– Оставьте капусту, не забирайте, – попросила Варя, но комсомолка уже взбесилась от услышанных слов.
– Капусточки хочется? – скривила она рот в наглой улыбке. – Оставлю! Я же добрая!
Ганна залезла на бочонок, задрала юбку, присела. Присутствующие сначала даже не поняли, что она хочет делать. И только когда зажурчало, сообразили, что она мочится прямо в бочонок с капустой!
– Вот вам, кулачье! Вот вам! – смеялась комсомолка. – Ешьте теперь, хоть удавитесь!
Она спрыгнула с бочонка, поправила юбку.
– Вы меня надолго запомните! – процедила сквозь зубы. – Не оплатите сполна налоги, поведут вас по селу под "рогожным знаменем"! Я позабочусь, чтобы на нем написали: "Я – враг народа, закопал хлеб и не сдал государству!" А потом вонючую рогожу собственноручно прикреплю на вашей хате! – Ганна оскалилась.
– Почему? – спросила Варя. – Почему ты стала такой? Мы же ели из одной миски…
– Причем здесь миска?! – крикнула Ганна. – Думаешь, если родилась с золотой ложкой во рту, то тебе все разрешено? Все вокруг должно быть твоим?! Земли – твои, луга – твои, дом под бляхой – тебе, даже березовая роща – и та твоя! Ты думаешь, мне не было завидно?
– Ты мне завидовала, – грустно сказала Варя, – но мы же все делали, чтобы вы не бедствовали.
– Все? – хмыкнула Ганна. – Сделали из нас батраков и думали, что так будет вечно? Ваше время миновало! И не нужно меня попрекать миской борща!
– Мы все делили пополам, – напомнила Варя. – Люди обязаны помнить добро, – сказала она задумчиво. – Что бы там ни было, мы все должны оставаться людьми и знать, что живем под одним небом, а небо… Оно одно на всех.
– Ты как была с причудами, такой и осталась, – насмешливо сказала Ганна. – Когда-то ты пирожки делила пополам со мной, а я разделю небо! – Она хихикнула. – Бери себе половину! Ребята! – крикнула, выходя из хаты. – Нашли? Нет? Тогда пошли дальше!
Варя не выдержала. Она отдала Сашка Василию, упала на кровать и расплакалась. Подушка приглушала ее рыдания, а у Вари перед глазами стояло увиденное. Потом почему-то снова вспомнились подаренные бусы и сапожки. От этих воспоминаний становилось еще больнее на душе.
Глава 62
Быков проводил совещание в сельсовете сразу же после возвращения из района. Лупиков, Жабьяк, Ступак и Щербак прибыли вовремя. Вот что значит партийная дисциплина! Григорий Тимофеевич доложил однопартийцам, что село не выполняет план хлебозаготовок. Критическая ситуация во всем районе, но нужно думать в данном случае не о других, а о своем колхозе. Быков рассказал, что соседние села уже занесли на "черную доску", есть угроза, что во всем районе запретят любую торговлю и села будут окружены отрядами НКВД.
– Хотя не многие рискнут покинуть село, – рассуждал Быков, меряя широкими шагами помещение. – Введенный в городах паспортный закон не даст возможности крестьянам без документов убежать из села, не выполнив планы заготовок. Есть приказ о том, чтобы таких саботажников ловить и возвращать на места жительства. – Григорий Тимофеевич почесал затылок. – Если, конечно, их не арестуют за сознательный саботаж, – прибавил он.
– Все равно убегают, – заметил Щербак.
– Куда? – развел руками Быков.
– Кто в города, кто на шахты. Есть такие, кто пытается попасть в Россию.
– Как они туда попадут? Кто им продаст билеты на поезд? Это же запрещено!
– Железнодорожный путь проходит не так уж и далеко, – объяснил Щербак. – Мужчины находят участок, где поезд сбавляет ход, там цепляются, влезают в товарные вагоны и едут. Уже не один был случай, когда так выезжали, устраивались на новом месте и забирали своих родных. В нашем селе пока такого еще не было, но скоро будет.
– Почему вы так считаете?
– Потому что люди нуждаются, им есть нечего, – сказал парторг.
