Про любовь. В широком смысле.
Это женская книга, и если бы она была бумажной, к ней обязательно прилагался бы клетчатый плед. В электронном формате – уютное чтение для барышень.
В сборнике чертова дюжина рассказов и "Маленькая лесная повесть", основанная на реальных событиях. Героиня, переживающая предательство мужа, отправляется в затерянную среди новгородских лесов деревеньку, чтобы помочь в поисках пропавшего человека. Многое из того, что произойдет в глуши, ей покажется мистикой. Для деревенских это – обычная жизнь.
В рассказах – любовь, боль, дороги, приключения, немного рок-н-ролла и фантастики. Героини – девочки, барышни, бабушки. От пяти до "шестидесяти плюс".
Содержание:
Маленькая лесная повесть 1
Глава 1. Про беду и дорогу 1
Глава 2. Про лешачьи шутки, домового и супчик 2
Глава 3. Про бабку-психоаналитика 4
Глава 4. Про Кощея, барбоса и большую сельскую пьянку 6
Глава 5. Про то, чем сердце успокоилось 7
Рассказы 8
Дед 8
Лед 10
Кукла 11
Дай монетку 12
Она такая милая 13
Шестьдесят плюс 14
Бабуля, ты где? 15
Отправь маму в Африку 17
Безобразная Эльза 18
Аквариум 19
Муравейник 21
Лунные узелки 21
Полдень, в котором… 22
Нескучная книжица про…
Юлия Бекенская
Маленькая лесная повесть
Глава 1. Про беду и дорогу
Когда она собиралась, торопливо, впопыхах, сестра, с явной претензией, спросила:
– Какого черта ты туда едешь?!
– Конечно, надо ехать, – торопила мама, – беда-то какая! Езжай. Ни о чем не волнуйся. За Андрюшей мы присмотрим.
– Какое тебе дело до отца этого ублюдка? – негодовала сестра.
– Его отец – Андрюшкин дед, – возражала Наталья.
– Тебя поманили, ты и побежала. Как шавка.
– О чем ты, Таня? Горе у людей. Не чужие же. Если никто никому помогать не будет, – Наталья не выдержала, – все и станут злющими. Как ты!
– Делай что хочешь, раз тебе на себя наплевать, – и сестра швырнула трубку.
Пробираясь по вечерним пробкам, Наталья думала, что, конечно, время выбрано неудачно. Лучше было бы выспаться и со спокойной душой ехать завтра – все равно к вечеру была бы уже на месте.
Но не сиделось. Вспоминая слова сестры, размышляла, как по-разному отнеслись близкие к тому, что случилось в ее жизни несколькими месяцами раньше.
Сперва, конечно, девчонкам на работе рассказала. С утра пораньше. Всю дорогу держалась, а в конторе как разревелась…
Стали спрашивать, она и выдала:
– Гена ушел. Другая у него.
– Вот сволочь, – шарахнула папкой по столу Маринка, – я бы таких кастрировала!..
Она вспомнила, как повстречала Маринку. Наталья тогда только устроилась на работу и шла по коридору за кадровиком. Впереди шагала блондинка в убийственном мини и ярко-зеленом топе, не скрывавшем роскошных форм. Дева, цокая каблуками, свернула в кабинет за номером 205.
– Только не двести пятый, пожалуйста, – шептала Наталья.
Кадровик распахнул перед ней дверь комнаты 205.
Ее окатило перезвоном мобильников, шумом улицы из распахнутого окна, бурчанием ксерокса; параллельно кипел скандал: огромный детина с распаренной мордой ругался с давешней блондинкой из-за какого-то договора.
– Милые дамы, разрешите представить, – начал кадровик.
Но его не слышали. Еще одна мадам, глядя в монитор ореховыми глазами, заорала через весь кабинет:
– Юль, какое назначение платежа клацать?
– Чтоб вы подавились! В том числе НДС, – донеслось из угла, где, не поднимая головы, стучала по клавиатуре еще одна будущая коллега.
