– Зато другой успел. Сфотографировал меня, черт!
– Ну и что? – Рад тоже снова посмотрел на японца. Японец, приложив руки к груди, все с той же улыбкой блаженства кланялся Нелли. – Пусть ему. Что ты так расстроилась?
Нелли ответила Раду негодующим взглядом. Детей возле нее уже не было. С тем же мастерством профессиональных магов, что и пожилой гид, получив заработанное, они уже растворились где-то на пространстве деревни, и без их венка ореол Елены Прекрасной вокруг нее погас окончательно.
– Тебе хочется, чтобы он со мной онанировал? Хочется, да? Для чего я ему еще?!
Раду показалось, у него вскипела кровь – таким внутренним жаром опахнуло его. Так горячо, так сильно ударило в голову, запульсировало в висках. Она пообещала ему себя. Прямо и откровенно. Даже не пообещала, а обязала его к близости с ней. Не тем, что произнесла "онанировать". Это, он теперь знал, было вполне в ее стиле. Как она произнесла – вот чем она обязывала. Она полагала его своим, мужчиной, которому имела право предъявить претензию, что он позволил покуситься на нее другому мужчине – неважно, настоящее было покушение или мнимое, – словно они уже были единой плотью и он был ответствен за нее как за женщину.
Он подошел к Нелли и протянул Дроновскую "Сони", так и оставшуюся неиспользованной.
– Что, отобрать у него аппарат? Разбить? Заставить сбросить кадр? Что желаешь?
Ход с насмешкой был верным. Негодование в ее взгляде дрогнуло – и улиткой, поспешно скрывающейся в своем домике, втянулось внутрь, сменившись полным благоволением.
– Ладно, – взяла она у него камеру. – Давай. Пусть живет. Но тогда ты точно должен подарить мне что-нибудь отсюда на память. Чтобы у меня были приятные ассоциации.
– Запросто, – сказал Рад. – Сапфиры в Таиланде дешевые?
Торговый ряд для деревни в два жилых дома был переполнен: шесть продавцов – трое с одной стороны, трое с другой. Видимо, сюда приходили торговать и из других мест. Девочка лет тринадцати торговала платками, шарфами, рубашками из тайского шелка домодельной выделки. Глубокая, похожая на отщепившийся от дерева кусок коры, морщинистая старуха предлагала разнообразные деревянные поделки – от кухонной утвари до лягушки с зубами, к которой прилагалась специальная лопаточка, неторопливое движение лопаточки по пасти заставляло лягушку издавать почти настоящее лягушачье кваканье. Две средних лет плотнотелые женщины стояли перед разложенными на кусках плотной материи ювелирными изделиями из серебра и самоцветов. Еще одна девочка была с лотками фруктов и каких-то самодельных сладостей, еще одна старуха, но не такая древняя, как с деревянными поделками, – с армией национальных кукол обоих полов, ярко и разноцветно одетых, с ярко расписанными лицами.
Сапфирами и изумрудами не пахло, но нефрита было вдостатке.
– Выбирай, – щедрым жестом обвел Рад торговый ряд, когда они прошли вдоль обоих прилавков. Цены были не просто низкие, а ниже плинтуса.
– Уже выбрано, ты не заметил? – ответила Нелли.
– Браслет? – спросил Рад.
Когда, обходя ряд, рассматривали украшения, она дольше всего крутила в руках изящный, тонкой работы серебряный браслет с прочеканенным национальным орнаментом, но положила его обратно на прилавок, ничего не сказав.
– Ну вот, теперь будет память, – со значением произнесла Нелли, надевая браслет на руку и ожидая, когда Рад расплатится.
Рад не ответил ей – словно не слышал.
Когда выходили из деревни, по тропе навстречу поднималась новая группа экскурсантов. Только в ней было не пять человек, а вдвое больше. Рад перехватил взгляд гида, каким тот смотрел на встречную группу. Взгляд гида был исполнен зависти. Бизнес конкурентов шел вдвое успешней.
