Взволнованный этими мыслями, он шел к химику Саламандрину, чтобы поговорить об этих мыслях. Но Саламандрин боялся разговоров, потому что тут же начинал помнить о своей мечте открыть несуществующий химический элемент. Глопотоцкий видел и понимал его испуг, он и сам-то изо всех сил не вспоминал о вечном двигателе, чтобы не запить, ведь очередь завхоза Бздоева, который вот уже неделю как не просыхает, перейдя от вина и водки к оригинальной рецептуре: добывает спирт из силикатного клея, из гуталина, с вопросом посматривает на десяток стеклянных бутылей предназначенной для школьных окон белой нитрокраски.
Глопотоцкий терпел.
Андрей Ильич был в трудах.
И вот Василий Венец у ворот, видит забор и недоумевает перед забором.
Тогда он постучал в ворота.
Вышел Мама с железкой в руке и с лицом хозяина, спросил:
- Ма-ма?
Василий двинулся в ворота. Мама заступил ему путь. Василий схватил его и бросил в овраг. Мама погиб в овраге.
- Работаем? - спросил Василий Андрея Ильича.
- Ага! - с соседским радушием откликнулся Андрей Ильич.
- Отдохни, - сказал Василий, отбирая у него топор.
- Да я не устал.
- Отдохни, отдохни, - сказал Василий, вонзая топор в дерево метким броском с расстояния двадцать три метра, потом взял Андрея Ильича, вытолкнул за ворота и запер ворота.
На крыльцо из дома выбежала Алена.
- Здравствуй, - сказал Василий.
- Я вот щас кому-то! - крикнула Алена, схватила еще топор, что лежал у крыльца, подбежала к Василию и ударила его топором. Топор был туп от работы, а Алена слаба. Топор только стесал кусок кожи вместе с волосами с головы Василия, Алена опять подняла топор, и Василий вдруг испугался.
Тогда он побежал из ворот. Он столкнулся в воротах с Андреем Ильичом. Андрей Ильич хотел погнаться за ним, но Алена удержала его и повела, вздрагивающего от обиды, домой.
Он успокаивался и спрашивал:
- Ну? Кого первого родим? Мальчика или девочку?
- Мальчика, - отвечала Алена.
- А почему?
- Ну, все-таки... Мужик!
- Ну так что же, что мужик?
- Хозяин.
- И женщина может хозяйкой быть.
- Ну, тогда женщину родим...
- А ты-то кого хочешь?
- Да хоть кого, - отвечала Алена, поглядывая на постель.
В постели были клопы, она заранее на них злилась.
А Андрей Ильич думал, что Василий Венец только начало. Он знал и предчувствовал, что придут и другие разрушить его счастье.
Кругом опасность.
Он не мог заснуть от этих мыслей.
Тогда он встал, взял лопату и начал копать с внешней стороны забора.
13. Родитель
Завуч Калина Юрьевна дала телеграмму родителям Андрея Ильича. Она была уверена, что это повлияет на Андрея Ильича.
Она думала, что родители Андрея Ильича, особенно отец, большие люди в Сарайске, авторитетные. Если они позволили сыну уехать в захолустный Полынск, то это свидетельствует об их значительности в общественном смысле и дальновидном расчете в смысле личном. Всего-то годик-другой отработать сыну в относительной глубинке, зато в биографии навечно: учитель из народа. Для продвижения по службе это очень хорошо - когда в сферах власти особенно.
Директриса школы Валентина Макарьевна Евкодимова, узнав о телеграмме, предположила, что злорадный учительский коллектив будет рад возможности наябедничать высокому гостю, поскольку ее дочь на школьной скамье выскочила замуж за одноклассника, показывая отрицательный пример безнравственности.
Таковы ли на самом деле были намерения злорадного учительского коллектива, неизвестно, но он тоже почему-то с нетерпением ждал приезда отца Андрея Ильича.
Через учителей об этом узнал весь город.
Всколыхнулись.
Готовились - сами не зная, к чему готовятся.
