А шаги все ближе. Они дотопали до угла холла, замерли и мертвая тишина.
– Не за мной ли, дорогая? – вдруг весело крикнула Евдокия.
– Спи, Евдокия, угомонись, – послышался утробный голос, – не сейчас, успеешь ишшо, спи… Чего расшумелись-то? А ну-ка, цыц. Чисто у вас. Сегодня убираться не буду.
И снова эти тяжелые шаги. Они удалялись, пока не затихли совсем.
– Кто это? – задал дурацкий вопрос Илья. Евдокия посмотрела на его бледное лицо.
– Так, уборщица. Техничка. Ходит тут, подметается, – отмахнулась она и задумалась.
– Ну, я пойду.
– Иди, Муромец, ступай, заходи еще. А своего буди. Нечего там на полатях лежать. Пинками его, чтобы знал… Чего сидишь? – вдруг захохотала Евдокия. – Боишьси? Да ушла она, значит, сегодня не придет… Ну, пойдем, провожу.
– Не нужно, – глухо сказал он и встал, – а ее низкий смех еще долго оглашал просторный холл, заставленный кроватями. И эти глаза людей-нелюдей, сидящих рядом, отражались желтым блеском в свете полной Луны. И тишина. Кромешная тишина…
8
Снова Ольга и Алексей сидели в его палате, слушая нейрохирурга. Как и в прошлый раз, он долго что-то говорил, приводил примеры, делал выводы. Речь его изобиловала сложными терминами, и они его не понимали. Наконец, не выдержала Оля:
– Вы меня простите, но, сколько еще это будет продолжаться?
– Сколько? – удивился врач. – Я же вам говорил – от шести часов…
– Шесть часов давно прошли, – вмешался Алексей. – А потом еще три недели. Целых три!
– Во-первых, не нужно так волноваться, – невозмутимо ответил врач.
– Как не волноваться? Мой муж в коме! – в отчаянии сказала Оля.
– Мозг – это сложнейший механизм, и его не так просто вернуть к полноценной жизни!
– Зато переломы успешно заживают, ему заменили суставчик, который прекрасно прижился, – вмешался врач местной больницы, который его наблюдал, он тоже находился в палате. – Скоро он сможет бегать! Дело за малым! Голова.
– Ну, коллега, здесь я с вами не соглашусь. Голова – это не ваши кости и суставы, так сказать. Голова – это голова, – со значением ответил нейрохирург.
– Но три недели! – повторил Алексей.
– Бывает и месяцы, бывает и…
– Что? – нервно воскликнула Ольга.
– Пока ничего.
– Что же нам делать?
– Ждать, – твердо ответил нейрохирург. – Кстати, по моим наблюдениям у него хорошая динамика. Мы имеем все шансы справиться с этим и очень скоро встать. А пока пусть лечит кости. Все равно нам бегать еще рано. Я прав, коллега?
– Абсолютно! – засмеялся тот.
– Алексей, я без вас проводил внеплановые осмотры, – тихо сказал нейрохирург, когда прием был закончен, и они встали, – делал необходимые инъекции, процедуры, хотелось бы получить за этот период, так сказать…
– Да! – ответил Алексей, доставая конверт.
– Уважаемый, прошло три недели, номер будем продлевать? – спросил врач больницы, когда нейрохирург откланялся.
– Номер? – удивился Алексей. – Ах, номер, никак не привыкну к тому, что это отель, пожалуйста, – и протянул ему конверт…
Весь этот разговор Илья внимательно на них смотрел, сосредоточенно размышляя. Наконец, врачи ушли, и Алексей с Ольгой остались наедине с ним. Вернее, с его телом.
– Невозможно! – воскликнула Ольга. – Они каждый раз говорят одно и то же.
– Успокойся. Все будет хорошо… Ну что, Илюха, – вдруг воскликнул он, глядя на больного, – доставил мне хлопот? Валяешься тут, а мне завтра нести квартал. Даже печать и ту не оставил.
– Что будешь делать? – очнулась от своих мыслей Ольга.
– Что делать? – засмеялся Алексей. – Уже сделал. Дубликат. И подписи подделал, все будет хорошо.
