– Давайте… – нерешительно согласился Феодор. – Но вот клопы эти мою собаку Мусю замучали. Она за неделю на три фунта похудела…
– Ну не будьте же вы таким занудою, Федя! Вы же согласились жить по-людски, а не так, как клопы живут! Вот идите в ту комнату, там спальня. Располагайтесь, раздеться можете, а я пока чай заварю.
Феодор с широко раскрытыми глазами удалился в полутемную спальню и выглянул из окна вниз. Окно выходило прямо на Низкопоклонный. Внизу виднелась какая-то фигурка, прищуренно переводившая взгляд с одного окна на другое.
– У-у, гнус гнилостный! – вырвалось у Феодора, когда он узнал в фигуре жильца квартиры № 5 Ивана Магнитогорыча. – И че это он высматривает да вынюхивает, гнида хвостатая?..
– Что вы там, молитесь? – донесся с кухни голос Поли.
Феодор резко оглянулся, еще раз с недовольством бросил взгляд в Магнитогорыча, отошел от окна и, сбросив пиджак, уселся на стул у трюмо.
– А вот и чаек… – Апологетта зашла в спальню с подносом в руках. – Вы видите, до чего дошло! Мужчины, вместо того чтобы продолжать род и нести радость в обоюдную жизнь, занимаются оплодотворением бесплодных политических идей и планов. Это же сплошное массовое извращение понятия жизни! Вот вы читали сочинения господина Арцыбашева?
– Не… – тихо ответил Феодор, оставив рот приоткрытым для продолжения беседы.
– А Пантелеймона Романова?
– Псалтырь я читал и еще пару книг…
– Ну вот, вы не знаете, может, оттого у вас и сохранился пристойный вид и правильное понятие. А то ведь как чума: мужчины – в революцию, женщины – и того хуже… За маузер отдаются, и без всякой страсти, а так, ради революции…
– Да-а-а-а, да-а-а, – говорил Феодор, попивая чай и поглядывая на высокую грудь, рвущуюся из восточного халата.
8
– Так вас сюда направил товарищ Кращекин?! – удивленно и отчасти радостно воскликнул толстенький человек с родимым пятном на носу, читая бумажку, полученную из рук Магнитогорыча. Сам Магнитогорыч сидел тут же, по другую сторону стола. Довольный вид толстенького человека не внушал никаких опасений за свое, а также и всенародное будущее.
– Как вас зовут?
– Трябин Иван Магнитогорыч.
– Рост?
– Средний, – быстро и четко ответил посетитель.
Толстенький улыбнулся.
– Реакция у вас отменная. Товарищ Кращекин никогда не ошибается, у него просто гениальный нюх. Значит, хотите применить ваши способности и умения на общее благо?!
– Да. Желаю, – осмелев, Магнитогорыч отвечал так, словно требовал назад деньги.
– Внешность у вас тоже выигрышная, бесхитростная, в глаза не бросается. Но, конечно, многому вам придется научиться, многому… Силы в себе на это чувствуете?
– Да я в себе все что угодно чувствую! – Магнитогорыч чуть было не ударил себя кулаком в грудь.
– Отлично, отлично… – монотонно повторил толстенький с таким видом, будто успокаивал разрезвившегося не в меру пса. – Вот вам в качестве подготовки: выберете кого-нибудь из знакомых или соседей, которые поподозрительней, и постарайтесь войти в доверие так прочно, чтобы узнать все подробности жизни, вплоть до интимных. Будьте естественны, но не перегибайте палку. Больше слушайте и меньше сами говорите! Понятно?
– Да.
– Ну что ж, жду вас через недельку часов в пять-шесть. Не забудьте, разговор наш должен сохраниться в полной тайне, иначе… – Толстенький не договорил, но выражение его глаз в этот момент полностью обрисовало мрачную картину возможных последствий.
Магнитогорыч по-деловому поднялся со стула, протянул руку толстенькому на прощание и вдруг спросил:
– Извините, я уж не знаю, как вас звать-то?
– Зовите меня "дядя Ваня", – улыбнулся толстенький. – Я Чехова очень люблю. А как вас звать, мы решим в следующий раз.
