Однако не называет его "папа" или "отец". Никак вообще, обращается безымянно: ты.
- Раньше вот писали…-сказал Неделин. - Или говорили… Готов отдать жизнь… Жизнь за царя, - усмехнулся Неделин. - Ты бы смог?
За царя? - улыбнулся сын, не желая, чтобы разговор стал серьёзным.
За меня. Если бы тебе сказали… Что есть возможность… умереть вместо меня. Ты бы смог?
Сын не понимал. Решил просто отшутиться.
Запросто!
Я серьёзно, - сказал Неделин. - Я тебя уверяю: если ты внимательно на меня посмотришь и пожелаешь стать мной - ты станешь. Ну?
Сын растерялся. Решил наверно, что отец съехал с последних мозгов.
Ну? - настаивал Неделин. - Попробуй.
Сын, потакая державному сумасшествию отца, посмотрел на него серьёзно, грустно, преданно, будто и впрямь захотел разделить его боль - став им.
Врешь! - прошептал Неделин. - Ты ради меня и одной клеточкой своего организма не пожертвуешь. И ты прав.
Это у тебя просто настроение. Все будет хорошо.
Конечно…
Глупо, да - нельзя требовать таких вещей. От своих ведь сыновей не потребовал бы. Что они поделывают сейчас? Уроки ли готовят, гоняют ли по улице? Что там известно о нём, пропавшем? Почему розыск не объявлен? Или - как он сумел худо-бедно исполнить роль Запальцева, так и Эапальцев каким-то образом затесался в его семью? Невероятно. Но что на самом деле? - жена тревожна или успокоилась, дети плачут или забыли? Или не плакали и жена не тревожилась? Нужно вернуться домой, вернуться в себя. Но как? - для обмена необходимо взаимное желание…
Через несколько дней разрешили говорить, хотя состояние не улучшилось. Это был недобрый знак: видимо, уже не надеются на выздоровление, поэтому - пусть его болтает, авось помрет быстрей, хлопот меньше.
Он вызвал идеолога, того самого, который дольше всех не мог снять пиджак.
Послушай,™ сказал ему. - Ты ведь мог бы меня спасти. Ты мне предан?
Безусловно.
Нужно лишь одно: посмотреть на меня и пожелать стать мной.
Это невозможно. Я на этот пост недостоин.
Чудак! Я о себе не как о Главном говорю, а как о человеке говорю!
Тем более невозможно.
Да ты не думай, возможно или невозможно. Ты просто смотри на меня и думай: хочу им стать! хочу им стать! Начали!
Идеолог смотрел старательно, не моргая, и видно было: действительно желал, честно выполнял задание. Неужели сам Неделин виноват? - и ему не хватает искренности в пожелании переместиться в тело идеолога? Или смущает, что идеолог сам старик? Но ведь он будет только временным вместилищем, откуда предстоит в несколько приёмов перейти обратно в себя самого. Нет, не получается!
Я знаешь, что сделаю, - от горечи сказал Неделин. - Я напоследок речь произнесу Я скажу, что я… А впрочем… Глупо всё, брат…
Что именно?
Всё. И ты глуп. Иди.
* * *
Его навещали первые люди страны, которые наверняка связывали с его ближайшей кончиной свои надежды или опасения; в любом случае все они ждали его смерти, потому что устали жить и трудиться в одном направлении, всем хотелось чего-то иного. Хотелось перемен - и даже не обязательно к лучшему, но перемен, чтобы взбодрилась их старческая кровь, чтобы почувствовать интерес к жизни - положительный или отрицательный.
Пришла жена сына с отпрыском лет девятнадцати (внук, значит), отпрыск был нагл, трепал Неделина по плечу и фамильярно говорил:
Хорош валяться, дед! Не симулируй! Страна без тебя пришла в упадок, поезда не ходят, самолёты не летают!
Неделин невпопад спросил, как учится внучек. Невестка переглянулась с сыном. Напомнила:
Мы же после школы отдыхаем. На будущий год поступать будем на дипломата.
Почему же он не в армии, как в его возрасте положено? - жестко спросил Неделин и, не получив вразумительного ответа, прогнал родственничков, се туя в душе на коррупцию или как это называется?
