В лечебницу Коля угодил в результате нервного срыва. Врожденное гипертрофированное чувство справедливости, свойственное его психопатологическому профилю, сыграло с Колей дурную шутку. Происшедшее никак не укладывалось в стройную, полную любви и справедливости картину мироздания, царившую в душе облицовщика. Всецело ломало фундаментальные представления о честности и порядочности со стороны людей и подрывало веру не только в них, но и в того, по чьему образу и подобию они созданы.
Самым ярким отличительным признаком Колиного мастерства была скорость, с которой он работал. За день он мог положить порядка тридцати квадратных метров плитки на любую поверхность, показав при этом отменное качество. В своей профессии он был бог. Недавно Коля подрядился на работу к одному торговцу реэкспортными "ладами", бизнесмену по имени Араик Абелович, облицевать плиткой все туалеты в новом офисе. Рассчитаться за труд Араик Абелович предложил новым автомобилем "Нива", на что Коля, быстро прикинув на калькуляторе объемы трудозатрат и учуяв выгоду, незамедлительно согласился. Около четырех месяцев он вкалывал не покладая рук и к концу декабря, прилепив последнюю плитку в туалете на третьем этаже офиса, отправился к Араику Абеловичу за расчетом. Мало того что заказчик выдал Коле уже переоформленный на него автомобиль, так еще и любезно пригласил в ресторан на организованное по случаю Нового года корпоративное торжество. Коля надел лучший костюм в полоску, повязал красивый фиолетовый галстук и приехал в ресторан на машине. По причине слабой к воздействию алкоголя головы он пил очень редко, да и не тот был повод, чтобы поднимать бокалы с незнакомыми людьми, которых он больше никогда в своей жизни не увидит. Пил Коля только на поминках и на День Победы, который считал воистину великим праздником, причисляя остальные к событиями никчемным и придуманным для того, чтобы отвлекать людей от важных жизненных проблем.
Когда торжество закончилось, Коля вышел на улицу и с удивлением обнаружил, что его новенькую машину угнали. Это было очень несправедливо. Милиция, приняв заявление, сказала, что будет искать, а Араик Абелович, которого Коля чуть позже стал подозревать в мошенничестве, хмурил брови и возмущался:
- Слушай, да. Как ты мог подумать, дарагой?
Вернувшись в свою маленькую комнату в полуподвальной коммуналке на Второй Брестской, Коля окончательно утратил веру в людей и в божественную справедливость. Для того чтобы ее восстановить, нужно было отомстить. А то, что мстить было некому, расстраивало Колю еще больше. Совместить воедино в своей голове две противоречащие друг другу картины не получалось, и это вызывало тревогу. Выход из критических ситуаций обычно находился всегда. А что делать сейчас, было неясно.
Поначалу он молча сидел на диване, тупо уставившись в маленькое окно, наполовину утопленное в бетонном приямке, в верхней части отсвечивавшее темным ночным небом. Поглаживая по спине своего любимого рыжего кота по имени Загрызу2, Коля размышлял о своем горе. "Вот так и я, как это окно, нахожусь сейчас между небом и землей. И почему все так несправедливо? Пойду напьюсь. Умные люди говорят, помогает", - рассудил он и пошел в магазин за водкой.
Что было потом, он помнил урывками. Кажется, он крушил в комнате мебель, ругался на кухне с соседями по коммуналке и пытался вскрыть себе вены тупым хозяйственным ножом. Потом картинка исчезла.
Как размышлял впоследствии Коля, на суицид он пойти не мог потому, что очень любил жизнь, да и сформированное за долгие годы индийское мировоззрение чуралось любого насилия над телом его носителя. Скорей всего, резаную травму на руке ему нанесли соседи и под шумок свалили все на Колю.
Очнулся он в лечебнице, с зашитым запястьем, мокрый снизу и сумерками в мозгах. Постепенно напичканный нейролептиками, пациент успокоился, хорошо себя зарекомендовал перед докторами и младшим медперсоналом. В беседах с лечащим врачом поведал о своей нахлынувшей мизантропии, о причинах, ее вызвавших, и поинтересовался, как он сам может себе помочь. Доктор посочувствовал Колиному горю, отметил позитивное стремление к самопомощи, подарил блокнот в мелкую клеточку и велел отображать в нем возникающие образы и записывать мысли, а если получится, даже стихи.
Его заветный блокнот, в который Коля записывал умные мысли на протяжении долгих лет, лежал дома. Но стихов в нем не было. Стихи Коля не писал никогда в жизни, поэтому он был несказанно удивлен, когда перед сном написал на новой странице следующие строчки и нарисовал к ним картинку, изображающую людей, спасающихся и гибнущих от тяжелой небесной кары.
Однажды
Однажды, когда здесь меня не будет,
Я вьюгой белою провою в ваши уши.
