гибель. Моя трагическая тень будет вечно витать здесь, знаменуя великие и непреходящие ценности, служению которым была без остатка отдана жизнь… Что ж совсем неплохо. Кстати, еще один момент: здесь, в этом многоликом памятнике я замечаю: как бы ни были различны люди, гранит выказывает их некую общую объединяющую связь. Она мне не очень понятна, черт побери! Сквозит идея, идущая вразрез с краеугольным камнем человеческой мудрости, хозяйственности, практичности. То бишь, не брать, не тащить, многоумно и многохитро, в свои закрома серебро и злато, сладости и славу - но отдавать, отдавать щедро, без остатка, напрягаясь в этом желании… Такое ощущение, что окажусь лишним родимым пятном на здоровом теле. Если попробовать изменить компоновку моего памятника. Допустим, я тот же атлет, но не бегу - стою… гм! Опять что-то не то. Попробуй, остановись в толпе или строю - нагрубят сию минуту, какого хрена, дескать, пнем стоишь. Не лучше ли так: я гордо шествую со счастливой улыбкой, а впереди эти знаменитости, Эйнштейны и наполеоны, своею грудью прокладывают мне дорогу, телами своими устилают каждую рытвину, чтобы мне и иже со мной не споткнуться, не набить шишек, не мозолить в кровь ладони.
Им выпала честь и предназначение думать, как бы мне комфортнее жилось, как удобнее одеться, мягче поспать, отвязнее развлечься. Гм! Опять памятник раздваивается: на тех, которые впереди и меня - как чужеродное тело, нелюбимое дитя. Попробую с другой позиции взглянуть. У китайцев, как известно, три религии, к одной из которых они периодически обращаются в зависимости от складывающихся обстоятельств. Так вот, почему здесь одни гомеры, ньютоны, Марксы и деминги? Почему нет рабочего с молотом, крестьянина с серпом, интеллигента в очках и с логарифмической линейкой, олигарха с нефтяной трубой? Что за чудовищное прославление интеллектуального индивидуализма?…
Ужас отчаяния объял Юлия, и в этот же момент вернулась невыносимая боль, огненным буром прошла по ноге, по жилам и нервам, и вышла через темя, обагрив кровью лицо. Мысли снова обратились к ноге. Какая степень травмы? Что повреждено? Сможет ли он бегать? А если - нет?.. Это же смерть! Это начало тления, постепенное угасание и отмирание частей тела. Юлий глянул рассеянно на памятник, на первое попавшееся гранитное мужественное лицо - мороз пошел по коже: явственно он узрел усмешку с толикой жалости и презрения. Значит, вот какое начало своего нового качества: он тронулся рассудком. Однако на всякий случай Юлий посмотрел на небо - оно ясное, голубое, всмотрелся в лес - стройные разлапистые деревья, глянул на свои руки и ноги - обычные человеческие ноги и руки, не клешни и не когти. Тогда он тихонько, исподволь, перевел глаза на гранитную голову - она усмехается! Юлий лбом несколько раз стукнулся оземь, закусил губу до крови, - гранитная голова уже готова была разразиться гомерическим хохотом.
Юлий сел и уткнул лицо в колени. И так сидел долго, целую вечность, промчались годы и столетия в одном невозможном мгновении. Легкое веяние чего-то непонятного коснулось и пробудило. Юлий поднял лицо, словно как пробудился после глубочайшего сна, и осмотрелся, с натугой вспоминая, что было с ним. Неясные тени и невнятные ощущения никли и растворялись в редком просветленном спокойствии. Почему-то сразу всплыло одно конкретное воспоминание о том тяжелом инциденте, перевернувшем судьбу.
Он, недавний выпускник солидного вуза, в странном еще качестве бакалавра, прибыл по запросу в крепкий полугосударственный завод, где еще цвела, как в заповеднике, пресловутая административно-командная система. Юлия спросили, кто он таков по образованию.
- Бакалавр, - ответствовал он.
- Ни хрена себе! А че это такое? Медицинский работник, что ли? У нас вроде как техника, механизмы, гайки, шурупы…
- Нет. Я специалист по таким-то машинам.
