Собственную власть, а вернее, собственные позиции во власти, которые - это он понимал великолепно - могут быть сохранены только в рамках того политического строя, который совершенно искренне строили первые его соратники. Потом пришло время собирать камни. Иными словами - строить. Этого он, как мне представляется, уже не мог. Началось то, что началось. Мавр, который сделал свое дело, должен был уйти, и он ушел.
- Но в "папке Мадлен" он не числился?
- Отчего же - очень даже числился, там, в этой папке - разумеется, мы, сейчас говорим сугубо символически - много разных разделов и подразделов, а в них - агенты и единомышленники, кролики, которых - напомню - лабораторным образом готовят для выполнения определенных функций, и вот такие независимые вполне фигуры, как Ельцин, которыми - при определенном стечении обстоятельств - можно манипулировать. Не всегда успешно, потому что особенности русского менталитета вообще исключают использование строгой системы, мы в большинстве своем алогичны и импульсивны, потому плохо укладываемся в прокрустово ложе всяческих систем. То есть порой укладываемся, и даже очень хорошо поначалу, но потом начинаем вытворять такое, что никакая система просто предусмотреть не могла. И система дает сбой. Ельцин, кстати, не раз и не два - крушил эту самую систему, но системщики - на то они и системщики - изобретали способы защиты. По большей части - на основе человеческого фактора. Помните, что я говорил про особенное свойство российской власти - примат того, кто физически ближе к телу. Вот этот принцип и пользовали вовсю. Ближе к телу оказывались - по большей части люди из папки, совсем неважно притом, из каких ее разделов. Главное - чтобы работала система манипуляции. И она работала.
2003 ГОД. МОСКВА
Некоторое время мы молчим. Она - вот никуда не денешься от старой посольской закваски - как будто даже спокойна. Как будто не сообщила мне только что две вещи, после каждой из которых следует кричать: "SOS! Помогите! Милиция!" А в свете последней сентенции, касательно государственного переворота, - так и вовсе немедленно мчаться напротив - через площадь, в известное здание на Лубянке. Благо недалеко. И уже там кричать: "SOS! Помогите!" Но мы молчим. Потом молчать становится невмочь.
- Ты уверена?
Идиотский вопрос. Но хоть что-то.
- Абсолютно. К тому же у меня есть документы. Здесь.
- Где здесь?
- В сумке, - она медленно тянет за ручку сумку, перекинутую через спинку кресла и, кажется, действительно всерьез собирается извлечь из нее документы, подтверждающие, что в стране готовится государственный переворот. Сюр. Сцена из скверного политического детектива перемещается с экрана, намереваясь немедленно воплотиться в реальную жизнь. Причем прямо здесь, в крохотном зале ресторанчика с подходящим - говорю же, мистика! - названием "Диссидент", выходящим - вдобавок ко всему - окнами и открытой террасой прямо на то самое здание на Лубянке, в которое - если все, что она говорит, - правда - следует немедленно перемещаться. Все это похоже на сон. Причем страшный и даже кошмарный, но почему-то пугаюсь я именно документов:
- Погоди. Это успеется. Давай лучше поговорим.
- Давай. Если ты не считаешь меня умалишенной.
- Не считаю. Но все… это… стало ведь ясно не вдруг. С чего-то же все началось?
- Лично со мной или вообще?
- А это как-то отличается?
- Отличается. Вообще - задолго до того, прежде чем я начала о чем-то догадываться. А уж когда начала догадываться и получила определенные подтверждения, тогда началось лично со мной.
- Ну, ладно, тогда давай - лично с тобой.
- Хорошо. Только сначала все равно немного придется про вообще. Я ведь не случайно спросила тебя - помнишь ли ты движение? И то, как оно зачахло, зато образовалась "семибанкирщина" - как тогда говорили.
- Мне лично казалось, что некоторое время они существовали параллельно, потом - как обычно - выделилась группа лидеров, более удачливых, рванула вперед. Оказалось, их семеро. Но и другие ведь не зачахли, по крайней мере, не все.
- Не зачахли и не все. И слава богу. Но вот лидеры… Почему, по-твоему, выделились именно они?
- Ну, никогда не задумывалась над этим всерьез. Повезло. Застолбили более правильные темы. Связи оказались помощнее. Ты же помнишь - у каждого были свои министры, вице-премьеры, прочие разные начальники, а Ельцин тогда часто тасовал колоду. Кто-то оказался наверху, кто-то выпал… Это тоже сыграло свою роль. Умнее в конце концов были, удачливее, не так расточительны и разгульны. Да мало ли.
- Все так. И немного не так. Сейчас долго объяснять, прочтешь в тех бумагах, что я привезла, - но я сегодня уверена, кое-кого из семерки просто вытащили за шиворот. Как котят из корзины. Тех, которые приглянулись.
