Возвращаясь с поста, на северной окраине Наранджичей проходим мимо дома, бывшего еще недавно оборонным пунктом хорватов. Два брошенных гранатомета (одноразового пользования) БСТ-82. В бункере: прорезь окна на уровне пола, в углу на столе - остатки еды, в беспорядке матрасы, мусор, брошенное оружие. Банки из-под пива, коробки из-под сигарет, плоская бутыль итальянского бренди. Под ногами - вмерзший в лед альбом с фотографиями. Выдираю альбом, вглядываюсь. Свадьба. Дети. Пирог со свечами. Крестьяне за столом. Солдаты говорят мне, что это был хорватский дом… Еще дальше, у каменной стены (Крайина вся перерезана такими стенами - одновременно защита от ветра и размежевание участков), оставленные хорватами индивидуальные позиции. Камни всякий раз разбросаны таким образом, что видно: лежал человек, встроив ствол оружия в стену. Везде мусор, дерьмо, пачки из-под хорватских сигарет, банки из-под пива и тушенки. Так через каждые несколько десятков метров.
Крайина наполнена ветром, дымом горящих зданий и полевых кухонь, взрывами мин и снарядов гаубиц.
В Пржине (западнее села Смильчич). Солдаты строят блиндажи. Вкапывают в землю брошенные войсками UNPRAFOR белые жилые домики из пластика, обкладывают снарядными ящиками, наполненными песком, потолки настилают из бревен. "Единственная польза от UNPRAFOR - эти вот домики, трофеи", - говорит мне капитан Богунович. Сам передний край, позиция, чуть выше, проходит по кромке фруктового сада. Колючие кусты, линия окопов, над окопами, здесь и там, - несколько пулеметных гнезд. Пулеметы "ПАМ, 12,7 мм", системы Браунинг, я стрелял из такого в Сараево в прошлом году. Противник - через поле, в 800 метрах. Пригибаясь, пробегаем один за другим открытые места. В саду цветет орешник, и повсюду - следы вражеских мин: срубленные ветки, ямы воронок. Подбираю узкую, тонкую, как коса, ленту металла, такая, визжа в небе, снесет не одну голову. Эта, к счастью, уже безопасна, будет ржаветь в земле.
Впереди, метров за 200, поле заминировано. Через полчаса меня знакомят с человеком, который его минировал. Милорад Джакович или Дзил, 30 лет, командир отделения "Откачанных" (то есть "сумасшедших"). Он родом из села Ислам Греческий. Красивый чернобородый парень, командир "сумасшедших" почти робок. Он женат, у него двое детей. Очень любит оружие и охотничьих собак. Разговариваем, стоя на дороге. Дорога ведет к аэродрому Земуника, всего пару километров. (В конце января Земуник и его аэродромы (два), так же, как мост у Масленицы, стали известны всему миру. Так как явились целями внезапного наступления хорватов). Спрашиваю Дзила о его походе в родное село, оккупированное хорватами (солдаты уже успели рассказать мне об этом подвиге). "Да, ходил, - говорит он просто. - Взял кофе, свою собаку, осмотрел командное место хорватов и вернулся. По дороге взорвал большой грузовик". Улыбается. "Минное поле, это тоже ты?" Кивает. В перерыве между войнами (первой - 1991 года и новой, начавшейся 22 января 1993 г.) он часто ходил на минные поля охотиться на зайцев и фазанов. Там развелось много зайцев и фазанов. "Не боялся?" Нет, он ведь "понимает" мины.
Несколько русских танков Т-55: На одном надпись "Пусти ме да гинем!" (то есть "Пусти меня погибнуть!"). Не знаю, слышал ли командир танка Йово Алованья о надписи на головных повязках пилотов-камикадзе "Путь самурая есть смерть!", но "Пусти ме да гинем!" буквально то же, та же этика.