"Дядя Ваня" очень вяло пожал руку Магнитогорычу, что очень того огорчило.
"Не чувствуется у него крепкой революционной хватки…" – размышлял Магиитогорыч по дороге домой.
9
Высокий старик с козлиной бородкой уже пять минут без толку стучал к дворнику. За это время с той стороны двери никакого шума, кроме девятикратного кукования часов, не донеслось. Напоследок старик со злостью двинул по двери ногой в сером ботинке и зашел в квартиру № 2, находившуюся напротив.
Минут пятнадцать спустя из квартиры Апологетты появился опухший, с мешками под глазами дворник Феодор и, хмуро глядя на ступеньки, зашагал вниз. Только он закрыл за собой дверь, как в нее кто-то громко ударил. Феодор недовольно открыл и увидел перед собой раздраженное лицо седого высокого старика с козлиной бородкой.
– Чего? – насупившись, спросил Феодор.
– Я в вашу квартиру уже час стучусь! – завизжал старик.
– А че вам надо, и сами вы откуда?
– Жилец я ваш из квартиры № 2…
– Вагонов-Табарский?! – вслух попытался припомнить дворник.
– Извините! – требовательно завизжал старик. – Товарнов-Вагонский, бывший почетный гражданин…
Феодор с трудом держался на ногах, хотя пьяным не был. Он устало посмотрел на Товарнова-Вагонского, пытаясь уразуметь, чего этот тип хочет.
– Вы обязаны принять меры! Это безобразие! – опять завизжал старик. – Этот Бухманд специально по ночам мочится под моими дверьми за то, что я до революции был членом Союза истинно русского народа! Это же безобразие, надо вызвать сюда Красную армию и обмочить всю его квартиру!!!
Феодор пытался понять смысл речей жильца, но из всего сказанного в голове оставалось всего два слова: "мочиться" и "безобразие".
– Пожже зайдите, уважаемый, я дюже не выспался с работы… – промычал Феодор и захлопнул дверь.
Товарнов-Вагонский от неудовольствия совершил еще один риторический удар ногой в дверь дворника и скрылся в своей квартире.
10
Перед входом в артель "Вечная радость" столпилось человек десять заказчиков с бумажками в руках. На бумажках были записаны размеры и мелкие покупательские требования, касавшиеся использования материи для обивки и других мелочей.
Артель работала в полную силу. Шум как обычно стоял густой и сочный. Перекуров почти не случалось. К стенке были прислонены три сосновых красавца, еще не обитых траурной тканью, а оттого выглядевших вполне оптимистически и празднично, как любая обновка. Агатангел трудился самозабвенно.
Глухонемой небольшого роста подошел неожиданно к Мудренову и, обратив на себя внимание дотрагиванием руки, указал на выход, где столпился всякий престарелый люд. Агатангел все понял без слов и вышел на улицу. Толпа сразу разобралась на части и выстроилась очередью, первым в которой стоял мужчина лет пятидесяти с лысинкой, покрытой неизвестно откуда зачесанными волосами. Он протянул Агатангелу бумажку, на которой было написано: "Пять штук 250х120, сосновые, без обивки и подешевле. Заказчик Грубин".
– На когда вам надо? – спросил профессор.
Очередь зашумела: "Говорящий, говорящий!!!"
Мужчина не смутился.
– Через неделю понадобится, – спокойно ответил он. – Не поверите, для чего!
Агатангел вопросительно глянул на клиента.
– В другой город переезжаю. Точнее, высылают… – Мужчина грустно улыбнулся. – Так вот, представьте себе, что вещи перевозить не в чем. Обошел все столярные мастерские, все завалены госзаказами… Одна надежда на вас!
Агатангел приветливо улыбнулся.
– Вы неплохо придумали… Правда, таких размеров мы еще не делали, но в крайнем случае я вам свои из дому продам.
Мужчина с испугом посмотрел на профессора, торопливо попрощался и пошел не оглядываясь. Агатангел пожал плечами и повернулся к следующему клиенту. Перед ним стояла девочка лет тринадцати с красными глазами, исхудавшая и оборванная, но, казалось, благородного воспитания.