Наверное, для его смягчения был прислан другой внук, смышлёный парнишка, который явно тяготился своей обязанностью, и Неделину это понравилось.
Ты меня прости, если что не так, - прослезился вдруг Неделин совсем по-стариковски. - Но помни, я вам всем только добра хотел! Прощаешь меня?
- Да я что… Я это.. Брось…- бормотал внук.
* * *
Все ждали его смерти, а если кто и надеялся на выздоровление, то это были бодрые люди, боявшиеся утратить некие благоприятствия в жизни и быту, связанные с его существованием.
.Лишь Елена Андреевна не хотела его смерти бескорыстно, по-супружески, го-человечески. Неделин видел это и был рад, что она постоянно рядом. От других посетителей все чаще отказывался и, наконец, попросил никого к нему не пускать, кроме лечебного персонала.
Как же? А вдруг война? - спросила Елена Андреевна.
Ну и что?
Как же без тебя-то? Ты же председатель этого, как его. Комитета обороны.
А какой с меня, полудохлого, толк?
И то правда, - кивнула Елена Андреевна. Потом вздохнула:
А в общем, нам бы вместе помереть.
Она посмотрела на него печально, как бы даже завидуя: ты, мол, почти уже готов, а мне ещё предстоит мучиться, и к чему эта отсрочка?.. Неделин почувствовал в себе странное тяготение, но сказал себе: ни-ни, hp думай об этом, нельзя! Это же ужас - перейти в старушечье женское тело, -что, может, еще хуже самой смерти, стоит только представить…- нет, нельзя и представить этого! - И он вскрикнул, увидев перед собой лежащего старика с ввалившимися глазами, старик тоже разевал рот, но беззвучно.
Нет! - крикнул Неделин тонким женским голосом и потерял сознание.
Очнулся весь в поту, боялся открыть глаза. Решился это сделать лишь тогда, когда почувствовал себя лежащим. Увидел белое лицо Елены Андреевны.
Что это такое было-то? - прошептала она.
Что?
Непонятное что-то. Показалось… Будто я как в обморок упала, как шибануло меня чем-то… Будто лежу, как каменная…
Ничего. Ты иди, отдохни. Я посплю.
Поспи…
Глава 24
И настал момент, когда в Неделине вес возмутилось: с какой стати он должен принимать на себя смерть, предназначенную другому. Он, если хотите, даже не имеет на это права - ни морального, ни юридического. Слишком ответственная смерть, слишком не по чину будут похороны.
И он отдал приказ: найти человека по имени Виктор Запальцев родом из Саратова и срочно доставить к нему. Указал приметы и возможное место пребывания - тюрьма.
Нашли не в тюрьме, а в психушке, быстро доставили к Неделину - Он потребовал, чтобы при их беседе никто не присутствовал.
Вид у мнимого Запалъцева был лукавый и всепонимающий - как у настоящего маньяка.
Неделин сделал ему знак отключить телефон. Тот понял, отключил еще и радио, задумчиво посмотрел на провода пожарной сигнализации.
Вряд ли… - сказал Неделин.
А кто иx знает! - сказал двойник. И рукой (как бы хвастаясь своей молодой силой) оборвал провода.
Будем говорить, - сказал Неделин.
Есть о чем?
Без шуток у меня!
Какой строгий! Ты не цыкай, ты мне никто и звать никак!
Ты хоть понимаешь, что случилось? Понимаешь, что я - это ты?
Я - это я, - мудро ответил двойник.
Ты ведь сам виноват. Вспомни: ты посмотрел на меня, позавидовал, что у меня молодая красивая женщина, захотел стать мной и стал.
Но, однако, и ты захотел стать мной. Разве нет?
Пора восстановить справедливость. - сказал Неделин
- И всегда-то справедливость в таком виде, что её восстанавливают! - воскликнул двойник - Вот что: ищи дурака. Скоро у меня будет интересно? удовольствие: смотреть по телевизору собственные похороны.
