Тамара насмешливо хмыкнула, благо привыкла к беспомощным угрозам – в них было хамство, все то же осточертевшее, одинокое, отмороженное хамство, и никакого дела.
– Ты трус, – она полезла в аптечку, вынула пенталгин и протянула пластинку Марату. – Ты боишься меня больше, чем этого горемыку, – Тамара мотнула головой в направлении бензозаправки. – Вообще, тебе нужно к врачу. Я совершенно серьезно тебе говорю: с ушами не шутят. Нам не нужно в Лагуну, нам нужно в городскую поликлинику.
– В Лагуне есть врач, – пробурчал Марат. Он бросил в рот пару таблеток, запил их теплой крем-содой. – Поехали. Этот придурок сказал, что через семь километров будет какая-то трасса, которую он величал Лентой. По ней надо чуток проехать, и будет другая заправка.
Он завел мотор. "Пежо", чего с ним почти никогда не случалось, чихнул, словно сопротивляясь.
Тамара утомленно вздохнула.
– Почему – лента? – спросила она, когда Марат выруливал с площадки. – В первый раз слышу, чтобы так называли шоссе.
– Они здесь, наверное, все с прибабахом, – отозвался Марат. – У этого гада где-то припасена пара канистр, печенкой чую. Почему не продал – не знаю. Что у меня, денег нет, что ли? Я купить не могу? Я заплатил бы этому козлу столько, сколько бы он сказал.
– Он тебе испугался сказать, – предположила Тамара.
– Ни хрена, – возразил тот. – Он только с виду такой пришибленный, а сам с норовом.
Оба замолчали. "Пежо" летел сквозь душный вечер – но нет, уже сквозь ночь: солнце скрылось за лесом. Пустынное шоссе подкладывало под брюхо машины полоску за полоской. Марат включил фары, и желтизна света сообщила надвигавшемуся однообразному пейзажу лунный оттенок.
– Мышастые туши, – задумчиво сказала Тамара. – Летучие мышцы, – добавила она, взглянув на бицепс Марата.
Тот поморщился: отвяжись. Не полагаясь на гримасу, он включил музыку, от которой казалось, будто неподалеку ворочается великан, распираемый газами.
Шоссе стлалось угодливо и мягко, елки брали на караул, машина мчалась.
– Скоро будем на месте, – с сомнением сказал Марат, обращаясь, скорее, к себе одному. – Если этот деятель мне наврал…
– Пять километров мы уже точно проехали, – заметила Тамара и сняла, наконец, очки. Глаза у нее оказались маленькими и прозрачными, как свежая вода в школьном аквариуме.
Марат не ответил и подался вперед. Послышался шорох: асфальт неожиданно закончился, и шины взвихрили пыль, ворвавшись на грунтовую дорогу. Тамара откинулась на сиденье и смерила Марата долгим немигающим взглядом. Тот ругнулся и притормозил.
– Сейчас оглядимся, – он выгрузился на свежий воздух, обогнул автомобиль и стал пристально всматриваться вдаль, где смыкались деревья, уже почти сливавшиеся с иссиня-черным небом. Мотор мерно рокотал, фары высвечивали размытый пятачок грунта.
Марат присел на корточки и принялся изучать землю.
Тамара вышла к нему; на миг она остановилась, вспомнив, что вот уже не один час мечтала проветриться, измученная жарой, смягчить которую не позволяло дурацкое ухо Марата, так некстати разболевшееся. Пан-Спортсмен боялся сквозняков. Стало легче, но чувствовалось, что духота лишь отступила, притаившись в сырой тени и дожидаясь первых лучей солнца.
– Что ты там нашел? – спросила Тамара, глядя, как Марат пристально всматривается в грязный песок.
– Этот тропка ползуеца папуларностью, – с глупым акцентом ответил муж. Он выпрямился и одернул рубаху. – Посмотри, сколько следов. Сплошные протекторы. Похоже, что здесь оживленное место.
Тамара всмотрелась и увидела, что дорога и вправду сплошь исчерчена следами шин всевозможного калибра – от толстых вдавлений, оставленных обремененными ношей фурами, до легких велосипедных росчерков.
– Не зря он, видно, распинался про очередь, – говорил между тем Марат и мрачнел с каждым словом, обнаруживая невиданные резервы скверного настроения. – Неровен час, проторчим там всю ночь.
– Мы не на границе, здесь не Брест, – голос Тамары звучал недоверчиво. – В конце концов, ты сможешь применить свои таланты… когда это ты стоял в очереди?
На эти лестные слова Марат лишь хрюкнул и полез за руль.
– Ладно, посмотрим, – пробормотал он с деловитой угрозой. – Садись!