– Что тебе, девочка? – ласково спросил он.
Девочка хотела ответить, но нахлынувшие слезы помешали ей. Агатангел сочувственно погладил ее по голове, пытаясь утешить, потом взял за руку и завел в мастерскую. Выпив стакан воды, девочка пришла в себя и рассказала, что хотела попросить бесплатный гробик для себя, так как хотела отравиться уксусной эссенцией, как уже сделал в этом году ее старший брат.
Агатангел слушал молча, и взгляд его наливался мыслью. Наконец он встал и, взяв ее за руку, повел по городу в сторону Низкопоклонного переулка. Глухонемые уважительно проводили его взглядами, переглянулись и снова принялись за работу.
11
Бордовое солнце, как крашеный мыльный пузырь, медленно закатывалось за дома. Вечер задыхался темнотой, в которой, словно тончайшие иглы, холодно кололись звезды. Полярная равнодушно холодила сердца одиноких прохожих и гоняла по их спинам испуганных мурашек. В эти вечера прохожие ничего хорошего не ждали, кроме погоды на следующий день. Старались ходить под стенами домов, боясь рождения собственной тени из-за уличных фонарей, тускло светивших и собиравших всех мошек и мотыльков со своего отрезка улицы. Даже коты и те были намного смелее людей. Они мягко ступали прямо по середине дороги, останавливаясь на мгновение под фонарями.
По Липковскому бульвару обычно в такое время прогуливалось несколько бездомных собак, любивших это место потому, что именно здесь чувствовалась власть в лице постоянно чеканивших шаг двух патрульных-красноармейцев. Прохожие здесь встречались чаще, чем в других местах, но все равно друг к другу они относились настороженно и подозрительно.
Прохожий был небольшого роста и торопливо шагал по Липковскому, стараясь быть как можно тише. Он не смотрел по сторонам. Он не был задумчив. Он спешил.
Внезапно тишину разрезал скрип открывающейся двери, и перед самым его носом оказался человек, лицо которого было скрыто всеядной темнотой.
Прохожий испугался и замер в двух метрах от незнакомца.
– Извините, я, кажется, вас напугал! – вежливо заговорил человек, только что вышедший на улицу.
– Ничего-ничего, – слегка дрожащим, но уже успокаивающимся голосом ответил прохожий и уж было собрался пройти дальше, как вдруг на секунду задержал свой взгляд на лице незнакомца и приостановился.
– А вы не сосед мой по Низкопоклонному? – спросил он.
– Да, живу там, в восьмом номере.
– Вот хорошо! И домой по пути! И идти, вы знаете, веселей, а то всякое в такое время…
– Ну что ж, пойдемте. Я тоже спешу… Дома ждут.
– А вы разве не один живете?
– Как вам сказать… не совсем один…
– А-а-а! – Первый прохожий шутливо погрозил пальцем. – Балуетесь этим делом!
– Я бы вас попросил не говорить так…
– Простите, ради бога. Я не хотел вас огорчить. Да! Забыл же представиться: Иван Магнитогорыч!
– Агатангел Ильич, – сказал второй и пожал руку, протянутую случайным спутником.
– А это вы только со службы идете? – поинтересовался Магнитогорыч.
– Да, на работе задержался, – нехотя ответил Агатангел Ильич. – Заказ срочный… понимаете.
– Так вы работаете? А я думал – вы профессор философии, преподаете где…
– Был профессором и преподавал в свое время, но прошло оно.
– Отчего же прошло?
– Как вам сказать. Профессором философии быть надоело, а философом быть еще не научился. Трудно это. Я вот к пролетариату примкнул. Работаю.
– Где же это вы трудитесь?
– Артель "Вечная радость", столярничаю… А вот мы с вами и дошли. Быстро как, когда не в одиночестве. Ну, спокойной ночи!
– Спокойной! – ответил Магнитогорыч и, звеня ключами, направился к своей двери.
Этой ночью он спал плохо. Прежде чем лечь, около получаса письменно раздумывал о своей встрече, пытаясь найти в ней и в самом разговоре что-нибудь необычное, таинственное, интересное, но пока что все выглядело вполне нормально.