Японец, только "тойота" тронулась, предпринял новую попытку заговорить с Нелли. Рад с Нелли оказались на сиденье за ним, японец обернулся и, словно не замечая Рада, глядя на Нелли своим изможденным тоскливым взглядом, произнес:
– Сейчас у нас катание на слонах. Вам не страшно?
– С другом, – вызывающе сказала Нелли, демонстративно кладя голову Раду на плечо, – мне ничего не страшно.
Японец посидел-посидел с повернутой назад головой, сидеть так долго было неудобно, и он, ничего больше не сказав, отвернулся.
* * *
Слоны, переступая морщинистыми столбами ног, покачивая из стороны в сторону такими же морщинистыми, как гофрированная труба, хоботами, толпились около большого многоствольного дерева, рядом с которым, в высоту их роста, был построен деревянный помост с ведущей на него крутой лестницей. Шеи у слонов были отягощены длинной, сложенной в несколько слоев, закрепленной одним из концов внизу на правой ноге, многопудовой железной цепью, свисавшей по обе стороны головы почти до коленного сустава. Наверное, это было сделано для того, чтобы ограничить им возможность движения головой. Погонщики с подогнутыми в коленях ногами сидели у слонов сразу за ушами, на затылочной части головы, и если бы слон вскинул голову вверх, вероятно, не удержались бы и скатились на землю. Закрепленные веревками двухместные деревянные сиденья на спинах слонов покоились на многослойной подушке из толстой дерюжной материи. Рад, подойдя к одному из слонов сбоку, попытался дотянуться до сиденья, но роста ему не хватило.
"Прошу!" – сделал сверху приглашающий жест погонщик, указывая на сиденье и следом заставляя слона притиснуться всей своей громадной тушей к помосту. Помост заскрипел, дерево, около которого он стоял, зашумело кроной. Помост был поставлен у дерева не просто так: если бы не оно, помост под натиском слоновьих тел долго бы не протянул.
– Прошу! Прошу! – озвучил его приглашение пожилой гид, подкрепляя свои слова призывными взмахами рук.
– Прошу, раз тебе со мной не страшно, – Рад взял Нелли под руку, повел ее к лестнице.
Они ощутили несоизмеримую с человеческой силу слона, только поднялись на помост. Слон, удерживаемый погонщиком на месте, терся о помост, отстранялся от него и снова наваливался, и когда он наваливался, помост ходил под ногами корабельной палубой.
– Рад, я боюсь! – вцепляясь в него, воскликнула Нелли.
– Со мной-то? – насмешливо проговорил Рад. Нелли посмотрела на него выразительным взглядом и ступила к краю помоста. Поддерживая ее, Рад помог Нелли встать ногой на рогожную подушку, она нагнулась, схватилась рукой за спинку сиденья, оттолкнулась ногой, остававшейся на помосте, зависла над сиденьем и, пробалансировав над ним, в конце концов оказалась на нем.
– Уф! – выговорила она. – Посмотрим, как ты.
– Да уж трудов-то, – сказал Рад.
Но в тот миг, когда он отталкивался от помоста, погонщик неожиданно перестал удерживать слона, слон тронулся, спина у него всколыхнулась, крупная волна прокатилась по ней, Рада бросило вверх-вниз, и если бы Нелли не схватила его за рубашку, не притянула к себе, может быть, он и загремел бы на землю.
– Видишь, я тебя спасла, – довольно произнесла Нелли, когда Рад с размаху хряснулся на сиденье рядом с ней.
– Что ж, теперь я твой должник, – автоматически ответил Рад.
Погонщик, широкоскулый парень в голубых джинсах и болотного цвета футболке, повязанный синим платком на манер чалмы, оглянулся, убедился, что все в порядке, губы его тронула снисходительная улыбка, и они вновь увидели перед собой его затянутый синим платком затылок. Слон под его управлением, позванивая цепью, уже шел по дороге, по спине у него на каждый шаг пробегала крупная волна, и сиденье качало на ней, словно сидел в лодке. Единственно что ноги были не опущены вниз, а неудобно взодраны вверх коленями к подбородку.
– Каталась раньше когда-нибудь на слонах? – спросил Рад.
– Нет, представь себе, – сказала Нелли. – Как-то так получилось. Хотя только в Таиланде уже пятый или шестой раз.
