Гино доел свой картофель-фри. Он с трудом выбрался из кабинки, стряхнул салфеткой крошки с брюха и направился к кассе, высыпал на поднос мелочь без сдачи, положил сверху два доллара чаевых и сказал:
– Картофель-фри сегодня удался на славу, Вайда. Ты сделала с ним что-то особенное.
– Нет, – сказала она дрожащим голосом.
– Во всяком случае, он удался. Если ты ничего особенного с ним не делала, не делай этого и в следующий раз.
Гино хихикнул, довольный своей шуткой, и похлопал Вайду по руке. Через несколько секунд колокольчик над дверью звякнул, возвещая о его уходе. Вайда не стала убирать со стола, где он сидел. Она проверила, не нужно ли чего еще старикам, а потом пошла в кладовую и открыла литровую банку с консервированными персиками. Срывая крышку с банки, она обвела взглядом полки – казалось, она вдруг очутилась в игрушечном небоскребе и смотрела на сечение трех этажей пентхауса, где жил Клиффорд Марш со своими прихвостнями. Целый зверинец существ мужского и женского пола, наряженных в маскарадные костюмы. Стоящие небольшими группами. Жестикулирующие. Живые. Сверкающие двуногие сирены с обнаженными грудями; мужчины в военных мундирах персонажей комической оперы; горбун в приапической маске, шныряющий взад-вперед и пихающий людей в зад своим непристойным носом; голая девочка не более двенадцати лет от роду, все тело которой расписано похабными словами. Вайда видела все это раньше: типичная для вечеринок Марша сцена. Она тупо смотрела на отвратительное сборище, понимая, что он проник в ее последнее убежище, что теперь ей нигде от него не скрыться. Потом она заметила самого Марша. Он стоял на третьем этаже – крохотный седеющий дьявол в смокинге, с ухмыляющимся загорелым лицом. И смотрел на нее. Он весело помахал рукой, потом поманил пальцем. Вскипев ненавистью, Вайда протянула к нему руку, но, прежде чем успела сжать кулак, он и все остальные растаяли в воздухе, оставив вместо себя коробки крекеров и банки томатного соуса.
Охваченная отчаянием, Вайда прижалась лбом к полке. Она подумала о Джеке, и мысль о нем придала ей сил. Если только она сумеет выбраться из Грааля. Если только сумеет выбраться. Она тяжело сглотнула, закрыла глаза, выпрямилась. Казалось, что-то бьется у нее в голове, мешая сосредоточиться. "Боже", – выдохнула она. Взяла банку персиков и заглянула внутрь. Персиков в банке не было. Вайда словно смотрела сквозь световое окно в потолке в спальню Марша. На дне банки стояла кровать, застеленная черным атласным покрывалом, на котором полулежала она сама, только моложе; с высоты белое обнаженное тело напоминало старомодную замочную скважину в черной двери, сквозь которую пробивается яркий свет. Вокруг кровати стояла дюжина мужчин, тоже голых. Они энергично мастурбировали, собираясь спустить на нее.
Вайда пронзительно вскрикнула и швырнула банку на пол. Персики повсюду. Лужа липкого сиропа. Она поскользнулась на сиропе и чуть не упала. Она завизжала от ярости, ужаса и в бешенстве принялась сбрасывать с полок коробки и банки. Крекеры, соль, горчица смешались с персиковым сиропом. Вайда бессильно опустилась на корточки в углу, в страхе глядя на учиненный разгром. В дверь кладовой постучали. "Вайда?" – позвал Ансон. И не дождавшись ответа, позвал еще раз.
– Я в порядке, – слабым голосом проговорила она.
– Тут какой-то мужчина тебя спрашивает, – сказал Ансон.
Марш, подумала она. Он прислал своего демона.
– Он говорит, что ты обещала накормить его завтраком.
Джек.
– Скажи ему… – Она с трудом поднялась на ноги. – Скажи, что я выйду через минуту.
Вайда постаралась придать лицу спокойное выражение, используя вместо зеркала консервную банку без этикетки, и по пути через кухню велела Ансону быстренько приготовить омлет и бекон. Джек сидел в последней кабинке, отвернувшись от стариков. Она принесла ему кофе, поцеловала в щеку и села напротив.
