Она смотрела на меня, словно ожидая ответа. Я лишь покорно улыбнулся:
- Вы переводите книги?
- Уже нет. Сейчас я стала переводить формуляры, договоры, таможенные документы, это выгоднее. Перевод книг приносит гроши - правда, это все же несколько больше, чем платят за их написание. Товарищество жильцов уже несколько раз пыталось выселить меня. То, что я задерживаю квартплату, еще полбеды. Я, такая-разэдакая, владею иностранными языками, ношу брюки. Некоторые вообще вообразили, будто у меня здесь дом свиданий. Эх, да разве так бы я жила…
Я надеялся, что темнота скроет мое смущение.
- Простите. Не знаю, почему я вам все это рассказываю. Я совсем вас сконфузила.
- Это я виноват, все расспрашиваю…
Она нервно засмеялась. Одиночество, исходившее от этой женщины, обжигало.
- Вы чем-то напоминаете мне Хулиана, - вдруг сказала она. - Взгляд, жесты… Он вел себя, как и вы сейчас: молча смотрел на тебя, а ты никак не могла угадать, о чем он думает, и чувствовала себя полной дурой, принимаясь рассказывать то, о чем следовало помолчать… Могу предложить вам что-нибудь… Может, кофе с молоком?
- Ничего, спасибо, не беспокойтесь,
- Но меня это нисколько не затруднит. Я как раз собиралась сварить себе чашечку.
Что-то мне подсказывало, что чашка кофе с молоком - весь ее обед, и я вновь отказался. Нурия направилась в угол комнаты, где стояла маленькая электрическая плитка.
- Располагайтесь поудобнее, - сказала она, повернувшись ко мне спиной.
Я оглянулся вокруг, прикидывая, как это возможно сделать. Рабочий кабинет Нурии символизировал письменный стол в углу у балкона. Пишущая машинка "ундервуд", керосиновая лампа и полка с учебниками и словарями - вот все, что там было. Никаких семейных фотографий, только стена над столом вся увешана одинаковыми почтовыми открытками с изображением какого-то моста. Мне показалось, я его уже где-то видел, но не мог точно вспомнить где: то ли в Париже, то ли в Риме. Письменный стол содержался в поразительном, почти маниакальном порядке. Карандаши были идеально зачинены и сложены, бумаги и папки разобраны и выстроены в три ровных ряда. Повернувшись, я заметил, что Нурия молча наблюдает за мной с порога комнаты, как обычно смотрят на незнакомцев в метро или на улице. Она закурила сигарету и так и стояла, пряча лицо за клубами синеватого дыма. Я подумал, что, помимо ее воли, в Нурии были черты роковой женщины, из тех, какие когда-то воспламеняли Фермина, возникая в тумане какой-нибудь берлинской станции, словно в нимбе, в сиянии неонового света, и что, возможно, собственная красота ее раздражала.
- Рассказывать особенно нечего, - начала она. - Я познакомилась с Хулианом более двадцати лет назад в Париже. В то время я работала в издательском доме Кабестаня. Сеньор Кабестань по дешевке приобрел права на издание всех романов Хулиана. Я начинала работать в административном отделе, но когда Кабестань узнал, что я владею французским, итальянским и немного немецким, он сделал меня своим личным секретарем, передав мне полномочия на приобретение заказов для нашего издательства. В мои обязанности входила также переписка с авторами и иностранными издателями, с которыми у нас были договоры. Так я и начала общаться с Хулианом Караксом.
- Ваш отец сказал, что вы с ним были хорошими друзьями.
- Мой отец, верно, сказал, что у нас с Хулианом была интрижка или что-нибудь в этом роде, не так ли? Если верить ему, я готова бежать за каждой парой брюк, как течная сука.
Такая откровенность и непосредственность буквально лишила меня дара речи. Я замешкался, стараясь придумать подходящий ответ, но Нурия, улыбаясь, покачала головой.
