Перевалило за полночь, но зал только-только начал заполняться. Акустика ужасная, но это, похоже, никому не мешает. Вся атмосфера пробуждала у Джульетты странное чувство. При всей своей бедности и явной неприспособленности для подобных мероприятий заведение обладало каким-то магическим очарованием. Она рассматривала людей за соседним столиком. Старики, на первый взгляд совершенно обыкновенные. По тому, как они приветствовали друг друга - поцелуями и объятиями, - становилось ясно, что их связывает глубокая взаимная привязанность. Проследив за ее взглядом, Линдсей спросила:
- Как в доме престарелых, верно?
- Не думаю, что решилась бы прийти сюда одна, - сказала Джульетта.
- Вот они - тридцать потерянных лет. В истории танго пропущено целое поколение. Танцорам либо меньше тридцати, либо больше шестидесяти.
Снова подошел официант. Он довольно ловко управлялся с круглым металлическим подносом, на котором стояли три банки пива, три пластиковых бутылки с водой, ведерко со льдом и бутылка шампанского - для гостей за соседним столиком. Пока он расставлял напитки, Линдсей обменялась с ним несколькими фразами, но Джульетте удалось разобрать лишь неоднократно слышанное прежде словосочетание mira vos.
- Что значит mira vos? Часто слышишь здесь.
- Да ничего. Что-то вроде "вот-вот, смотри-ка".
- А почему vos? Это же то же самое, что французское vous? Они что, все тут друг с другом на вы?
- Здесь не говорят tu, только vos. Такова данность. Вместо tu eres они здесь говорят vos sos. Испанский в буэнос-айресской версии. Как, например, это их Che.
- И что же значит "че"?
- Все на свете и ничего одновременно. "Он", "мужчина", что-то вроде того. Слово исключительно здешнее. Все, что имеет здешние корни, может называться "че".
- Че Гевара.
- Да. Он тоже. У меня даже есть теория по этому поводу. Попробуй представить, что происходило давным-давно в квартале Ла-Бока, внизу, у порта, когда прибыли переселенцы. Довольно быстро сформировался новый язык. Представь, по улочкам бродит поляк и ищет девушку, которую, скажем, приметил еще на корабле. Она, разумеется, итальянка. У большинства местных жителей есть итальянские корни. Назовем ее Мария. Поляк пытается расспрашивать о ней, хотя знает лишь несколько слов на ломаном испанском. "Donde Maria?" - спрашивает он. То есть где Мария. Все пожимают плечами. "Non c'и" , - скаля зубы, отвечают ему. Поляк запоминает ответ. Мария и звук "че" в его восприятии сливаются. На следующем перекрестке он пытается использовать новые знания. "Мария че? Че Мария?" Итальянцы потешаются над ним. "Привет, че, как дела, че". Частица начинает собственную жизнь и вскоре уже обозначает что угодно и кого угодно. "Как дела, че?" Типичное аргентинское выражение. В память о далеких временах, когда все еще кого-то искали.
- Это и вправду так было?
- Понятия не имею. Что значит "вправду"? Такая страна, как Аргентина, сама по себе просто затянувшийся вымысел. Будто кто-то раскрыл несколько тысяч чемоданов, вывалил их содержимое, перемешал, а потом снова разложил по чемоданам. И невозможно определить, кому что когда-то принадлежало. Как в танго. Стоит попытаться выявить подоплеку чего бы то ни было, и ты сходишь с ума. Есть лишь следы. Или следы следов.
Джульетта нервно впивалась глазами в каждого нового посетителя, появлявшегося из-за занавески у входа, маленькими глотками пила воду и завидовала Линдсей, которая может коротать время за сигаретой. Она вдруг поняла, что Дамиан не придет. Вчерашнее неприятное чувство вернулось. Встреча с госпожой Альсина только усилила его. С ней, похоже, тоже что-то не так. Для чего, скажите на милость, этой даме разыскивать Джульетту? Дамиан живет в Буэнос-Айресе. Он известный танцор. Его мать, как она говорит, хочет наладить с ним контакт. Почему таким странным образом? И почему именно сейчас? Пока Линдсей собиралась, Джульетта ждала ее, сидя на балконе, и разглядывала записку с номером телефона. Случайно посмотрела на свет и обнаружила водяные знаки. МДА. И еще тот странный телефонный разговор:
"Si. No. No. Si".
Ни приветствия, ни имени. Неожиданный звонок знакомого? А ведь после звонка что-то в ней изменилось. Джульетта только что поняла это. Тон голоса. Краткость.
"Si. No. No. Si".
Похоже, госпожа Альсина чего-то боится.
21
Голос ведущего вывел ее из задумчивости. Линдсей с удовольствием слушала, что он говорит, время от времени что-то переводя Джульетте: что здесь сегодня празднуют, кто пришел, кто не пришел, какой главный приз будет разыгран в лотерею (серебряный поднос). Линдсей, похоже, чувствовала себя в своей стихии.