Просыплюсь чистым снегом, дорогие люди,
На ваши спины сколиозные и души.
Но знайте, было б лучше, буду гадом,
Пройтись по вам, чтоб не терять лицо,
Не снегом чистым, а хрустальным градом
Размером в страусиное яйцо.
Стихотворение Коле не понравилось, в нем пока присутствовала ненависть к людям, укравшим его машину, и, следовательно, сам он был не совсем здоров. "Надо написать еще одно", - решил он и пошел в туалет покурить и подумать над темой следующего вирша. Там он разорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз картинку, разумно рассудив не показывать ее врачу, и, вернувшись в палату, написал следующий опус.
Вопрос к людям
Хоть это вовсе меня и не красит,
Хочется людям вопрос мне задать:
Вы меня любите так же, как вас я,
Или поменьше, ити вашу мать?
"Вот это уже лучше, - решил Коля. - Присутствует некая философская, наводящая на размышления двусмысленность". Он принял на ночь положенную половинку таблетки азалептина и уснул, довольный собой. Лечащий врач, прочитав стихи, тоже остался доволен. Он высказал предположение, что из Коли может выйти неплохой поэт, пояснил, что люди порой не подозревают о заложенном в них потенциале. Упомянул он и о стрессовых факторах, влияющих на его раскрытие, как это и произошло в Колином случае. Потом попросил у автора разрешения показать стихи своей жене и, получив согласие, переписал их себе на рецептурный бланк.
Энгельс был вторым человеком, с кем сейчас в курилке Коля поделился сокровенным о своих первых литературных опытах. В стихах Энгельс ничего не соображал, но на всякий случай сказал, что ему очень понравилось.
Выписался Коля на неделю раньше Энгельса. Он вернулся домой, к своему рыжему коту Загрызу, к любимым индийским благовониям и статуэткам древних богов, к книжкам Карлоса Кастанеды и Ошо и коллекции музыкальных записей своего идола - певца Бона Джови, из-за которого они с Энгельсом, почитателем "Led Zeppelin", чуть не переругались. Извинился перед соседями за причиненные неприятности и позвонил Арсению по поводу работы.
Встретиться договорились сразу на новом объекте, где под присмотром Маркса и было решено Колю протестировать и присмотреться поближе.
С ранних лет Коля увлекался индийской философией и религией. Некоторое время он посещал семинары и занятия по хатха-йоге, встречался с доморощенными, сверкавшими сумасшедшими глазами гуру, читал умные индийские и американские книжки. Силился постичь истину и найти справедливость, но потом, разочаровавшись в учениях, стал заниматься в одиночку, осознав, что путь к истине у каждого свой.
Изо дня в день при помощи асан и дыхательной гимнастики, вегетарианской пищи и брахмачарьи Коля расширял свой диапазон восприятия реальности, изменял сознание, пытаясь достичь просветления, пока не нашел утешение в работе, которая несет радость людям и позволяет безбедно жить. Он с каждым днем совершенствовал свое мастерство и искусство любви ко всему живому.
На работе в ЖЭКе, где он шесть лет трудился сантехником, отрабатывая ведомственную комнату в доме тридцать шесть на Первой Брестской, его прозвали Колей Йогнутым. Сначала называли за глаза, а потом и открыто. Коля совсем не обижался на невежество коллег. Свое прозвище он считал новым духовным именем, посланным ему Богом за усердие. Когда истекли шесть лет квартирной кабалы в ЖЭКе и за Колей пожизненно на законном основании закреплена была жилплощадь, он ушел на вольные хлеба. Теперь при встречах с заказчиками и случайными работягами он нередко представлялся своим новым именем, ставшим через несколько лет брендом в узких кругах московской облицовочной индустрии.
"Скажите, а кто вам плитку будет класть? Ах, уже положили? Коля Йогнутый? Как же, наслышаны!" - часто можно было услышать в телефонных разговорах между мелкими квартирными прорабами и заказчиками.