– Поездила по миру?
– Поездила. – В короткости, с какой ответила Нелли, определенно был особый смысл.
– И в Африке была? – дернуло за язык спросить Рада. Нелли издала странный звук – словно хотела засмеяться, но вместо смеха вышло хихиканье.
– Вот там он меня и бросил умирать, – сказала она затем. – Помнишь, я тебе говорила?
Хмыканье, которым ответил Рад, означало, что он помнит.
– Он меня натурально бросил умирать, – с чувством произнесла Нелли. – Натурально. Мы были на сафари. Ну захотелось ему поехать. Почему нет. Сафари – здорово, да? И у нас была какая-то жуткая гостиница. Вернее, не гостиница, а что-то вроде охотничьего домика, пристанище такое, куда они привозят охотиться. До ближайшего населенного пункта сто километров, дорог нет, связи никакой, вертолет будет через два дня. А меня укусил скорпион. Натуральный скорпион – это там сами местные определили, нога распухла, посинела, я ее уже не чувствовала!
– Ого! – сказал Рад.
– Вот послушай-послушай, чтоб знал, с кем имеешь дело.
– Слушаю-слушаю, – отозвался Рад.
Нелли снова издала тот странный звук – полусмеха-полухихиканья.
– Я бы сдохла, если бы сама себя не спасла. А он уехал охотиться – там лев недобитый, его надо добить, лицензия горит. Какой, говорит, скорпион, что эти тут выдумывают, оклемаешься. И уехал. А у этих, на ресепшене, из всех лекарств – йод и аспирин. Принесли мне – и говорят: "Вы не волнуйтесь, бывают случаи, что и не умирают". Конечно, это у них английский такой, понятно, но услышать "Don't worry" в той ситуации... Потом принесли мне стакан бесплатного чая: "Вот все, что можем для вас напоследок". Очень трогательно. И что, ты думаешь, я сделала с этим чаем?
– Выпила? – догадался Рад.
– Выпила, – подтвердила Нелли. – И очень мне этот чай помог. Как-то мозги на место поставил. У Дрона был такой нож – как скальпель, взяла его, прокалила над зажигалкой, сделала надрез, там что-то черное вроде жала, выковыряла его, ну, а кровь уж сама, бежит и бежит, я и не останавливаю, наоборот – жму, чтоб побольше вытекло. А там и йод пригодился, и аспирин. Хочешь посмотреть на шрам? – Она поддернула штанину на левой ноге, обнажив икру, и ткнула пальцем: – Вот, видишь?
Небольшой, сантиметра в два, неровно сросшийся розовый шрам блекло выделялся на ее гладкой, хорошо эпилированной коже, шрам как шрам, не знать его истории – ничего особенного.
– И что Дрон? – спросил Рад. Нелли опустила штанину.
– Подожди еще до Дрона. Забинтовала я ногу, выпила аспирин, легла – эти с ресепшена стучатся: "Вы еще живы?" Буквально так. Видят, что жива, заводят светскую беседу: вам еще повезло, вас только скорпион укусил, а у нас здесь и ядовитые змеи водятся, вон дерево растет, ветки в окно, так они по нему сюда на второй этаж иногда заползают. Я тут уже не выдержала, как заору на них! Так что ж ты думаешь, через десять минут слышу – триммер внизу жужжит. Выглядываю в окно – они траву вокруг дерева косят. Чтобы змея не могла в ней спрятаться. Чтобы к дереву не подползла. Такое вот сердоболие проявили. Какое-никакое, а все же сердоболие, да?
– Несомненно, – согласился Рад.
– Ну вот. Я потом уснула, проснулась – смотрю, опухоль стала спадать, к вечеру я уже ногу чувствую – буду, значит, жить. Приезжает Дрон – льва не нашли, усталый и недовольный. Я ему рассказываю, как у меня и что, и что в ответ? "Я не сомневался, что выживешь". Эти со своим триммером оказались сердобольней!
Она смолкла. "И почему ты после этого с ним живешь?" – крутилось на языке у Рада, но он не позволил себе задать такого вопроса.