– Нечего есть?! – Быков подскочил как ужаленный. – Нет у тех, кто выработал по сорок трудодней за год, ковырялся на своем огороде, а теперь саботирует сдачу хлеба! Только и на уме, как обмануть государство и где спрятать хлеб. Сидит ли кто-то из них голодный? У меня большое сомнение.
– Начали люди умирать от голода, – негромко сказал Щербак.
– Это правда? – Быков вытаращился на председателя сельсовета.
– За последнее время, – Жабьяк поднялся, – умерло несколько человек. Соседи нашли умершими в своей хате Островерховых.
– Кто такие? – зыркнул на него Быков.
– Одинокие старики.
– Вот видите! Они отжили свой век и тихо ушли от нас. А еще кто?
– Нашли при дороге незнакомого мужчину, – продолжил Максим Игнатьевич, – скорее всего, это был нищий.
– Не хотел работать в колхозе, легче пойти с протянутой рукой, – объяснил Быков. – Наверное, замерз. Дальше.
– Умерла одинокая женщина Иваницкая Надежда. Ей было пятьдесят лет. Нашли ее в своей хате, была вся опухшая.
– Тоже умерла от старости. Что поделаешь? Еще кто-то?
– У вдовы Одарки Сиротенко умер трехлетний ребенок.
– Семен Семенович, – обратился уже к председателю колхоза Щербак, – объясни, почему у нее умер ребенок.
– Откуда я знаю?! – возмутился он и сразу покраснел до самой макушки.
– Тогда объясню я, – громко сказал Щербак. – Недавно ты своими руками забрал у вдовы кормилицу – ее корову. Ребенок опух от голода и умер, а корова вдовы почему-то очутилась в твоем дворе.
– Докладывай, – обратился к председателю колхоза Быков, – как такое случилось.
– Она должна государству и отказалась платить, сказала, что нечем. У нее в счет уплаты налогов была изъята корова. Я получил ее как свои проценты за изъятый хлеб, – объяснил Ступак.
– Садись! Все понятно. Ты поступил так, как велела твоя гражданская совесть.
– А как относительно умершего от голода ребенка? – не унимался Щербак.
– От какого голода?! – закричал Быков. – Нет никакого голода! Я не хочу даже слышать это слово! Запишите себе на лбу и научите комсомольцев: голода нет! За одно такое слово можно попасть за решетку! Все это кулацкие выдумки! Недобитые кулаки выдумывают жуткие истории о голоде в стране. Они делают все для того, чтобы подорвать доверие к советской власти, к коммунистам. Мы должны обрубать такие попытки на корню. Поэтому тебе, Кузьма Петрович, советую держать язык за зубами и думать, что говоришь.
– Люди не хотят идти на работу, – продолжил Щербак, – потому что лежат дома слабые, с опухшими ногами и животами. Недавно не вышла на работу Вера Ляшенко. Я зашел к ней, а женщина мертвая. Она не смогла встать с кровати, не было сил. Женщина выглядела очень истощенной: голова будто увеличилась в размере, тело обтянуто желтой бескровной кожей, заострились скулы, руки высохли, очень тонкие, глаза увеличены. Она умерла, широко открыв глаза и рот. Все это свидетельствует о голодной смерти.
– Ты врач? – усмехнулся Быков. – Только специалист может определить, от чего умер человек. Может, она была больна туберкулезом или другой неизлечимой болезнью. Возможен такой вариант?
– Возможен, – согласился Щербак, – но соседи рассказывали, что у Веры уже с неделю не было во рту ни росинки. Соседи ей приносили несколько раз поесть, но у них самих не хватает еды. Поэтому женщина осталась наедине со своей бедой.
– Все! Достаточно! – остановил Щербака Быков. – Не будем ссориться и выяснять причину смерти. Умерла, поэтому пусть себе спит вечным сном. У нас есть дела поважнее.
Быков повторил, что нужно что-то немедленно делать, чтобы не попасть на "черную доску". Председатель колхоза предложил свой вариант.
– Давайте сдадим семенной фонд, – сказал Семен Семенович.
Подсчитали: если сдать зерна восемьдесят процентов, то все равно не хватит для выполнения плана.
– Доберем налогами населения, – внес предложение Лупиков.