На корректировочном пункте смотрю в перископ на разрушенный мост через Новско Ждрило (узкий пролив), тот самый знаменитый мост у Масленицы. Подполковник Узелац показывает мне контур хорватского транспортного судна, затопленного его артиллерией. Объясняет мне, что вся его техника оказалась в день наступления хорватов (22 января) под замком у UNPRAFOR, в то время как хорватская армия обладала всем тяжелым вооружением. "Замки сбили, забрали технику…" Сегодня мораль у его людей высокая. Воюют за свою ведь землю. "Отступать нам некуда, в Россию не поедешь".
В перископ видим, что в селе Кашич, влево от церкви святого Ильи, стреляет вражеское орудие, скрытое в небольшой роще. Мнения разделяются: орудие это или танк. "Пичку матерну! - ругается подполковник. - Цель 121, вправо 150. Пали!" Вижу, как огненным сполохом приземляется снаряд. "Лево 30, далее 100. Пали!" - корректирует подполковник. По каменным полям, по лунному пейзажу с корявыми деревьями без листьев, иду к орудиям. Под темным небом обнаруживаю свои родные русские пушки: 122 мм, модель 1938 года. С корректировочного пункта поступают координаты цели. Двадцатидвухкилограммовый снаряд идет в ствол, гильза следует за ним. Искушение шарахнуть из пушки моих отцов велико. "Пали!" Я дергаю за веревку, раскрыв, как мне посоветовали рот, чтобы не оглохнуть. Позднее узнаю от корректировщиков, что секунда отделяла выпущенный мною снаряд от проехавшего по дороге в Кашиче военного грузовика неприятеля. Имея опыт четырех войн, дабы избежать упреков "прогрессивно настроенной" интеллигенции Белграда, Москвы и Парижа ("Почему вы, журналист, нарушив нейтралитет, позволяете себе участвовать в боевых действиях, брать в руки оружие?" - слышу я их ехидные голоса), я в этот раз официально оформился как доброволец в армию Крайины. "Я стреляю в небо, а Бог выбирает, на чью голову опустить снаряд", - утешает меня командир орудийного расчета. Еще он говорит, что им нужны снаряды, когда Россия пришлет снаряды? Артиллеристы показывают мне выпущенные по их позиции ракеты венгерского производства. "Пусть Америка возьмет себе хорватов, а Россия возьмет нас". Против сербов сегодня воюют все те же народы, кто пришел вместе с Гитлером в Россию: хорваты, венгры. Боснийские мусульмане служили в 13-й Боснийско-Герцеговинской дивизии SS.
В автомобиле с полковником Шкоричем едем в монастырь Крка, к владыке Лонгину, он - глава Далматинской епархии. По дороге полковник затрагивает тему страха и героизма. "На войне боятся все, - утверждает полковник, - но одни умеют владеть своим страхом, другие - нет". Я спрашиваю полковника, как бы он сформулировал определение героя. "Герой - тот, кто умеет презреть свой страх и действовать против него". Вокруг каменная могучая пустыня, поросшая деревом граб, серым и тоже как бы каменным. Листья отсутствуют еще. Здесь чудовищно красиво. Недаром здесь снимали в свое время "спагетти-вестерны", природа не уступает Вайомингам и Колорадо, а съемки стоили в десятки раз дешевле, чем в Америке. В Крайине живут крепкие каменные люди, под стать ее природе. Здесь мало промышленности (немногие текстильные предприятия закрылись) - это страна крестьян, овцеводов и виноградарей, людей с большими, тяжелыми руками тружеников. План Вэнса-Оуэна обрек их на жительство с хорватами, что невозможно. Совместная жизнь невозможна по простой и страшной причине (отвлекшись от споров по поводу того, кто первый начал войну и какая сторона была более жестокой) - количество крови, пролитой с обеих сторон, превысило критический уровень терпимости. UNPRAFOR, которому жители Крайины доверились, не защитил их. Не смог или не захотел. Сегодня они никому не верят. Они не