В частности, молоденькая продавщица Луна обожала представителей животного мира. В доказательство этому она систематически пресекала всяческие попытки дурного с ними обращения вплоть до того, что в ее присутствии невозможно было прихлопнуть даже обычного комара, не получив при этом строгого выговора, произнесенного в таком тоне, будто вами только что был застрелен последний жираф африканской саванны. И, пожалуй, самым потешным был случай, когда на магазинном складе в большом количестве развелись мыши, а Луна сначала попыталась запретить уборщице разбрасывать там мышиную отраву, однако, получив от нее отказ в грубой форме, решила спасать "бедных мышастиков", отлавливая их по одному. Первое время собственноручно пойманных грызунов она выпускала на свободу, причем в самом центре города, где у тех было всего два варианта сохранить себе жизнь. Первый: вернуться обратно в магазин и выработать в своем организме устойчивость к ядам – и второй: добраться до ближайшего леса, преодолев массу препятствий на дорогах и улицах, кишащих машинами, людьми, кошками и собаками. Впрочем, уборщица нашего магазина тоже была не лыком шита, а потому в своем желании раз и навсегда покончить с мышиным приплодом проявила удивительную настойчивость. Не обращая никакого внимания на гринписовские высказывания мышиной защитницы, она неутомимо сыпала яд по всем углам склада, а затем, пару часов спустя, выходила со шваброй в руках на охоту, чтобы этой шваброй добить наевшихся отравы мышей, сопровождая каждый удар громким криком: "Получай по мор-р-рде, сволочь!" Луна же, в надежде предотвратить это варварское истребление грызунов, выслеживала уборщицу и, зайдя с другой стороны складского помещения, собирала полудохлых грызунов в маленький целлофановый мешочек. И поскольку заведующая секцией запретила ей выносить мышей на асфальт и оставлять прямо перед магазином, то смышленая девушка придумала другой, на ее взгляд, не менее эффективный способ. Спасенных мышек она сразу же смывала в унитаз. "Интересно, это зачем же?" – удивится кто-нибудь из вас. Как ни странно, делала она это для того, чтобы их спасти. Полагаю, уважаемые читатели, что вы не раз видели голливудские фильмы про акул-убийц и огромных крокодилов, которых еще детенышами какой-нибудь городской житель отправлял в канализационные трубы, и те, оказавшись в отстойнике, питались непонятно чем и разрастались до гигантских размеров. Так вот, Луна совершенно серьезно считала, что любое смытое в унитаз животное не только стопроцентно выживет, но и сумеет отлично приспособиться к условиям существования в канализационных лабиринтах. Доказать ей обратное никто из нас так и не сумел, а спустя некоторое время уже и не пытался.
Впрочем, еще большее упрямство в развитии собственных наклонностей систематически проявлял другой коллега по работе – заведующий двумя секциями спортивного снаряжения по имени Хуан. В ходе занятий по каратэ он сумел так развить силу своих рук, что одним ударом мог запросто переломить надвое толстые деревянные доски. И вот как-то раз Хуан был очень зол, так зол, что его каратэшное сознание, традиционно диктующее не махать кулаками бесцельно, а использовать боевые техники для защиты несчастных и обездоленных, оказалось полностью под себя подмято мужланским инстинктом, когда в состоянии дикой злобы хочется что-нибудь с треском разбить или сломать и только после этого успокоиться. В тот день яростный взгляд Хуана остановился на узких деревянных полочках, придерживавших выставленную на магазинном стенде обувь. Начав с одной дощечки из-под кроссовок, через пару минут он сломал еще одну, затем еще, еще и еще, пока в ходе разрушительного процесса им не были разломаны все тридцать пять подставок для обуви, ранее размещавшихся на стенде, а рядом, в огромной куче, валялась лишенная подпорок спортивная обувь. Что самое интересное, служащих офиса нисколько не удивило "совершенно логическое" объяснение Хуана, согласно которому все деревянные подставки для обуви всего за сутки были съедены обнаглевшими до предела мышами. И уже на следующие сутки вместо деревянных подставок под кроссовки нам выдали алюминиевые, которые Хуан при всем своем желании мог только погнуть, но никак не сломать.