- Что знаешь?
- Всего понемногу. Возможно, продолжу обучение. Еще два года учебы, и стану магистром.
- Е-мое, вааще каким-то средневековьем попахивает.
Будущий магистр вопреки насмешкам коллег не прибыл для того, чтобы устроить шабаш потусторонней силы в стенах заслуженного предприятия, увенчанного правительственными наградами за огромный вклад в индустриализацию страны… с молодым азартом он включился в работу и предложил администрации несколько смелых проектов. Например, один из них заключал в себе оригинальное техническое решение водородно-кислородных топливных элементов. Это то, что спасет мир от экологической катастрофы. Известно, что смесь водорода и кислорода представляет собой жуткую гремучую смесь, и следует разделить эти среды перегородкой, которая должна строго дозировать взаимодействие электродов водорода и кислорода. Перегородка и есть суть изобретения. Это новый материал, матрица, не названная еще субстанция, похожая на мокрую промокашку толщиной в десятые доли миллиметра. Эта несерьезная с виду "промокашка-перегородка" выдерживает давление в десять атмосфер и гарантирует отсутствие аварии! Для большей очевидности это давление можно представить грузом в десять килограмм, поставленным на ноготь мизинца. Проведены лабораторные испытания: все подтверждается! Но изготовить техническую документацию на новое изделие и запустить его в серию оказалось делом совершенно неподъемным. Чтобы реализовать новшество потребовалось создать ряд распорядительных, проектных документов, локальных нормативных актов, - все это потом должно согласовываться с рядом придирчивых вышестоящих инстанций, где, прежде чем поставить визу, предлагают выполнить невыполнимые требования.
Даже если я побелею и почернею, сменю пол и национальность в угоду этим требованиям - заполучу желанные визы, то попаду в новый виток злоключений: согласованное и утвержденное техзадание должно пройти экспертизу в независимой организации. Пусть, смогу и там соблюсти все строжайшие требования замысловатых федеральных законов. А потом мне просто не дадут денег на это новшество, не дадут те, которые согласовывали и утверждали, так нудно и кропотливо вчитываясь, вникая, соглашаясь. Подлинный театр абсурда! Мой запал кончился, я хожу теперь, как винтик, как шестеренка в отлаженном крючкотворами механизме, как сверчок, который знает свой шесток. Тогда спасло юношеское увлечение легкой атлетикой, из которого вычленил бег и отдался ему с нерастраченным жаром души. А что, если сегодняшнее падение снова поставит точку и в этом?
В эти мгновения у памятника его давняя идея о новой конструкции водородно-кислородных топливных элементов оживила мысли. Он явственно увидел с закрытыми глазами свои прежние расчеты, формулы, обоснования. Тот год, заполненный радостным творчеством, был самый светлый. Теперь редко возвращалась та легкость и свобода. Именно в эти минуты он почувствовал веяние тех счастливых дней. Экологический двигатель актуален теперь еще более. А те технологические новшества, что разработал Юлий, смогут сделать двигатель лидером на рынке продаж, особенно в аспекте ужесточения экологического законодательства. Юлий встал и пошел, не чувствуя боли.
Предстал в новом свете изначальный постулат, что смерть - результат неустроенности человеческой жизни, сопряженной с постоянной блуждающей ошибкой. Эта ошибка рождает грех, рождает мирскую злобу, что преждевременно обрывает жизнь. Сгинет ли когда-нибудь в черное небытие последний грешник, унося с собой первопричину творящегося веками безумия, отступничества от истинного предназначения?
Безусловно, это произойдет… но произойдет нескоро. С телесною дрожью Юлий понял, что объединяет увенчанных славой людей в граните… благой порыв! Служить благому делу без остатка на что-то другое, служить трепетно и бескорыстно. И он, Юлий, может и должен послужить благородной миссии очеловечивания, внесения высшего в суету сует… Начать с нового экологического двигателя, добиться воплощения его в реальность и взяться за другие задумки…
Как будто неведомый груз рухнул с плеч, треснули и оборвались путы - Юлий, сияя светлой радостной улыбкой, побежал вперед как раньше, упруго и быстро. С каждым метром бега крепла уверенность в себе, разгоревшийся новыми идеями мозг получил крепкую опору в здоровой, пружинистой мускульной силе.