Первый Колин объект в составе бригады был несложный. Ванная, туалет, полоска из плитки на стене и пол на кухне. Квартира была жилая, хозяева ушли на работу, оставив работникам кроме ключей от аппартаментов еще и черного терьера, запертого от греха подальше в комнате, предупредив облицовщиков, что пес очень свиреп. Четырехлапый узник громко скулил, гавкал, царапал когтями дверь, пытаясь вырваться и разузнать, что же такого интересного происходит на кухне. Наверно, очень волновался за свою миску с едой, которую впопыхах забыли поставить ему в комнату. Неизвестно, каким образом псу все-таки удалось вырваться. Услышав приближающуюся опасность, Маркс с Колей среагировали оперативно и заперлись каждый на своем рабочем месте: Маркс в туалете, а Коля на кухне, откуда через стекло в двери наблюдал за дебоширом и докладывал товарищу текущую обстановку. Рабочий день пропал. Злая псина разлила по полу и сожрала полбанки клея ПВА, разорвала в клочья и разметала по прихожей мешок с цементом, разнесла вдребезги несколько плиток и теперь с грозным лаем рвалась на кухню и в туалет, всем своим видом намекая, что незваных гостей ждет такая же участь. Еду, которую Коля в надежде на дружеские отношения успел выставить в прихожую, черный терьер проглотил в один миг и никаких признаков симпатии не выказал, продолжая буянить и еще громче гавкать. Мало того, он еще сожрал Колин ленч, предварительно превратив в клочья его любимый рюкзак, а это было крайне несправедливо. Нужно было что-то предпринимать, а идей никаких не было.
…Прошло уже три часа, как Маркс сидел в туалете, теша со скуки разум женским приунитазным чтивом из жизни японских гейш, а Коля, выработав весь раствор, сидел на полу в позе лотоса и медитировал под собачьи вопли. Вдруг на кухне зазвонил телефон, который до этого обнаружить не удалось из-за того, что тот был завален старыми газетами и мелкой кухонной утварью. Пока Коля его искал, на другом конце провода положили трубку, но радовало уже то, что связь с внешним мира была. Он набрал номер Арсения - аппарат абонента был выключен, или он находился вне зоны связи. Чуть позже удалось связаться с Конго, чей номер из туалета продиктовал ему по памяти Маркс. Память у Маркса была плохая, поэтому после длительного подбора слабо всплывающих из глубин подсознания числовых комбинаций до Конго все же дозвонились.
- Не дрейфь, пацаны, - ответил Онегин, - не таких китов гарпунил. Приеду - быстро узду на вашу шаву надену, вы мне только ключи в окно выкиньте. Да в тряпку их заверните какую-нибудь, а то в снегу не найду потом. Ждите. Вам из материалов ничего не надо?
- Мешок цемента, литр ПВА и пожрать что-нибудь, - ответил Коля и опять, заплетя ноги в узел, уселся на пол - думать, как отомстить черному терьеру и восстановить справедливость.
Вскоре подоспел Конго. Он открыл входную дверь и какими-то невидимыми Коле из кухни манипуляциями нагнал на пса такой жути, что тот быстро ретировался в комнату, забился под кровать и жалобно оттуда поскуливал. Как могли, работники прибрались в прихожей, перекусили привезенным Конго фаст-фудом и даже успели немного поработать до прихода хозяев. Вернувшись вечером домой, заказчики были настолько удивлены кротким поведением пса, что даже не стали его наказывать за учиненный в прихожей беспредел. А когда питомец на прощание, став на задние лапы, облизал Колю и подал Энгельсу лапу, вообще впали в восторженное отупение.
Со слов Конго, Коля, тоже немного разбирающийся в астрологии, объяснил поведение животного прохождением транзитной Венеры по злым радиксным планетам, предложил составить собачий гороскоп, на что хозяева с радостью согласились, сообщили год и время рождения питомца, приплюсовав стоимость услуги к смете.
На следующий день пса уже не запирали. Мстить ему Коля не стал, приняв в качестве извинений за моральный ущерб ежеминутные заигрывания провинившегося терьера и лизание рук. Инцидент был исчерпан.
- Здравствуй, собака, - говорил Коля свирепому страшилищу.
"Рад тебя видеть, Коля", - казалось, отвечало ему черное, некогда недружелюбное существо.
Коллектив, в который закинула Колю судьба после лечебницы, и атмосфера в нем пришлись ему по душе. Это он понял, когда, покидая объект, охраняемый злым псом, обмолвился в машине Арсения о своем грядущем дне рождения. Он настороженно пригласил работодателя и бригаду, с которой успел, по словам Энгельса, познакомиться еще в дурдоме, к себе на Первую Брестскую. Обещал оказать теплый прием и устроить древнюю китайскую чайную церемонию, если гости, конечно, не предпочтут по старинке нажраться водки по-православному. А слова Арсения: "Что тебе подарить?" - произнесенные сразу же после приглашения, были как бальзам на его одинокую душу.
- Печатную машинку "Ромашка", - заказал Коля подарок, преследуя одновременно с коммуникабельными и корыстные цели.
- Но проблем, - ответил Арсений, тоже прикидывая свои.
Есть хороший повод провести общее собрание в центре Москвы, поговорить с бригадой о проблемах насущных, расставить всех по местам. А Коля - кто такой Коля? Быть может, он совершенно случайный пассажир? Мало ли таких…
- А зачем тебе печатная машинка?
- Как зачем? - удивился Коля. - Стихи печатать, а может быть, и прозу. У меня дар открылся… врач говорил.