Однако на этом практическое приведение в жизнь народной мудрости, гласящей: "сила есть – ума не надо", у него не закончилось. Только на моей памяти Хуан сумел оторвать ручной тормоз в своей машине, вследствие чего врезался на ней в рядом стоящее дерево; сорвал кран от умывальника, из которого под напором стала литься вода, и ею чуть не затопило весь наш магазин; и, в довершение ко всему прочему, каким-то непостижимым уму образом, поправляя очки на носу у своего шестилетнего сына, он умудрился раздавить их пальцами, так что осколки от стекол изрезали бедному пацану лицо. И все же самым кульминационным историческим моментом был тот, когда Хуан сам себе чуть не оторвал яйца. Неудачно защемив их металлической молнией от джинсов, вместо того, чтобы постараться раскрыть ее книзу, каратист-камикадзе со всей силы рванул ее по направлению вверх, и тогда металлическая молния зацепила нижнюю часть его полового члена. В итоге создалась критическая ситуация, разрешить которую без вмешательства медицинских работников было крайне сложно. Внимательно осмотрев доставленного в отделение скорой помощи Хуана, врач предложил ему плотно зажмуриться, а сам в это время рывком оттянул молнию вниз, и тогда само собой осуществилось традиционное в мусульманском и иудейском вероисповедании обрезание, или, выражаясь медицинским языком, удаление крайней плоти на половом члене.
Другой "поведенческой моделью" нашего магазина была красавица Инесс, продавщица из секции одежды для серфинга, чье участие в любом разговоре ограничивалось беззвучной мимикой и безотрывным взглядом, и это, разумеется, ее собеседникам очень быстро надоедало. Так или иначе, когда Инесс сменила профессию уборщицы на должность продавщицы, перед ней встала насущная жизненная задача – развить у себя коммуникативные способности. Вот только как это сделать, она не знала. Надо заметить, что в стремлении Инесс стать приятной собеседницей имелась одна очень существенная проблема. Никто ей не объяснил, что самым главным в общении является содержательный компонент, или, как его еще называют, смысловой, и что без предварительно сформулированной мысли речи не может быть в принципе. Как известно, язык сам по себе не способен что-либо говорить и о чем-либо информировать, за исключением случаев психических заболеваний и алкогольного опьянения. При нормальном же функционировании мозга большие полушария осуществляют отбор и контроль информации, которая потом попадает к нам на язык и, озвучиваясь, становится речью. Но, похоже, о физиологии мыслительных процессов Инесс не имела ни малейшего представления, а потому решила развивать свои коммуникативные способности по принципу выработки условных рефлексов на определенные вербальные стимулы. А как это выглядело практически, сейчас расскажу.
Первый раз я познакомилась с ней при следующих обстоятельствах. В тот день директор магазина распорядился поставить меня на кассу в секцию, где Инесс работала продавщицей. И поскольку я давно хотела познакомиться с ней поближе, то поздоровавшись, сразу же завела разговор. "Какая у вас умопомрачительная новая коллекция! Мне особенно вон та синяя кофта на молнии нравится", – сказала я и для пущей убедительности указала на понравившуюся вещь. В ответ Инесс подняла на меня свой немигающий взгляд и тихо, будто эхом, повторила: "Синяя". Я немного растерялась и была уже не рада упомянутому мной слову, предположив, что оно воздействовало на Инесс наподобие факирской дудочки для кобры. Чтобы прервать образовавшуюся в беседе длинную паузу, а заодно и избавиться от приклеенного к моему лицу взгляда напарницы, я быстро перевела разговор на другую тему: "Какая сегодня чудесная погода, правда? Солнышко светит и свежим ветерком слегка обдувает!" Однако Инесс, неотрывно глядя мне прямо в глаза, снова повторила за мной: "Свежим ветерком слегка обдувает". Сказать по правде, это меня насторожило. "А может, это не человек, а какой-нибудь зомби или японская механическая игрушка? – пронеслось у меня в голове. – У них такие, наверное, уже научились делать. Ё-моё, до чего дошла наука!" Но вместе с тем тревожная мысль не давала покоя: "А если это все-таки зомби? Они ведь, зомби-то, всегда так улыбаются перед тем, как наброситься и съесть… Ой, мамочки!" И все же, решив в последний раз протестировать Инесс на наличие попугайского рефлекса, я обратилась к ней со следующим вопросом: "А ты давно здесь работаешь?" "Давно", – эхом прошуршала Инесс, все больше цепляясь своим карим взглядом за мои, к тому времени уже оголенные нервные клетки. "Как давно?" – "Давно". Сказав ей, что мне срочно надо справить нужду, я пулей выскочила из-за кассы и галопом понеслась в другую секцию, куда меня чаще всего отправляли рассчитывать покупателей. Прибежав туда, я принялась взахлеб рассказывать сотрудникам о странностях поведения Инесс: "Просто не знаю, что делать?! Она что, говорить не умеет? Повторяет за мной каждое слово. При этом безотрывно смотрит в глаза, как вурдалак… аж мороз по коже… так, что кажется, будто поджидает удобного момента, чтобы наброситься на меня и съесть". Выслушав мой сбивчивый рассказ, коллеги по работе сочувственно улыбнулись и обнадежили: "Да нет, она такая по жизни, успокойся, пока еще никого не съела".
