3
Шла навстречу плуту на рысях конница, трепыхались значки на пиках и скакали впереди бравые есаулы.
Задирали плута и конные:
– Не взять ли тебе, детина, в руки шашку? Не надеть ли наши шаровары? Найдется для тебя пика! Много вскоре будет свободных коней для всадничка.
Он отвечал, кланялся:
– Ах, господа казаки, не любитель я конины. Управляться мне впору ложкой, а не казацкой пикой. Ожидает меня с окороком сражение. Грядет бой с домашними колбасами. Атакую я студень с блинами – им покажу свою беспощадность! Прощайте, господа казаки, – отправляюсь на битву с баранами да овцами – вдосталь их у моего отца.
И приплясывал, когда показалось родное село.
4
Решил и молодой монах:
– Не отыскал я Святой Руси! Вернусь к наставнику – старцу.
Поспешил он к монастырю. Шли мимо него полки на войну. Кричали монаху солдаты:
– Отправляйся с нами! Не останешься ты без дела! Устанет рука твоя махать кадилом.
Он крестил солдат:
– Буду заступником вашим в келье. Солдаты зазывали:
– Никак не справиться нам с отходной молитвой! Недосуг будет самих себя отпевать.
Монах обещал:
– Помолюсь за вас в затворе. Его спросили:
– А как же Отечество? И ответил он:
– Отечество наше – Град небесный! Здесь мы твари пред Ним дрожащие, путники временные.
Смеялись тогда бравые солдатики:
– Завидуй нам, гривастый! Будем вперед тебя на небесах!
5
Царский сын смотрел из дворцовых окон на то, как маршируют полки. Сам государь готовился уйти на войну. Царевич же воскликнул:
– Ничего более не надо мне, кроме того, чтобы быть сейчас в солдатских рядах! Ради Отечества желал бы я уйти вместе с солдатами навстречу самой смерти. О, все отдал бы за это!..
Слезы показались на его лице, и обратился он к отцу с горячей мольбой:
– Лишь слово молви – и отправлюсь за тобою. Обливается кровью мое сердце, невыносимо мне быть здесь, когда сам ты устремишься на врагов! Радостно мне будет покинуть дворец. Нет сил моих метаться в клетке – ненавистны залы, кушанья и зимние сады…
Отказал ему государь, а слугам наказывал:
– Не спускайте глаз с наследника! Кричал несчастный вслед государю:
– Лучше смерть на поле боя от германской шрапнели. Лучше мучения в лазаретах и холод, и голод, лучше сапоги и шинель. Горе мне, горе!
Так он восклицал и бился, и рыдал, как безумный, слыша полковые оркестры.
6
Вернулся плут в свое село, но встречали его тишина в родном дворе да закрытые ставни, заколоченная дверь.
Селяне Алешку приветствовали:
– Эка, вспомнил о родителях! На войну забрали твоего батюшку, а мать твоя умерла от горя и печали по пропавшему сыну.
Остался в пустой избе пройдоха – некому было его теперь накормить, напоить, к себе прижать, приголубить. Единственный, кто обнимал, целовал вернувшегося, был дурачок. Скакал Теля от счастья, что вновь встретил друга.
Плут, погоревав, рассудил:
– Много теперь по селу нецелованных девок. Много будет и вдовиц, истосковавшихся по ласке. Есть кому кормить, поить меня.
И завалился на печь. Взялись к нему бегать девки, все прибавлялось по селу вдовиц. Всякий раз, заслышав бабский вой, со своей лежанки говаривал он Теле:
– Видно, прибавится у меня работы! Ну, да ладно. Я до такой страды охочий. Отчего же не быть утешителем? Почище любого попа утешитель я для вдов!
7
Слух прошел – забирают и его на войну. В селе тому старухи со стариками обрадовались:
– Не век коту масленица. Не все Алешке-вору расхаживать гоголем. Хватит жеребцу покрывать кобылиц! Как сыны да внуки наши, пусть потянет солдатчину.