Дикторы скажут, что умер великий сын великого народа. Объявят траур. Весь день - печальная музыка. Красиво! Увижу свою неутешную вдову. Фальшиво плачущих детей и внуков. Соратников, которые будут стоять с мрачными рожами, а один из них, тот, кто будет председателем похоронной комиссии, уже будет предвкушать, как завтра он займёт мой кабинет.
Ты, оказывается, не такой уж дурак. Для пожилого человека мыслишь довольно остро, - Неделин постарался сохранить равновесие духа.
Оттачиваю ум, - отпарировал бывший Главный. - Читаю мудрейшие книги. Ты читал "Тысячу и одну ночь"? Нет, ты не читал "Тысячи и одной ночи"! Несчастный человек!
Перестань юродствовать! Ты говоришь: увидеть свои торжественные похороны. А разве ты не знаешь, что бывает потом? Восхваления в адрес покойника умолкают через неделю. Через месяц о нём забывают. Через полгода опять вспоминают - для того уже, чтобы упрекнуть в ошибках. Через год всё чаще обвиняют в них. А через два-три года публично развенчивают, смеются, оплёвывают прах. Хочешь это увидеть?
Это уже ко мне не будет относиться.
Как же ты можешь? Как у тебя хватает совести - открещиваться от самого себя?
Не велик барин, и открещусь. Много книг ещё не прочитано.
И не будет прочитано! - придушенно закричал Неделин. - Ты света белого не увидишь! Я пока еще жив и имею власть! Через неделю тебя выкинут в тундре на снег на съедение росомахам!
Пугай, пугай! - посмеивался двойник.
Думаешь, не сделаю этого?
Я бы не сделал, Я людей любил. Серьёзно говорю. По-божьи: и хороших любил, и плохих любил. Плохие - то меня не подвели.
Ты негодяй! Я сейчас вызову…
Молчи, а то подушкой придушу. Не успеешь. Спокойно выйду, скажу, что ты велел меня пропустить, а себя некоторое время не беспокоить. Я буду нести впереди руку и говорить: "Её пожал Главный!" И это будет лучше всякого пропуска. Понял?
Постой. Давай без эмоций. Почему ты вообще решил, что я умираю?
Вижу. Чувствую.
Пусть так. Но неужели ты сам не устал от жизни? Ведь ты старик.
Я?
Ты плохо выглядишь. Это закономерно. Через полгода ты окончательно одряхлеешь и умрёшь. Бесславно! А тут… Ты не представляешь, как это всё… Ты умираешь, да, но как государственный человек! Ты чувствуешь значимость каждого сказанного тобой последнего слова. Это откликается в каждом болью и торжеством! Ты чувствуешь себя не просто умирающим человеком, а закрывающейся страницей истории. Пусть она будет перевёрнута, но её уже не вырвать, не вычеркнуть.
В глазах двойника замерцало любопытство - как в густом тумане далёкий огонёк.
Читать какие-то там книги - это хобби у тебя такое? - это многим доступно, - продолжал Неделин. - Но есть что-то, доступное лишь единицам, ради чего люди иногда идут не всё. Жить Главным и умереть Главным - разве не манит эта судьба? Разве не хочется до конца, до последнего момента ощущать своё величие, свою значимость? И это, в конце концов, долг - священный долг, если хочешь. Разве ты не убеждённый коммунист? Разве не готов был отдать всего себя делу партии до последней капли крови? Разве ты не клялся? А теперь получается - уклоняешься?
Двойник, слушая Неделина, только хмыкал - и даже не счёл нужным ответить на глупые слова.
Значит, в тундру? На мороз? На смерть? - спросил Неделин. - Этого тебе хочется?
Двойник привстал, но не знал он, что под рукой Неделина, прикрытая одеялом, - кнопочка в стене. Дверь тут же распахнулась
Ничего, ничего, - сказал Неделин, - это я случайно.
Дверь закрылась.
Нет у тебя выхода, - сказал Неделин. - Сейчас тебя схватят и пропадёшь без следа. Хватит, попил кровушки из народа. И это будет не просто тюрьма, где тебя вместо жулика Запальцева держат - а ты всё не признаёшься, да? - это белое безмолвие, ледяная гибель.
Я не в тюрьме, а в психушке.
