаю три часа, как голодный волк безо всяких результатов, более того, все время получаю щелчки в нос. И в заключение единственное существо, которое мне себя предлагает, оказывается мальчиком! Фарс, да и только! Словно какой-то мстительный бог, хитрец и садист, нарочно подстраивает все эти неудачи, забавы ради отказывая нам в том, чего мы ищем. А когда, истерзанные тщетными поисками, мы впадаем в отчаяние, он швыряет нам что попало, чего мы не хотим, чем не можем воспользоваться. Да, все это на редкость нелепо. Настоящий фарс!" И, шагая по тротуару, он улыбался, словно единственный след, который оставил в душе этот загубленный вечер, была ироническая насмешка над тем, как нелепо все вышло. Но в конце концов улыбка сползла с его лица - ведь он прекрасно понимал, что ломает комедию перед самим собой, чтобы не признать истинной природы своего смятения. Увы, ему никогда не удавалось долго себя обманывать, особенно в последние недели… С тех пор как он увидел смерть, он стал видеть и правду тоже. Эти горгоны оказались сестрами… А потрясшая его в нынешний вечер правда заключалась в том, что он испытал сексуальное влечение. К существу, которое не было женщиной. Пусть это длилось всего несколько секунд. Но в течение этих секунд, пока соблазнитель шептал ему на ухо, он почувствовал головокружение от раздирающих его противоречивых чувств: влечения и ужаса, желания и отвращения. Ведь в какой-то миг он вот-вот готов был уступить. Почему же он не уступил? Из страха, из смятения перед неведомым. И наверное, также из-за всемогущества морального запрета, табу.
"Почему мне сперва захотелось его ударить?" - размышлял он. Ответ был ясен: "Предлагая себя, он, видимо, считал, что я способен пойти на это, то есть готов переступить через табу". Но тогда что же получается? Что он вовсе не был, как всегда считал, эталоном мужественности, самым здоровым, самым безупречным созданием господа бога? Однако его мужскую силу и не ставили под сомнение. Речь шла о другом, о какой-то чудовищной ошибке в выборе предмета вожделения.
И было еще одно: воспоминание, которое пронзило Марсиаля, когда на вопрос молодого человека: "Вы никогда не пробовали?" - он ответил: "Нет, никогда". В тот момент кровь бросилась ему в лицо, ему пришлось укрыться в тени, чтобы не было заметно, что он лжет.
Воспоминание это относилось к той поре, когда ему исполнилось восемнадцать. В восемнадцать лет Марсиаль не был ребенком. Он был мужчиной в расцвете сил и уже поднаторел в любовных делах. И как-то раз, еще в Бордо, во время очередного кутежа произошло в силу стечения обстоятельств нечто неожиданное и странное. Когда за окном посветлело, стал виден беспорядок - обычный невинный мальчишечий беспорядок, который всегда царил в их комнате на двоих. Ни Марсиаль, ни тот, другой, не позволили себе даже намекнуть на то, что произошло в молчании этой ночью и с тех пор никогда больше не повторялось. Крики, тумаки, громкий хохот помогли им сделать вид, будто ничего и не произошло. Того случая как бы не было. Он был упрятан в самый дальний, темный уголок памяти. Там он и покоился… вплоть до нынешнего вечера. Более тридцати пяти лет сознательного забвения. И Марсиаль восхитился тем даром, которым обладает животное, именуемое человеком, просто-напросто исключать из своего сознания то, что мешает. Фрейд об этом все сказал. Надо бы перечитать Фрейда.
А пока, чтобы не терять времени, он на другой день отправился посоветоваться с более доступной Сивиллой по имени Юбер Лашом.
- Ну что опять стряслось? - спросил свояк. - Теперь ты чего бьешь тревогу? Что тебя смущает на сей раз?
Марсиаль без утайки или почти без утайки рассказал Юберу обо всем, что с ним произошло накануне. Он особенно упирал, пожалуй, не без доли самодовольства, на то, какими его осыпали комплиментами.
- Он сказал, что в жизни не встречал такого красавца, как я. Словом, любовь с первого взгляда! Врезался до потери сознания. Чудно, правда?
Юбер нахмурился, не скрывая досады.
- Право, не понимаю, - сказал он, - из-за чего ты так волнуешься? Случай самый банальный.