Юлий бежал, едва касаясь земли.
Он летел!
Он парил над поверхностью земли!
Он был счастлив!
Он понял главное!
И в унисон с бегом неслись строки А. Вознесенского:
"Бессмертие, милый Фауст,
Простое до идиотства -
Чем больше от сердца отрываешь,
Тем больше жить остаешься".
Алкоголь
Посвящается памяти Александра Пастухова
Вино всей жизни ходу поддает.
Сам для себя обуза, кто не пьет.
А дай вина горе - гора запляшет.
Вино и старым юности прильет!
Омар Хайям
Алкоголь приносит радость и горе.
Радость мнимую, горе настоящее.
А. В. Мельников
Пропажа, как и неудача, имеет странно-непостигаемое свойство обнаруживаться неожиданно. Вроде бы и в ус не дуешь, живешь-поживаешь в неведении о неких важных событиях, что растут и зреют по своим тайным законам внутри и окружении того, с чем соприкасаешься. Исходящих, впрочем, из того, что где-то что-то недоделал, ослабил внимание, обидел ли кого невзначай, посулил по недомыслию, поддался смутному влечению, допустил неосторожное движение, бравурный демарш… Потом - бац! - хлобыстнет удар судьбы, и выкручивайся из скабрезной ситуации, как можешь.
Не сможешь - полетит все в тартарары, следом кувырком и сам. Не примется во внимание, не простится, откажут в мандате доверия, выпрут, выпнут, выставят за порог чемодан, скрутит ужасная болезнь… а причина, оказывается, в вышеперечисленном недомыслии и незавершении. Вовремя, господа и дамы, не остановишься, не приметишь червоточину, поддашься искушению…
"Офигел, хмыренок?! Много хочется, да не все можется!" - так проще мы говаривали в далеком детстве, когда хотелки наши ни в какую не сочетались с возможностями, и обрывались просто и однозначно, без вызревания всепоглощающей беды… Детство - это первый рай на земле, от которого остаются воспоминания в помощь, дойти до своего и всеобщего края обетованного. Потому и драгоценны те редкие люди из мальчишек и девчонок, подтянувшиеся до респектабельных (и не очень) дяденек и тетенек, с которыми был изведан первый терпкий вкус жизни.
В том братстве детства мы все были равны в своих желаниях, произрастающих из понятного идеала, из общих ценностей и четких способов добиваться авторитета. Мы были разные с виду и одинаковые внутри. Ребята и девчонки семидесятых годов прошлого столетия, когда одновременно с советскими песнями слушали нарождающийся хард-рок.
Вот оно, наше золотое слово! Вот наш пароль и наш невольный бунт против лицемерия как будто правильной жизни! И что примечательно, как раз в течение каких-то двух лет, с 1973 год по 1975, вышли легендарные альбомы, которые никогда не канут в реку времени: Nazareth "Hair of the dog", Sweet "Funny Adams", Slade "Slade in flame", Status Quo "Rockin\' all over the world"… Deep Purple, Alex Harvey, UFO…и конечно, Led Zeppelin! - об этом отдельно когда-нибудь.
С Павлом сдружились позднее, когда отслужили в армии, и задумались о чем-то более существенном и обстоятельном, чем дворовые тусовки. Не иначе, как любимая работа была как у меня, так и у него, - правда, разного рода: я химик, он приборист-электроник; требовалось продолжение: семья, дети и так далее.
Павел был ростом чуть ниже среднего, коренастый, с крепким тренированным телом и умным взглядом близоруких глаз. Позднее он сделал операцию по исправлению близорукости и выбросил очки. Я с той же самой степенью искажения зрения не решился или не собрался предоставить глаза к лазерной коррекции…
Из увлечения хард-роком нами была вынесена страсть слушать музыку посредством высококачественной аппаратуры, которой тогда было еще маловато среди отечественных образцов. Китай еще не проснулся, чтобы завалить мир продукцией именитых брендов, которые и сейчас не отличаются демократичностью цен.