Завхоз Бздоев привязал себя к кровати, чтобы прекратить свой запой. Развяжи! - молил он жену, чтобы потом обвинить ее. Терпи, отвечала жена. Он стискивал зубы.
Лычко в срочном порядке шил новый мундир.
Бабушка Панагина писала очередную свою жалобу, чтобы вручить отцу Андрея Ильича, чтобы тот принял меры.
Константин Сергеев запланировал в газете "Пламя" место для интервью. Вопросы были готовы. Они были доброжелательны, но не без иронии.
Время шло.
И вот Валентина Макарьевна увидела в учительской молодого человека, длинноволосого, в джинсах, в куцей курточке, с торбочкой какой-то через плечо.
- Кого ищем? - неприветливо спросила Валентина Макарьевна. Почему-то она сразу решила, что это дружок Несмеянова или его брат, перехвативший телеграмму и приехавший вместо отца.
- Я ищу Андрея Ильича Несмеянова, - сказал молодой человек.
- А вы-то кто?
- Я его отец Илья Сергеевич Несмеянов.
- Я дико извиняюсь, - произнесла Евкодимова в стиле своих учеников. - Я дико извиняюсь, но что-то вы как-то...
- Понимаю! - засмеялся Илья Сергеевич. - Молодо выгляжу?
И рассказал Валентине Макарьевне свою историю. Двадцать лет назад он попал в автомобильную аварию, ушиб голову и пролежал в коме восемнадцать лет, четыре месяца и три дня, полностью сохраняя внешность; его пытались разбудить, приглашали специалистов со всего света, поскольку об этом уникальном случае сообщалось во многих газетах мира, специалисты ничем не могли помочь, только изучали. И вдруг он проснулся сам. Полгода учился заново ходить, говорить, принимать пищу, и вот уже больше года он - обычный человек. По паспорту ему сорок пять, фактически же двадцать шесть, двадцать семь, поэтому он и выглядит почти ровесником сына.
Евкодимова выслушала и поверила.
Вот почему. Когда-то она верила в реальный прогресс и преподавала историю и обществоведение. Потом оказалось, что реальный прогресс хоть и возможен, но находится в совершенно другой плоскости, чуждой всяких идеалов. Она очень переживала. Ей необходимо было во что-то верить, чтобы хоть чем-то уравновесить неверие в честность мужа. Она ведь думала, что он изменяет ей, потому что пять лет назад нашла в кармане его пиджака яркий пакетик с эротическим предохраняющим изделием и надписью "CAPRISE". Больше всего ее возмутило слово "CAPRISE", которое она, как человек образованный, отлично поняла. Каприз, значит?! Евкодимов оправдывался, говоря, что он сам не может понять, как к нему попал этот гадкий предмет, он и в супружеской-то жизни сроду не пользовался этой мерзостью и не интересовался подобными вещами. Он не знал, что этот предмет шутки ради подсунули ему хмельные подчиненные сослуживцы, чествуя его на банкете в ознаменование пятилетия его службы в управе, - забыв об этой шутке на другой же день. И вот она ему не верила. Поэтому она сходила в церковь и поверила в Бога. После этого она была готова верить во что угодно. Поверила и рассказу Ильи Сергеевича Несмеянова.
Но все проще. Илья Сергевич это придумал, он не попадал в аварию и не лежал в коме.
Он жил обычным порядком. Но не старел. Он не старился, вот и все. Двадцать с лишком лет он сохранял молодежный вид, вес, рост. Уже сыну стало за двадцать, и они стали выглядеть как два брата-погодка.
Из-за молодой внешности Илья Сергеевич не мог продвинуться по службе. Правда, он этим и не заботился. Он жил идеалами общественной жизни и духом конфронтации. Он дождался зрелости сына и вошел в его комнату, задорно потирая руки, и задал вопрос:
- Ну? Как тебе то-то и то-то? - и указал на ряд бессмысленных действий тогдашнего правительства.
- А никак, - ответил Андрей, потягиваясь со сна.