Тамара устроилась рядом, и Марат, не дожидаясь, пока она сядет поудобнее, рванул с места. "Пежо" ахнул и понесся во мглу, где дорога, деревья и небо сливались в сплошное черное пятно.
– Это странно, – сказала Тамара и пристегнула ремень.
– Что странно?
– То, что мы здесь одни. Столько следов – и ни души.
– Кто не успел, тот опоздал, – горько усмехнулся Марат, намекая на себя. – Жрать охота, сил нет. Брось мне пакет.
Тамара перегнулась через спинку сиденья, нашарила пакет с давно остывшими гамбургерами и положила Марату на колени. Тот, не глядя, запустил свою лапищу внутрь, вынул мертвую булку с холодной подошвой внутри и впился в нее неразборчивыми зубами.
– Как в тебя это лезет, – не выдержала Тамара. – Эту помойку можно употреблять только в горячем виде. Чем горячее, тем лучше. И банку горчицы туда засандалить.
– Там есть горчица, – промычал Марат. Его губы мгновенно испачкались. Кружок лука плюхнулся на шорты, и Марат смахнул его на пол. Тамара инстинктивно подобрала ноги. Немного подумав, она забрала пакет, нашла в нем сыпучий коржик и присоединилась к трапезе.
– Вода осталасьь? – осведомился Марат.
– Четыре литра.
– Дай мне скорее запить.
Машину внезапно тряхнуло, и Тамара чуть не выронила двухлитровую пластиковую бутыль.
– Черт бы их взял! – крикнул Марат, уронивший гамбургер. – Собаки!…
И замолчал, потому что "пежо" вдруг пошел ровно и плавно: под колеса ему вновь струился асфальт. Фары высветили большой фанерный плакат на шесте, косо воткнутым в придорожную траву. Марат притормозил, и они прочитали: "Строительство объекта ведет компания братьев Хардвер и Софтуар. Начало работ – окончание работ". Сроки поставлены не были, а сам плакат выглядел побитым стихией.
– Какое-то шоссе, – безучастно сказала Тамара.
– Может быть, это и есть Лента, – предположил Марат, бездарно симулируя бодрость и оптимизм
Машина рассекала ночь, одна-одинешенька под оранжевой луной.
– Кто такие эти братья? – Тамара задумчиво накрутила локон на палец.
– Наверно, какая-нибудь фирма. Типа нашего СМУ или как его там.
– Позорище, – покачала головой Тамара. – Куда не посмотришь – всюду иностранцы вкалывают. Будто сами не можем.
– Это все бабки, – возразил Марат и влез туфлей в недоеденный гамбургер. – Они там глотку друг другу перегрызут за контракт. Им только дай.
Тамара подалась вперед.
– Смотри, что это там? – она выставила палец, и цыганские браслеты ответили ей вкрадчивым металлическим шорохом. – Светло, как днем!
– Вижу, – кивнул Марат. – Это, наверно, нехилые фонари. Приехали, там шоссе.
– Лучше, чем ничего, – рассудила Тамара. – Сейчас спросим кого-нибудь. Заброшенную трассу не будут так освещать.
Дорога, как нарочно, стала петлять. Асфальт резко свернул направо; еще через какие-то двести метров поменял направление и устремился в лес, откуда вывернул, не задерживаясь; Марат не проехал и минуты, как снова пришлось отклоняться, он только и делал, что подмигивал то правым, то левым поворотом – машинально, как всякий мало-мальски опытный водитель. Ловя себя на этом, он чертыхался, видя, что предупреждать ему некого, разве что безмозглых ежей и белок. А Тамара следила за небом, все больше убеждаясь, что дело не в фонарях. Занимался рассвет. Тамара посмотрела на часы: без пяти минут полночь.
Глава 2
Марат отпрянул, напуганный въездом в разгоравшееся зарево. Движение было инстинктивным, на лице появилось недоуменное и рассерженное выражение. Держа руль вытянутыми руками, он притормозил и что-то пробормотал.
– Что ты говоришь? – не поняла Тамара.
– Который час? – повторил Марат раздраженно.
– Двенадцать часов ночи, – ответила та с торжеством, которого сама не понимала.
– Тогда почему так светло?
Тамара поднесла часы к уху:
– Тикают. Может быть, они отстали?
Марат издал негодующий звук:
– По-твоему, получается, мы целую ночь проездили? Не смеши людей!
Смеяться было некому.
– Посмотри на счетчик, – не унимался Марат.
– Зачем на него смотреть, – огрызнулась Тамара, с беспокойством следя за разгоравшимся небом. – Я и так знаю, не дура еще.
Марат покосился в ее сторону, собираясь что-то сказать, но промолчал.