- Вчера было по-другому. Улавливаешь разницу?
- Конечно. Гости старше, свет ярче.
- Нет, посмотри, как одеты мужчины. Вчера даже пожилые танцоры были в спортивной одежде. А сегодня нет.
- Ну и что?
- А вот и то. Всему есть причины. Другое мероприятие, другие правила. Мужчины пришли сюда с женами и стараются вовсю. В "Альмагро" они бегут тайком и потому не могут появиться там при полном параде. Или взять, к примеру, клуб "Италия унита". Там даже есть специальная комната для переодевания. Женщины приходят в спортивных костюмах или леггинсах, а бальные платья и туфли приносят с собой.
- И к чему эти хлопоты?
- Из-за мужей.
- Похоже, аргентинцы любят из всего делать тайну, верно?
- Ну, я бы так не сказала. Это не тайна. Скорее скромность. Стараются защитить себя и других от позора, от глупых и смешных положений. Послушай, что было несколько недель назад!
Она придвинулась к Джульетте поближе, чтобы не приходилось орать, перекрикивая музыку.
- Среда, половина пятого вечера. Танцзал "Италия унита" просто трещит по швам - так много народу. Наверное, около двух сотен человек: старые, молодые, публика самая пестрая. Вдруг являются телевизионщики из передачи "Соло танго".
- "Соло танго"?
- Телепередача такая. День и ночь вещают обо всем, что касается танго: праздники, концерты, шоу, музыка и так далее - все, что связано с танго. Стоило телевизионщикам приблизиться, и танцплощадка мигом опустела. Я была с подругой, но в одиночку нам тоже, ясное дело, танцевать не хотелось. То есть подавляющее большинство посетителей клуба ни при каких обстоятельствах не желают попасть на экран. Телевизионщики были вне себя. И обещали снимать только переднюю часть зала, чтобы те, у кого есть проблемы, могли танцевать позади. Как думаешь, сколько пар осталось в первых рядах?
Джульетта покачала головой.
- Три!
Вдруг Линдсей понизила голос:
- Смотри, это Нестор.
Джульетта взглянула на танцплощадку. Сперва ей показалось, что пожилой мужчина танцует не с живой женщиной, а несет по паркету фарфоровую вазу - настолько осторожны его движения. Джульетта посмотрела на его лицо. Взгляд, направленный в никуда, глубокие морщины на лбу - все говорит о крайней сосредоточенности. Ни с того ни с сего на нее вдруг нахлынуло необъяснимое раздражение на эту атмосферу, этих людей, на их меланхолический ритуал. Линдсей хотела рассказать что-то еще о скрытых пластах культуры танго, но Джульетте стало противно. Она задыхалась. Словно перед этим долго находилась в безвоздушном пространстве. Музыка, полная вечных обещаний, которые никогда не исполняются. Объятия, на самом деле не являющиеся таковыми, прикосновения, проникнутые неизбывной тоской, но и только. Тела, висящие друг на друге, как обломки корабля на прочной балке, несущейся по морю в неизвестном направлении. Ее охватила вдруг неприязнь к безутешным звукам бандониона, плаксивым голосам скрипок, жалобе приглушенного финального аккорда, звучавшего словно последний всхлип, как вынужденное "да", произнесенное на вдохе.
Линдсей говорила без умолку, рассказывая обо всем, чего сама бы она в жизни не заметила. Но чем активнее та пыталась раскрыть ей глаза на культуру танго, тем труднее Джульетте было воспринимать происходящее как реальность. Что-то в ней надорвалось. И исчезло. Ей казалось, она спит, видит сон, зная при этом, что спит и видит сон: болтовня Линдсей, музыка, люди, словно из фильмов Феллини, на сером каменном полу, над ними гирлянды из лампочек, реклама пиццерии "Новый феникс" на противоположной стене зала; поднятые под потолок баскетбольные корзины, а под ними - одинокие женщины за столиками, бабушки по возрасту, которых приводит сюда надежда, что их, может быть, пригласят сегодня хоть на один танец, и они на мгновение вернутся в воспоминания. Мужчины, разгуливающие по краю площадки, стреляя глазами во все стороны в поисках ищущего взгляда, чтобы, найдя, тут же от этого взгляда уклониться.