А вдовы и девки, в один голос завыв, решили меж собой:
– Не можем и допустить такого, чтоб отняли от нас дролю! Соберем все, что за иконами припрятано, откупимся. Когда еще возвратятся с войны мужики, да и вернутся ли? Проживем мы без многого, без одного лишь нам не прожить.
Явился к плуту урядник, топал, показывал плетку:
– Как, такой-сякой, сукин сын, еще остался ты не забранным? Собирайся – построчена уже на тебя солдатская шинель.
Алешка урядника попотчевал водкой, поставил ему закусочки:
– Не ругайтесь, господин урядник. Запретил мне на войну ходить старый наш знакомый, Засуй Засуевич!
– Кто такой? Почему не знаю?
– Я напомню с радостью. Частенько остаются пусты мои карманы – отправляюсь я тогда совсем недалече отсюда, в село Богатово, что по сотенной дороженьке. Есть там наш общий родственничек, Засуй Засуевич. Не поверите – стоит к нему в избу заглянуть, тотчас к столу меня усаживает, вот как я вас, господин урядник. И пока сижу, попиваю бутылочку, наполняются мои карманы золотыми рубликами. И то – чистая правда! А ежели сомневаетесь, что угождают мне подобным образом, потрудитесь заглянуть в карманы свои, в свою фуражечку. Он и вам кланялся!
Проводил плут урядника и гулял с молодками пуще прежнего.
Урядник же, явившись к начальнику, начал дело:
– Был я у того парня оставшегося и вот что узнал – от службы отставлен он самим Засуем Засуевичем!
– Как?
– А вот так! Захаживает он по рублевому шляху в село Середнево, к тамошнему мужику, и как только к столу присядет, тотчас появляются пятаки да ассигнации – их забирает, домой отбывает. Тот Засуй Засуевич и вам ведь родней приходится.
– Что ты, подлец, такое городишь?
– Ан нет, ваше благородие, чистая правда. Привет вам от родственничка. Кланяется, спрашивает – не забыли ли его? На него не обиделись? Вот вам и от него подарочек! Начальник тотчас вспомнил:
– Ай да Засуй Засуевич! Неужто жив еще?
На что урядник подхватил:
– Вечно будет жить Засуй Засуевич!
– Многие ему лета! Почаще бы парень тот к родне моей захаживал!
Урядник ответил:
– Не чаще, чем раз в полгода – уж больно далека сторонка! Обещался, однако, исправно передавать от него привет-подарочек!
Плут похвастался неразумному Теле:
– Никому меня из-за печи не вытянуть.
8
Явился и монах в свой монастырь. Твердил сам себе, когда показались монастырские стены:
– Не старец ли выйдет встречать меня, блудного сына?
Но никто не вышел встречать его к воротам. И узнал вернувшийся – скончался наставник.
Монахи, по приходе его, взялись шептаться:
– Никого так не привечал старец, ни о ком так не отзывался, как о молодом монахе! Твердил всем – будто бы только он праведный! О нем лишь вспоминал до самой своей кончины. За какие такие заслуги?
Копили они на пришедшего злобу и пришли к отцу-настоятелю:
– Кто такой бывший послушник, чтобы к нему была Благодать? Не посланник самого Рогатого? Как появился он – исчезла прежняя мирная наша жизнь!
Настоятель воскликнул:
– Опомнитесь! Разве сказал вам брат ваш хоть одно худое слово? Разве сделал вам что-либо? Отчего на него говорите со злобой? Велик был старец и знал, кого себе оставить преемником! То бродит ваша зависть. То гордыня ваша не находит себе успокоения!
Возроптали монахи:
– Разве может юнец неоперившийся, без году неделя, быть уже праведным? Кто он такой, не хлебнувший еще лиха, не совершивший монашьего подвига?
Сказал игумен, с печалью поглядев на братию:
– Знаю, отчего ваша тревога! Тягостно жить рядом с истинной кротостью. Невыносимо пребывать рядом со светом – горячо, вот и обожглись вы. Старцев избранник – истинный агнец Божий. Не согрешил ничем в жизни своей и ничем не ответил на вашу хулу.