12
– А вот я и пришел, Катенька, – профессор остановился в темной комнате у спящей на диване русоволосой девочки. – Ну, спи, спи…
Он ласково поправил плед и на цыпочках удалился на кухню. Поставил чайник на примус и уставился в окно, в котором ничего видно не было.
– Вот и жизнь – как это ночное окно, – размышлял он. – Знаешь, что все прозрачно, все видно и понятно. Смотришь, а на самом деле все наоборот. Думаешь, что все понятно, потом задаешь себе во прос и как мальчишка-двоечник тупишь глаза в бессилии и незнании своем. Видно, правда, что удел всякого думающего и философствующего – вечное детство, вечный поиск неправильных ответов на незаданные или неправильно поставленные вопросы. Убегаешь от ответа – прибегаешь к вопросу. На звезду бы! (Он придвинулся к окну и заглянул снизу вверх на небо.) Холодные, дрожащие, далекие. Нет, любой бездомный пес в сто раз ближе человеку, чем эти бесплотные светила… Написать бы философию, чтобы все стали близкими: и люди, и звери, и рыбы, и цветы… Опять детство, опять о глупостях думаю, за которыми нет ничего, кроме будущего моего осмеяния. Спать надо. Катенька уже спит. Может, хоть ей польза от меня какая-нибудь случится. Мертвые за удобные гробы уже не отблагодарят и своим мнением с живыми не поделятся. Они там, душою – в звездах, плотью – в грязи земной…
Чайник вскипел. Агатангел погасил примус. Снял крышку с чайника, и тут же окно запотело. Профессор провел пальцем по стеклу и медленно, словно лунатик, побрел в комнату ложиться спать.
13
Из дворницкой квартиры механическая кукушка прокуковала полночь. Дом засыпал.
Собака Муська лениво вычесывала блох.
Дворник Феодор сквозь дрему поддакивал болтающей без умолку Апологетте.
Товарнов-Вагонский дежурил за своей дверью, бдительно вслушиваясь в шумы парадного.
Малорослый еврей Бухманд выдавливал со лба угри и думал о том, что у него до сих пор нет детей и еще ни разу не было жены. Он искал виновных в своих семейных недостатках и находил их сразу много: все три революции, экспроприации, погромы, Союз истинно русского народа, холодные зимы, инфляция и прочая, а ему уже скоро пятьдесят…
14
Следующее утро было невероятно солнечным и радостным с виду. Вселяло оно бодрость и еще что-то в прохожий люд, и затосковали буржуи бывшие по прошлому, глядя на полную природную монархию солнца, а пролетариат – по будущему, до которого тоже не близко, хоть и намного ближе, чем до единовластного небесного светила.
Артель "Вечная радость" работала в полсилы. Впрок было изготовлено больше двадцати изделий, из которых пять отличались невероятными размерами и объемом. Создавалось впечатление, будто к стенке был поставлен президиум клуба великанов.
Глухонемые работали не спеша, но аккуратно и качественно. Агатангел, гоняя рубанок вдоль доски, мыслен но философствовал о разном благе и попеременно приходил к разным выводам. Иногда он отвлекался от рубанка и записывал какой-нибудь самый удачный вывод в тетрадь заказных размеров.
Ближе к полудню дверь артели с шумом распахнулась и появился в ней малоприметный человек в значительно блестящей кожанке.
– Кто ответственный? – требовательно спросил он резким голосом и сурово оглядел всех работавших.
Никто, кроме Агатангела, не обратил на него внимания. Человек сразу же сделал шаг вперед и протянул Агатангелу какую-то казенную бумагу.
– Ознакомляйтесь!
Агатангел поднес документ к глазам и, думая о чем-то своем, принялся механически читать. Постепенно мысли о своем отодвинулись в подсознание, и он задумался о смысле документа. Там было написано:
"Прошу выдать нашему уполномоченному десять качественных гробов для агитационно-пропагандистских похорон всяческих отсталых пережитков в связи с первомайской демонстрацией сил революции. Подписи. Печать".
– Ну?! – Посетитель нетерпеливо затопал ножкой в блестящем сапоге.