– Смотри, – сказал он, нарушая молчание, – как интересно. Погонщик непременно дает слону покормиться. И только после этого требует от него идти дальше.
Вся их группа была уже на слонах. Тайки-канадки сидели вместе, японцу соседом достался какой-то тайванец из другой группы, что прибыла для катания одновременно с ними. По выбитой до камня дороге, уходящей от помоста, двигалась уже целая вереница слонов, а возглавляли ее они с Нелли. Их слон уже дошел до лесистой крутой горы метрах в двухстах от помоста и свернул на тропу, тянувшуюся вдоль горы у самого ее подножия. Гора нависала над тропой карнизом из сурового скального камня, но деревья, кустарник, трава росли на каждом пятачке, пригодном для жизни, и местами скрывали под собой скальную породу так, что она исчезала для глаза. В этих местах слон и останавливался. Дотягивался хоботом до взращенных скалой листьев, с хрустом срывал целую охапку и отправлял в рот. Погонщик, когда слон останавливался, давал ему волю, разрешал отступать в сторону и даже немного забраться передними ногами на скалу, чтобы тот мог дотянуться до листьев, которых ему захотелось, позволял набить рот и лишь после этого трогал его за ухом своей погонялкой – небольшой палочкой с острым крючком на конце, – понуждая идти. Он трогал – и слон послушно направлялся дальше.
– Дай свободу набить брюхо – и требуй, что хочешь, – отозвалась Нелли в ответ на замечание Рада. Но по тому, с какой автоматичностью она отозвалась, было видно, что мысли ее не переключились с прошлого на настоящее. – Тебя, наверное, интересует, почему я с ним после этого живу? – выдержав недолгую паузу, проговорила она.
Его непроизнесенный вопрос был повторен ею настолько дословно – можно было подумать, она подслушала его.
– Это ваше... – начал было он, Нелли его прервала:
– Я тебе отвечу. Ты сам нарвался, ты меня спросил, как мы там живем. Спросил? Спросил. Вот слушай. -
Нелли глубоко вздохнула, словно собиралась нырять в воду и запасалась воздухом; раз-два-три – и она нырнула: – Мне некуда деться, Рад. Мне совершенно некуда деться, ты понимаешь? Ты помнишь, кто у меня был отец?
На это вопрошение уже явно требовалось ответить, и Рад сказал:
– Помню. Послом где-то в Латинской Америке. Не помню страну.
– Это неважно, – нетерпеливо отобрала у него слово Нелли. – Он был послом. Чрезвычайным и полномочным, не хило, да? При советской власти. А при новой он пролетел. Его в девяносто втором отозвали, посадили на запасную скамейку... как потом стало ясно, нужно было перекантоваться годика три – и все бы утряслось, снова бы поставили в строй, а он стал рыпаться, звонить туда, звонить сюда, тому-этому, ну, ему, помню, предложили: вот тебе ювелирный заводик, приватизируй – и кормись им. А он в позу: я дипломат, я не хозяйственник! Не соориентировался, что дважды ему кусок бросать не будут. Все, больше с ним никто ни о чем не разговаривал. Он звонит, а ему через секретаря: на совещании, отсутствует, не может. Все! Инфаркт, инсульт, Ваганьковское. И что мне? Куда мне? Я не бизнес-вумен. У меня другой крой.
Рад поколебался, говорить ли о том, что естественным образом просилось сказать. Он бы предпочел не говорить. Но получалось, раз она делилась с ним таким потаенным, у него не оставалось выхода, он должен был влезть в их жизнь по макушку.
– Почему у вас нет детей? Будь у тебя ребенок – и жизнь сразу бы стала другой.
– Спасибо. Долго думал? – Голос Нелли был исполнен иронии. – Тебе все до конца?
– Нет, я не настаиваю, твое дело... – На всякий случай Рад пошел на попятную.
Но ею уже было решено идти до конца, и отнюдь не сейчас.
– От Дрона мне не родить. Он бесплоден. Орхит, знаешь такое заболевание? Воспаление яичек. Грипп опасен осложнениями, слышал? На нем никакой вины – скорее, на мне, что не потащила его к врачу. Молодые были, только поженились, впервые вместе за границу поехали. Представляешь, он может трахать кого угодно без всякой контрацепции – от него никто не забеременеет!