Илья Сергеевич смутился.
Решил подойти со стороны эстетической. Мать в это время была в командировочной поездке. Отец вечерком, порубив огурчиков, налил сыну и себе водочки и сказал:
- Устроим праздник души! Будем до утра стихи читать!
Андрей водки выпил, пару стихов послушал и сказал, что хочет спать.
Затем произошли значительные государственные события. В столице пахнуло пороховой гарью. Илья Сергеевич бурлил. Он хлопнул сына по плечу и воскликнул: пришло, брат, наше время!
Сын лишь поморщился: плечо было накануне расцарапано его невоздержанной интеллектуальной подругой.
Илье Сергеевичу стало горько.
Он тогда проанализировал увлечения сына и завел разговор о молодых культурных явлениях, говоря со знанием дела, но без подлизывания. Сын усмехнулся без усмешки, глазами.
Жена Ильи Сергеевича, мать Андрея, говорила мужу: сделай что-нибудь! Ну, бороду отрасти! Ну, седину подкрась в волосы! Илья Сергеевич отрастил бороду, подкрасил седину - и стал похож на студента, которому вздумалось зачем-то рядиться внешностью в подстарка.
Уходи от меня, сказала тогда жена. Мне сорок три, а тебе и двадцати пяти не дашь. Люди смеяться будут.
- Мне с тобой хорошо, - возразил Илья Сергеевич. - И я только с виду такой. Я внутри уже больной весь, - соврал он.
- Я не такая дура, - сказала жена, - я не извращенка - с малолетним жить!
И они развелись - как раз после уезда Андрея в Полынск.
И вот, когда полынцы разобрались, что из себя представляет Илья Сергеевич Несмеянов отец сына, они плюнули. Бздоев развязался и продолжил запой с новой силой. Лычко, надев новый мундир, каждый час строго проходил мимо гостиницы, где остановился родитель. Бабушка Панагина писала новую жалобу на то, что ждешь, ждешь справедливости, а приезжает одна шушера, от которой ничего не зависит. Евкодимова вздохнула с облегчением. А Калина Юрьевна, болеющая душой, как завуч, за учебный процесс, сказала: делайте что хотите, но если ваш сын к работе не приступит, я в суд подам. Девке его этой, ей едва пятнадцать, вы это помните?
С иронией относясь к родительскому долгу увещевания, Андрей Ильич, тем не менее, отправился к Алениной Пр-сти. Там он увидел толпу, окружающую дом (нет, погодите, это еще не война!), протолкался сквозь нее и оказался перед рвом. Ров был шириной метров пять и глубиной не меньше четырех метров. Ров был заполнен водой: Андрей Ильич отвел туда ручей, без пользы стекавший в овраг. Сам забор стал выше, укрепился частоколом, поверху шла колючая проволока в несколько рядов. От ворот вздымался подъемный мост, находящийся сейчас как раз в поднятом состоянии.
- Ну и свинство! - обсуждали собравшиеся.
- В душу людям плюнул!
- Бульдозер пригнать и засыпать, - предлагали одни.
- Да просто доски проложить длинные, добраться и ребра ему переломать, - предлагали другие.
- Не ребра, а голову ему оторвать, сволочу! - предлагали третьи.
- Огня туда набросать, чтобы все сгорело, - предлагали самые нетерпеливые, но нерешительные: никто из них не стал жечь огонь и готовить поджог.
- Андрей! Андрей, я приехал! - громко закричал Илья Сергеевич. И, мысленно хихикнув, добавил: - Открой, сынок!
Не сразу - в заборе отворилось окошко, выглянуло лицо Андрея.
- Пусть все отойдут, - сказал он.
Все отошли. Всем интересно было увидеть, как действует мост. Блоки завизжали, как голодные поросята, мост опустился. Илья Сергеевич ступил на него, и тут же вслед бросилась толпа, но никто не успел, мост взлетел вверх, Илья Сергеевич кубарем слетел вниз.