– Надо посоветоваться с артелью…
– Советуйтесь, а я вас на улице подожду! – брякнул посетитель и вышел.
Агатангел привлек общее внимание и пустил по рукам документ. Все постепенно ознакомились и бумагу возвратили, выжидающе глядя на бывшего профессора.
Он призадумался, потом утвердительно махнул рукой, на что остальные закивали.
– Артель согласна. Можете забирать, но оставите расписку и документ.
Посетитель поморщился и сказал, что пошел за подводами. Через полчаса в сторону горисполкома потянулись телеги с гробами, а по городу побежали слухи, будто новая власть объявилась.
15
Смеркалось.
Дворник Феодор с растерянным видом плевал на образа, пытаясь попасть прямо в глаза Иисусу и остальной небесной братии. Вдосталь наплевавшись, он накинул пиджак и поднялся к Апологетте.
Женщина встретила его улыбкой, провела на кухню и усадила за стол, накрытый пятнистой скатертью.
– Сегодня, дорогой Феодорчик, у нас будет небольшой праздник, – нараспев тянула Апологетта. – Немножко лет назад в такой же день на свет Божий появился очаровательный ребеночек, который сразу всем понравился. Это событие произошло в небольшом именьице под Екатеринославом. Какая там природа! Господи!! Ты себе не представляешь! Так вот этим ребеночком была я, Феодорчик!
– Ишь! – довольно крякнул Феодор, поглядывая то на разодетую хозяйку, то на накрытые салфетками блюда. – Поздравляю, здоровья и другого, штоб… много, и счастья в этой жизни…
– Спасибо, спасибо, родной! – Апологетта наклонилась над сидящим Феодором и поцеловала его в лобик. – Один ты у меня остался такой близкий и искренний.
Апологетта смела пальцем слезинку с правого глаза.
– Ой да пошто ж вы… – ласково пробасил Феодор, заметив в глазах женщины умиление его персоной.
Апологетта еще раз озарилась улыбкой и, не убирая ее с лица, принялась раскладывать кушанья по тарелкам. В стопки налила белой, а рядом с Феодором поставила блюдечко с большим соленым огурцом. На огурец Феодор посмотрел с большим верноподданическим уважением, как раньше, в бытность свою монахом, смотрел на настоятеля.
Трапеза началась. Огурец таял во рту. Ацологетта заливалась краской, Феодор водкой. Потом был чай с бубликами, после которого Апологетта в третий раз после знакомства потребовала у Феодора всю его мужскую сущность доказать и увела в спальню.
Утром, выйдя на лестницу, Феодор почувствовал небывалую тяжесть в голове и шум в ушах. В глазах царствовал полумрак. Дворник спустился на свой этаж и, споткнувшись о что-то шумное, с грохотом упал. Падение внесло некоторую ясность в его голову. Он раскрыл глаза и увидел перед носом десяток воющих котов всех мастей и размеров. Один рыжий смело подошел к лицу Феодора и лизнул его прямо в левый глаз. Феодор осатанело подпрыгнул и рявкнул на котов что-то непристойное, но они не обратили на него никакого внимания. Они мяукали гнусными голосами и катались на спинах под дверью квартиры Товарнова-Вагонского.
Феодор замер с целью сосредоточиться, но его отвлек новый хор кошачьих голосов, доносившийся с улицы.
Дверь в парадное распахнулась, и в утреннем свете появился Товарнов-Вагонский, сопровождаемый многочисленным эскортом шумящих котов, по очереди трущихся об его брюки.
– Это контрреволюция! Это варфоломеевские будни! – орал Товарнов-Вагонский. – Этот православный Бухманд плюет на всякую власть и на всякое достоинство! Эта сволочь публично купила в соседней аптеке ведро валерьянки и вылила его на меня, когда я выходил из квартиры. Теперь мои единственные брюки создают для меня невозможные условия свободного передвижения, а под моей квартирой коты впадают в антисоциальные оргии!!! Я призову всю мировую справедливость на борьбу с этим солитером нашего общества! Я ему напомню старые времена! Я достану у врачей дизентерийную палочку и запущу в его квартиру!