– Подожди! Я тебе еще не все сказала, – рычала блондинка в спину улепетывающего верзилы.
Вот попала, пронеслось в голове. Что же они все так орут?!
Вопреки опасениям, обитательницы двести пятого оказались нормальными, душевными барышнями. Быстро сдружились.
Немудрено, если честно: так уж Наташка была устроена, что умела подстраивать под себя любое пространство.
На новом месте чуток передвинула стол, повесила яркий календарь, поставила семейные фотки – стало веселее.
Девчонкам, с их вечной диетой, пришлись по вкусу Наташины пирожки.
В конторе теперь пахло выпечкой и мандаринами – таскать из дома вкусненькое с ее приходом вошло в традицию.
Реанимировала офисные цветы – негодяйки их чуть не сгубили, сливая под корни остывший кофе. Неделька-другая – и на новом месте стало хорошо и уютно – так, как она любила.
Свет фар впереди, сзади, сбоку – куда не кинь взгляд. Пробка, ежевечерний городской пейзаж. Ну, раз уж собралась – деваться некуда. Стой, как все.
Муж рассказал ей все сам. Столько лет прожили вместе, вот и привыкли делиться. Выдал, а потом в глаза заглянул:
– Что мы теперь будем делать?
Красиво сыграно, думалось позже, когда отревела свое. Хороший ход, честный. Ничего от жены не утаил. Семью сберечь хочет.
И выбор у нее теперь небогат: закрыть глаза на то, что происходит, и тем самым выдать карт-бланш на походы дальнейшие.
Или отрезать. Расстаться, и быть виновной в том, что ребенок растет без отца.
Потому что сыну сказано будет – так мама решила. А я не хотел.
Красиво. Со всех сторон.
Разбежались не сразу. Пытаясь хранить видимость отношений, несколько месяцев жили под одной крышей. Хотя, что могло быть нелепей – изображать семью, чтоб не травмировать сына. И уик-эндовая эта пытка, с совместным походом по магазинам и в кино. Чтобы все, как у людей. Боже, как было больно!
На Генку словно надели стеклянную банку. Невозможно достучаться – он ее не слышал. Не действовали никакие доводы. Твердил словами чужими:
– Отпусти меня. Я тебя не люблю. Это привычка. Между нами давно все кончилось.
Так он не говорил никогда, и было у Натальи чувство, будто за него говорит кто-то другой.
Она вставала ночью, садилась в машину и рулила, давая волю слезам, с тем, чтоб найти себя утром на кольцевой в районе Кронштадта. Струна натягивалась, и, как ни крути, должна была лопнуть.
Лопнула. Муж собрал вещи и ушел.
"Поживем отдельно" – мягкая формулировка взрослых, которые все понимают.
Дети честнее. Андрюха, уйдя к себе, долго переваривал новости, а выйдя, спросил:
– Ма, а зачем ты ему ключ оставила? Это наш дом. Пусть звонит, если хочет зайти.
И нельзя ведь сказать, что ударило, как гром среди ясного неба. Но прежде Наталья замечать не хотела блестящих мужниных глаз.
А ведь были звоночки. Такое чувство, что он нарочно прокалывался. Играл в шпионов: бросал телефон с пикнувшей смс-кой, краснел ушами.
Будто провоцировал: поревнуй меня! Если удавалось, пил ее слезы.
Что может быть слаще: и там хороший, и здесь красивый. И тут по нему плачут, и там его ждут.
Наталья думала, что сможет балансировать. Оказалось, нет.
Перестроилась вправо, подтягиваясь к повороту на кольцевую. Судя по плотности потока, тут предстояло ей провести минут сорок. Мигнули фары, и кто-то пропустил ее видавший виды "Фольксваген". Теперь, пожалуй, двадцать минут. Жизнь налаживалась.