– Подождите, – взял слово Кузьма Петрович. – Почти все зерно вывезли в район. Оставили на посевную настолько мало, что не хватит и на одно поле. И теперь эти мизерные запасы еще уменьшатся? Что тогда останется на посев?
– Озимых немного посеяли, а весенняя посевная еще не скоро, – сказал Лупиков. – До того времени что-нибудь придумаем. Сейчас нужно выполнить план – это наша главная задача. Можно, например, изъять сеялки, веялки, жатки, бороны и тому подобное. Все это сложить под замок до весны. Потом обменяем на посевное зерно или продадим инвентарь и купим посевной материал. К тому же хлопоты по хозяйству отвлекают колхозников от работы. Копаясь на своих огородах, они не хотят идти на работу в колхоз. Зачем им все это добро, если нет лошадей и земли?
Быков расплылся в довольной улыбке и захлопал в ладоши.
– Единственно правильное решение! – сказал Быков. – Вот у кого нужно тебе, Кузьма Петрович, поучиться! Доведите до сведения активистов об изъятии у населения сельскохозяйственного инвентаря. Так и сделаем. Немедленно сдадим большую часть посевного материала. А теперь я должен перейти к вопросу номер два, – объявил Быков.
Григорий Тимофеевич дал задание сделать подворный обход и пересчитать не только скот и птицу, но и каждое дерево, каждый куст.
– Все-все деревья и кусты? – поинтересовался Семен Семенович.
– Какой же ты недалекий! – вздохнул Быков и растолковал: – В садиках есть фруктовые деревья и кусты, с которых можно собрать ягоды. Если крестьяне получают доход в виде яблок, груш, смородины или там крыжовника, то что с дохода надо делать? Правильно! Платить налоги. По количеству деревьев и кустов будет начисляться налог.
– А если яблоня не родит и на ней не появится ни одного яблока? – поинтересовался Ступак.
– Это уже проблемы яблони и ее хозяина, – выдавил на лице улыбку Быков. – А наша проблема – собрать налоги. Понятно?
Щербак молча поднялся, кивнул всем "Бывайте!" и поспешил домой. Почему никто его не слышит? Или не хочет слышать? Или причина в нем самом? Чего-то не понял? Но люди же в селе действительно начали умирать от голода. На хуторе Надгоровка опустели уже две хаты из десяти. И почему не выходит из головы услышанное от одного колхозника: "Приди, Сталин, посмотри, как колхозы расцвели – хата раком, сарай боком, да кобыла с одним оком"?
Глава 63
Маричка зашла к Черножуковым. Варя не видела подругу с неделю и едва ее узнала. Молодая женщина похудела, побледнела и осунулась, с трудом переставляла ноги. У семьи Мовчанов отобрали абсолютно все. Те крохи еды, которые остались не найденными активистами, они делили на всех.
– Едим раз в день, – объяснила Маричка, – чтобы хотя бы не умереть от голода. Мать уже не встает с кровати – нет сил. То ли от недоедания, то ли оттого, что пьет много воды, чтобы не так хотелось есть, у нее сильно отек живот. Сама стала такая худющая, аж страшно смотреть, а ноги полные, опухшие. Икры так разнесло, что кожа не выдерживает и лопается. Посмотрела я сегодня на ее ноги и ужаснулась, – рассказывала Маричка. – Из треснувшей кожи начала течь сукровица.
– Какой ужас! – сказала пораженная услышанным Варя. – А как же Сонечка?
– У меня пропало молоко, – тихо сказала Маричка. – То, что ты давала, я ей скормила. Осталось немного свеклы, поэтому варю ей на воде и этой сладкой водой пою. Есть еще несколько тыкв. Отварю кусочек, замотаю в марлю и даю сосать ребенку. Почему-то много плачет, – пожаловалась Маричка. – То ли от такой еды живот болит, или, может, захворала – не знаю.
– Я тебе дам еще крынку молока, – сказала Варя. – Только так, чтобы Василий не узнал, потому что у него родители тоже голодают.
– Так оставь себе. Мы как-то перебьемся тем, что есть.