- Не обращайте внимания. У отца возникла эта идея после моего путешествия в Париж в 1933 году, когда я вместо Кабестаня поехала улаживать дела нашего издательства с "Галлимаром". Я провела в Париже неделю и остановилась у Хулиана лишь потому, что сеньор Кабестань хотел сэкономить на отеле. Вот вам и вся романтика. До того времени я поддерживала отношения с Хулианом только по переписке, решая обычные вопросы авторских прав, чтения корректуры и другие издательские дела. Все то, что я знала о нем, или, по крайней мере, представляла себе, я почерпнула из рукописей романов Каракса, которые он регулярно нам присылал.
- Он рассказывал вам что-нибудь о своей жизни в Париже?
- Никогда. Хулиан не любил говорить ни о своих книгах, ни о себе. Мне казалось, он несчастлив в Париже, хотя Хулиан всегда оставлял впечатление человека, который не будет счастлив нигде. Честно говоря, мне так и не удалось узнать его поближе. Он не позволил. Каракс всегда был очень скрытным, иногда я думала, что его уже не интересуют ни люди, ни окружающий мир. Сеньор Кабестань считал его крайне робким и даже немного не в себе, но, мне казалось, Хулиан жил прошлым, заблудившись в своих воспоминаниях. Он всегда существовал внутри себя, ради своих книг и в них самих, как добровольный пленник.
- Вы говорите это так, будто завидуете ему.
- Есть тюрьмы пострашнее слов, Даниель.
Я согласно кивнул, не вполне понимая, что она имела в виду.
- Хулиан рассказывал что-нибудь об этих воспоминаниях, о своей жизни в Барселоне?
- Очень мало. В ту неделю, что я провела с ним в Париже, он рассказал мне кое-что о своей семье. Мать Хулиана была француженкой, учительницей музыки. У его отца была шляпная мастерская или что-то в этом роде. Я только знаю, что он был крайне религиозным, человеком очень строгих правил.
- Хулиан ничего не говорил вам о своих отношениях с отцом?
- Знаю, что отношения у них были отвратительные. Началось все очень давно. Хулиан уехал в Париж, чтобы избежать армии, куда его намеревался отправить отец. Мать Хулиана пообещала, что прежде чем это произойдет, она сама увезет сына подальше от этого человека.
- Так или иначе, но "этот человек" был его отцом.
Нурия Монфорт улыбнулась, совсем незаметно, уголком рта, и в ее утомленном взгляде блеснула грусть.
- Как бы то ни было, он никогда не относился к Хулиану как родной отец, да и Хулиан его таковым не считал. Однажды он мне признался, что еще до замужества у его матери была связь с человеком, имя которого она так никому и не открыла. Он-то и был настоящим отцом Хулиана.
- Похоже на завязку "Тени ветра". Вы думаете, он сказал вам правду?
Нурия кивнула:
- Хулиан рассказывал, что рос, видя, как шляпник - именно так Хулиан всегда называл его - бил и оскорблял его мать. Затем он обычно приходил в его комнату и говорил, что Хулиан - плод греха, что он унаследовал слабый и никчемный характер своей матери и что он так и будет несчастным всю свою жизнь, неудачником в любом деле, за какое ни возьмется…
- Хулиан, должно быть, ненавидел отца?
- Время все сглаживает, остужая даже такие сильные чувства. Не думаю, что Хулиан испытывал к шляпнику ненависть. Но возможно, было бы лучше, чтобы Каракс чувствовал хотя бы это. Мне кажется, он потерял всякое уважение к этому человеку из-за всех его выходок. Хулиан говорил о нем, словно тот ничего не значил для него, как если бы шляпник остался далеко в прошлом, к которому нет возврата. Но ведь подобные вещи не забываются. Слова и поступки, которыми мы раним сердце ребенка, из-за жестокости или по неведению, проникают глубоко в его душу и обосновываются там навсегда, чтобы потом, в будущем, рано или поздно, сжечь ее дотла.
Мне показалась, что Нурия очень хорошо знает, о чем говорит, словно исходя из собственного опыта, и у меня перед глазами возникла картина: мой друг Томас Агилар, стоя перед своим августейшим родителем, стоически выслушивает его нотации и проповеди.