– Ты в порядке? – спросил он. – Неважно выглядишь.
– В этом виноват ты, не так ли? – Вайда натянуто улыбнулась. Она хотела рассказать Джеку про Марша, но подумала, что это спугнет его, прежде чем Форма успеет проявиться полностью. – Какие у тебя планы на сегодня?
– Понятия не имею. Может, просижу весь день на лавочке, жуя табак. У меня отлично получится. – Казалось, синие глаза Джека увидели страх, бьющийся в глубине ее существа, и приласкали взглядом. – Я тебе еще нравлюсь сегодня утром?
Вайда хотела сказать, что любит его, но сдержалась: еще не время.
– Очень нравишься, – сказала она. – Может даже, больше, чем просто нравишься.
– Я думал то же самое о тебе. – Он положил руки на спинку диванчика, словно обнимая двух невидимых приятелей. – Так ты приготовишь мне завтрак?
– Поверь, ты поешь гораздо вкуснее, если готовить будет Ансон. – Она бросила взгляд в сторону кухни. Старики глазели на них – очевидно, пытаясь хорошенько запомнить Джека, уже сочиняя историю, которую они расскажут про Вайду и ее нового любовника.
Дверь кухни распахнулась, появился Ансон с двумя тарелками. Он неторопливо подошел, смерил Джека подозрительным взглядом и поставил перед ним тарелки. "О, спасибо", – сказал Джек, а Ансон сказал Вайде:
– Если понадобится еще чего, просто крикни.
Пока Джек ел, Вайда смотрела, как ходят у него челюсти, как вздуваются жилы на шее.
– Куда ты направлялся? – спросила она. – Прежде чем твоя машина поломалась.
– Во Флориду. – Он промакнул губы салфеткой. – Нью-Смирна-Бич. Один знакомый предоставил в мое распоряжение свой коттедж на несколько месяцев. Я хочу посочинять немного, и лучше места не придумаешь.
– Ты имеешь в виду музыку?
– Песни. – Он подцепил вилкой кусок омлета, отправил в рот и прожевал. – М-м-м… вкуснятина!
– Ансон – настоящее сокровище, – рассеянно сказала Вайда. – Ты этим зарабатываешь на жизнь?
– Угу. – Он проглотил кусок. – Мои песни идут нарасхват, но никто не желает слушать их в моем исполнении. У меня не настолько хороший голос.
– Мне показалось, у тебя приятный голос.
– Ты слышала мое пение лишь один раз, вчера вечером.
– Тогда спой мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Никто тебя не услышит, кроме меня. Эти старики и ухом не поведут, даже если рядом разорвется бомба.
Джек положил вилку на стол.
– Я не взял гитару.
– Ничего страшного. Я просто хочу получить представление.
Он закрыл глаза и запел. Он исполнял балладу – приглушенным голосом, таким мелодичным и мягким, что Вайда, удивленная и очарованная, стала прислушиваться к словам только с половины первого куплета.
… может, я мечтатель, может, глупец,
Может, просто одинокий человек;
Но возможно, я знаю ответы
На вопросы, что мучат тебя…
Тебе нужно только спросить…
Дойдя до припева, он принялся отбивать ритм по краю стола.
Ты не скроешь любовь от меня,
Ты не скроешь любовь от меня…
Да, ты можешь сбежать, но…
Ты не скроешь любовь от меня…
Он резко оборвал песню, заметно сконфуженный.
– Здесь нужна гитара, – сказал он.
– О боже! – Вайда помахала ладонью у лица, словно обмахиваясь веером. – Мне неловко признаться, какие ощущения я сейчас испытала.
– Ну да, как же, – сказал он, но с явно польщенным видом.
– Держу пари, девушка, для которой ты написал эту песню, сразу упала навзничь, когда ты ей спел.
– Я написал это сегодня утром, – сказал он. – Вскоре после твоего ухода.
Вайда залилась краской.
– Для меня? Ты написал это для меня?
Он кивнул.