- Ты считаешь?
- Конечно! Некоторые подростки, так и не преодолевшие свой эдипов комплекс, - продолжал Юбер наставительным тоном лектора, - постоянно ищут замену образа отца. Для них проще всего реализовать этот невротический поиск, вступив в половую связь с мужчиной.
- Да знаю, знаю. Меня совсем другое беспокоит - дело не в этом юнце, а во мне самом.
- А при чем здесь ты? - удивился Юбер.
- По-моему, я тебе все объяснил. Ты даже не слушаешь, что тебе говорят.
- Извини, пожалуйста, слушаю. И к тому же, очень внимательно. Разве ты мне сказал хоть слово о себе?
- Я сказал тебе, что меня это взволновало.
- Да? - неопределенно отозвался Юбер.
- Неужели надо еще уточнять? Когда он стал нашептывать мне все эти штуки, я просто ошалел. На меня вроде бы нашло затмение. Ей-богу, я даже почувствовал… Словом, по-моему, ясно.
- Право, не понимаю, о чем ты беспокоишься, - сказал Юбер с учтивой улыбкой. - Наоборот, по-моему, это явный признак цветущего здоровья и молодости. Поверь мне, мой милый, многие наши сверстники позавидовали бы твоей способности воспламеняться с такой легкостью, где угодно, когда угодно, так живо реагировать…
- Но ведь это же не женщина! - в отчаянии завопил Марсиаль.
Юбер на мгновение смутился.
- Да, верно, - поразмыслив, подтвердил он. Но тут его вдруг осенило. - А, понял! - воскликнул он. - Ты решил, что в тебе, может быть, скрыто подавленное половое извращение, и испугался. Но ведь это же чистейшее ребячество, мой милый. Вся твоя жизнь доказывает обратное. Ей-богу, ты неподражаемо наивен.
- Но, черт возьми, чем тогда объясняется?..
- О, тут дело просто в том, что все мы в какой-то мере амбивалентны. Нам присуще что-то вроде скрытой бисексуальности. Ты, конечно, никогда не читал Юнга, а Юнг установил, что в каждом человеке заложено мужское начало - Анимус, и женское - Анима, причем в зависимости от пола и от индивидуальных особенностей одно более развито за счет другого. Но во всех женщинах заложен Анимус, и во всех мужчинах - Анима. Вчера вечером в тебе заговорила Анима…
- Да ничего подобного! - заорал Марсиаль. - Что ты такое несешь?
Он был возмущен. В весьма недвусмысленных выражениях он объяснил Юберу, что Анима, столь предприимчивая, столь могучая и необузданная (пусть даже только в своих намерениях), ну просто как у султана, - это уже никакая не Анима, если только вообще слова еще не потеряли смысла.
- Н-да, пожалуй, - согласился Юбер. - Понимаю твою мысль. Пожалуй, ты прав… Тут есть оттенок.
- Какой там оттенок! Я себя не чувствовал Анимой ни на йоту! Я был в высшей степени Анимус! Говорят же тебе - султан да и только!
- А ты не прихвастнул немного? - В голосе Юбера проскользнуло раздражение.
- Ничуть!
- Все-таки ни с того ни с сего, в баре, при первых звуках голоса сирены в брюках… Ну ладно, допустим. Тогда, значит, ты стал просто жертвой иллюзии.
- То есть?
- Для тебя сирена была женщиной. Только и всего. Он предлагал себя как женщина - вот ты и увидел в нем женщину… Это известная, описанная в науке иллюзия. Ты тут толковал о султанах, - добавил он ироническим тоном эрудита. - Вспомни, при них ведь недаром состояли молодые ичогланы. Вспомни также школы для юных эфебов в Древней Греции. Как видишь, мой друг, мы окунулись в мир классики! Не будем уж касаться поэтов, того, какие сокровища они черпали в двуликости отрочества. Вспомни шекспировских травести. Ты просто встретил Розалинду, переодетую мужчиной, и, сам того не подозревая, пережил шекспировскую феерию.
У Марсиаля отлегло от души.
- А знаешь, я примерно так и подумал, - объявил он. - И все же странное приключение. С тобой случалось что-либо подобное?
Нахмурив брови, Юбер потер верхнюю губу.
- Постой-ка, сейчас подумаю, припомню… Нет, никогда. Ни разу. Даже странно, если поразмыслить.