- Сколько лет было в то время Хулиану?
- Думаю, лет восемь-десять. Я вздохнул.
- Когда Хулиан достиг призывного возраста и его уже были готовы забрать в армию, мать увезла сына в Париж. Думаю, у них даже не было времени попрощаться, и шляпник так и не понял, что его семья его бросила.
- Хулиан когда-нибудь упоминал девушку по имени Пенелопа?
- Пенелопа? Не думаю. Я бы запомнила.
- Она была его невестой, когда он жил в Барселоне.
Я достал из кармана фотографию Каракса и Пенелопы Алдайя и протянул Нурии. Я увидел, как улыбка осветила ее лицо, когда она смотрела на юного Хулиана. Нурию явно терзала ностальгия, словно она потеряла очень близкого человека.
- Какой он тут молоденький… А это и есть Пенелопа?
Я кивнул.
- Очень красивая. Хулиан всегда почему-то оказывался в окружении красивых женщин.
Таких же, как вы, подумал я.
- Вы не знаете, у него их было много?..
Нурия вновь улыбнулась, но на сей раз улыбка относилась ко мне:
- Невест? Подруг? Я не знаю. Честно признаться, Хулиан никогда не рассказывал о своей личной жизни. Только однажды, чтобы задеть его, я задала ему примерно такой же вопрос. Вы, верно, знаете, он зарабатывал на жизнь, играя по вечерам на фортепьяно в публичном доме. Вот я и спросила, не испытывал ли он соблазна, будучи окруженным столь доступной красотой. Но моя шутка не вызвала у него улыбку. Хулиан ответил, что не имеет права никого любить, что он заслужил свое одиночество.
- Он объяснил, почему?
- Хулиан никогда ничего не объяснял.
- Да, но ведь незадолго до своего возвращения в Барселону, в 1936 году, он чуть не женился.
- Так говорили.
- Вы в этом сомневаетесь?
Она со скептическим видом пожала плечами.
- Как я вам говорила, в течение тех лет, что мы с ним были знакомы, Каракс не упоминал ни одну женщину, а тем более кого-то, на ком собирался жениться. Слухи о его предположительной свадьбе дошли до меня гораздо позже. Неваль, последний издатель Каракса, рассказал Кабестаню, что невеста была на двадцать лет старше Хулиана, какая-то богатая тяжело больная вдова. По словам Неваля, эта дама всячески поддерживала Хулиана все то время, что он жил в Париже. Врачи сказали, что ей осталось жить не больше года, и она решила выйти за Хулиана, чтобы тот унаследовал ее состояние.
Но сама свадьба так и не состоялась.
- Не состоялась, если когда-либо вообще существовала эта идея и эта богатая вдова.
- Как я понимаю, у Каракса был поединок на рассвете того самого дня, когда была назначена брачная церемония. Вы не знаете, с кем и по какой причине?
- Неваль предположил, что с человеком, имевшим отношение к его невесте. Какой-то ее дальний и корыстный родственник, не желавший, чтобы наследство попало в руки постороннего выскочки. Неваль специализировался тогда на издании бульварных романов, и мне кажется, специфика этого жанра сильно повлияла на его воображение.
- Я вижу, вы сильно сомневаетесь во всей этой истории с поединком и свадьбой.
- Вы правы. Я никогда в это не верила.
- Так что же могло произойти? Почему Каракс вернулся в Барселону?
Нурия грустно улыбнулась:
- Вот уже семнадцать лет я задаю себе тот же вопрос.
Она прикурила новую сигарету и протянула мне пачку. Я почувствовал соблазн закурить, но все же отказался.
- Но у вас ведь должны быть какие-то предположения, - настаивал я.
- Все, что я знаю, - это что летом 1936 года, в самом начале гражданской войны, один из служащих муниципального морга позвонил к нам в издательство и сообщил, что три дня назад к ним поступил труп Хулиана Каракса. Его обнаружили в каком-то переулке района Раваль, он был в лохмотьях и с пулей в сердце. При нем нашли экземпляр романа "Тень ветра" и паспорт. В паспорте значилось, что он пересек испанскую границу месяц назад.