- Кто?
- Я не знаю. Мощные политические и финансовые силы, разумеется, не в России. Думаю - по большей части в Америке.
- И зачем?
- Чтобы привести к власти в России, и потом - уже их руками - распоряжаться тем, что их здесь интересует. Ну, нефтью, газом, наверное. Теперь - это ясно. И вообще - страной.
- Прямо мировое закулисье какое-то…
- Не веришь?
- Допускаю, что какие-то попытки влиять были, но чтобы в таком масштабе.
- Ладно, тогда давай обо мне, чтобы проще и понятней. И достоверней. Началось это в средине девяностых. Все было в порядке. Процветали, благоденствовали. Но - знаешь, как это бывает, незаметно, тихой сапой, просочилась в жизнь скука. Еще - не тоска. Однако из разных заслуживающих доверия источников - хороших романов, историй чужих трагедий и прочего - я точно знала: она не за горами. Потому что всегда приходит следом. Всюду вдвоем, неразлучные подруги - скука и тоска. Который уж век изводят людей. Пока же - безраздельно царила в душе скука. Так долго и неотвязно, что я даже вывела формулу: "Скука наваливается вовсе не тогда, когда нечем заняться, по-настоящему скучно - когда ничего не хочется". Мне тогда и правда ничего не хотелось. Совершенно - ничего. Даже ребенка, о котором когда-то мечтала, потому что слишком ясно поняла однажды: это будет ребенок Лемеха. И с первых дней, да что там дней - минут появления на свет воспитывать, кормить, одевать et cetera… его будут так, как сочтет целесообразным Лемех. И я ничего не смогу с этим поделать.
Более того - еще находясь в моей утробе - он станет собственностью Лемеха, как, собственно, и я сама. Так теперь складывалась жизнь. Хотя жаловаться на нее было глупо, да и некому - кроме ребенка, которого я теперь действительно не хотела, могла получить все, что вдруг, мельком пожелала. Лемех ведь не жаден, напротив - любит шикануть и потрясти окружающих безграничностью своих возможностей. Жена в этом смысле - хорошая витрина. Выход, как ни странно, подсказал Лемех, который однажды вдруг обратил внимание на мою апатию.
- Кислая ты, мать. Скучно живется, что ли?
- Скучно. - Знаешь, я почему-то всегда говорила ему правду, какой бы она ни была, может потому, что у нас в семье принято было так.
- А ты начни что-нибудь собирать. Затянет моментально. И хозяйству - опять же - польза.
- Что собирать?
- Ну, не знаю. Почтовые марки - это, пожалуй, не по тебе. Каких-нибудь бабочек. Или экзотические растения. В сущности, если вдуматься, все люди, по природе своей коллекционеры. Кто-то собирает и множит амурные связи. Кто-то - собственные благодеяния.
- А что собираешь ты?
- Я, матушка, принадлежу к одной из самых многочисленных популяций коллекционеров - я собираю деньги. Могла бы и догадаться. Чай, не дурочка.
- Так может и, мне…
- Что такое?
- Примкнуть к вашей популяции?
- Ничего не выйдет. Популяция объединяется на генетическом или физиологическом - уж не знаю, как правильно - уровне. Словом, мы с тобой разной крови. Понимаешь? Ничего у тебя на моем поприще не получится. И потом - зачем? Я в состоянии оплатить самую безумную твою блажь - собирай хоть Рембрандта. Или - ретромобили. Или - вот займись благотворительностью. Какими-нибудь бездомными, сиротами болезными… Говорят, теперь модно. И семье будет польза. Реноме.
- Сиротами?
- А еще лучше - возьми под опеку мои гимназии. Ты же знаешь - мы отбираем и учим талантливых детей по всей стране. Вот и займись. Дело благородное, опять же - семейное. Тебе и карты в руки.
Такой вот случился у нас нечаянный разговор. С него все и началось…
- Да, знаю я про ваши гимназии. Пресса столько трубила. "Будущее России", кажется?
- Именно так. Будущее. Словом, я решила попробовать свои силы. Проект уже тогда был гигантским, но меня это только радовало. И потом - понимаешь? - я в себе нисколько не сомневалась. И силы, и желание, и - видела же я, что за люди работают у Леонида на проекте - я, уж поверь, без ложной скромности - дала бы фору любому.
- Ни секунды не сомневаюсь.