– Нас не спасет небольшая крынка молока, а Сонечке может помочь, – сказала Варя. – Ты только сразу много не давай, разведи с водой и вскипяти, – посоветовала она подруге.
– Хорошо. Спасибо тебе, – поблагодарила Маричка. – Мы знаешь, что решили?
– Что?
– Поедет Павел в Сталино, туда, где они жили раньше.
– Зачем?
– Если повезет, устроится в городе на работу, будет получать хлеб, тогда заберет нас всех к себе.
– А где там жить?
– Люди копают землянки и живут как-то, – объяснила Маричка. – Лучше уж жить в землянке, чем умереть в собственной хате голодной смертью.
– А ты уверена, что он вернется за вами? – осторожно спросила Варя.
– Я знаю, что он меня не любит, – сказала Маричка, – но сейчас речь идет уже не о любви, а о жизни. Уверена, что он не оставит своего ребенка.
– А как он без паспорта, без документов поедет?
– Будет потихоньку пробираться по ночам. Как и на чем ему ехать? – горько улыбнулась женщина. – Пешком пойдет.
– А ты слышала, что всюду стоят милицейские кордоны и никого не пропускают?
– Слышала, хотя не понимаю почему.
– Как говорят, "чтобы кулаки не проникли в города".
– Я буду молиться днем и ночью, чтобы он дошел, – сказала Маричка. – Другого выхода у нас нет. Если Павел нас не заберет, мы за месяц все погибнем.
– Неправда! – Варя обняла подругу за худенькие плечи. – Мы выживем, должны выжить! – ободряюще сказала Варя и прибавила: – Хотя бы ради детей. Мы с тобой еще погуляем на свадьбе моего Сашка и твоей Сонечки. Или ты против?
– Почему же? – Маричка слабо улыбнулась. – Я только за!
Глава 64
Опять к Черножуковым заявились активисты. Цель у них была та же – сломить саботаж. Решительно настроенные, они ворвались в хату Павла Серафимовича, когда Варя надевала бабушке выстиранные теплые носки. Варин отец колдовал над машинкой для маленького Сашка – хотелось сделать так, чтобы колеса-катушки крутились, когда малыш начнет ходить и таскать игрушку за собой на веревке.
– Будем добровольно сдавать хлеб государству, или опять саботаж? – покачиваясь, спросил Лупиков.
Было заметно, что перед выполнением "важной миссии" он хорошо поддал. Позади него скалил зубы Осип Петухов. Ганна рыскала по хате глазами голодного хищника, который вышел на охоту и уже чувствует запах добычи.
– Сдал бы добровольно, – спокойно сказал Павел Серафимович, продолжая шилом долбить дырку в катушке, – но нечего.
– Варька, – встревожилась бабка, – кто здесь?
– Отдыхайте, – ответила Варя, укрывая теплым одеялом старушку, – это к отцу зашли знакомые.
– Значит, саботируем сдачу хлеба? – спросил Лупиков. – Захотелось на Соловки? Так мы это можем организовать.
– О каком хлебе он говорит? – заволновалась старушка.
– Да это они о своем, мужском, – объяснила Варя, а у самой от волнения и страха подкашивались ноги.
– Может, ты нам скажешь, – Лупиков подошел к кровати, где лежала бабка Секлета, – есть ли у вас хлеб?
– Хлеб? – переспросила старуха.
– Оставьте ее. – Павел Серафимович отложил в сторону работу. – Неужели не видно, что она старая, больная и слепая?
– Так хлеб есть у вас? – Лупиков склонился над старушкой.
– Конечно! – уверенно ответила бабка. – У нас всегда много хлеба! Черножуковы – хорошие хозяева. Есть и хлеб, и мука, и… Надя, ты опять не налепила мне вареников? Сколько можно просить?! – Бабка повела выцветшими от старости, невидящими глазами.
– Не дают вареников? – допытывался Лупиков, а Петухов едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
– Нет! Прошу уже несколько дней, – пожаловалась бабка, – а им лень! Я хочу вареников с картошкой и шкварками.
– У вас и картошка есть? И сало? – продолжил Лупиков.
– Все у нас есть! – утвердительно ответила женщина.
– И где лежит хлеб? – Лупиков наклонился еще ниже, чтобы хорошо услышать сказанное.