Где он был все это время, никто так и не узнал. Полиция связалась с отцом Хулиана, но тот отказался забрать тело, сославшись на то, что у него никогда не было сына. Через два дня, так как никто не подал в полицию заявление о пропаже человека, тело было похоронено в общей могиле на кладбище Монтжуик. Я даже не смогла принести на могилу цветы, потому что никто не смог мне толком объяснить, где именно его похоронили. Служащий морга, обнаружив книгу, решил позвонить в издательство, но сделал это лишь через несколько дней. Так я обо всем и узнала. Но все еще ничего не понимаю. Если у Хулиана и был кто-нибудь, к кому он мог обратиться в Барселоне, то это я или на худой конец сеньор Кабестань. Мы были единственными его друзьями. Но он почему-то не сообщил нам о своем приезде…
- Вам удалось еще что-нибудь узнать, после того как вам сообщили, что Хулиан мертв?
- Нет. В первые месяцы войны Хулиан был не единственным, кто пропал бесследно. Сейчас об этом не говорят, но на кладбищах много безымянных могил, таких, как могила Хулиана. Тогда спрашивать что-либо было все равно что биться головой о стену. С помощью сеньора Кабестаня, который в то время был уже очень болен, я направляла запросы и жалобы в полицию, нажимала на все рычаги… Единственное, чего я добилась, - меня посетил молодой инспектор полиции, зловещий и неприятный тип, который объяснил, что для меня будет лучше задавать больше вопросов и сосредоточить усилия на ком-нибудь полезном деле, ибо страна ведет крестовый поход. - Таковы были его слова. Его звали Фумеро, это все что я могу вспомнить. Кажется, сейчас он - очень известная личность. Газеты часто пишут о нем. Возможно, вы тоже слышали об этом человеке. Я судорожно сглотнул:
- Что-то смутно припоминаю.
- Больше никто ни со мной, ни при мне не говорил о Хулиане до тех пор, пока какой-то человек не связался с издательством, желая приобрести оставшиеся в магазине экземпляры романов Каракса.
- Лаин Кубер. Нурия кивнула.
- Вы знаете, кем в действительности мог бы быть этот человек?
- У меня есть некоторые подозрения, но я не уверена. В марте 1936 года (я хорошо это помню, так как в то время мы готовили к изданию роман "Тень ветра") кто-то позвонил в издательство, пытаясь узнать адрес Хулиана. Этот человек сказал, что давно не видел Каракса и хотел бы навестить своего старого друга в Париже. Сделать ему сюрприз. Его соединили со мной, а я ответила, что не вправе предоставлять подобную информацию.
- Этот человек сказал, как его зовут?
- Да, некто Хорхе.
- Хорхе Алдайя?
- Возможно. Хулиан несколько раз упоминал это имя. Кажется, они учились вместе в школе Святого Габриеля, и Каракс отзывался о нем как о лучшем друге.
- Вы знали, что Хорхе Алдайя - брат Пенелопы? Нурия нахмурилась, растерянно посмотрев на меня.
- Вы дали Алдайя адрес Хулиана в Париже? - продолжал расспрашивать я.
- Нет. Этот человек мне не понравился.
- Что он вам ответил?
- Рассмеялся, а потом сказал, что найдет способ узнать адрес, и повесил трубку.
Мне показалось, что Нурию что-то гложет. Я начал подозревать, куда нас может завести весь этот разговор.
- Но вы ведь потом вновь услышали о нем, не так ли? Она утвердительно кивнула, заметно нервничая:
- Как я вам рассказала, спустя какое-то время после исчезновения Хулиана, в издательстве объявился тот человек. Сеньор Кабестань тогда уже отошел от дел, и всем занимался его старший сын. Посетитель, представившись Лаином Кубером, заявил, что хочет купить оставшиеся экземпляры романов Каракса. Я подумала, что речь идет о весьма неудачной шутке. Ведь Лаин Кубер - персонаж "Тени ветра".
- Дьявол.