Он посмотрел на Илью, снова засмеялся и сказал:
– В следующий раз, дружище, когда будешь устраивать корриду на МАЗ, оставь, пожалуйста, шифр от сейфа. А то как-то…. Сам понимаешь!… Все, пойдем, Оленька. Поехали, я тебя отвезу. Тебе сейчас куда? – их голоса уже таяли в конце коридора, а Илья снова и снова удивлялся верности своего помощника. Такое бывает редко, – думал он. – За фирму можно не волноваться. Дело в надежных руках… Дело! – и перевел взгляд на ненавистное тело.
9
– Ну, чего? Поиграем? – веселилась Евдокия. – Кого еще разбудим?
Он теперь часто приходил ночью к людям, лежащим в холле на женской половине этажа. Зачем это делал – не осознавал, но одному в палате было невыносимо. Снова и снова думал, как ему разбудить самого себя.
– Давай, твоя очередь! Тренируйся! – продолжала Евдокия.
– Что это даст? Это всего лишь сон, – ответил Илья.
– Сон, не сон – делать что-то надо. Ну-ка, расскажи нашей Оленьке сказку на ночь. Уж больно сладко она спит.
Оленька, молодая женщина с переломом бедра после операции, лежала недалеко на кровати, предаваясь безмятежному сну.
– Ох, доиграешься, Евдокия, – не выдержала Оленькина тень, – вот проснусь, подойду к приборам и отключу тебя, будешь знать, как играть по ночам с людьми.
– Не подойдешь. Ходить-то не можешь! – возразила Евдокия.
– Подползу ради такого дела!
– Да ты ничего и не вспомнишь! Это же сон. Мало ли что может присниться, – засмеялась Евдокия.
– А если вспомню?
– Что же, грех на душу возьмешь, человека на тот свет отправишь?
Ольга задумалась: – Твоя правда, грех не возьму, а вот тебя проучить бы стоило.
– Так я же для дела. Вот, Муромца из комы вытаскивать нужно, месяц уже валяется. Пусть тренируется, пусть наблюдает, может, чего и поймет.
– Сама-то лежишь третий месяц, что же не проснешься?
Евдокия стала серьезной и проворчала:
– А мне вроде ни к чему.
– Почему? – спросил Илья.
– У тебя дочь! – добавила Оленька.
– Не ваше дело, – вдруг огрызнулась Евдокия. Потом все долго молчали. Наконец она произнесла:
– В том-то и дело, что дочь. Большая уже, на выданье. А тут я с переломом башки. Да что там голова! С лесов свалилась, малярничала – это ладно. А вот позвоночник. Что с ним делать?
– Что с позвоночником? – спросил Илья.
– Перелом у нее, – произнесла Оленька.
– Перелом! – прошептала Евдокия, – так всю жизнь и будет моя девочка утку за мной выносить… Якорь на шее! И кому она с такой обузой нужна будет?
– Что ты такое говоришь? – воскликнула Оленька.
– То и говорю.
И снова долгая пауза.
– Позвоночник лечится, – произнес Илья. – Сделают операцию…
– Операция? Миллионы! – воскликнула Евдокия.
– Что? – не понял Илья.
– Доктора дочери насчитали – миллионы. Вот тебе и операция. Это ты привык за все платить, а мы денег таких не видели.
– Миллионы? – засмеялся Илья. – У нас медицина бесплатная. Помогут. Куда они денутся?
– Ты придурок или притворяешься? – вспылила она, но быстро пришла в себя. – Ничего дороже бесплатного и не бывает. Жизни не знаешь?
– Откуда мне знать? Я в первый раз в больнице лежу. К врачам никогда не обращался…
– Повезло, – пробормотал кто-то в темноте.
– А если человеку нечем платить? – спросил Илья.
– Лежи в коридоре и подыхай, – Евдокия понемногу успокоилась, сидела и тупо смотрела в пустоту. – А если дочке не дай бог мысль придет в голову – квартиру продать, у нее же ничего не останется. А куда дальше? На панель?
– Что решила делать? – спросил Илья.
– Что-что? Не суетиться… Так, кому сегодня сказку расскажем, бабоньки? Поможем парню? – и она хрипло засмеялась.
– Какой смысл? Они просто спят, – безвольно отмахнулся Илья.