Не вернёшься ты в психушку. Сдохнешь ещё раньше меня. И то, что ты умрёшь, - будет справедливо.
Ладно, - сказал двойник. - В конце концов, в по чёте лучше сдохнуть, чем в психушке или в твоём белом безмолвии. Хотя это произвол Значит, меняться будем? Ты сядь, я иначе не смогу Не получится.
Неделин радостно зашевелился, двойник стал помогать, увидел, где находилась кнопка, отодвинул Неделина от стены, вскочил сверху, замкнул тело коленями и стал одной рукой душить, другою закрывая рот.
Нет, ты раньше подохнешь, скотина! Ты сейчас подохнешь!
Лицо Неделина посинело, глаза выпучились, рот под рукой тяжело шевелился и двойнику, увидевшему так близко это лицо - бывшее своё, - стало страшно, будто он душил самого себя.
И тут же он увидел над собой мокрое красное лицо душителя, физическое состояние мощной ярости сменилось свинцовым удушьем, он рванулся из оставшихся сил - именно оставшихся от молодого тела, - Неделин отпустил его, встал над ним, сказал, переводя дыхание:
Ну вот и всё.
Главный лежал обессилено, не в силах произнести ни слова. На шее проступили багровые пятна. Неделин накрыл его одеялом до подбородка, поцеловал в лоб.
Прости,
Людям, стоявшим за дверью, он сказал:
Не велел беспокоить. А меня .. Кто здесь, так сказать?..
Я догадался начальник охраны. Неделин отвёл его в сторону.
Вам поручено проводить меня. И чтобы никакой слежки! Я - внебрачный сын Главного.
Есть!
Глава 24,5
Через несколько дней страна прощалась с Главным. Играла траурная музыка. На пять минут была приостановлена работа. Ревели гудки. Дети и внуки Главного были торжественно печальны. Елена Андреевна по-простому утирала глаза уголком платка и ей почему-то всё хотелось погладить мужа по щеке, погладить (вспоминая, как хороша была его кожа после бритья)… а во дворе саратовского прижелезнодорожного почтамта было солнечно, весёлая снежная слякоть, женщины плакали, Алексей Слаповский, бывший учитель, работающий грузчиком <От редакции. Тут какая-то путаница названный герой на предыдущих страницах имел другую профессию, хотя известно, что получил ее позже. Автор эту нелепицу объяснить не смог - как и многие другие несуразности>, морщась от воя гудков, бросал посылки в дверь почтового вагона, где их подхватывал напарник и передавал проводнику.
- Вы что же это! - политически крикнул начальник смены Самсоныч, отплевываясь от вкуса только что выпитого поминального вина. - А ну прекратить!
- А пошёл ты! - в два голоса ответили грузчики: вагон вот-вот угонят к составу, им нужно спешить, ведь платят-то им по количеству сданных посылок, сдельно! И может, никто не плакал в тот день так искренне и сложно, как худой, плохо одетый молодой человек в грязном углу вокзала города Полынска.
Глава 25
Неделин ехал зайцем домой, в Саратов. Ехал уже двое суток, потому что трижды его выгоняли, приходилось ждать следующих поездов, втираться, бегать по вагонам от проводников. И вот застрял в Полынске, где и застала его траурная трансляция.
Поплакав и умывшись в грязном сортире, Неделин пошёл в буфет. Осмотрелся, нет ли где милиционера. Прошёлся меж круглых высоких столов для кормления стоя. Люди ели чёрствые булки, варёную вонючую колбасу, всяческий минтай, яйца вкрутую, пили мочевидный чай. Неделин подошёл к столу, за которым никого не было, но ещё не убрали, в тарелочках из фольги лежали объедки. Он взял огрызок булки, откусил, стал сдирать шкуру с копчёной рыбёшки, которую оставил нетронутой кто-то шибко привередливый. Отпил из стакана холодной сладковатой жидкости.
Он заметил. что на него глазеют юноша и девушка. Девушка засмущалась, отвела глаза. Милая! - голод не тётка, при чём тут стыд, да гляди ты хоть сколько, а я - скушаю.
Но тут девушка, мгновенно забыв о Неделине, ткнула локтем парня:
Смотри!