Павел сам собирал усилители и акустику, которые звучали получше импортных образцов. Низкочастотный диапазон музыки усиливался как раз в нужном спектре: барабаны Garry Glitter\' звучали через полусамодельную аппаратуру бесподобно!
Вечерами я отправлялся к нему. В его комнате курился дым канифоли, как фимиам, как дух некоего священнодействия с проводками и деталюшками, собираемыми в единое целое по мудреной схеме из журнала. Сам процесс самостоятельного изготовления лампового усилителя или чего-то подобного был непостижимой абракадаброй. Для меня был важен результат - сочная живая палитра звука - и я терпеливо выслушивал увлеченные комментарии Павла о тиристорах-транзисторах, и полной грудью дышал ядовитыми, кстати, парами канифоли, дожидаясь момента опробования. Вот тогда я вынимал сногсшибательный диск. Приводилась в действие звуковоспроизводящее устройство - и фантастическая музыка наполняла комнату. Приходила моя очередь, и я с оживлением комментировал тот или иной музыкальный адепт. Павел потом дарил мне свой суперусилитель. Я, радостный, утаскивал это драгоценное любительское ноу-хау домой, через некоторое время случалась поломка - усилитель возвращался на доработку…
Наконец я купил дорогую стереосистему, да и вообще пошло вторжение доступного импорта. Шквал товаров, услуг, предложений на отдых, путешествия… дело встало за деньгами. Как мне, так и ему пришлось поменять работу на более оплачиваемую. С этого времени встречаться стали реже, из месяца в месяц реже, из года в год реже, встречаться периодически по знаменательным датам… а годы летели и летели.
Случилось, что у моей матушки сломался телевизор. А для семидесятипятилетней пенсионерки лишиться возможности смотреть телевизор с его бесконечными сериалами то же, что и напрочь лишиться зрения.
Я, понятное дело, звякнул Паше - молчок. Назавтра снова звоню и не раз - снова молчок. Лишь поздним вечером недовольный незнакомый мужской голос заявил, что такой и такие здесь не проживают, выехали в неизвестном направлении, причем давно. "Что-то не похоже, - думаю, - чтобы Паша поменял место жительства, не сообщив мне. Странно, очень странно…"
Итак, он пропал. Сломанный телевизор отошел на второй план, словно сам телевизор - это мистический привет друга, которого отдалила текучка жизни. Звонок на работу также оказался безуспешным: три месяца, как уволился. Впрочем, это было единственной зацепкой - и я уговорил незнакомого собеседника по телефону на встречу.
Мы оба появились в назначенном месте на заводской проходной минута в минуту. Я безошибочно двинул к нему, по ходу разглядывая нового знакомца. Здоровенный малый с рыжей стилизованной бородкой и курчавой ржавой порослью на голове, аккуратно окантовавшей мясистое белое лицо. Одет в синий джинсовый костюм и коричневые мокасины. Ха! Да он и вправду знакомец: как раз у Павла мимоходом общались. Он лениво подал мне белую пухлую руку для традиционного рукопожатия. Я предложил ему по банке пива за мой счет в аляповатом ларечном заведении, находящемся в пяти минутах ходьбы.
- Ты разве ничего не знаешь? - спросил Николай, потягивая пиво и неспешно поглощая поджаренные и присыпанные тонко помолотой солью орешки кешью.
- Не-ет. Абсолютно ничего. Честно говоря, полгода не виделись, ровно со дня моего дня рождения. Он тогда меня удивил и заставил призадуматься…
- Чем же? - Николай сделал маленький глоток.
- Сидели мы с ним за разговорами и пили потихоньку водочку. Жена накрыла нам на стол и слушала краем уха, о чем мы там балакаем. А мы, конечно, как давненько не видавшие друг друга проговорить могли и вечер, и ночь. О том, о сем о пятом, десятом… Приговорили бутылочку. Я чувствую, мне лишковато… и время позднее… вроде бы не помешало и спать завалиться. Он же не уходит и говорит, что порой не хватает каких-то тридцати-пятидесяти грамм для полного комплекта. И только когда опрокинули эти недостающие пятьдесят грамм, он ушел.