На самом же деле ларчик открывался до неприличия просто. Словарный запас у Инесс не отличался разнообразием, и, зная об этом, она очень стеснялась в беседе хоть чем-нибудь себя проявить. Но поскольку хочешь не хочешь, а отношения с сотрудниками по работе налаживать надо, она решила прибегнуть к вспомогательным средствам. В частности, разобраться с тем, чего же от нее ожидают окружающие, ей помогла книга какого-то практического психолога, оказавшаяся самой дешевой на полке пособий по развитию коммуникативных навыков. Впоследствии Инесс поведала мне о том, как на страницах приобретенного ею произведения автор уверял, что для установления контакта с понравившимся человеком вполне достаточно безотрывно смотреть ему в глаза и периодически повторять отдельные слова из его же фраз, параллельно с этим копируя мимику и телесные движения собеседника. "Что же это за руководство такое? – засомневалась я. – По гипнозу что ли?" – "Нет, – замотала головой Инесс, – оно называется: "Как расположить к себе собеседника"". – "Слушай, – продолжила я, – а ты нормальные книги читать пробовала? Достоевского, Шекспира, Хемингуэя, Уайльда? Про "Войну и мир" Льва Толстого когда-нибудь слышала? Попробуй, полистай ее перед сном, очень душевная книжка. Понимаешь, на мой взгляд, тебе просто нужно почаще над чем-нибудь задумываться, но не на уровне примитивных поведенческих ловушек, а анализировать все происходящее. Понимаешь, о чем я веду речь? Нужно задумываться о содержании жизненных событий, пытаться проникнуть в их суть… Неужели тебе это не интересно?" Но, к сожалению, дело обстояло именно так. Заинтересовать Инесс в обретении информационно-аналитического багажа, которым она не обзавелось в ранее прожитые годы, оказалось практически невозможно, поэтому, как и прежде, она продолжала пользоваться советами психолога, описавшего на страницах своей книги разные технические трюки для налаживания контакта с окружающими людьми.
* * *
В общем же и целом многолетний опыт общения с европейцами показал мне, что в большинстве своем те не обладали, мягко говоря, значительным культурным багажом. "А что же у них все-таки было?" – спросите вы. Любопытство и неиссякаемая способность к сплетням и интригам в любое время суток. Причем самое удивительное заключалось в том, что последнее практически не зависело от их образовательного уровня. И уборщицы, и продавцы, и профессора университетов, и врачи, и маркетинговые директора – все подряд обожали сплетничать, при этом, как правило, находясь всего в паре метров от объекта своей критики и повернувшись к нему спиной. Однажды я поинтересовалась: "А почему так близко?" И тогда в ответ мне прозвучало: "А чтоб эта сволочь слышала, что я о ней думаю".
Не скрою того, что и я не избежала подобной участи. Правда, однажды, не выдержав, подошла к стоявшей поблизости дамочке, которая во весь голос нелицеприятно обо мне отзывалась, и спокойным тоном, без единой нотки раздражения, спросила у нее: "Ты так громко кричишь потому, что пытаешься докричаться до моей совести или потому, что у тебя самой ее нет?" Ехидная дамочка в ответ мне заулыбалась пожелтевшими пломбами на неправильном прикусе и ласково прошипела: "А вы, русские, все такие невоспитанные или только ты?" Откровенно говоря, в свою эмигрантскую бытность я не переставала удивляться тому, как моя национальность неизменно служила европейцам веским аргументом для сведения счетов. Кстати говоря, если бы я была европейкой, то наш спор запросто мог бы разрастись до масштабов крупной ссоры, и при этом круг сочувствующих разделился бы на две, возможно, не равные по количеству, но все же на две группы. Кто-то выступил бы в мою защиту, а кто-то – в защиту моей оппонентки. Однако выражение "эта русская…" означала то же самое, что в России "тпру" для лошади. Мол, все, разговор закончен по причине бессмысленности его продолжения, или: на муху только с мухобойкой. Как вы понимаете, под мухой подразумевалась я. Одним словом, в случае ссоры с коренной жительницей Европы на моей стороне не оказалось бы никого, так как единственный аргумент, который приняли бы во внимание очевидцы конфликта, был бы тот, что я – русская.