Она поспешно вызвала в памяти слова – послание, переданное ей Формой. "…возможно я знаю ответы/на вопросы, что мучат тебя /тебе нужно только спросить…" Вайде следовало направить Форму по верному пути, сделать шаг навстречу.
Джек погладил ее по локтю:
– Скажи что-нибудь.
– Я потрясена.
– Никто раньше не писал тебе песен?
Она помотала головой:
– Думаю, я никого не вдохновляла. Зеленый спортивный автомобиль вывернул из-за угла, подняв пыль на обочине дороги, и, снова набирая скорость, пронесся мимо ресторанчика к окраине города, где дежурил полицейский с радаром.
– Возможно, я сочиню для тебя еще несколько песен.
Вайде казалось, что дистанция между Джеком и пребывающей в нем Формой сократилась. Они постепенно сливались в единое целое. Она несколько воспряла духом. Ей нужно просто потерпеть день-другой. Потом Форма проявится и унесет ее отсюда.
– Ты по-прежнему собираешься ехать во Флориду?
– Не знаю. – Он посмотрел ей в глаза. – Наверное, нам с тобой придется обсудить наш маршрут.
– Господи, – сказала Вайда. – Надеюсь, ты представляешь, во что ввязываешься.
Он ухмыльнулся:
– Совершенно не представляю.
– У меня серьезные проблемы. Все считают меня помешанной. Если бы только это, но это еще не все. Мне до смерти надоело ошибаться в людях.
– О чем ты говоришь?
– Ты тоже станешь считать меня сумасшедшей.
– Нет.
– Да! – резко сказала она, потом смягчила голос: – Станешь… я знаю. Иногда я сама себе кажусь сумасшедшей.
Колокольчик над дверью звякнул. Двое длинноволосых мужчин в футболках и джинсах, с поясными сумками дальнобойщиков, уселись на табуреты у стойки; старики с тревогой уставились на них.
– Мне нужно работать. – Вайда вытащила из кармана фартука ручку и блокнот.
Джек легко придержал ее за руку:
– Я хочу знать о тебе все. Что бы ты ни рассказала, мои чувства к тебе не изменятся.
Из темной глубины его глаз выглянула Форма.
– Хорошо. Но надеюсь, ты говоришь серьезно, поскольку твои чувства подвергнутся серьезному испытанию.
9
Магическое время
Половину здания с застекленным фасадом на Восточной Монро-стрит занимала лавка с набранными из золотых букв словами "Целебные средства" в единственном незакрашенном овале на витрине, задутой черной краской и украшенной серебряными египетскими крестами, золотыми полумесяцами, звездами и разнообразными загадочными символами, неизвестными Мустейну. Надпись на двери, составленная из букв поменьше, поясняла: "Недра Хоус. Гадание и Общение с Духами".
В другой половине здания размещалось какое-то заведение под вывеской "Улыбнись!" Поскольку жалюзи там были опущены, Мустейн не мог определить, означает ли название фотостудию. В любом случае, подумал он, такое сочетание мистического и земного в очередной раз подтверждает сложившееся у него впечатление, что в Граале эти две противоположные реальности одновременно и слиты воедино, и четко разграничены, словно фрагменты головоломки, которые точно подходят друг к другу, но являются отдельными элементами картины. Он заглянул сквозь незакрашенный овал внутрь и рассмотрел в полутемном помещении застекленные стенды, высокие стеллажи и приоткрытую дверь, от которой расходился желтый веер электрического света. Попробовав дверь, Мустейн обнаружил, что она не заперта, но решил не входить. Что он станет делать, если войдет? Начнет валять дурака? Купит амулет? Он привалился плечом к парковочному счетчику, повернувшись к клубу "Верный шанс", который находился дальше по улице, на противоположной стороне. Солнце ярко освещало неряшливую бетонную коробку, потухшие игральные кости на крыше и пустую парковочную площадку, усыпанную гравием. Время от времени мимо проносились автомобили, направлявшиеся в Билокси и дальше на восток. Чернокожий старик в праздничной розовой рубашке с длинными рукавами, потрепанном комбинезоне и соломенной шляпе с обвисшими полями хромая шел по тротуару; за ним плелся тощий пес с голубым платком, повязанном на шею. Мустейн вспомнил одного контрабасиста, который в Лос-Анджелесе проходил у него пробу на место в группе; он тоже повязывал своей собаке платок на шею. Получив отказ, он набросился с бранью на подружку ударника, которую обвинил в том, что она его околдовала и потому, мол, он сыграл плохо. С тех нор Мустейн относился с предубеждением к собакам с платками.