– Семь километров – это, видать, по прямой, – сообразил он чуть позже. – Урод! Вот же козлина! Я не я буду, если не вернусь, когда заправимся! Забью ему штуцер по самое не хочу, до старости будет мыкаться!
– Солнце, смотри, – перебила его Тамара. – Видишь, над елками?
Она могла бы не уточнять, Марат видел солнце.
– Давай и правда вернемся, – попросила жена. Она встревоженно покусывала дужку очков. – Мне почему-то не хочется ехать дальше. У меня такое чувство, будто это не солнце.
– А что же это? – Марат мрачнел на глазах. – Летающая тарелка? Альфа Центавра?
– Я не знаю. Я знаю только, что мы не за Полярным Кругом. Догадываюсь об этом, да? Согласен?
– Не ори.
– Ты себя не слышишь, "не ори", – передразнила Тамара. – Останови машину.
– Зачем?
– Мне надо выйти.
– Потерпишь.
Тамара отвернулась. Машина шла осторожным ходом, выжимая километров тридцать.
– Не стоит выходить, – Марат решил разъяснить свою неуступчивость. – Как будто мало пишут про аномалии. Солнце в полночь, взбесившиеся часы – мало ли, что там снаружи.
И он покосился на плотно закупоренные окна. Марат порадовался замкнутому пространству, не доверяя внешнему воздуху.
– Может быть, ты не зря про тарелку сказал? – в голосе Тамары слышалось презрение. – Ну, понятно. От зеленых человечков тебе не отбиться, это тебе не халдеи в шашлычной.
Марат вдруг усмехнулся и ударил по тормозам. "Пежо" коротко взвизгнул и остановился; в его окна постучалась ядовитая тишина.
– Выходи, – пригласил Марат. – Девочки направо. Мальчики, как всегда, налево, но я тут посижу.
Тамара не двигалась с места.
– Ну, что же ты? – удивился Марат. Восходящее солнце потянулось лучом к его золотому зубу, но не достало.
– Я не хочу выходить, – призналась Тамара. – Я просто хотела, чтобы ты остановился. Давай вернемся и кого-нибудь подождем. Ведь должен же кто-нибудь проехать, рано или поздно.
– А ты уверена, что там будет лучше? – пробормотал муж, барабаня по приборной панели.
Тамара не ответила. Марат снова посмотрел на солнце, сорвал с запястья часы и сунул в бардачок. Вид полуночных стрелок мешал ему принять решение, но Марат не прощал помехам. Без часов стало спокойнее; он взялся было за ручку, собравшись опустить стекло, и тут же передумал, хотя ему отчаянно хотелось принюхаться и прислушаться. Тишина была полной, какой она и должна быть глубокой ночью – птицы безмолвствовали, цикады им вторили, отсутствуя в лесу и обитая, вероятно, в полях и лугах: так казалось Марату, который много бы дал за карту окрестных полей и лугов, которую ему предлагали, а он высокомерно отказался, сославшись на интуицию. Она, объяснял Марат, никогда его не подводила; благодаря интуиции он до сих пор жив, и неплохо жив. Втолковывая это побледневшему торговцу, он говорил громко и не заботился, слышны ли его речи Тамаре.
– Что, если это второе солнце, – пробормотала Тамара. Она снова обмахивалась газетой.
– Какое еще второе? – по тону Марата было слышно, что приключение ему надоело и вскоре последует взрыв.
– Когда была авария на реакторе, люди видели два солнца.
– Здесь нет никаких реакторов.
– Откуда ты знаешь? Какой-нибудь секретный, может, и есть.
– И навернулся, да? – ехидно подхватил муж. – Беззвучно и плавно?
Тамара вздохнула. Она аккуратно положила газету на сиденье, отпила из бутылки и вдруг оплела руками маратову шею, из-за чего тот вздрогнул, но сразу расслабился и принял неприступный вид.
– Медведик, ну давай, уедем отсюда, – попросила Тамара, заглядывая ему в глаза. – Я так хочу. Ты всегда, когда пьяный, кричишь, что мое желание – закон. Даже из пистолета палишь. Вот тебе мое желание. Поедем назад.
– Ну-ну-ну, – Марат вытянул губы в идиотскую дудочку и взялся за рычаг. – Не бзди, прорвемся.
– До чего же я ненавижу, когда ты такой хам! – разомкнув руки, Тамара отстранилась. Она плюнула на пол. – Сколько раз тебе было сказано: оставь свои поганые выражения для друзей, для деловых партнеров, для сук твоих, а вот меня – избавь!
