- Дома, во Франции, я никогда не ел шоколад, даже когда был маленьким. Там ведь это добро на каждом углу продается. Но здесь, посреди пустыни Гоби, в самом этом акте заключена такая роскошь, такое не соответствующее месту блаженство, что я готов признать поедание шоколада грехом, а сам шоколад - исчадием ада.
Тейяр подмигивает мне и смеется. Затем, вновь покопавшись в рюкзаке, он опять протягивает мне что-то. У меня в руках оказывается небольшой, но увесистый предмет, нечто бесформенное - нет, конечно, не совсем бесформенное, ибо вещей совсем без формы не бывает. Мягкая тяжесть лежит у меня в руке. Мне кажется, что большую часть веса этого предмета составляет корка грязи, покрывающая его. Я вооружаюсь верной кисточкой и тряпочкой и начинаю работать. Очистка находок - мой конек. Именно для этого я и оказалась здесь. Вообще-то экспедиция организовывалась не в расчете на поиски остатков материальной культуры древних цивилизаций. Научный интерес Тейяра лежит в другой области: ему подавай огромных чешуйчатых тварей, которые миллионы лет назад имели обыкновение откладывать яйца в этом песке. Пескодонты и вообще какие-то-там-завры; есть в этих названиях что-то от списка компонентов зубной пасты. Так что место для раскопок было выбрано почти случайно - наудачу, там, где ветряная эрозия потрудилась за нас, сорвав с земли все осадочные отложения, предоставив нам напрямую вгрызаться в куда более древнюю породу. Каково же было наше удивление, когда траншея, которую по нашему распоряжению вырыли кули, как оказалось, вгрызлась в культурный слой какой-то древней цивилизации, от которой не осталось даже названия. И вот уже целую неделю мы ковыряемся в кладке рассыпавшихся стен, выкапываем керамические черепки, угольки из очагов да иссохшее в пыль дерьмо. На взгляд профана, все, что мы нашли, представляет собой самый натуральный мусор; для археолога это золотой песок с крупными самородками. (Я вспоминаю замечание отца Тейяра, сделанное им после прочтения лекции в Императорской Академии Наук в Пекине, о том, что наше понимание истории древних дописьменных цивилизаций не только в Центральной Азии, но и в Восточной Африке, Латинской Америке и других частях света является во многом искаженным и далеко не полным; этим мы в немалой степени обязаны тому факту, что долгое время археологи работали в основном с отбросами и мусором этих культур. Пекинский исторический музей сейчас набит предметами, которые предки современных китайцев еще несколько тысяч лет назад сочли слишком некрасивыми или бесполезными, чтобы хранить их.)
Сильный порыв ветра тяжело бьет по брезенту. Вздрагивает огонек в лампе. Я кручу в руках непонятный предмет. Священник нетерпеливо склоняется к нему:
- Ну, что скажешь?
Я не тороплюсь с ответом.
- Пока не знаю. Не в том смысле, что совсем не понимаю, нет… В этой штуке есть какая-то сила - я ее чувствую. Что-то крутится в голове, но как это выразить словами - пока не знаю. (На самом деле причина этой нерешительности - страх. Самое обычное опасение сказать что-либо личное случайному знакомому, первый раз зайдя к нему в гости.)
Отец Тейяр ободряюще улыбается.
- Ну давай, смелее, Марсия, - говорит он и цитирует:- "Многое из необъясненного едва ли стоило бы объяснения, найдись кто-нибудь, кто решился бы объяснить это". Лихтенберг. Читала? Наверняка читала. Так что - вперед.
- Минутку… Зачем была нужна эта штука? Сейчас еще раз пройдусь тряпочкой, глядишь - и станет понятнее.
- Вполне возможно, но я сомневаюсь. Знаешь, иногда я понимаю, что мое образование и сан священника дают мне преимущество перед моими коллегами-мирянами в особом видении и поиске решения наших археологических проблем. Вот и сейчас - я расскажу тебе о том, о чем я много думал, еще будучи молодым семинаристом. Вопрос звучит громко: что есть добро? Но добро не как категория морали, а в значении вещей, которые мы покупаем и храним у себя (не знаю, хватит ли мне знания английского, чтобы не утонуть в этой игре слов). Почему мы, христиане, называем вещи "добром"? Потому что они делают нас ленивее, грузнее, или, наоборот, привлекательнее, или наделяют особым статусом? Марсия, не будешь же ты отрицать, что обладание вещами не переводит их из категории добра-собственности в ранг добра-благодетели?
Мне нечего ответить. Я вдруг ошеломленно проникаюсь всей неожиданностью и даже нелепостью этого урока катехизиса здесь, посреди Гоби. К тому же мне не дает сосредоточиться на богословской дискуссии предмет, лежащий у меня в руках. Он излучает какую-то смутную, неясно выраженную угрозу… deja vu?
Не замечая моего беспокойства, Тейяр продолжает развивать свою мысль:
- Нет, разумеется, дело не в этом. Просто "добро" кажется нам добром потому, что о нем хочется и нравится думать. Покупая вещи и пользуясь ими, мы интернализуем их - превращаем в часть нашего мира. Да-да, наша личность, наше самосознание строится из кирпичиков обладания "добром". Ты понимаешь, к чему я клоню? Нет? Ну что ж, ничего страшного, ты сама придешь к этому. Я верю в тебя, Марсия. Твой талант домохозяйки оказал экспедиции неоценимую помощь. Кто-то - кажется, Эмерсон - сказал, что гениальность заключается в безграничной способности взваливать на себя труды и заботы. Твоя гениальность, Марсия, - именно такого рода. - Тейяр вздыхает. - Тебе обязательно нужно почитать Эмерсона. Но сейчас я хотел подвести тебя к другому: вещь, которая лежит у тебя на ладони, не относится к "добру". Это "зло". Зло - даже думать о нем.