- Значит, к тебе никогда не приставали? - необдуманно брякнул Марсиаль.
- С чего ты взял! - возмутился Юбер, с вызовом вздернув подбородок (Марсиалю почудилось, что он так и видит, как оскорбленная Анима его свояка горделиво вскинулась). - В молодости и даже позднее! Конечно, приставали! Сотни раз! ("Заливает".) Но я имел в виду, что ни разу не испытал ни малейшего волнения.
- И какой ты делаешь из этого вывод?
- Никакого. Просто констатирую факт.
- Очевидно, это означает, что у тебя не такой темперамент, как у меня. Что ты не такой чувственный.
- Какая нелепица! - Юбер был задет. - При чем здесь это!
- Да ты не сердись…
- Вовсе я не сержусь! Но оттого, что на тебя однажды случайно налетел вихрь гаремной похоти, вряд ли можно заключить, что ты более темпераментный, чем другие. В конце концов, что ты вообще знаешь о моей личной жизни?
- Ничего.
- Я не намерен исповедоваться, но поверь, насчет моего темперамента можешь не беспокоиться. Совсем не беспокоиться.
- Тем лучше, Юбер… Так или иначе, спасибо, что успокоил меня и на мой собственный счет. Понимаешь, - задорно добавил он, - моя жизнь и без того полна сложностей. Если еще, помимо обыкновенных женщин, мне придется уделять время шекспировским травести, я окончательно запутаюсь. У меня и так нет ни минуты свободной…
Марсиаль вдруг пришел в превосходное настроение. Тревога улеглась. Беспокоиться больше не о чем. "Я пал жертвой поэтической иллюзии…" И происшествие в баре, как в свое время "загул" в Бордо, отошло в милосердную тень забвения.
Однако от этого унизительного и странного вечера у Марсиаля осталось чувство смятения, распространившегося на все: все стало зыбким, люди внушали подозрение, принятые нормы морали оказались жалкими подпорками, разум ненадежным. И вообще, выходит, есть многое на свете и в человеческом сердце, что и не снилось здравому сотанлабурскому смыслу.
И в самом деле все стало зыбким. Марсиалю казалось, что устои общества расшатываются, рушатся. В минуты отчаяния он тешил свое воображение картиной всемирного самоубийства с помощью бомбы, бактериологической войны или еще какого-нибудь дьявольского лабораторного изобретения. А впрочем, зачем так далеко ходить? Всемирное самоубийство уже началось. Первым из его парадоксальных симптомов была оголтелая жажда жизни, которая выгоняла на дороги орды молодежи. Вторым - разгул эротизма. Сомневаться не приходилось. Мы свидетели всеобщего разложения нравов, по крайней мере на Западе. Народы западного мира, пресыщенные благоденствием, гибнут в культе наслаждений. За столом Марсиаль как-то упомянул о закате Римской империи.
- Избитое сравнение, - отозвался Жан-Пьер. - Впрочем, на сей раз ты попал в точку.
- Избитое, избитое… Для тебя все, что бесспорно и очевидно, уже избито. А я вовсе и не желаю оригинальничать. Я просто пытаюсь понять свою эпоху.
- Ну и прекрасно. Я же с тобой не спорю. Говорю, что на этот раз ты попал в точку.
- А я не согласна, - возразила Иветта. - Я вовсе не считаю, что мы живем в период упадка. Наше время ничуть не хуже конца XIX века, Директории или Регентства… Вспомни хотя бы скандалы времен Третьей республики.
- Ну, извини, это совсем другое дело, - сказал Марсиаль. - Панама или, скажем, афера Стависского - все это финансовые махинации. Это коррупция государственных чиновников, злостные банкротства. Мафия паразитов за кулисами власти. Но основная масса населения оставалась здоровой, работящей. Сегодня же весь общественный организм поражен до самого нутра. Мы переживаем кризис авторитета на всех уровнях. Все помышляют об одном - наслаждаться, ловить минуту. Все хотят быть потребителями…
Дельфина с удивлением посмотрела на мужа. Что это на него нашло? Вот уж кому не подходит корчить из себя моралиста.
Жан-Пьер вздохнул.
- Критика общества потребления… - протянул он. - Уволь… Это уже старо.