- Я тебе другое расскажу… когда работали мы с Пашей по обслуживанию и утилизации приборов с радиоактивными датчиками и, соответственно, в этих средах работавших, в качестве превентивных мер безопасности покупали ящик водки и каждый вечер после работы - по сто пятьдесят грамм. Шикарно! Водку запивали молоком или сливками. Молоко тонким слоем жира смачивает стенки желудка, и водка идет в тело мягко, не ударяя по мозгам сразу. Мы всегда с ним так делали, когда по графику предстояла такая работа. Я, когда заканчивалась эта работа, заканчивал и с ежедневным принятием полуторной сотки. Чтобы ни говорили, но спирт связывает и выводит радиацию из тела. Опасность в другом: когда вот так после месячных ежедневных доз садишься за стол ужинать, без привычной сотки на душе тяжеловато и муторно. Я-то справлялся, а Пашка, похоже, и дальше продолжал. Тут Любка подхватывала.
- Опять Любка! Мне он говорил, что разбежались давно с ней…
- Куда разбежишься!? В одном доме живут. Она подъехать умеет: и посулит и поплачется…
Паше почему-то не везло с женщинами. Есть некоторые, - скажем мы, попивающие сейчас пиво, - кто, женившись раз, десятилетиями живут и не помышляют о повторной женитьбе: зачем одни проблемы менять на другие?.. Он же хотел эксклюзивное, свою единственную, непохожую, неповторимую, свою половинку, данную свыше. Получалось наоборот: с одной поживет, с другой, с третьей… с рыжей, с брюнеткой, блондинкой… на пятнадцать лет младше, затем на десять лет старше.
Любка была его старше лет на десять. В прошлом - красавица и телом, и лицом. Чего-то и ей не хватило для счастливой жизни. Муж запил и повесился. Оставил ее с четырьмя детьми. Две дочери стали взрослыми девицами, временно-постоянно безработными. Одна из них не так давно выпала из окна и разбилась насмерть. Перепутала дверь с окном? Оба выхода показались равноценными выходами в Ад? Нетрезвая безалаберность при мытье окон? Никто не стал серьезно разбираться в причинах смерти, и сочли несчастным случаем… Семья Любки съежилась до троих, и вскоре четвертым стал Паша.
К слову сказать, все детишки были красивыми: сынок-первоклассник, так и не пошедший вовремя в первый класс, двенадцатилетняя девочка-школьница, девятнадцатилетняя девушка, уставшая в ленивых поисках работы и четвертая, самая старшая, первенец, ушедшая вслед за отцом, - всех их природа не обделила телесным здоровьем и красотой. И это "что-то", что внесло свою коррективу в их жизнь - есть ВОДКА. Водка была главным членом семьи; она безвременно отнимала родных и близких без боли и печали, и незамедлительно восполняла растворившихся в ней новыми алкалами незатейливой веселости.
- Любка зачем-то уехала из деревни. Жила бы там, где у нее мать и отец. Работала бы на ферме: коров доила, бычков на мясо растила, - продолжал философствовать Николай. - Дом - рубленый пятистенок, земли немеряно. Сади картошку, моркошку, капустку. Кругом леса, где грибов полно, и зверюги не вывелись. Рай! Чего их всех в город тянет?..
- Мужиков в деревнях нет. Спились трактористы и комбайнеры. Контроля нет. Раньше, в незапамятные времена, Партия боролось с пьянством… теперь кому? Некому! Бабье царство какое-то там. Матриархат. Браться за фермерство - работать же надо от зари до зари! А так работать разучились. В городе как-нибудь, да прокормишься.
- Верно глаголешь! Впридачу таких, как Пашка - неустроенных идеалистов - запросто можно подцепить на водке да на сочной мохнушке… жизненка снова в кайф!
- Водка водкой, а порывался он завязать с этим делом окончательно… Слышал я от него байки про эту деревню. Собирался ведь уехать и зажить там на вольном воздухе. Действительно - рыбалка, охота, парное молоко.