Коллеги к ее беде отнеслись с пониманием. Хотя Наталья заметила, что вокруг нее образовался тихий вакуум. Лишний раз ее старались не тревожить, не спрашивали, чтобы не бередить раны. А ей от тишины становилось лишь хуже. Никак нельзя в такие моменты человеку быть одному.
Подруги разделились во мнениях.
– Все образуется, говорила одна, – столько лет вместе прожили. Перебесится. Вернется.
Оптимизм казался Наташке наигранным. Будто не хотелось подружке вникать в проблемы, и она щебетала первое, что в голову пришло, чтоб быстрей свернуть тему.
– Будем влюблять его в тебя обратно, – говорила другая и тащила Наталью в солярий и по бутикам.
С сомнением глядя в зеркало очередной примерочной, в который раз задавала себе Наташка вопрос – и на фига это все?
Если разлюбил, то, сколько не украшайся, не поможет. Как ни запаковывай тушку в новые блузки и платьица, лишние килограммы не пропадут. И чертово отражение не трепетной ланью выглядит, а вполне откормленным бегемотиком.
И какая разница, с каким цветом кожи реветь по ночам: золотисто-бронзовым, как обещает реклама солярия, или серо-зеленым, как бесстрастно констатирует зеркало?
– На фиг он тебе сдался, ты сама справишься и будешь счастлива, – убеждала сестра.
Явно свои задачи решала.
Наталья давно заметила, что чаще всего "не нужны нам никакие слюнявые мамонты" кричат барышни с незадавшейся личной жизнью. И кто виноват – гадкая вторая половина человечества (все как на подбор, сволочи, бабники, мужланы и тупицы), или женская косолапость этих барышень – вопрос открытый.
С сестрой можно, конечно, сладостно перемыть кости мужикам вообще и конкретному Генке в частности. Но изредка. Чтобы перековать обычную замужнюю женщину в предводительницу банды феминисток, требуется нечто большее, чем регулярное повторение мантры "я сама!"
– К гадалке надо пойти, его приворожили, – твердила соседка.
Угу, к Бабе Яге в ступе тоже неплохо, мрачно кивала Наташка. А что, связку сушеных жаб разлучнице в грызло, и раскаявшийся милый вновь падает в твои объятия. Только вот в дефиците нынче Бабки Ёжки – переквалифицировались в налоговых инспекторов…
Вырулила на кольцевую. Фонари на обочине замигали быстрее. Разогналась до бешеной скорости, аж 30 километров в час. По радио сулили дожди. Август.
Лето кончается.
Тяжко, конечно, было – она привыкла жить семейными делами, а тут они сократились ровно на треть: осталась вдвоем с сыном Андрюхой. Обормот пубертатный, как он изводил ее прежде! Оттачивал подростковое хамство на матери. А тут – изменилось все в одночасье. Повзрослел будто вдруг, сказал:
– Мама, зачем он нам? У тебя есть я.
Не простил отца. Вычеркнул.
Сын отрезал, а Генку мотало – привык быть хорошим и здесь и там. Не мог просто так их оставить.
Приезжал, интересовался делами в школе, деньги приносил… не хотел понимать – уходя, уходи.
Отставив ее в слезах, через время появлялся снова.
Они возвращались с Андрюшкой домой и обнаруживали холодильник, под завязку набитый продуктами. Теми, что они любят.
Он пытался ухаживать за ними и одновременно жить там. Жил на две семьи.
– Зачем?! – орала Наташка беззвучно, – что за радость резать этот хвост по частям? Почему нельзя уйти совсем?
Только она успокаивалась – история повторялась. Так и длился все месяцы этот странный тяни-толкай.
И до сих пор не кончается.
Развестись официально не успели. Генка приходил, недоумевая: я же помочь. Вы же мои родные, как тут без меня?
В один из визитов не выдержал сын. Отодвинул ревущую мать, сказал:
– Пап. Шел бы ты отсюда. К себе домой, – и за дверь выставил.
Успокаивал Наташу, потом произнес:
– Мам, одевайся. Пойдем гулять.
Не слушая возражений, за руку взял и повел в аптеку.