– Мне, – вдруг прошептала старушка, лежащая рядом с Евдокией. Это была старенькая, худенькая, интеллигентного вида, женщина, глаза ее светились веселыми огоньками. Она была словно не от мира сего…
– Тебе? – удивилась Евдокия, – тебе Антонина сколько не рассказывай, все равно бесполезно… Вот, – повернулась она к Илье, – третья наша подружка. Валяется в коме уже второй месяц.
– Ну и что? – улыбнулась Антонина. – Сегодня я пальчиком на ноге пошевелила, только никто из врачей не заметил.
– Нужны мы им! – воскликнула Евдокия. – Пальчиком, говоришь? Скажи, Антонина, а тебе туда зачем? Что ты там забыла? Совсем одна, никого нет, ни разу навестить никто не пришел.
– Почему же, нет. Сын есть, живет заграницей.
– Заграницей?! А тебя чего к себе не забрал?
– У них в Финляндии законы такие – мать не считается близкой родственницей, нельзя ее забрать.
– А кто же она – мать? – возмутилась Евдокия.
– Никто, – сказал Илья, – там законы такие.
– Вот, мать, перемать! И как там люди живут? Мать – не родня, дожили!
– Зато толерантно, – воскликнул Илья.
– Чего? – переспросила Евдокия.
– Ничего, это я так.
– Ну и что тебе терять в твои восемьдесят с лишком? – продолжала Евдокия.
– Кактус.
– Не поняла?
– Когда мой мальчик был маленьким, он подарил мне кактус. Маленький пушистый зеленый шарик. Это было больше сорока лет назад. Стоял он у меня на подоконнике многие годы, рос, и вдруг зацвел. Случилось это десять лет назад. Такая прелесть. Я фотографию сделала, сыну отправила, а он написал, что теперь каждые 5-10 лет он непременно будет цвести. И действительно, несколько лет назад он снова зацвел, а больше месяца назад я заметила, что он в третий раз пустил бутончики. Я сыну позвонила, пообещала, что скоро – через месяц-другой снова вышлю фотографии. Он сказал, что будет ждать. А как он радовался! А потом…
– Сдох твой кактус давно, – воскликнула Евдокия, – кто его поливал?
– Соседка. Когда меня в больницу увозили, я еще в сознании была, попросила ее и ключи дала. Она замечательная женщина. Не забудет.
– Ну, и что?
– Уже, наверное, зацвел. Нужно мне домой попасть обязательно. Опять фотографию сделаю, мальчику своему пошлю.
– Фотографию? – неуверенно произнесла Евдокия и задумалась.
– Да-да! Я же обещала. Он ждет! Я словно вижу, как он там распустился! А цветы у него большие белые, ни с чем не сравнишь! Мальчик мой ждет, а я тут лежу…
Снова знакомые шаги в конце коридора, снова люди притихли, а те топают и топают, все ближе и ближе. Остановились за углом, замерли и тишина.
– За ней? За Тонькой? – жестко спросила Евдокия.
Но в ответ снова тишина, а Антонина вдруг тонким нежным голосом запричитала:
– Не могу я сейчас. Мне домой нужно, я обещала, я не могу. Не пойду. Хоть убейте, не пойду. И не зовите.
– А я и не зову, – раздался знакомый грубый голос. – Обещала, так иди, кто же тебя держит?
Постояла за углом, помолчала, и тяжелый топот растворился в конце коридора. Вдруг приборы у изголовья Антонины начали издавать пронзительные звуки. Они, как маленькая сирена, огласили пространство вокруг. Антонина медленно приподнялась на подушке, потом села, и величественно посмотрела на людей. А глаза ее светились от счастья, в них были видны слезы. Через мгновение прибежала дежурная медсестра, она зажгла в холле свет, отключила Антонину от приборов, и повезла каталку за собой, приговаривая: – Очнулась, милая! Умница. Молодец, бабушка. Поехали, сейчас дадим таблеточку, покажем вас врачу. Вы умница! Вы, просто молодчина!
Снова темнота, в которой слышен голос Евдокии:
– Сестричка новенькая, неиспорченная еще девочка, ласковая такая, люблю я ее, – потом обернулась к Илье, – ну, ты видел? Вот тебе и сказка. А ты лежишь там!
Илья был потрясен. Он пробормотал:
– Кактус… Какой-то кактус.
Вдруг сорвался с места и побежал.
– Куда? – засмеялась Евдокия и еще несколько женщин, сидевших рядом.