– Может, достаточно издеваться над женщиной, которая уже из ума выжила? – вмешался в разговор Павел Серафимович.
– Кто из ума выжил? – переспросила старушка.
– Да это не о вас, – наигранно вежливо ответил чекист. – Так где хлеб?
– Как где? В кладовой!
– В кладовой нет уже. Где тогда может быть хлеб? Его спрятали?
– Значит, спрятали. Воров развелось много, – притихшим голосом сообщила она, – работать не хотят, а красть чужое добро научились.
– Согласен с вами. Так где же тайник?
– Может, в хлеве? Или в коровнике? Надо спросить у Павла.
– А вы не знаете где?
– Нужно Надьку спросить, – прошептала старушка. – Она должна знать. И передайте ей, чтобы сегодня на обед хотя бы два небольших вареничка мне сделала. Много ли мне надо? И обязательно со шкварками! Как перед смертью хочется!
– Обойдешься! – со злостью бросил разъяренный Лупиков. – Ты глянь! Вареничков ей хочется!
– Если говорит о варениках и шкварках, – вмешалась Ганна, – это значит, что живут они не бедно. Старая не стала бы просить то, чего ей не дают.
– Только прикидываются бедными! – прибавил Петухов. – А сами вареники жрут!
– Сами едят, а мне не дают, – жалобно сказала старушка.
– Да заткнись ты! – отмахнулся от женщины Лупиков. – Разнылась здесь!
– С чего начнем? – спросил Петухов.
– Кажется, я догадалась, где они могут устроить тайник! – сказала Ганна.
Варя побледнела. Неужели догадалась о чердаке? Или о корыте с хлебом, спрятанном в могиле?
– Ну ты и сообразительная! – Лупиков улыбнулся. – И где же?
– Ребята, – комсомолка обратилась к братьям, – идите сюда.
Петуховы подошли к кровати.
– Сначала снимите со старой носки, – приказала Ганна. – Что-то мне показалось подозрительным, когда она (кивнула в сторону Вари) спешно натягивала их на бабку. Там могут быть спрятаны деньги.
Братья, услышав о деньгах, моментально стянули со старушки вязаные носки, потрясли их – пусто.
– Что вы делаете?! У меня мерзнут ноги, – занервничала бабка Секлета. – Вареников не дают и носки сняли!
– Снимите с нее жилет! – властно произнесла Ганна. – Может, там спрятаны деньги, а то и царские червонцы?
Павел Серафимович дернулся, чтобы защитить мать, но Варя его остановила, встав перед ним. Старушка, не понимая, что происходит, растерянно и испуганно водила глазами, протягивала вперед руки. Грубые и сильные мужские пальцы стянули с бабки шерстяной жилет.
– Я же замерзну! – чуть не плакала она.
– Ничего, – тряхнув одеждой, сказал Семен.
Ганна ткнула ногой под кровать.
– Там что-то есть!
Не успел Павел Серафимович и рта раскрыть, как услужливые здоровяки братья с обеих сторон высоко подняли кровать. Бабка упала на пол, не успев издать ни звука. Павел Серафимович кинулся к матери, неподвижно лежащей на полу. Он повернул ее к себе лицом, на котором застыла маска ужаса.
– Бабушка! – присела над ней Варя, коснувшись ее сухонького плеча.
– Нет у тебя бабушки, – глухим голосом выдохнул отец. – Она мертва. Они ее убили.
– Кто? Мы?! – в один голос спросили Петуховы.
Ганна успела заглянуть под кровать, которую братья до сих пор держали поднятой.
– Там одни лохмотья, – недовольно сказала Ганна. – Идем отсюда!
Она переступила через лежавшую на полу старушку. Бабушка умерла, так и не поняв, что случилось.
Громыхнули за активистами двери. Варя безутешно плакала над замершим навсегда телом бабушки. Она чувствовала себя виноватой из-за вареников, которые так хотела съесть бабка. Варя жалела, что не слепила хоть два вареничка для бабушки. Теперь уже поздно. Старушка так и не дождалась желаемого.
– Если бы я знала, – сказала, давясь слезами, Варя, – то сама бы три дня не ела, а сделала ей вареники.