отдадут свою землю, умрут ВСЕ, но не отдадут. "Пусти ми да гинем!" Местные интересы Крайины противоположны не только интересам хорватской стороны, не только интересам Запада (выраженным в плане Вэнса-Оуэна), но даже интересам Белграда, Сербии Милошевича, те согласны оставить Крайину хорватам в обмен на сохранение за сербами территорий в Боснии. До войны в Крайине было около 250 тысяч жителей, сегодня… Министр иностранных дел Крайины Ярцевич сказал мне, что около 130 тысяч. Всего 130 тысяч, но это каменные люди! В зале семинарии Кркского монастыря владыка Лонгин, в черной рясе, очки, молодой еще, седина в черной бороде и в гриве волос, со страстью рассказывает мне об истории Крайины. Согласно Лонгину, оказывается, хорваты Крайины - бывшие сербы. "В годы голода на Петровском поле католический священник из Дрниш раздавал еду голодным сербским крестьянам только в том случае, если они перейдут в католичество. Мы единственная нация, которая, меняя веру, меняет национальность. Вы знаете, что перекрестившись, серб становится хорватом?! В 1880 г. Папа Римский подтвердил эту практику указом: тех сербов, которые живут в Далмации, называть католиками и хорватами!"
Идем в церковь, она основана в 1350 году, но на ее месте ранее существовал уже небольшой монастырь. Под церковью сохранились остатки еще более древней катакомбной церкви, куда, по преданию, приходил совершать службу сам апостол Павел. Церковь небольшая, о четырех столбах: старый греческий, византийский стиль. Лучшие иконы и церковная утварь вывезены из военной зоны, спрятаны. Много русских икон: красные одежды святых на сером и золотом. Повсюду камень, потому жесточайше холодно. "Всегда радуйтесь…" - так начинается завещание Стефана Кнежевича, настоятеля Крки, умершего в 1890 году, вытесненное на каменном саркофаге его. Сознавая опасность католического прозелитизма, он в своем завещании просил убрать его прах из монастыря, если братия изменит вере. За монастырем и склепом с телом Стефана - старые кипарисы и могилы монахов. Полковник Шкорич, красивый, седой, тонкий, говорит мне, что хотел бы быть похороненным в таком месте. В кипарисах мяукает как кошка не то дрозд, не то скворец.
По этой земле, красивой и каменной, прошли многие завоеватели: венецианцы и турки, солдаты Австро-Венгрии и Муссолини. Совсем недалеко к северу по побережью - Рийека, она же Фиуме, город в 1919 году захватил полковник, поэт и итальянский империалист Габриэле д'Аннунцио. Пожилой веселый крестьянин в берете, пригласивший нас выпить вина и съесть домашней ветчины с луком, рассказал, что в возрасте десяти лет учил в школе итальянский язык, носил черную форму… Встав, крестьянин стоя напевает несколько строк итальянского фашистского гимна…
Следуя завещанию Стефана, мы, солдаты, радуемся. Я тоже. Простой горячей пище на позициях ("на террене", как выражается военный полицейский, бравый парень в берете Светозар Милич, он повсюду сопровождает меня, держа автомат особым способом: как ребенка прижимая его к правому плечу). Обыкновенно это фасолевый или гороховый суп с кусочками ветчины или колбасы. (В казарме у нас еда похуже. Там готовят на сотни солдат). Радуемся, если удастся разжиться, стакану местного вина. Радуемся, если стихает жестокий, всегдашний ветер. Выскочив из машины, радуемся на дороге, ведущей в городок Обровац: две мины приземлились чуть впереди нас, лишь повредили дорогу и сорвали провода… Солдат живет сегодняшним днем и если иногда заглядывает в прошлое, о будущем старается не думать. Жив - уже хорошо. Так как сколько-нибудь приемлемого решения проблемы Крайины не видно, то война пока - перманентное состояние. Крайина - республика вооруженных граждан.