– Туда… К себе!… Мне надо! – уже слышался его голос из конца коридора.
– Надо, так надо, чего уж тут. Иди к своему, – довольно проворчала Евдокия, но он ее уже не слышал.
Теперь он истязал свое тело, вернее самого себя, метался по палате, кричал, топал, но от этого его ноги проваливались ниже пола, запрыгивал на свое тело, пытаясь ударить его по лицу, по щекам. Это так просто – открыть глаза, пошевелить рукой. Какой-то кактус – и человек жив, здоров. Он встает, он идет. Старухе уже за восемьдесят, но перед ней отступили, ее отпустили из-за какой-то идиотской фотографии для сына, которого она не видела десятки лет. А у меня – фирма, дело, жена, молодая жизнь! Ты должен встать с этой проклятой кровати, ты должен сделать это!…
Потом устал. Разве душа может уставать? – подумал он. Но отвечать на этот вопрос не мог, потому что очень устал. Так в бесцельных муках прошла еще целая неделя.
10
В пятницу небольшой консилиум собрался в его палате. Снова бесполезные прения, сложные непонятные термины, а в конце разговора, как приговор, ненавистное слово – ждать!
– Прошел уже целый месяц! – воскликнула Ольга.
– Ждать и еще раз ждать, – подвел черту нейрохирург.
Снова конверты перетекают в карманы врачей, они уходят, а эти двое, Алексей и Ольга, уже в который раз готовы попрощаться с ним, чтобы через несколько дней вернуться к обездвиженному телу вновь.
– Как хорошо, что они у меня есть, – думал Илья. Он и представить себе не мог, что бывает такое верное чувство. Как он в эту минуту любил этих людей, клял себя за то, что не ценил их раньше. Сейчас он без них не мог… Вдруг заметил у изголовья на тумбочке бумажник. Алексей забыл его, когда расплачивался с врачами. Прошло уже пару минут с момента, как они ушли. Но вот слышны шаги, дверь открывается. Он вернулся. Вернулся один, осмотрелся, взял бумажник, хотел было удалиться. Потом зачем-то обернулся и посмотрел на, лежащее на кровати, тело. Долго стоял так, а в глазах его мерцали веселые огоньки. Вдруг произнес:
– Лежишь? Ну-ну, лежи…
Он долго молчал, а выражение его лица постепенно менялось. Вдруг снова заговорил:
– А мы с ней спим. С твоей Оленькой! Да, спим!
– Сволочь. Падальщик! Позарился на чужое! – прошептал Илья. Нет, не Илья, его бестелесная копия.
– Молчишь? Вот и молчи! – продолжал Алексей. – А кто сказал, что она твоя? Забыл, кто тебя пять лет назад с ней познакомил? Симпатичная девочка, на десять лет младше, юное красивое тело. Конечно, ты не мог не положить на нее глаз. Не твое, чужое. Не мог пройти мимо, глаза загорелись. У меня с ней все только начиналось, а тут ты со своими деньгами. Вскружил голову, завалил подарками? Может быть, я любил ее тогда, но тебе было наплевать! Мы с тобой были друзьями! Мы вместе столько лет! Вместе учились, потом работали.
– Щенок! – все больше заводился Илья. – После института ты бегал жалким курьером. Это я тебя подобрал на помойке и привел в свою фирму, дал все – должность, деньги!
Он готов был уничтожить его, стереть, заставить замолчать, но тот его даже не слышал.
– А потом я на тебя пахал, зарабатывал для тебя деньги, тащил фирму, пока ты с девками катался по заграницам. Это я работал на тебя, а ты даже не оставил мне право подписи. Даже кабинет свой, уходя, ты закрывал не только на ключ, но и на пломбу! От кого? От меня. Ты просто жлоб. Думаешь, пока ты катался, она тебя ждала? Молодая девчонка, красивое юное тело, столько желаний. Она делала то же, что и ты. А я все видел и знал. Это ты ее испортил. А ведь я любил ее!… Пять лет назад. Больше не люблю. Теперь я ее просто… Знаешь – а она ничего, за эти годы многому научилась, раньше такой не была. Славненькая такая, миленькая. Молчишь? Вот и молчи. Жлоб! За все нужно платить!