Строгая фармацевт смотрела на сына поверх очков:
– Зачем тебе успокоительные?
– Не мне, – объяснил Андрей, – маме. Видите, она плачет все время? Только нам такие нужны, чтоб без снотворного. Нам еще машину водить…
Наконец, московская трасса. Стемнело за лобовым. Вечера черные пошли, осенние. Похоже, доберется она в деревню только ночью.
…Когда заболели они с сынулей, Генка тут же примчался. Притащил горчичники, фрукты. Бегал в аптеку, ставил градусник, шипел озабочено – как я вас одних оставлю?
Андрюха башку с кровати поднял:
– Мама, когда он уйдет?
Наталья и разревелась бы, а тут и сил не было – лежала пластом. И хорошо.
Когда плохо телу, душе не до рефлексии. И все ж на краешке мыслью пронеслась – вдруг останется?
Тут же запел телефон. Генка трубку взял, потеплел глазами. Засобирался. Туда, к ней. Неглупая баба, должно быть. Чувствует. Держит его. Не отпустит.
Болела она тяжко. Горло саднило, температура зашкаливала, плюс рядом собственный детеныш пластом лежит.
В один из дней накатило, будто на ушко кто зашептал: и кто ты теперь? зачем? кому ты нужна?
Писал, выводил диагноз невидимый кто-то, будто старушка-врач из поликлиники лапкой царапала – неудачница. Никому и ни к чему. Отстукивал секунды в висках метроном: Никому. Ни к чему.
Выкарабкивались потихоньку, с сыном на пару. Того отпустило чуть раньше. Он готовил матери чай, метался в кухонном чаде с котлетами.
Вдруг ощутила Наташа сына по-новому. И он подтвердил это новое репликой:
– Мам, мне не важно, с кем ты будешь. Главное, чтоб тебе нормально было. Ты – женщина, о тебе заботиться надо.…
Замигала на обочине чья-то аварийка. Пронеслась, осталась позади. Вот и у них с Геной авария по всем фронтам.
Затекла шея, глаза устали от дороги; а ей еще двести верст отмахать.
Отболели, поправились. Перемололось. Холодила горло порой ненужность. И обида, конечно.
Привыкла.
Сын не по-детски насмешливо, с любопытством, пялился при встрече в отцовы глаза. Генка взгляд отводил, терялся.
Это какой-то бег по кругу, думала Наталья. Уйдя к другой, которая, наверно, лучше, красивей и моложе, Генка так и не определился, с кем ему быть.
Вспомнила странную сцену, которую он закатил. Что это было? Ревность? Чувство собственника?
Наталья с Андрюшкой собрались на выходные к друзьям на дачу. Генка позвонил и стал орать в трубку.
В полном изумлении Наташка слушала его возмущенные вопли. Пока не дошло, что он, как петух, привык контролировать всех своих кур. Даже не нашлась что ответить, хотя билось в мозгу: какого черта? Что теперь ему за дело до них?
Они пока не тревожили родителей – ни его, ни ее. Как раз на днях собирались идти писать заявление на развод.
Тогда и скажут.
Когда Гена позвонил, Наталья была к разговору готова. Но услышала совсем другое.
– Наталь. У меня батя пропал, – голос Генки звучал глухо, издалека. – В лес пошел и не вернулся. Я туда еду. Мама при смерти. Лежит, не встает. За ней ухаживать некому, соседка только… Я хотел попросить, чтобы ты приехала, – и, не успела Наталья рот открыть, закричал в трубку, – да все я понимаю, не имею никакого права тебя просить, но некого мне, понимаешь?.. Пожалуйста.
И, не давая сказать, продолжил:
– Я сейчас из связи выпаду, скажи – ты приедешь?
– Да, – выдохнула она, – Приеду.
– Спасибо тебе. Спасибо.
По крайней мере, не было проблем с родителями – беду они восприняли, как свою. А вот сестра… от разговора с ней на душе у Натальи было паршиво.