Когда старик проходил мимо, Мустейн спросил:
– Как дела?
И старик, не поднимая глаз, ответил:
– Несдобровать нам будет, когда здесь этот мерзавец появится к среде.
– Это точно, – сказал Мустейн, устремляя задумчивый взгляд в конец улицы.
Грааль, подумал он, скоро навсегда погрузится в летаргию.
Небо над головой было чистым, но на западе тяжело шевелилось громадное кучевое облако. Странного вида. Похожее на развалившийся свадебный торт со свинцово-серой пенистой каймой у основания, которая меняла форму быстрее, чем белая масса наверху, – словно на облако действовали два разных воздушных потока. Мустейн смотрел, как оно медленно плывет к городу, и думал об истории, рассказанной Вайдой.
Дикая история.
Женщина ее типа, застрявшая в поганой дыре вроде Грааля, не могла не тронуться малость рассудком. Но по сути она была совершенно нормальной. Сильной. С душой, набегающей на вас подобно мощной океанской волне. Ей всего лишь нужен надежный человек, думал он, на которого она могла бы положиться, когда погружается в депрессию. Однако Мустейн не был уверен, что он и есть тот самый человек. Надежностью он никогда не отличался, хотя в его душевном спокойствии и уравновешенности сомневаться не приходилось. Несмотря на все перипетии профессиональной жизни и личные драмы, он неизменно оставался спокойным и уравновешенным. Нервный срыв здорово повысил бы его самооценку, заставил бы снова почувствовать себя живым человеком. Он жил по инерции многие годы. Не обремененный семьей, не связанный дружескими отношениями, словно пострадавший в результате несчастного случая, напрочь выпавшего из памяти. Но к Вайде его влекла некая сила, некий обратный поток эмоций, которому он хотел отдаться. По рекомендации своего первого агента в Лос-Анджелесе, зацикленного на психотерапии, Мустейн в течение месяца раз в неделю посещал психиатра, который после четвертой встречи спросил, планирует ли он продолжить курс. Когда Мустейн ответил отрицательно, психиатр поставил предварительный диагноз, высказав мнение, что у него нарушена связь между разумом и эмоциями.
– Конечно, вам может повезти, – сказал психиатр.
– Повезти? – переспросил Мустейн.
– Сама жизнь порой восстанавливает целостность личности. Иногда этот процесс протекает… тяжело. Крайне болезненно. Но иногда… – психиатр развернул свое кресло и посмотрел в окно на Родео-стрит, – … вполне терпимо.
– Вы видели много таких случаев? – спросил Мустейн. – Восстановления целостности?
– Нет, – сказал психиатр. – В этом кабинете – нет.
Мустейн предположил, что, возможно, история с Вайдой знаменует начало "крайне болезненного" или "вполне терпимого" процесса восстановления личности. Ему следовало вовремя притормозить, проанализировать свои первые импульсы, но она не дала опомниться, и он сомневался, что у него еще осталась свобода воли.
От раскаленного солнечными лучами тротуара начал подниматься запах асфальта; рой мух кружил над объедками, завернутыми в скомканную газету и брошенными в канаву. Мустейн подумал, не вернуться ли в хижину, не поспать ли немного. Или лучше прогуляться назад по Монро-стрит и зайти в лавку Кроссона, открытую в этот час. Поглазеть на циркулярные пилы, шлифовальные станки.
Но лучше целебные средства, решил он.