Центр профессионального военного обучения "Альфа" создан "фондасьен капитана Драгана". В нем солдаты (вооруженные граждане) могут повысить свою профессиональную квалификацию: обучиться камуфляжу, конструкции убежищ и блиндажей, искусству минирования, борьбе с авионами и танками. Легендарный герой капитан Драган (я встретился с ним в бою за высоту Ражовльева Глава) - профессиональный военный. Австралийский гражданин сербского происхождения, капитан явился в Крайину тотчас, когда начались первые столкновения, в 1990 г. Это он первый стал учить местных крестьян воевать.
Живя жизнью солдата, я не избег встреч с беженцами. Сочувствуя старикам и детям, я все же человек казармы, потому беженцев мне всегда очень жалко и они вызывают во мне дикую тоску. Дети, женщины, старики в центре "Красного Креста" в Бргут и в школе в селе Белине: скученные в классных комнатах, сидят и лежат на матрасах. Все со злобой и гневом говорят о предательстве UNPRAFOR. "Почему они нас не защитили?" Испытывают особую неприязнь к французскому контингенту. В городе Обровац командир майор Допудж рассказывает мне детали.
Согласно майору, французский контингент (среди французов было несколько офицеров хорватского происхождения), симпатизируя хорватам, поставлял им разведывательные данные о сербских позициях. Более того, французы глушили телефонную связь между отдельными отрядами сербов в течение трех дней. Майор просил французских военных: "Не мешайте нам!", но глушение продолжалось. Еще более серьезная акция: французы, согласно майору, дали три своих бронетранспортера (белых, с буквами UN) хорватам, и те заехали на БТРах, неузнанные, в тыл к сербам. Сербские солдаты, думая что приехал UNPRAFOR, вышли без оружия, и были убитые и пленные. И сегодня десятеро из этих солдат все еще находятся в тюрьме в Задаре. Еще 24 сербских солдата (из них две женщины) погибли в Лика, потому что французы пропустили туда хорватов. Майор признается, что едва устоял против искушения открыть огонь из гаубиц по французскому контингенту, дабы отомстить за смерть своих солдат. "Удержался, не захотел стрелять по двадцатилетним детям. Французские солдаты не виноваты, виновато их командование и правительство Франции. Потерянные пять километров мы вернем".
Французы располагались в нескольких местах: часть (командный пункт) в отеле "Плитвице", в Масленице, часть в местечке Рованьска (это там хорваты получили БТРы), военная полиция помещалась в устье реки Каришница, на изумрудном берегу Каринского моря (глубокий залив Адриатики), и в казарме в Бенковац. В Бенковац (французы уехали оттуда уже 23 февраля, бежали) осталась их карта, где обозначены направления ударов хорватской армии. Карту нашли вселившиеся в здание после французов кенийцы. Майор Допудж сказал, что готов подтвердить свои показания под присягой.
В свете этих фактов загадочная немилость, в которую вдруг попал (тотчас после возвращения Миттерана из последнего визита в Югославию) Пьер Жокс, представляется менее загадочной. Не послужило ли причиной увольнения министра обороны (друга и партийного соратника Миттерана) поведение французского контингента в Крайине? Хорватское наступление нанесло несомненный ущерб политике Запада в бывшей Югославии. А никаких других военных операций французская армия в это время не вела. Что узнал Миттеран там, "на террене", и от кого узнал? От генерала Филиппа Марийона? Предмет для размышлений. Как бы там ни было, наши Рэмбо бежали, побросав белые домики, испортив надолго французскую репутацию в этом районе. UNPRAFOR здесь ненавидимая военная сила. (Тогда как до 22 января все было как раз наоборот. Войска UN пользовались в этом районе куда большим уважением, чем где бы то ни было на сербских землях). Исключение - контингент из Кении. Кенийский поручик лег на дорогу перед хорватским танком, не желая пропустить его. Поручик был жестоко избит, ему сломали четыре ребра и бросили в тюрьму. Историю UNPRAFOR замял, не желая раздражать хорватскую сторону.