"Пежо" тихо тронулся с места. Марат сосредоточенно следил за дорогой, почти улыбаясь. Из всех нарождавшихся чувств, зачастую диаметрально противоположных, он выбрал азарт – состояние знакомое и приятное. Машина шла быстрее и быстрее, пока не помчалась вновь, подобная хищному зверю, который долго лежал, затаившись, в траве, и вот наступило время атаковать: он стелится по земле, подметая сор брюхом и набирая скорость; спустя мгновение он летит, неотвратимо настигая мышь, лань, антилопу, заправщика, солнце и самый мир. Планета вращается под его лапами, ускользая, но ему только радостнее и веселее, он знает, что пусть не догонит, его попытка все равно сохранится в памяти и пейзаже.
Из ловкого барса уподобившись глупой пробке, "пежо" вылетел на широкую трассу, открывшуюся внезапно; трасса была забита машинами под самый горизонт. Марат резко развернулся и чуть не угробил стоячий "фольксваген-пассат". Какой-то кретин выкрасил "фольксваген" в невозможный изумрудный цвет; Марат сдал назад, отъехал от замершего автомобиля на несколько метров и приготовился к остановке, но его личное вмешательство не понадобилось: мотор заглох сам, и фары "пежо" вопросительно уставились на чужой багажник.
– Че пялишься? – сказал Марат приборной доске. – Хочешь ему вдуть?
– Ну, мы и попали, – протянула Тамара, завороженно глядя на очередь.
– Мы не лохи, чтобы стоять, – рассеянно обронил Марат. Он проворачивал ключ, но зажигания не было. – Что за параша такая…
– Бензин кончился, – предположила жена.
– Черта с два, посмотри сюда. Хотя должен был.
Тамара перевела взгляд на приборную доску и увидела, что Марат прав. В глубине души Тамара надеялась, что с их четой случилось некое помрачение сознания: так, насколько она разбиралась в предмете, случается; человек может выполнять сложные операции, складно говорить и вообще вести себя обычнейшим образом за счет небольшого, неповрежденного мозгового островка. Большая же часть мозга погружена во тьму, и такой человек не помнит ни себя, ни своего прошлого. Это может длиться годами, он даже может начать совершенно новую жизнь. Почему бы такому folie a deux не поразить их чету? Они бы могли проездить несколько часов, кружа и петляя, пока не настало утро. С восходом солнца они пришли в себя, и только счетчик…
Марат прищурился:
– Охренеть, да и только. Как на таможне, мамой клянусь. И почему так воняет – помойка здесь, что ли, в лесу? Или сортир?
Тамара вдруг поняла, что ее беспокоит больше прочего: тишина. Было так же тихо, как и в лесу; моторы и птицы молчали. Метрах в двухстах от них стояли какие-то люди – не то водители, не то пассажиры. Но таких было мало, остальные отсиживались в салонах. Она увидела, как от группы отделился какой-то мужчина и направился в их сторону. В руке его что-то белело. Присмотревшись, Тамара узнала бумажный лист.
– По-моему, нам несут список, – сказала она.
– Список? Какой, к черту, список? – не понял Марат.
– Здесь очередь. Помнишь, раньше были списки? Перекличку еще устраивали, люди ночами стояли, костры жгли. За сапогами, за стенками…
– Не помню, я за сапогами никогда не стоял.
– Я тоже не стояла, мне рассказывали.
– Пусть подотрется своим списком, – Марат наблюдал, как человек приближался к "пежо". Незнакомец ненадолго отвлек его от заглохшего мотора.
Мужчина приближался. Седой молодящийся мудак лет шестидесяти, в джинсе и с пузом, перевалившимся перед ремень. Любитель перченой музыки да книжек про "похождения счастливой проститутки", полный рот золота и вонь изо рта, валидол в кармане. Тамара хорошо знала эту породу, но сейчас была рада даже такому собеседнику. Был ли рад Марат, она не знала; он набычился и напрягся.
– Активист, скороспелый, – процедил Марат. – Всегда такой найдется, чтобы оседлать и возглавить движение. Деятельный до хрена.
– Все-таки какая-то ясность, – возразила Тамара и взялась за ручку дверцы.
– Сиди тихо! – осадил ее тот. – Я с ним перетру. Не ты, а я. Не лезь.
– Я выйти, наконец, хочу! – возмутилась Тамара. – От тебя несет, как от коня! Мне уже дурно!
"Пошел он к дьяволу, – подумала она. – Пусть разоряется. Что мне – сдохнуть в этой живопырке?" Тамара отворила дверцу и неуклюже выбралась наружу; тело и ноги затекли, поясницу ломило. Воздух оказался неожиданно душным и чуть сладковатым; ей померещилось, будто она дышит сквозь сахарную вату. Тишина давила, и общем молчании щелкали шаги неизвестного; мужчина, видя, что из машины кто-то вышел, сбавил скорость и пошел вразвалочку, старательно изображая непринужденность.
– Бывалый, – презрительно сказал "пежо" голосом Марата.