В ответ возопили:
– Вот как раз оттого, что всегда он безропотен, ничем не выдал себя и ничем не согрешил, утверждаем – не человек он, а посланник самого Рогатого, ибо не может человек не грешить. Смутил старца и явился смущать нас!
Возгорелся настоятель гневом:
– Закройте уста! Разойдитесь! Не там, где ищете, вам дьявола искать надобно. Загляните в сердца свои. Черным-черно сделалось от вашей злобы. Молитесь, согрешившие, кайтесь, пока не проявилась между вами во всей полноте мерзкая рожа нечистого! А посему, уйдите с глаз моих – невыносимо мне видеть торжество Сатаны!
И прогнал жалобщиков. А молодой монах в келье готовился стать затворником.
Здесь и грянула Революция.
Глава VII
1
Явились комиссары в село, один из них заглянул в избу, где плут полеживал на печи, и удивился:
– Ты, паря, не вошь буржуйская, не холуй кулацкий, не мироед? Отчего дома сидишь, с бабой милуешься, когда разгорелся пожар по всей Руси?
Алешка отвечал, как, бывало, уряднику:
– Не вошь, не холуй, а родственник самого Засуя Засуевича – он и тебе привет шлет, вот там, в том тулупчике!
Но непреклонен был комиссар, похаживал по половицам, подкручивал усы:
– Как ты мог подумать, что поддамся я на деньги, на золото? Грядет новое царство, не будет там ни денег, ни золота. Собирайся-ка, пока не поцеловался с моей пулей, да вставай под наши знамена!
Плут оторвался от вдовицы и спрашивал, почесываясь:
– Что же это за царство новое, от которого не спасет и Засуй Засуевич?
Засмеялся суровый комиссар:
– Экий ты лапоть, разиня, недоросль! Спрятался от пожара за печкой. Не знаешь, какие великие ветра задули над Русью-матушкой? Слушай же – раздавим царя да его генералов – потекут тогда молочные реки, настанут кисельные берега. Смерть саму прогоним, никаких небес нам не будет нужно! Все неправедное богатство разделим между нищими.
Спрашивал плут, косясь на комиссаров наган:
– А коли не пойду с тобой, останусь миловаться с бабой?
Рассвирепел комиссар, затопал, закричал:
– Прихлопнем тебя, таракана запечного, на твою избу пустим красного петуха.
И поднимал уже наган – резво вскочил Алешка и запел, поторапливаясь:
– Любо, любо мне новое царство! Любо хлебать кисель с тех берегов, купаться в тех реках. Не грядет ли она, Веселия?
С этими словами живо оделся.
2
Явились и в монастырь комиссары – злы были солдаты, беспощаден их предводитель. Приказал он согнать монахов. Вломились в келью и погнали во двор вместе с братией и затворника, помышлявшего о Горнем мире. Комиссар, когда привели игумена, начал разговор:
– Отчего Богом так было устроено, что богатый до сего дня пировал в своих домах, а бедняк не мог подняться с колен? Отчего допустил ваш Господь сиротские слезы – вот и дети наши помирали от голода, а богатеи испускали дух, объедаясь? И почему погнал на войну народы? Нужен ли Он, все допускающий?
Стоящие рядом с комиссаром солдаты сжимали ружья. Смиренно ответил игумен:
– Ждет Господь ответной любви нашей. Разве Он, всесильный и всемогущий, не мог бы приказать дрожащей твари Своей не алкать, не жаждать крови, подобно волку? Но то будет приказ господина рабу своему! То будет занесенная плетка! Не таков Отец, чтоб быть плеткой над Своим же творением. Любит он творение Свое, потому-то и дал выбирать ему между добром и злом. Жаждет ответной любви Всевышний. Но не желает прийти к Отцу человече! Больно гордыней неразумное чадо.