- Вот и я не сомневалась. Там вкратце - чтобы не грузить тебя информацией - дела обстояли так. В двенадцати регионах России были созданы наши гимназии, входящие в единую образовательную систему "Будущее России" Как правило, гимназия строилась или реконструировалась на базе бывших пионерских лагерей, то есть - в некотором отдалении от города, на природе. Все радовались - воздух, свобода, и никаких тебе городских соблазнов, дворовых посиделок, пива и прочих тинейджерских радостей. Разумеется, дети учились и жили там же. Разумеется, условия были такие, что не снились лучшим школам тамошних городов, и даже самые обеспеченные - по местным меркам - семьи не могли позволить своим детям такой домашней жизни - с компьютерами, интернетом, спутниковым телевидением. Ну, про мебель, дизайн, еду, спортивные залы и бассейны, и даже конюшни с лошадьми кое-где, и крытые теннисные корты - можно не рассказывать. Все было по высшему классу. И преподавание, разумеется. А вернее - прежде всего.
- А кого брали в этот образовательный рай?
- Ты имеешь в виду детей или педагогов?
- И тех и других.
- Дети - прежде всего сотрудников корпорации, но - по рекомендации тамошних органов - как их. народного образования. - принимались одаренные дети из местных. И сироты. Особенно если отцы погибли в горячих точках. С преподавателями история была сложнее - в Москве сидел целый департамент, который занимался подбором достойных - от анкет до собеседования и тестов. В общем, система была отлажена, как часы. Как, впрочем, и всегда у Лемеха. И меня поначалу он видел некой свадебной генеральшей раз-два в год, прилетающей на белом вертолете и раздающей подарки. Но ты же знаешь, какая я зануда. Мне во всем - за что я берусь - надо проникнуть если не до самой сути, то хотя бы до некоторых основ.
Я помнила. Однажды много лет назад мы с Лизаветой решили сделать нехитрую косметическую процедуру - инъекцию botox. Безобидный, многократно опробованный препарат всего лишь слегка парализовал движение некоторых мышц лица, в результате чего извечная дамская проблема - мимические морщины просто переставали появляться. До нас botox уколола если не половина Москвы, то две трети общих знакомых и приятельниц - совершенно точно. Длилась процедура около пятнадцати минут. Мы провели у врача четыре с половиной часа - все это время Лизавета задавала вопросы: от истории создания препарата до подробной статистики клинических испытаний, по годам, желательно - с графиком положительной (отрицательной) динамики. Да, она была такой. Во всем докапывалась до сути.
- И в чем же оказалась суть "Будущего России"?
- Прежде всего меня поразила эклектика, причем довольно странно скомпилированная эклектика - психологические разработки современной тоталитарной секты, минимализм английского скаутизма, идеоло-гемы преданности режиму, характерные для фашистской Германии, и реквизит сталинской эпохи. Это вкратце. Дети, прошедшие через наши гимназии, не умеют петь, сочинять стихи и играть в КВН, они должны быть однолинейны, запрограммированы на однозначные действия, как в армии, они носят значки с названием корпорации, молятся корпорации и, словно заведенные, повторяют слова основного лозунга, висящего над входом в лагерь: "Будет нефть - будут деньги!". Но все это - можешь себе представить - под соусом самых что ни на есть либеральных экономических теорий, которые читают приглашенные из-за границы преподаватели.
- Невозможно. Первое с неизбежностью придет в противоречие со вторым. То есть тоталитаризм с либеральными теориями.
- Верно. Но не сразу. И не со всеми. Пока же все будто бы подчинено интересам корпорации - которой, с одной стороны необходимы образованные либералы-рыночники, высоколобые творцы, изобретатели будущих технологий, с другой - дисциплинированные, подчиненные единой цели менеджеры, способные организовать и контролировать работу огромного количества людей. И в то же время основа гимназического воспитания - деловые игры в демократическое государство полувоенного образца. В государстве - своя валюта, есть парламент, правительство с несколькими министерствами и промышленность в виде нефтяной монополии. Больше ничего в государстве нет. Нет системной оппозиции. Нет свободы прессы с ее разноголосицей. Нет конкурентов с их экономической разведкой и враждебными действиями по слиянию и поглощению. Это упрощенное государство. Даже популярная детская игра в "мафию" или "монопольку" гораздо сложнее по набору механизмов, чем то, что предлагалось освоить детям в нашей гимназии. В то же время было несколько так называемых спецкурсов для особо одаренных. "Школа региональной журналистики", к примеру.
Что меня поразило - там постоянно устраивают конкурсы на лучший материал о "Лемехе" как структуре, сам Леня, как ты понимаешь, тоже не был забыт. Так вот, все эти детские, подчас маловразумительные материалы наша пресс-служба размещала в региональных СМИ. В результате однотипные полудетские заметки о великом ЛЕМЕХЕ, великом Леониде Лемехе, плодились и множились на полях серенькой региональной печати. Расчет на количество и обычный провинциальный информационный голод. И веру в доброго богатого человека, волшебника, который однажды "прилетит в голубом вертолете". Ну, ты понимаешь.