Скелет, столько раз промелькивавший перед глазами в узкую щель между приоткрывшейся створкой и стенкой потайного шкафа, оставляя по себе сомнение в факте своего существования, с грохотом вывалился наружу, явив себя во всей реальности.
Теперь Рад не знал, что говорить. Что бы он ни сказал, все было бы не то. Но невозможно было и промолчать.
– Ну видишь ли, – истекло из него бормотанием. – Есть ведь много способов решить эту проблему.
– Неужели?! – воскликнула Нелли. – Много? Прямо так? Перечисли!
Рад ощутил в себе нарастающее желание дать ей отпор. Насмешка ее была справедлива. Но не оправданна. Все же он не просил рассказывать ее о своем скелете.
– Можно, например, взять из детдома, – как можно миролюбивей, однако, сказал он.
– Я могу родить – и брать из детдома?! – снова воскликнула Нелли – с прежней обвиняющей насмешливостью.
Рад решил, что получил полное право не сдерживаться.
– Ну, дай какому-нибудь негру, – сказал он.
– Негру? – Казалось, она поперхнулась. – Почему негру?
– Ну, если уж рожать от другого, так чтоб убедительнее. Раз не можешь уйти от него. Раз боишься. Бедности боишься? Нищеты? Что по миру не сможешь ездить?
– Как ты груб! – Нелли попробовала отодвинуться от него. Но отодвинуться было некуда – они сидели бедро к бедру, с сомкнутыми плечами, тесно прижатые друг к другу – не это ли волнующее осязание друг друга и подвигло Нелли на откровенность? – Как ты груб! – повторила она, негодуя теперь и оттого, что не может от него отстраниться. – Почему ты считаешь возможным быть со мной таким грубым?
Раду уже было стыдно за свою несдержанность. Он взял лежавшую на колене Неллину руку в свою.
– Прости, – сказал он. – Не сердись. Я был не прав. Винюсь.
Того, что произошло потом, он не ожидал. Нелли повернулась к нему и, изогнувшись, ткнулась лбом ему вскулу.
– Рад! – проговорила она со стонущим придыханием. – Рад! Спаси меня. Ты же обещал. Верни долг. Пожалуйста, Рад!
Рад сидел, замерев, боясь сделать что-то, что могло снова обидеть ее. Волна, пробегавшая по спине слона, качнула их и раз, и другой, и еще – он все не решался даже пошевелиться.
– Что ты, Неля, что ты, – рискнул наконец заговорить он. – Как я тебя спасу. Кто бы сейчас меня спас. Я сейчас в таких обстоятельствах... Я нищий, Неля. Хуже, чем нищий. Спаситель из меня никакой.
Еще какое-то недолгое время они ехали – Нелли все упиралась в него лбом. Потом подняла голову. В глазах, какими она посмотрела на Рада, не было и следа той мольбы, которую она только что выдохнула ему в ухо.
– Надеешься на Дрона? – произнесла она. – Дрон не спасет. Я разве не убедительно тебе все описала? Или такую цену потребует за спасение – не обрадуешься. Тебе, я понимаю, деньги нужны?
Мгновение спустя Рад уже крыл себя матом за то, что сделал; он не понимал, как это случилось, не хотел, но случилось: он открылся ей.
– Сто тысяч, Неля. Ваших американских. Бабла. Капусты. Зеленых. Крыша моя на меня наехала. Знаешь такие слова? У крыши поехала крыша, и она на меня наехала. Я, представляешь, в подполье. Как какой-нибудь революционер. Но сколько можно сидеть в подполье?
– О-ля-ля! – почему-то на французский манер проговорила Нелли. – О-ля-ля! Действительно круто. Бедный ты, бедный!..
Вот в это мгновение в Раде все и возопило от гнева на себя.
– Бога ради, Бога ради! – воскликнул он. – Только без этих словечек! Забудь! Я тебе ничего не говорил. Я тебе не говорил – ты не слышала. Все!