Обернулись, перестали жевать и прочие, кто был в зале.
У входа стояла группа молодых людей, одетых вольно, артистично. Впереди, неожиданный в Полынске, был Владислав Субтеев, певец-эстрадник, один из самых знаменитых, а может, и самый знаменитый певец последнего года.
Жрать нечего, пить нечего! - громко сказал кто - то из группы так громко, как никогда не говорит русский человек на людях, если он не пьян, но эстрада, как и вообще всякое большое искусство, вне традиций, вне национальности, впереди прогресса, даже если самого прогресса и нет. Об этом мимоходом подумал Неделин.
Жрать им, видите ли, нечего, - буркнул парень.
Как думаешь, это его жена? - спросила девушка, имея в виду находящуюся близко при Субтееве пышноволосую брюнетку. - А писали, что он неженатый.
Так, б… попутная, - выразился парень.
Вечно ты ругаешься.
Ну иди, цветы ему поднеси. Поцелуй его. Или вообще ехай с ним. Валяй.
Как хочешь, а я его обожаю. В смысле голоса, конечно.
Хотя эстрадники издали определили, что жрать и пить нечего, они всё же приблизились к прилавку - чтобы уже вблизи увидеть, что жрать и пить действительно нечего.
Хоть ситра дай, тётенька! - сказал один.
А пива не надо, дяденька? - обиделась молодая продавщица. Пусть и дебеловатая не по летам - ну так что ж?
Неделин, когда случалось, не без удовольствия слушал и смотрел по телевизору певца Субтеева, всегда сожалел, что тот глуповат, да и песни глупы, причём глупость текста, музыки и самого исполнения часто просто самоотверженная. Не имея голоса, Неделин любил иногда мурлыкать под нос что-нибудь лёгкое, а бывало, и классику, романс какой-нибудь, изредка ему удавалось спеть громко и от души - когда, например, никого не было дома, а он чистил пылесосом старый плешивый палас, пылесос выл, как реактивный самолёт, а Неделин сладко кричал: "Вот мчится тройка почтова-а-а-я-а…" - и из-за шума пылесоса свой голос казался даже неплохим.
Нет, в певца он, конечно, превратиться не пожелает, да и певец ни в коем случае не захочет стать каким-то там явным бичом, собирающим объедки. Только глянет с презрением. И, будто уже отвечая этому презрительному взгляду (а Субтеев действительно глянул на Неделина), он стал без стеснения собирать объедки с соседних столов. Рассортировал и хладнокровно продолжал трапезу, поглядев на Субтеева с видом: да, жру отбросы и плевать на всех хотел, и горжусь этим!
Пошли, пошли, - сказала пышноволосая брюнетка, спутница Субтеева. - Отправление уже объяви ли.
Да? - и Неделин послушно пошёл, глядя, как замызганный человек с огрызком капустного пирога в руке, закашлялся, заперхал, опуская голову, давясь и перемогаясь.
Они оказались с брюнеткой в купе на двоих. СВ то есть. Комфортно и уютно. Собственно говоря, ничего ещё не случилось. Сейчас прибежит Субтеев, закричит, я не буду упираться, спокойно объясню, что от него требуется, и мы безболезненно вернёмся каждый на свои места.
Поезд тронулся.
Субтеев всё никак не мог прокашляться, содрогался до слёз, пытался проглотить что-то застрявшее, кто-то стал колотить его по спине (парень, стоящий с девушкой) . Субтеев наконец пришёл в себя, вытер слёзы.
Выпей вот, - подставил ему парень стакан с чаем.
А?
Выпей, пройдёт.
Да? - Субтеев выпил чай, поставил стакан и недоумённо огляделся.
А где..? - спросил он.
Ушли, - сказала девушка.
А я?
Девушка засмеялась.
Субтеев неровной походкой вышел из вокзала на перрон. Увидел отходящий поезд. Побежал. Но, когда бежал, увидел свои бегущие ноги и остановился как вкопанный.
Это что же такое?! - заорал он, перекрывая все шумы и звуки.
В чём дело? - появился перед ним милиционер.
От поезда отстал. И вообще…
Пройдёмте.