– Он тебя использует, слышишь? Как делал это всегда. Сейчас ты ему нужна, а потом ноги вытрет и выбросит…
Может, она и права. Но Наталью удивляла горячность и злоба, с которой близкий человек пытался решать ее судьбу.
Слепили в лицо фары встречных машин, мелькали предместья. Впереди ждали леса – глухие, новгородские. Неслась навстречу дорога – лихая, с частоколом елок по обочинам. Наталья рулила и думала – как у Генки дела?
Глава 2. Про лешачьи шутки, домового и супчик
А Генка носился целыми днями с мужиками по лесу.
– Ауууу!
– Семеееен!
День за днем овраги, буераки. Спозаранку и до ночи. Зябко утром с недосыпа. Сыро. Мужики ежились, зевали, ныряли в машину и – в лес.
– Эге-гей! Семен!
Орали, сигналили.
– Кажись, там аукнулось!
Бегом через чащу, только ветки по морде хлещут да паутина липнет.
Ох, и веселился, наверное, хлопал в ладоши леший, посвистывал да постанывал, водя кривыми дорогами незадачливую команду.
"Нива" буксовала, ревела на ухабах. Погромыхивала, но обороты держала.
Один говорил: надо у озера искать! Летели к озеру.
В овраг скатился, говорил другой. Неслись к оврагу. Едва не ломая ноги, спускались вниз:
– Семеееен!
Издевательски ухала безымянная птица. А может, леший хохотал, за щеки держался. Все одно – без ответа. Хоть заорись. Куда дед сгинул?
К вечеру ближе чуть не до смерти перепугали одного. Огонек увидали и понеслись. Может, дед сигнал дает? Рванули на свет.
А там идиллия. Костерок в черной глади отражается. Озерцо, воронка от снаряда, у воды – грибничок, тушенку из банки трескает.
Только фляжку поднял за удачный поход, подлетел в клубах пыли замызганный джип, вывались из него с матюгами пятеро здоровенных заросших мужиков.
Бедолага струхнул. Так и застыл с фляжкой. А гоблины трусцой вокруг костра обежали, грибника со всех сторон осмотрели:
– Не он?
– Не он.
– Мужик, ты никого тут не видел? – спросили.
На морду его поглядели, стало ясно – не будет ответа. Плюнули, выматерились, обратно в машину прыгнули и были таковы.
Долго еще в ступоре сидел бедняга. Не исключено, что после этого и пить зарекся. Усталость. Матюги. Безнадега. К вечеру и вовсе кажется, нет ничего бессмысленней, чем вот так метаться по лесу и драть осипшие глотки.
– Ну, что, на сегодня хватит?
– Давай домой, темнеет уже, все равно не увидим ни черта.
Вломились в холодную избу, и опять – не первый день уже – обнаружили, что жрать нечего. Генка за занавеску заглянул:
– Мама, ты как?
– Плохо, сыночек. Совсем плохо.
Вскрыли тушенку, нагрели чай. Проглотили, не заметив, и попадали на матрасы, засыпая в полете.
Один Генка ворочался, маялся. Мать в лежку, горем подкошена. Слава богу, соседка к ней ходит. Ему некогда – отца искать надо.
Наталья должна бы уже приехать. И не позвонить, как она там, скоро ли доберется. Барахлит сеть, плутают радиоволны над лесами.
Когда пропал отец, понятно стало: кому-то к матери ехать надо. Генка тут же представил – кроме этой беды, он еще сюда с Маринкой заявится. Нет, она, конечно, может, маме и понравится, только куда ее тут? Мать еле живая, а тут – новый стресс. Сын семью поломал, с сожительницей приехал.
Если честно, не очень-то он представлял Маринку тут, в деревне. В городе другое дело.
Слушает его, в рот смотрит, хлопает глазами-блюдцами. Плохо ей одной было, у нее же совсем никого. Родители далеко, детей нет, мужа и подавно. Генка для нее – свет в окошке.