Он ушел, а Илья бросился вдогонку. Он мчался по коридорам больницы, пытаясь его сбить с ног, раздавить, уничтожить. Потом улица, парковка, машина… Его любимая машина! Оля за рулем. Этот негодяй садится рядом, целует ее…
– Сегодня к тебе или ко мне? – спрашивает он.
– Мне все равно, милый, – отвечает Оля. Он нагло хватает ее за коленку.
– Перестань, не здесь, сумасшедший! – смеется она.
– Я тебя хочу! – настаивает он.
– Тогда ко мне – так ближе. Ну, перестань, дурачок!… Вот псих!… Маньяк!
И снова громкий хохот из машины. Из его машины, которая через мгновение срывается с места и исчезает!
Он был в бешенстве. Он был ослеплен безумной яростью. Не помнил, как вернулся в палату, потом носился по ней, как сумасшедший. Рычал, плакал, топтался по обездвиженному телу, бился головой о стены, но ничего не получалось – голова проваливалась сквозь них. Потом затих. Долго сидел так, не шелохнувшись, положив голову на руки. Плечи его обмякли. Не было у него плеч! Ни ног, ни рук! Ничего не было. Все досталось проклятому телу, которое предало его. Да предало! Его предали все!
И снова в безумии он метался по палате, пока не наступила темнота…
– Куда исчез? – услышал он знакомый голос. Это была Евдокия.
– Неделю не появлялся, думала, встал уже.
– Это ты? – только и ответил Илья.
– Чего такой смурной?
Он промолчал.
– Понятно.
– Что тебе понятно? – зло спросил он.
– А девушка ничего, ножки, бюстик, лет на десять младше тебя. Да?
– Да.
– Жена?
– Вроде того.
– Не дождалась? Будешь в следующий раз знать, как красивых выбирать.
– В следующий раз, – пробормотал он. Евдокия немного помолчала, с жалостью на него глядя. Потом заговорила вновь:
– Знаешь, у меня тоже когда-то был "вроде того". Поначалу жили нормально. Мне уже было за тридцать. Родила ему дочку. Потом он начал пить. Когда в первый раз поднял на меня руку, спустила его с лестницы. А второго раза уже не и было. Стоит только позволить… Потом ишачила. Алименты он не платил, да и к дочери не являлся. Забыл он нас, пропил. А она совсем крошечная. За ясли плати, за комнату в коммуналке плати, за одежду, коляску, подгузники. Много всего было нужно. А Москва – она бедных не прощает. Дочь в саду, а я с утра до вечера мажу, крашу, шпатлюю. Иногда по полторы смены. Сил уже не было и никого рядом. Как-то раз притащилась с работы, положила ее в кроватку и упала. А нужно стирать, еду готовить, кормить ее, укладывать спать, сказку на ночь. Чувствую, больше не могу. Сижу на полу и реву. А она, крошка моя, вдруг берется двумя ручками за прутики кровати, потом на коленочки, подтягивается, поднимается и стоит. Я валяюсь, а она стоит! В первый раз на ножки встала. И улыбается! Улыбку эту до сих пор забыть не могу. И откуда тогда силы взялись. Все смогла, все сделала, подняла ее, воспитала, выучила, в институт отправила. Только бы не повторила мою судьбу… А три месяца назад с лесов и грохнулась. Сколько же можно? Вот и лежу. А она каждый день ко мне приходит. Девочка моя… А ты говоришь – "вроде того". Все будет, все получится, какие твои годы!
Евдокия замолчала, сидела и долго смотрела в окно, откуда слышался шум ночного города. И улыбалась. Он впервые видел, как эта, немного грубая суровая, женщина улыбалась. Наверное, в эту минуту она вспоминала дочь.
– Я тебе помогу. Очнусь и заплачу за твою операцию, – вдруг сказал Илья. Лицо Евдокии исказилось презрительной гримасой, и она захохотала.
– Что? – не понял он.
– Не заплатишь.
– Почему?
– Мало ли, что во сне может присниться. Платить за какую-то маляршу, которую и знать-то не знаешь – ты в своем уме? Вернешься, закрутишься, завертишься, там все будет по-другому. Забыл что ли?
– Забыл. Ты права.
Вдруг она прошептала:
– О! Идет, старая! – и хитро прищурилась. Илья тоже замер, прислушавшись.
– Никого нет, ты ошиблась.
– Идет же, говорю, глухой что ли?
Он снова замер.