Меня повсюду спрашивают: "Когда Россия будет нам помогать?" Беженцы в центре в Бргут, обступив меня, зло кричали: "Почему вы не скинете вашу власть, Ельцина? Нас всех перебьют!" И хотя я всякий раз объясняю им, что правительство Ельцина не только антисербское, но и антирусское, мне стыдно за мою Родину.
Вечер в казарме. Светозар и другой "мой" солдат Неделько Йокич уходят. Светозар, уходя, оглядел мой автомат и, заглянув в ствол, покачал головой. Автомат мой после стрельбы нуждается в чистке. Сажусь чистить автомат.
"Советская Россия", 1993 г.
* * *
ПАМЯТИ КНИНСКОЙ КРАЙИНЫ
(комментарий 1996 г. к "Пусти ме да Гинем!")
Весна 1993 года застала меня в Сербской Крайине. Я жил в старой, Австро-Венгерской еще постройки казарме на окраине городка Бенковац. В моей офицерской клетушке были у меня железная койка, железный шкаф, железная печка, карта на стене, автомат висел на гвозде, пистолет покоился под подушкой. Возвратившись к ночи с фронта (он прилегал в пяти километрах), я выпивал по кружке вина с солдатами Миличем и Йокичем и ложился спать. В шесть утра меня будил стук в дверь, и большая красная физиономия просовывалась в щель… Я вздыхал, вспоминая тело жены, оставшейся в далеком другом мире, вскакивал, натягивал форму, шел в туалет, где скребли намыленные снежные щеки офицеры… Приходила молодая дежурная в форме, виляя задом, приносила завтрак. Вскоре я уже был на дороге на фронт. Когда приходилось ночевать на передовой, я скучал по своей казарме.
Тогда, в феврале 1993 года, на позициях у села Смильчич и близ села Наранджичи на могучем ветру со. стороны Новиградского моря мы задержали первое нашествие хорватов на сербские земли Книнской Крайины.
Сейчас Сербской Крайины не существует. Она, исконно сербская земля, где десяток поколений сербов прожили геройскую жизнь сопротивления, окруженные враждебными цивилизациями турок и католиков, была захвачена хорватской армией, вооруженной Западом. Надеюсь, там, на каменистых плато над Адриатикой, на ледяном ветру, под раскаленным солнцем, насмерть стояли против хорватского воинства мои боевые товарищи. Боец военной полиции Святозар Милич, рядовой Йокич, командир отряда "откачанных" Милорад Джакович, мои соседи по казарме полковники Шкорич и Кнежевич. Надеюсь, что бились до последнего искусный воин, сербский Рэмбо, капитан Драган, начальник штаба полковник Тамба. Надеюсь, что они не попали в плен, а если погибли, то это была легкая и мгновенная смерть.
Сербской Крайины больше нет на карте. Ушли в Сербию и сербскую часть Боснии жители Сербской Крайины, ныне беженцы. Сдал Сербскую Крайину Хорватии, в обмен на отмену эмбарго, хитрый президент Милошевич. Бессильная Россия сдала Книнскую Крайину бесстыдно и легко. Я не сдал своих боевых друзей. Я помогал вам чем мог: в моем активе многие десятки статей и несколько туш ваших врагов. Статьи и репортажи с мест боев помогли переориентировать российское общественное мнение в пользу сербов, ну а врагов стало на несколько меньше. Совсем недавно, 5 апреля 1996 года, Судебная Палата при президенте РФ вынесла решение возбудить против меня уголовное дело по поводу статьи "Лимонка в хорватов". За разжигание межнациональной розни. Каяться я не собираюсь. Борьба продолжается. Мы вернемся в Книнскую Крайину.
Осень 1996 г.
* * *