Твердил комиссар, не слушая:
– Где была Его любовь к нам, в рубище валяющимся, подыхающим от нищеты? О, сколько времени мы терпели, слушая вас! Хватит терпеть…
Сжимали ружья солдаты. Сказал настоятель:
– Вам, на Него возроптавшим, разве неизвестно, что душа бессмертна? Оттого-то так терпелив Отец. Безмерна Его мудрость – ибо не здесь, но там воздастся!
Вскричали солдаты:
– Ах, так! Ну, и поспешите тогда туда, где вам воздастся, а нам и здесь будет хорошо, без вас!
И наводили свои ружья. Многие монахи попадали на колени и молились, призывая Господа их спасти. Настоятель же стоял спокойно. Не дрогнул и молодой отшельник.
Комиссар остановил солдат:
– Хватит слушать поповские бредни. Что нам до сказок о небесах, никто еще не вернулся оттуда!
Сказал он, показывая на монастырь:
– Поселим здесь убогих да нищих, раздадим им монастырский хлеб. А этим хватит отъедать загривки!
И приказал гнать со двора монахов.
3
Окружили восставшие и царский дворец – сжимали ружья и сабли. Зарыдала царица в объятиях государя, ибо повсюду за дворцовой оградой жгли костры взбунтовавшиеся полки, сквозь прутья ограды солдаты грозились на дворцовую роскошь:
– От царей-кровопийц отнимем то, что нажито нашими слезами!
Был одинок государь: разбежались верные офицеры, исчезли плечистые гвардейцы, не осталось славных лейб-казаков. Дворцовые залы пришли в запустение, и вьюга врывалась в разбитые окна. Бесились бунтовщики, желая отнять царские драгоценности, разломать и расплавить серебряные стены, золотые потолки.
Возрадовался царевич:
– Неужели отпустят нас? Неужели из дворца выгонят? Пусть возьмут себе его стены, пусть разрушат дворцовые залы! Ах, отец, оставим все с радостью! Проси же скорее, чтоб нас выгнали!
Был счастлив больной царевич и, приподнимаясь в кровати, ждал в нетерпении, когда придут и погонят его.
Но восставшие решили: "Никуда душителей не отпустим. Пал трон тирана, но пусть он сам с семьею там останется, где прежде не знал ни горестей, ни печалей, пируя в роскоши! Пусть пуще прежнего охраняет его суровая стража!"
4
Плуту комиссары выдали винтовку. Дурачок Теля бежал следом – взяли с собой дурачка: "Нам для нового царства всякие надобны".
И развели костры, повар сварил солдатский кулеш. Как пахнуло горячей кашей с мясной подливкой, то, порядком проголодавшийся, плут кинулся рассуждать, наворачивая котелок:
– А не правду ли комиссары молвили, не грядет ли она, страна Веселия? Вот хорошо тогда с комиссарами! Угощают вкусной кашей, не жадничают подливки. Если придет то царство, где кулеш подадут, стоит лишь протянуть котелок – любо мне будет такое царство!
Повар же ворчал:
– Экого обжору мы взяли с собой защищать революцию.
И налил еще ему в дочиста вылизанный котелок водки, как всем наливал – согреться на великом ветру.
Выпив водки, совсем повеселел плут и приговаривал:
– Любо мне с комиссарами! Коли грядет царство такое, где лишь подставь кружку, тотчас наполнится она крепкой водкой, – горой стоять буду за такое царство.
Отойдя от походной кухни, по животу себя похлопывая, так размышлял:
– Ну, дождаться бы мне теперь того дня, когда начнут делить господское добро. Уж больно богаты были наши господа, неужто мне кусочка богатства того не достанется? Неужто не хватит сукна на господское пальто и кожи на сапоги, неужто не хватит денег для широких моих карманов? Неужто не попадутся мне перстеньки да колечки на подарки бабонькам-цыпонькам? Славно я поел, попил, буду ждать теперь выдачи-дележа.