Нурия Монфорт кивнула.
- Вы сами видели этого Лаина Кубера?
Она отрицательно покачала головой и закурила третью сигарету.
- Нет. Но мне удалось услышать часть его разговора с сыном сеньора Кабестаня.
- Она внезапно замолчала, словно боялась закончить фразу или не знала, как это сделать. Сигарета дрожала в ее пальцах. - Его голос… - произнесла она. - Это был голос человека, звонившего по телефону, того, что назвался Хорхе Алдайя. Сын Кабестаня, высокомерный глупец, запросил огромную сумму. Кубер сказал, что обдумает его предложение, и быстро ушел. В туже ночь склад издательства в Пуэбло Нуэво сгорел дотла, и все книги Хулиана вместе с ним.
- Все, кроме тех, что вы успели спрятать на Кладбище Забытых Книг.
- Да, это так.
- У вас есть какие-нибудь соображения на тот счет, кому и по какой причине понадобилось сжигать книги Каракса?
- Почему вообще сжигают книги? По глупости, по неведению, из ненависти… Кто его знает.
- Но вы-то сами как думаете? - настаивал я.
- Хулиан жил в своих романах. Тело в морге было лишь его частью. Душа Хулиана осталась в его историях. Однажды я спросила Каракса, что вдохновляет его на создание всех этих образов. Он мне ответил, что все его персонажи - это он сам.
- Значит, если бы кому-то пришло в голову уничтожить Хулиана, он должен был бы уничтожить эти истории и этих персонажей, так?
Нурия вновь улыбнулась своей усталой печальной улыбкой.
- Вы мне напоминаете Хулиана, - сказала она. - До того, как он потерял веру.
- Веру во что?
- Во все.
Нурия в темноте приблизилась ко мне и взяла меня за руку. Не говоря ни слова, она провела пальцами по ладони, словно хотела прочитать мою судьбу по линиям руки. От ее прикосновения рука у меня задрожала. Я поймал себя на мысли, что пытаюсь представить себе контуры ее тела под этим старым платьем, будто с чужого плеча. Мне захотелось дотронуться до нее, почувствовать биение ее сердца под кожей. Наши взгляды на мгновение встретились, и мне показалось, она прочла мои мысли. В этот момент я еще сильнее ощутил ее одиночество. Когда я снова взглянул на нее, я увидел спокойный отрешенный взгляд.
- Хулиан умер в одиночестве, убежденный в том, что никто никогда не вспомнит ни о нем, ни о его книгах и что его жизнь не значила ровным счетом ничего, - сказала она. - Но ему было бы очень приятно узнать, что кто-то хочет, чтобы он продолжал жить, что кто-то хранит о нем память. Хулиан всегда говорил: мы существуем, пока нас помнят.
Меня охватило болезненное желание поцеловать эту женщину, я испытывал к ней необычайное влечение, как никогда прежде, даже к призраку Клары Барсело. Нурия прочла это в моем взгляде.
- Вам пора, Даниель, - прошептала она.
Что-то во мне страстно повелевало остаться, затеряться в полумраке наедине с этой незнакомкой и слушать, как она говорит о том, что мои жесты и мое молчание напоминают ей Хулиана Каракса.
- Да, - пробормотал я.
Она молча кивнула и пошла проводить меня. Коридор показался мне бесконечным. Нурия открыла дверь, и я вышел на лестничную площадку.
- Если увидите моего отца, скажите, что у меня все хорошо. Обманите его.
Я простился с ней, вполголоса поблагодарив ее за потраченное время, и протянул ей руку. Нурия Монфорт Даже не обратила внимания на мой формальный жест.
Она положила руки мне на плечи, порывисто приблизилась и поцеловала меня в щеку. Мы посмотрели друг другу в глаза, и на этот раз я, дрожа от волнения, отважился прикоснуться губами к ее губам. Мне показалось, они приоткрылись, и ее руки потянулись к моему лицу. Но в следующий момент Нурия отшатнулась и опустила глаза.
- Думаю, лучше вам уйти, Даниель, - прошептала она.