Встав и отряхнувшись, он сказал:
- Ты должен помнить, что, кроме семейной жизни, необходимой, но отнимающей лучшие силы души и ума, есть многое такое, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам.
- Да помню я, - сказал Андрей, стесняясь отца.
Вышла Алена.
Илья Сергеевич посмотрел на нее.
- Проходите, чего ж вы, - плавно произнесла она.
- Да я на минуту... - засмущался Илья Сергеевич.
Из-за дома выползло существо. Илья Сергеевич вгляделся и увидел, что это ребенок с колченогими руками.
- Сын! - похвастался Андрей. - Похож на меня, правда? Тяма, подойди к дедушке! Это мы его так зовем. Полное имя - Тимофей.
Тяма пополз к дедушке, понятливый.
- Да нет, мне уж пора, - сказал Илья Сергеевич.
- Жаль, - сказала Алена, рассматривая мужчину с ног до головы.
Илья Сергеевич ушел, чувствуя в себе невероятную готовность на любое предательство и убийство ради этой девушки.
Он приехал домой и стал бриться и увидел, что у него лидо пятидесятилетнего человека с морщинистыми красными веками, огрубевшей кожей щек, пористым носом. Больше всего поразили явно увеличившиеся почему-то уши...
Тогда он пошел к жене, и они опять стали жить вместе, обсуждая, что же такое произошло с сыном и как теперь поступить. И ничего не придумали. Сказали друг другу, что пусть он живет своей жизнью, а они будут жить своей, которая, в сущности, уже кончилась, и кроме покоя им ничего не требуется. Илья Сергеевич смотрел на жену, и ему казалось, что она никогда не была молодой и красивой. Он стал понимать, что скоро умрет. Он стал ненавидеть старость. Часто он заходил на рынок и сидящему у входа слепому старику плевал в картуз. Нищий, чувствуя прибавление тяжести в картузе, говорил спасибо, недоумевая: почему не звякнуло? Наверное, бумажка! Он лез пальцами и обнаруживал мокроту.
А редактор газеты "Пламя" Константин Сергеев место, отведенное под интервью, заполнил стихами. Когда кривит заезжий гость, писал он, свой рот усмешливо-брезгливо, как бы застрянет в горле кость. Мое молчание крикливо. И я кричу с такой тоской о том, о чем твоя усмешка. Но мне-то можно, я-то свой, а ты - чужая в поле пешка!
И шел пить к Эвелине, которая не любила его, но отказать не могла.
Бздоев, прервав запой и опять войдя в него, все-таки вышел совсем. Можно было начинать Глопотоцкому или Саламандрину, а так как хотелось обоим, то они кинули монету - орел или решка. Монета упала в щель между половицами и исчезла. Они переглянулись, заперлись в мастерской Глопотоцкого - и начали. Впрочем, учебный год завершался, кое-как справлялись и без них.
Так что все шло своим чередом.
14. Месть Бледнова
Бледнов жил в Москве где придется. Он добывал деньги, чтобы хорошо и спокойно жить в Полынске. Он шел в людное место, на рынок или на вокзал, подходил к человеку, имеющему чемодан, сумку или портфель, брал из его рук, делая это спокойно и просто, грабимые даже не успевали удивиться. А когда поднимали крик, Бледнов уже размеренно, хладнокровно убегал. Догнать его было невозможно.
Деньги он считал и складывал. Вещи продавал за деньги или одевался в них, если подходили по его размеру и вкусу. И вот он набрал вещей и денег и поехал в Полынск.
Он пришел сперва домой.
Алена Белая, его мать, сказала ему, что его разыскивает милиция. Приходил Лычко и велел в случае появления тут же явиться с повинной.
Тогда Бледнов пошел к Лычко и спросил, любит ли он жену и детей. Люблю, сказал майор. Значит, сказал Бледнов, будем считать, что меня выпустили досрочно за ударный труд в тюрьме. Ладно, сказал майор.
Потом Бледнов пошел к Сепаратору. Он напился для того, чтобы Сепаратор на этот раз не обманул его своей логикой.