Марсиаль помрачнел. Бывали минуты, когда он не мог бы сказать по совести - любит он сына или нет. С тех пор как Жан-Пьеру минуло пятнадцать, отношения отца с сыном стали неровными. Марсиаль с трудом переносил развязность мальчишки, его зачастую наглые выходки. Он не узнавал себя в нем. Слишком они были разные. И говорили на разных языках. Между ними то и дело происходили стычки. Иногда само присутствие Жан-Пьера стесняло Марсиаля. Он был совсем не прочь, чтобы сын убрался с глаз долой. Куда приятнее остаться единственным мужчиной при двух своих женщинах. Наверно, отцовское чувство не столь глубоко, как обычно считают. "В конце концов, - размышлял Марсиаль, - кошки не узнают своих котят, как только те перестают в них нуждаться. У животных родительские чувства длятся всего несколько месяцев, а потом исчезают до следующего помета. Природа вовсе не требует, чтобы родители продолжали любить потомство, когда оно взрослеет".
Другое дело Иветта…
- А впрочем, - продолжал Жан-Пьер, - можешь не волноваться. Теперь уже осталось недолго.
- Ты имеешь в виду, что все сметет революция?
- "Это будет лишь только начало", - насмешливо процитировала Иветта.
- Что ж, тем лучше. Пусть придет революция! Плакать не буду.
- Ну уж, ну! - сказала Дельфина.
- Уверяю тебя, я лично плакать не собираюсь. Мне терять нечего. Наоборот, зрелище получится занимательное.
Он вспомнил, что мадам Сарла высказала сходную мысль, а он ее тогда еще упрекнул.
- Зрелище? - переспросила Дельфина. - Ну знаешь, веселые у тебя шуточки!
- Уверяю тебя. Не каждый день приходится видеть, как рушится старый мир.
- Может, это и так, да только время зрителей миновало, - заметил Жан-Пьер. - Зря ты воображаешь, что сможешь преспокойно любоваться этим грандиозным хеппенингом из своего окна… Хочешь не хочешь - придется стать участником.
- Ну и что ж такого. Стану.
- Сомневаюсь.
- Почему же это?
- Да потому, что ты еще ни разу в жизни не сделал выбора.
- С чего ты взял? Ты прекрасно знаешь - у меня есть политические убеждения. Я голосую. Исполняю свой долг гражда…
- Участвовать в выборах и сделать выбор - это не одно и то же. Ты голосуешь за левых центристов, как добрая половина французов, потому что это стало модным еще с 1936 года. Но принимать настоящее участие в борьбе - это совсем другое дело. Для этого тебе не хватает веры.
- То есть как это?
- Ты ни во что не веришь. У тебя нет четких взглядов на историю.
- У тебя, что ли, есть?
- Во время майских событий я доказал, на чьей я стороне.
- Это потому, что вместе с другими маменькиными сынками бросил парочку противоправительственных булыжников? А может…
- При чем здесь маменькины сынки?..
- Очень сожалею, но именно таких было большинство. Рабочий класс не дал себя одурачить. - Марсиаль обернулся к дочери. - А ну-ка, Иветта, что тебе сказал этот каменщик, когда ты на улице продавала "Анраже"?
Иветта рассмеялась при этом воспоминании:
- "Дуреха несмышленая"!
- "Дуреха несмышленая!" - с восторгом подхватил Марсиаль. - Рабочие на вашу удочку не попались. Они сразу поняли, что революция балованных сынков - не их революция. Они…
- Прошу вас. Никаких разговоров о политике за столом! - воскликнула Дельфина. - После обеда можете спорить сколько угодно.
Марсиаль сдержался. И дело обошлось без скандала.
Однако сын произнес фразу, которая запала в душу Марсиаля: "Тебе не хватает веры".
Марсиаля словно молнией озарило.
Ведь это же чистая правда!
Он вспомнил, что мадам Сарла уже упрекнула его примерно в том же, когда он провожал ее на Аустерлицком вокзале. "Если веришь в бессмертие души, меньше гонишься за суетой сует". Уже тогда Марсиаль мельком, вскользь подумал, что он человек без веры. И вот тот же самый упрек он услышал не от набожной старушки, а от современного юноши, представителя молодого поколения.
Об этом стоило задуматься.
Можно ли ни во что не верить и оставаться полноценным человеком?