- Дашь прочесть? - поддерживая разговор, представляя, что может написать Коля, и нервно лавируя в пробках, спросил Арсений.
Матюгаясь и нагло вклинившись в поток машин у Белорусского вокзала, он довез Колю домой.
- Вот мы и дома, сударь. Завтра один приступаешь. Конго с утра будет у тебя. Материалы на месте, тонкости он тебе по дороге расскажет. Как понял? Прием…
- Понял вас хорошо. Почитать дать могу хоть сейчас.
- Не надо. Потом.
К приходу посетителей Коля подготовился основательно. Он убрался в комнате, поставил посредине нее небольшой китайский столик для чайной церемонии, разбросал вокруг него подушки, которых в доме было штук тридцать, не меньше. Поставил на столик статуэтку китайского божества Лу Юя, окурил комнату индийскими благовониями, а на покрытом белой скатеркой письменном столе уместил в белых тарелочках выпивку и аккуратно нарезанные свиные копчености - для не разделяющих его религиозных традиций гостей. Уселся в "лотос", подышал, поставил тихую релакс-музыку.
Первыми пришли близнецы. За ними Арсений с севшим на хвост доктором Шкатуло, у которого к Арсению было какое-то свое дело, потом Максим Петрович с еврейским культовым подсвечником в руках - подарок для Коли. Последней была Джулия с сыном Ваней, которого недавно доставили к маме транспортным "илом" из Нерчинска. Джулию было не узнать: черный парик, чарующий запах недешевого парижского флера, васильковые сапфиры, в тусклом освещении комнаты ослепительно сверкающие под ее бледными от мороза ушными раковинами. Особые, уже не такие, как ранее, светящие глаза довольной своей жизнью лощеной самки, взирающие немного свысока… глаза Саломеи, смотреть в которые Арсению было зябко.
"А’dieu, madame, я очень рад, что ваша жизнь устроилась", - вспоминая школьный французский, мысленно произнес он, в очередной раз столкнувшись с ней взглядом.
"Я тебе, сука, еще это припомню, ага", - отвечали глаза Джулии.
Было понятно, что в бригаде Джулия продержится недолго, может, поработает для виду месяца два, отстаивая свою копеечную женскую независимость, и уйдет под крыло нового небедного покровителя вкушать прелести сытой жизни с легким налетом буржуазной духовности. А жаль. Трудно расставаться с хорошими работниками и друзьями в одном лице, хоть такого понятия, как дружба, между мужчиной и женщиной не существует.
- Коля, - пожаловался имениннику Энгельс, - я от твоей долбаной шанк-пракшаланы вчера чуть богу душу не отдал.
Накануне Коля прочитал другу лекцию про индийскую процедуру по очистке кишечника, которую перед этим сам лично проделал. Энгельс заинтересовался. Коля ему подробно все рассказал, продемонстрировал комплекс из четырех упражнений, в результате которых выпиваемые постепенно три литра холодной воды быстрым транзитом проходят весь желудочно-кишечный тракт, вымывая оттуда вредные высокомолекулярные соединения, накрепко приросшие за долгие годы неправильной жизни к его стенкам. Энгельсу очень понравились слова "высокомолекулярные соединения" и тот молодильный эффект, к которому эта процедура приводит. Оказалось, что, внимательно слушая Колю, он упустил весьма важную деталь. Воду, которую он пил, насилуя свой организм сложными динамическими упражнениями, Энгельс забыл посолить, поэтому все три литра воды, минуя кишечник, вышли из него через уретру, поселив в душе практиканта злобу на учителя и разочарование в своих силах. Теперь, когда он осознал свою ошибку, Энгельс немного успокоился и решил повторить процедуру чуть позже.
- Это еще ерунда, - ответил Коля, - есть более радикальные способы очистки кишечника. Например, глотание бинта. Отматываешь кусок и глотаешь помалу. Как закончился - привязываешь следующий. И так до тех пор, пока он сзади не появится. Потом можно помочь себе, потихоньку его вытаскивая. Очищает раз в шесть поэффективней шанк-пракшаланы. Я собираюсь через пару дней на выходные попробовать.
- Ты, Коля, точно йогнутый, ну тебя к чертям, - ответил Энгельс и, уже окончательно утвердившись в Колиной йогнутости, которая ему не по силам, выпил и решения свои отменил, предпочтя жить дальше, как все нормальные православные люди.
Присутствующие на торжестве доктора о Колиных намерениях не слышали. Возможно, они бы и отговорили именинника от глотания бинта. Шкатуло, который пришел в гости только ради встречи с Арсением, отозвал его на лестничную клетку для важного разговора.
- Ответь мне, коллега, - начал разговор доктор Шкатуло, - ты еще долго собираешься дурью маяться со своей облицовкой?