В прохладном сумрачном помещении лавки витал горьковатый запах трав. В витринах и на полках стояли рядами аптечные пузырьки с надписанными от руки этикетками, наполненные темными жидкостями. А также лежали разные амулеты, сделанные из костей, перьев, бисера и клочков шерсти. Талисманы, кресты. На полу за одним из прилавков стояло чучело колли на деревянной подставке. Мустейн перегнулся через прилавок, чтобы получше рассмотреть радостно оскалившуюся, задравшую хвост собаку, которой определенно нравилось тут стоять, когда хрипловатое контральто позади него осведомилось, без малейшего южного акцента, не желает ли он чего. Элегантная блондинка в белой блузке и серой юбке с широким черным ремнем вышла из помещения, находившегося за приоткрытой дверью. Лет пятидесяти; немного увядшая, но все еще весьма привлекательная. Модная прическа. Легкая косметика. Тонкие морщинки у глаз. Лицо с рекламного щита "Никто больше не называет ее бабушкой". Такую женщину Мустейн скорее мог представить в офисе нью-йоркского издательства, нежели в лавке вроде этой.
– Просто смотрю, – сказал он, а потом добавил, немного виновато: – Я разглядывал собаку.
– Прах и тлен, но я хотела, чтобы она осталась при мне. – Женщина зашла за прилавок и потрепала колли по голове. Затем посмотрела на Мустейна. У нее были серо-голубые глаза и спокойный уверенный взгляд. Она указала на содержимое витрины: – Хотите узнать что-нибудь об этом?
– Да, конечно. Какие у вас лекарства?
– В основном двух видов. Эффективные и неэффективные.
– Думаю, – сказал Мустейн, – неэффективные не пользуются большим спросом.
– Вовсе нет. Три четверти дохода я получаю как раз от продажи неэффективных средств. Многие люди находят смысл жизни в болезни. Меньше всего на свете они хотят излечиться. – Она еле заметно улыбнулась, словно давая понять, что это правда, хотя и звучит забавно.
Все оказалось не так, как ожидал Мустейн. Он предполагал, что лавку держит какая-нибудь робкая древняя старушонка, а не магистр психологии.
– Вы пришли не за лекарством, мне кажется. – Женщина достала пачку "Салема" из кармана юбки и выбила из нее сигарету. Она прикурила, выпустила тонкую струйку дыма и, держа сигарету на отлете, подбоченившись одной рукой, принялась рассматривать Мустейна, словно оценивая узор на обоях.
– Недра! – Из задней комнаты вышла очаровательная чернокожая девушка в халате, с выкрашенными в бронзовый цвет волосами, заплетенными в сотню тонких косичек. Надетый на голое тело халат не был подпоясан. Казалось, она не смущалась своей наготы. – Ты скоро?
– Минут через пятнадцать. – Блондинка нежно улыбнулась. – Поднимись наверх и поставь какую-нибудь музыку.
Негритянка кокетливо пожала плечами и скрылась за дверью, пританцовывая на ходу. Грааль, Луизиана. Странный край.
– Хотите, я вам погадаю?
– Э-э… да. Сколько это стоит?
– Двадцать пять короткое гадание, пятьдесят длинное, – нахально сказала она, сохраняя бесстрастное выражение лица.
– Покороче, – сказал Мустейн. Служебное помещение, пояснила Недра, служило не только офисом, но и гостиной, хотя все остальные жилые комнаты находились на втором этаже. Обтянутый белой кожей диван. Кресла и кофейный столик. Пара хромированных светильников. Верхний Вестсайд, да и только. Недра велела Мустейну сесть на диван, а сама подошла к полированной китайской этажерке в глубине комнаты и взяла с полочки кожаный мешочек размером с набитый монетами кошелек вроде тех, какие киношные Робин Гуды всегда отнимают у жирных купцов в Шервудском лесу.
– Я так понимаю, вы не из здешних мест, – сказал Мустейн, когда она присела рядом.
– Я родом с Род-Айленда. Ньюпорт. – Недра протянула ему мешочек. – Но уже много лет живу здесь.
– Наверное, после Ньюпорта Грааль произвел тягостное впечатление.
– Вы давно в городе? – спросила она.
– Со вчерашнего дня.
– Что ж… – Она погасила сигарету в пепельнице, стоявшей на ручке дивана. – Если вы тут задержитесь, возможно, вы поймете, какая здесь фантастическая энергетика.