5
Взялся красный отряд похаживать по городам. Не щадили богачей комиссары и так говаривали:
– Дочиста освободим землю от скверны.
Золотые цепи, перстни, диадемы бриллиантовые попирались солдатскими сапогами. И еще комиссары собирали господские наряды – даже жен господских раздели. Были платья господские попорчены кровью, но сказали новые хозяева:
– Отмоется! То-то пойдут нашим сестрам и женам.
И тащили господскую мебель, сукно, канделябры, хрусталь и фарфор. Плут увивался вокруг да около. И размечтался не на шутку:
– Взять бы мне того сукнеца. К нему бы в придачу те зашнурованные ботиночки. И захватить бы с собою горсть тех камушков – сияют, сверкают, слепят они мои глаза. Раздарю по камушку сладким бабенкам, суну по перстеньку пригожим девкам.
Пристал он к большевикам:
– Когда добычу поделим, как уговорено? Комиссары отогнали его:
– Не пора еще делить между всеми господское добро. Не настало еще время дарить бабам своим драгоценности. Лишь когда изгоним всю нечисть с Руси, тогда-то, товарищ, настанет райская жизнь.
Встревожился плут:
– А что, много еще нечисти? Отвечали ему:
– Ой, много! Хватит еще работы нашим шашкам и винтовкам! Зато тому, кто в живых останется после великого боя, будет поистине жить весело.
И приставили к добру часовых.
6
Принялся тогда плут сам пошаливать – и, высматривая поживу, успокаивал напуганных жителей:
– Разве вы не одарите того, кто положит живот свой за будущее счастье? Не обрадуете красного солдатика? Вам же, мякинам бородатым, тараканам запечным, жить в самой Веселии!
Поигрывал винтовочкой да шарил по закуткам и полкам у обывателей – и набрал уже порядочный куль.
Ободрял он лишившихся последнего:
– Что скулите, глупые? Зачем вам богатство в царстве новом? Там захотите поесть – лишь протянете котелок свой. Пить пожелаете – прольется вам вдоволь водки. А не верите – пойдите, комиссаров послушайте, они вам все поведают о новой жизни.
Побежали обобранные жители, напуганные старики к самим комиссарам:
– Ходит по нашим домам большевик-солдатик и заливается о новой жизни, отбирая последнее барахлишко, – дескать, нечего вам печалиться, ибо жить счастливо в новом царстве, сиживать на молочных речках. Но вот в чем беда – мы-то, старые, не дотянем, видно, до того времени. Уж под девяносто нам стукнуло – куда там кисель хлебать, куда нам без нажитого!
Рассердились комиссары, велели сыскать того красноармейца.
Плута давно след простыл.
7
В чистом поле поймал его казачий разъезд. Сурово спрашивали Алешку:
– Кто такой и откуда? Отвечал он чистую правду:
– Бегу от большевиков-комиссаров. Спасаю от них добро.
Сказали казаки:
– Отчего тогда не в нашем строю? Вставай тотчас в строй, иначе ознакомим тебя с плеткой да петлей.
Дали ему шинель, нацепили погоны. Вновь нашла плута винтовка, вновь принялся он портянки наматывать. Унтер поднес кулак к самому его носу:
– На-ко, понюхай! Но принюхивался плут лишь к запахам походной кухни. И получил кашу – наваристой оказалась та каша, со свининой, с бараниной, и щедро была сдобрена маслом. Отойдя с полным котелком, доставая из-за голенища ложку, которой всегда готов был молиться, молвил с набитым ртом:
– Славный ужин у офицеров. Коль так кормят каждый день, отчего не послужить обозником, отчего повару не прислуживать?
Но взялся тут его поучать унтер, им командовать:
– Видно, ты, сукин сын, не нюхал еще солдатчины. Отчего кривишь свою рожу? Или цвет наш тебе не нравится?
Отвечал тот:
– Люб мне белый цвет. То цвет поварского колпака!
И еще про себя отметил:
– Видно, недолго погонам давить мои плечи!