Вдруг Линдсей в явном смущении уставилась на Джульетту. Та не сразу это заметила. Она все еще пребывала во власти своего странного настроения. Была где-то далеко, не здесь. Все это не имело отношения к ее настоящей жизни. Но как раз потому, что мыслями она находилась далеко, удивление, потом ужас и, наконец, шок, последовательно отразившиеся на лице Линдсей, она заметила слишком поздно, чтобы увидеть своими глазами то, о чем могла теперь только догадываться по выражению лица приятельницы. Куда она смотрит? На вход. Там, у входа, что-то на мгновение приковало к себе ее взгляд, который она тут же перевела на Джульетту, заметившую в конце концов ее смущение. Правда, она была все еще чересчур поглощена собственными мыслями, чтобы сделать единственно правильный вывод. А когда ей это наконец удалось и она все же повернула голову в сторону входа, то увидела уже только силуэт, как раз исчезающий за занавеской. Только спина, но этого оказалось достаточно. Даже если бы Линдсей не смотрела на нее так странно, она все равно узнала бы его - по движениям. Никаких сомнений. Она знает, кто только что вошел в танцзал и тут же его покинул. Его движение: решительное и резкое.
- Джульетта… там был… но почему-то… - пробормотала Линдсей, нервно смеясь и явно пребывая в полной растерянности.
Джульетта вскочила. У входа только что был Дамиан. Наверное, внутренне она это предчувствовала, иначе бы не смогла даже сдвинуться с места. Она побежала к выходу прямо через танцплощадку, пробираясь между танцующими парами и игнорируя неодобрительные взгляды. Вскоре она уже вообще не слышала музыки. На нее нахлынула странная смесь тошноты и ненависти. Он был там, у входа. Он видел ее. Он развернулся и ушел.
Когда она добралась до первого ряда столиков напротив, размышления ее как раз достигли этой фазы. Проталкиваясь к выходу, она несколько раз вытерла глаза, в которых стояли слезы. Наконец, добравшись до грязной занавески, она сдвинула ее в сторону и выбежала в холл. Налетела на входящую пару и, задыхаясь, пробормотала "perdцn" , торопясь подхватить закрывающуюся дверь. А как же иначе она сможет его догнать? Распахнула дверь, побежала по коридору и прямо перед собой увидела вдруг мужчину в белом фартуке, вынимавшего поднос со сладкими пирожками из холодильника. Он посмотрел на нее, улыбнулся, собрался что-то сказать. Джульетта резко развернулась, бросилась обратно в холл, а оттуда на улицу. Она вглядывалась в темноту, не в силах отделаться от ощущения, что слышит шаги. Рядом остановилось такси, из которого вышли двое мужчин и женщина. Улица была пуста. Ни звука. Только приглушенная музыка из глубины зала, покрытого рифленым железом. Потом шум стартера. Как будто бы рядом, но все-таки слишком далеко, чтобы точно определить направление. Справа? Слева? Она сделала несколько шагов по тротуару. Но ошиблась. Услышав позади гул мотора, удивленно обернулась, но увидела только пару быстро удаляющихся красных огней.
Линдсей нашла ее на тротуаре. Джульетта не двигалась, словно окаменела. Категорически отказалась возвращаться в зал, даже за вещами, ждала, пока Линдсей принесет ее пиджак с сумочкой и вызовет такси, которое увезет ее прочь. Она чувствовала себя грязной. Будто вывалялась в дерьме. И хотела лишь одного: как можно скорее покинуть эту страну. Вернуться в настоящую жизнь.
Линдсей села в такси рядом с ней, на заднем сиденье. Джульетта смотрела в окно, не произнося ни слова. Линдсей взяла ее за руку. Она не протестовала. И ничего не чувствовала. Ее ничто не раздражало. Линдсей что-то говорила. Такова уж она, эта канадка. Все время говорит. Платье прилипло к телу. Машина умудрилась поймать на дороге все ямы, и один раз они даже ударились головами о крышу, по счастью, обтянутую мягкой обшивкой. Это был старый "рено". "Наверное, мне мозги отшибло таким же вот грузовиком, - в ярости думала Джульетта. - Как последняя идиотка гоняюсь за этим психом". Она чувствовала, как ее мысли разъедают сердце, прогрызая в нем дыры. Но ничего не предпринимала: только через такие вот дырки и можно выбраться из этой ямы. Пусть все теперь будет иначе. Но когда-то она сумеет посмеяться над этим. Над своей наивностью. Упрямством. Правда, еще не скоро. Пока там открытая рана, разрыв, к которому надо привыкнуть. И все из-за какого-то гадкого трусливого борова.
- …Там были двое мужчин, - произнесла рядом Линдсей. Джульетта замахала руками.
- Прекрати! Не хочу ничего слышать! Понимаешь? Ничего.
Линдсей тем не менее продолжила:
- Когда ты вскочила и бросилась вон из зала, за тобой пошли двое мужчин. Они сидели за столиком позади нас. Понятия не имею, кто такие, но могу поклясться: они следили за тобой.
- Мне все равно, понимаешь? Все равно. Нет и не может быть ни одного объяснения, которое могло бы исправить ситуацию. После всего, что он сделал. А ведь Ортман предупреждал меня. И Нифес. И ты. Все. Дамиан сумасшедший. Кончим на этом. Больше ни слова. Иначе я выхожу.