Собственно, это были прямые затраты Леонида на собственное политическое будущее. Лемех мыслит как инвестор: вложить и получить прибыль. В данном случае прибыль мыслится как политическая. Было еще кое-что. Военно-патриотическое. Игра назвалась "Честь имею". Преподаватели - между прочим - как на подбор, офицеры элитных подразделений КГБ "Вымпел" и "Альфа" в отставке. Преподавали детям огневую подготовку, включая стрельбу из боевого оружия. Знаешь, это были не просто уроки и даже не просто стрельбища, на которых мы все в свое время побывали. Это было что-то ритуальное. Приобщение или даже причащение к оружию. А вот обычная в таких случаях строевая подготовка отсутствовала. Потому что это элемент коллективизма. А коллективизм - это опасно, это отход от либерализма. Нет, только ты и твой автомат!
Корпорация "Лемех" во всех методичках по воспитанию юношества подчеркивает, что воспитывает не дух коллективизма, а дух крайнего индивидуализма, какой воспитывали в скаутах, в эпоху покорения колоний и малых народностей, когда энергичные белые мужчины зажаривали какого-нибудь дикого австралийца на костре. Словом, этого мне казалось слишком много, политики и вообще общей направленности нашей педагогики, которую - будто бы - курировала теперь именно я. Словом, поднакопив информации и собравшись с мыслями, я собиралась говорить об этом с Леонидом. И не успела. Случился погром.
- Погром?
- Ну, помнишь, болельщики разнесли Манежную площадь и почти весь центр после того, как наши проиграли кому-то в футбол?
- Ну, так недавно же совсем…
- Недавно. В том-то все и дело. Все встало на свои места недавно. Именно тогда.
- Ты была на Манежной?
- Рядом. Собственно, здесь - в "Наутилусе". Что-то покупала, присматривала… Я последнее время - при малейшей возможности - пытаюсь остаться одна. Без водителей, охраны. Сажусь за руль, еду куда глаза глядят. Но - сама понимаешь, так уж мы воспитаны и приучены - глядят они по большей степени по витринам. Вот и в этот раз - что-то я там углядела.
Машину оставила внизу, еще порадовалась, дура - что легко нашлось свободное место. А когда вышла… Там уже был ад, разъяренная агрессивная толпа, словно один безумный сгусток какого-то биологического вещества. Лишенный разума, но наделенный огромной силой. Жуткий.
От страха я зачем-то села в машину - представляешь, идиотка, спортивный "мерседес"-кабриолет. Слава богу, крыша была закрыта, но от чего может спасти парусиновая крыша? Все вместе - понятное дело - немедленно сослужило мне службу красной тряпки на корриде. Толпа, человек тридцать, окружила машину, начали раскачивать. Знаешь, это довольно странно, но в те минуты страха у меня не было, и ничего не было, никаких мыслей, ни о маме, ни уж тем более о Лемехе, а больше у меня близких людей нет. Да. Нет. Так уж вышло. Видимо, не заслужила. Так вот, ни о ком из них я не думала. И о смерти не думала. Одна только была мысль в голове. Не просто была - пульсировала, знаешь, как красная лампочка во время тревоги. Знаешь, о чем я думала? Только бы не больно. Пусть будет не больно. Честное слово - мне в тот момент было все равно - убьют, искалечат, изнасилуют, сожгут вместе с машиной. Только бы не почувствовать боли. Остальное - пусть. И вдруг - все прекратилось. Они перестали раскачивать машину. Перестали орать. В мое водительское стекло кто-то аккуратно постучал: я не поверила глазам - это был преподаватель истории одной из наших подмосковных гимназий:
- Не беспокойтесь, пожалуйста, Елизавета Михайловна, вам ничего не грозит.
И я поверила ему. Отчего-то поверила сразу. Он что-то сказал людям, пытавшимся только что перевернуть мою машину, разумеется, вместе со мной, и они совершенно спокойно - будто не вопили только что совершенно по-звериному и безумие не корежило лица, повернулись и спокойно пошли прочь. Как обычные подростки, гуляющие по городу. И происходящее вокруг будто бы не замечали.
- Вы позволите, я сяду за руль? - он был сама любезность, как, впрочем, и всегда, в гимназии. Высокий, красивый блондин с мягкими манерами потомственного интеллигента.
- Вы уверены, что мы сможем уехать отсюда сейчас?
Площадь все еще была полна возбужденных людей. Неподалеку горела перевернутая машина. Какие-то подростки дрались между собой, истошно кричали девчонки, но тоже бросались в это живое, будто пожирающее себя месиво.
- Вне всяких сомнений.
Он коротко и негромко поговорил с кем-то по телефону. Я различила только:
жена Лемеха.
поедем аккуратно.
лучше - по Тверской.
нужен коридор.