Сепаратор заметил его из окна и побежал из дома. Он выбежал из подъезда перед самым носом Бледнова.
Бледнов догонял его молча, ровно.
- Постой! - кричал на ходу Сепаратор. - Давай поговорим!
- Это ты постой, - отвечал Александр.
Он гнал его мимо парка, успев выпить кружку пива без очереди и двинув в рыло какому-то мужику, который стал ругаться, что лезут тут без очереди, он гнал его через кладбище, где какая-то старушка ковырялась над могилкой, и успел помочь ей выправить металлическую оградку, выпрямив руками восемь согнутых прутьев, он гнал его мимо Алениной Пр-сти по маленькому лужку, где старик косил для своей козы сено, и успел пройти рядок, вырвав у старика косу, потому что соскучился по крестьянской работе, которую никогда не знал, он гнал его по деревянному мосту через овраг, он гнал его по улицам Заовражья, где семнадцать собак погнались за ним самим, пришлось похватать их за хвосты и побросать за заборы, он загнал его на вершину Лысой горы - и там, наконец, настиг, повалил и достал нож.
Все получилось так, как он мечтал тюремными бессонными ночами: он вознес нож над другом-предателем и сказал ему: эх, друг! - и хотел вонзить нож в предательское сердце друга. Сепаратор, задыхаясь, нашел в себе силы загадочно усмехнуться.
- А потом? - спросил он.
- Похороню и положу роскошный букет свежих роз, - сказал Бледнов.
- Нет, а потом?
- Пойду и суку Алену урою, - поделился планами Бледнов.
- Ну, а потом, потом? - настаивал Сепаратор, дрожа и глядя на нож.
И стал горячо доказывать, что испытания на этом кончатся, а новых Бледнов не сумеет придумать, а ведь он не может жить без испытаний. Зато вот у него, у Сепаратора, много, много идей насчет испытаний, о каких Бледнов и не подозревает! Есть еще испытания славой, любовью, войной, раскрывал он Бледнову горизонты, не уточняя.
Бледнов понял, что Сепаратор прав. Он понял, что ему без Сепаратора будет трудно. Но как же быть?
Ты как хочешь, сказал он Сепаратору, а измудохать я тебя должен. Сепаратор открыл было рот, чтобы в два счета доказать, что это лишнее, но Бледнов уже бил его по голове и по туловищу. Уморился. Сел. Положил окровавленную голову Сепаратора себе на колени.
- Больно?
- Еще бы, - пожаловался Сепаратор, радуясь, что все кончилось.
- Ну вот, будешь теперь знать.
Он на руках отнес Сепаратора к дому, а потом пошел мстить Алене. Он удивился, увидев ров, но тут же понял это как препятствие и испытание. Память о побеге была свежа. Он отыскал в окрестностях длинную палку и с ее помощью перепрыгнул ров, ударившись о забор и пробив его: тело у него было тяжелое.
Посреди двора Алена кормила цыплят. Она посмотрела на Бледнова.
- Ты как меня встречаешь, падла? - спросил Бледнов. - Ну, с кем спишь, кому мои подарочки даришь?
Подарочков никаких от него Алене не было, он повторял слова одного своего сокамерника, рассказывавшего, как он мстил вероломной подруге.
- Ты кто? - спросила Алена. И позвала: - Андрей!
Вышел Андрей Ильич.
Бледнов, радуясь, достал нож.
Андрей достал одностволую двустволку, которую починил с помощью Глопотоцкого, и выстрелил в землю дробью.
Бледнов подумал, что смерть, конечно, самое большое испытание, но после нее уже не будет испытаний.
Поэтому он ушел.
Несколько дробин, отскочив от камней, угодило-таки ему в мякоть ноги. Он выковыривал их дома ножом и думал: ну, погодите! Это относилось и к Алене, и к Андрею Ильичу, и ко всему городу Полынску, который так равнодушно его встретил. Да и ко всему человечеству вообще, которое Бледнов, как было уже сказано, не уважал за трусость перед испытаниями.