Линдсей замолчала, выпустила ее руку, отодвинулась как можно дальше, глядя с осуждением. Джульетта выдержала ее взгляд: канадка первой опустила глаза. Таксист что-то спросил, Линдсей тихо сказала несколько фраз по-испански. Джульетта расслышала название своей гостиницы и еще какое-то "Бартоломе Митре" . Следующие десять минут они в ледяном молчании ехали по ночным улицам. Джульетта больше ни разу не взглянула на Линдсей. Только когда такси остановилось перед отелем, снова повернулась к ней. Но увидела только затылок. Джульетта вылезла из машины и захлопнула за собой дверцу. Машина тронулась. Она пошла к двери и остановилась, роясь в сумочке в поисках ключа. Такси затормозило. Линдсей вышла из него и пошла к ней. Она не подняла головы, пока не оказалась прямо перед Джульеттой. Потом посмотрела ей в глаза, высоко вскинув брови, и протянула руку.
- Прости, - сказала она. - Раз уж ты завтра улетаешь, я решила хотя бы пожать тебе на прощание руку. Мне было интересно с тобой общаться. Желаю удачи. О'кей?
Джульетта вдруг с удивлением осознала, что познакомилась с Линдсей только вчера. Вчера? Чувство времени отказывалось это признать. Ей казалось, что разговор с Ортманом состоялся несколько месяцев назад. А Берлин? А Государственный оперный театр? Когда это было?
- Я не права, прости, - проговорила она. - Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся снова, когда я уже стану нормальной… то есть, ну, когда вся эта история закончится.
Линдсей хотела что-то добавить, даже открыла рот. Но вместо этого достала из сумочки листок бумаги и ручку и попросила Джульетту написать свой берлинский адрес. Пока та писала, Линдсей подбежала к ожидавшему ее такси и что-то сказала водителю. Тот завел мотор и включил фары. Линдсей вернулась, протянула Джульетте визитку и взяла листок с адресом.
- Ты правда завтра улетаешь? - спросила она.
- Да. По крайней мере постараюсь… Нифес права. Танго - не для меня. А тангеро тем более.
Она попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось.
- Но я все равно с удовольствием прочитаю твою книгу, когда она выйдет.
- Договорились. Обязательно пришлю тебе экземпляр. Линдсей снова пожала Джульетте руку, потом крепко обняла ее за плечи.
- Ты сказала, там были двое мужчин? Каких?
Линдсей покачала головой.
- Наверное, я все выдумала.
- Выдумала?
- Да… Может, когда-нибудь я увижу тебя на сцене? В балете?
- Может быть.
- Счастливого пути.
- Спасибо. За мате и за все…
Линдсей сделала несколько шагов спиной вперед, спрятав руки в карманы, потом, склонив голову набок, послала ей воздушный поцелуй, развернулась и исчезла внутри машины, больше не оглядываясь. Джульетта смотрела ей вслед, пока такси не скрылось за поворотом. Потом открыла ключом подъезд, вошла внутрь и тут же, совершенно обессилев, прислонилась к железной двери. Она закрыла глаза и вновь увидела силуэт Дамиана, исчезающий за темно-коричневым занавесом. И двоих мужчин, которые поднялись, чтобы последовать за ним.
Выдумала?
Она вошла в холл, и ее остановил портье, протянув плотный конверт. Видеокассета, о которой она уже и думать забыла. Вскрыв пакет, она поискала записку от Лутца, но ее не было. Потом сунула кассету в сумку и вернула портье пустой конверт.
- Basura? - спросил он, красноречиво изображая, что выбрасывает что-то ненужное.
- Basura, - устало подтвердила она и почувствовала, что новое слово прекрасно подходит к ее нынешнему состоянию.
Мусор.
22
Той ночью поднялся ветер.
Но не такой, какой она знала. Это был говорящий ветер. Только о чем он говорит, оставалось тайной. Он кружил над колодцами дворов, как лапа хищного зверя. Правда, сам зверь при этом оставался невидим. Ощущалось лишь его присутствие - где-то южнее, далеко внизу, в лабиринте бесконечных пустых улиц. Ветер был не тот, что в сказках, - никакого веселого лица из облаков, с надутыми щеками, гнавшего перед собой бабочек или осенние листья. Этот ветер был злым и бездушным. Он кашлял, рвал и дергал, шипел и гремел, не смиряясь ни с одной преградой, встречавшейся у него на пути. Под его яростными ударами всю ночь стучало окно. Один раз сверкнула молния, и тотчас раздался удар грома, столь сильный, что Джульетта укрылась с головой одеялом, опасаясь услышать звон разбитого стекла. Несколько часов она лежала без сна, не в силах сомкнуть глаза, ожидая каждого нового порыва как удара плетью.