Помимо всего прочего, в Стране Магазинов я долгое время не могла привыкнуть к тому, что, куда бы я ни отправилась: на почту, в кафе, магазин, больницу, – везде меня совершенно бесцеремонно, в лоб, спрашивали о том, какой я национальности. Возьму на себя смелость предположить, что и вас, уважаемые читатели, побывавшие в европейских странах, тоже неоднократно удивляло количество вопросов, задаваемых местными жителями. Как правило, там это происходит повсеместно, куда бы вы ни отправились. Даже в магазинах европейские продавцы и кассиры не забывают поинтересоваться у иностранцев, откуда они приехали и что делают в их стране. Бывало у вас такое? Ну вот. И не важно, что вы там собрались купить, да хоть коробок спичек. Шутка ли сказать, но когда работники сферы обслуживания понимали, что перед ними эмигрант, поскольку при расчете тот предъявлял карточку резидента, то в своих расспросах заходили еще дальше, выясняя всевозможные детали личного характера: "Скажите, а в каком населенном пункте страны вы проживаете? Где работаете? Кем? Сколько зарабатываете?" К слову, если вы, уважаемые читатели, когда-нибудь окажетесь в подобной ситуации и при встрече с такой беспардонностью у вас вытянется лицо, а взгляд пересечется с широкой улыбкой и выражением неподдельного любопытства на лице европейского продавца, то мой вам совет: так же широко ему улыбнитесь и спросите его самого о размере его заработной платы. Еще у европейцев есть замечательная фраза, которая, несмотря на то, что я слышала ее миллион раз, до сих пор приводит меня в шоковое состояние. "Сколько вы рассчитываете у нас потратить?" – спрашивают у покупателей европейские продавцы во всех подряд, даже в самых обычных магазинах: обувном, парфюмерном, галантерейном и т. д. Послушайте, я же не квартиру себе пришла покупать, а всего-навсего сапоги… Лично мне подобное любопытство всегда казалось оскорбительным, поскольку считаю, что ни один посторонний человек не вправе спрашивать меня о том, сколько у меня денег. Ведь я же не интересуюсь его доходами. К тому же захочу ли я потратить именно там свои средства, это еще бабушка надвое сказала. Для начала та или иная вещь должна мне понравиться, правильно? Причем еще не факт, что это произойдет именно в том бутике, в который я загляну мимоходом.
И здесь же не могу удержаться от того, чтобы не привести пример чрезмерного европейского любопытства. Как-то раз мы с мужем поехали на прогулку, маршрут которой проходил по горной местности соседнего европейского государства. А на развилке дорог, там, где начиналась наша пешая пятичасовая экскурсия, одна из тропинок вела к доисторической пещере, ежедневно посещаемой большим количеством туристов, которых привозили туда на автобусах. Пока мой муж, стоя около машины, укладывал все необходимое в рюкзаки, мне приспичило в туалет, и чтобы справить нужду, я пробежала вперед по дорожке, у которой не было никаких указателей, и там быстренько сделала свое дело. Поправив на себе одежду, я вышла на тропинку, а по возвращении к развилке неожиданно наткнулась на огромную толпу, состоявшую приблизительно из пятидесяти туристов, которые разом принялись меня в упор разглядывать. Обогнуть их сбоку было невозможно, поэтому я остановилась напротив, с вопросительным выражением на лице.
В следующий момент один из туристов, прервав тишину, спросил у меня, в каком направлении находится пещера. Я мотнула головой в сторону нужной таблички в форме указателя и сказала: "Вам – туда". Тогда из-за его спины раздался женский голос: "А другая табличка куда указывает?" Я ответила: "Направление экскурсии вон на ту горную вершину". И тут, из глубины толпы, мужской голос прохрипел: "А ты сама-то сейчас куда ходила?" На мгновение мне стало неловко. Прошу вас, задумайтесь на минутку, что человек может делать в кустах около тропы, не обозначенной ни на одной из табличек? Имеется в виду взрослый человек. Дети, понятное дело, могут где угодно играть в космонавтов, пастухов, экологов и др. Но взрослый-то гражданин, давно уже во все отыгравшийся, и к тому же не шизофреник, который ото всех везде прячется и по выражению лица которого сразу становится ясно, с кем имеешь дело, так как оно у него особенное, в общем, чем нормальный взрослый может заниматься в кустах? Буквально на секунду я смутилась, слегка замялась, а затем решила: "Получай, фашист, гранату, сам напросился", – и выпалила: – "По-маленькому я туда ходила, мужчина, по-маленькому". Только после этого толпа передо мной мирно расступилась, освободив путь к автомобильной стоянке. По пути к машине я размышляла о том, что стоявшие на развилке дорог туристы наконец-то могли спокойно вздохнуть, потому что узнали, чем именно я занималась в кустах. А вот не узнали бы они этого, и, вполне возможно, пещерная экскурсия пошла бы прахом, поскольку их мысли были бы заняты не наскальными рисунками, а размышлениями о том, что же все-таки я делала в кустах около тропинки без каких-либо указателей.