Священник подозрительно косится на комок, постепенно обретающий форму под кисточкой и тряпочкой.
- Честно говоря, я уже жалею, что показал тебе эту штуку, - сообщает он мне. - Глупо было с моей стороны вообще приглашать тебя в экспедицию. Ты же чувствуешь зло в этом предмете?
Я не знаю, что ответить.
- Я… не стала бы утверждать… может быть, я вообще… - Мои мысли спутываются в беспорядочный клубок. Вполне возможно, что даже думать об этой вещи не стоит. Мое сознание напоминает сейчас застывающее желе - мысли текут медленно, останавливаясь и возвращаясь назад. Сегодняшняя находка чем-то напоминает это состояние. Предмет не тяжел. Его поверхность бугриста и липка. Он мягок - подается под моими настойчивыми пальцами и обволакивает их. Когда я вытаскиваю пальцы обратно, они кажутся жирными на ощупь. Ощущение такое, словно, играя в жмурки, неожиданно сунула руку в мусорное ведро. Пластичность перегноя, податливость большого комка плесени в сочетании с долей сладко-жирной липкости меда, смешанного с маслом. Фразы с трудом рождаются в моей голове, даже границы между словами не столь отчетливы, как обычно. Тем не менее я знаю, что это за вещь, более того - я знаю, зачем я нахожусь там, где нахожусь. Я никогда не забывала о противнике, с которым сошлась лицом к лицу. Просто когда сознание абсолютно ясно, я опасливо предпочитаю не думать об этом. Все время, что мы находимся здесь, в палатке, это знание сидело в одном из дальних, наглухо запертых чуланов моего мозга. Очень скоро оно вырвется на свободу.
- Есть мусор материальный, а есть интеллектуальный. В руках ты держишь образец первого, твои же мысли - воплощение второго. - Священник по-отечески улыбается мне. - Я вижу, что тебе страшно. Марсия, с моей стороны было не столько глупо тащить тебя в экспедицию, сколько эгоистично. Понимаешь, ты была нам так нужна. Кто, кроме Марсии, смог бы вдохновить наших кули прокопаться сквозь столько слоев пыли, земли и просто грязи? Кто, как не Марсия, добился того, что раскоп поддерживался в идеальной чистоте и порядке? Кто другой мог так ловко и бережно придать первозданный вид нашим находкам, да еще и сделать этот клочок пустыни уютным, как родной дом? И при всем этом я очень виноват перед тобой, Марсия, ибо женщине здесь не место.
Я отвечу. Я не могу не сказать того, о чем думаю:
- Это не вы убедили меня ехать в экспедицию, святой отец. Я была сюда призвана.
- Призвана - в эту жизнь? Как? И кем?
- Не знаю, как вы называете его, святой отец. Я зову его Мукором. Это… возможно, это Дух Нечистоплотности.
Тейяр крестится.
- Да смилостивятся над тобой небеса, дитя мое! Неужели ты видела этого Духа?
- Да, и боюсь, мне еще предстоит встретиться с ним. Вот почему я была послана сюда. Посмотрите на то, что лежит у меня на ладони.
Крупинки земли еще остаются на поверхности мягкого комка, вздрагивающего у меня в руках. На его поверхности вздуваются и лопаются крохотные пузырьки. Среди пузырьков я замечаю появляющиеся нити плесени. Ужас охватывает меня, я едва не теряю сознание. Вот я уже слышу шипение Мукора. Мне с трудом удается сфокусировать взгляд на лице Тейяра: выдубленная ветрами, изрезанная морщинами кожа сливается со складками коричневого брезента палатки. Голос священника доносится до меня еле слышно - словно издалека. Я с трудом могу узнать его в хоре других голосов; да, на меня обрушивается поток других голосов…
- …источник изначального зла, родник грязи, резиденция нашего Принца. Это отсюда заколдованная нашим Принцем Черная Смерть ринулась в мир, всадница, скачущая на спинах крыс и блох. Отсюда им был отдан приказ отравлять колодцы кочевников-скотоводов, что мгновенно перенесло брюшной тиф на не ведавшие гигиены кухни Запада…
- Нечистый дух, приказываю тебе: изыди из этой женщины…
- …Количество людей растет из поколения в поколение в геометрической прогрессии. Но скорость, с которой человек плодится, никогда не сравнится со скоростью роста порождаемого им мусора. Почва состоит из его отходов, моря наполнены его выделениями. Человек живет, размножается и умирает на отходах своей деятельности - как насекомое.
- …Изыди из нее! Приказываю тебе: изыди!
- …а я всегда обжариваю на сливочном…
- …походы по музеям и выставкам представляют собой не столько эстетический опыт, сколько момент развития сознания…
- Марсия, немедленно уезжай! Уезжай домой. Я узнаю противника. Борьба с ним - дело и долг Церкви, но не домохозяйки…
- Наш Повелитель - везде… Только разреши - и он погребет тебя в энтропии… Давай же, порадуй себя, приласкай, дай себе отдохнуть… Ты заслужила передышку… Пришло время отдыха… Распусти волосы, ляг, расслабься… Удобно? Под тобой растут трюфели… Уже трудно сказать, где кончаешься ты и начинается земля, на которой ты лежишь. Расслабляясь, тело становится мягким, податливым, оно чуть-чуть напоминает плавленый сыр. Согласись - потекли слюнки?
Силуэт Тейяра почти растворился во мраке, но его голос упрямо прорывается ко мне еще раз:
- Изыди, изыди! Она - одна из нас, и я, я буду говорить с нею!.. Марсия, ты меня слышишь? Я отправляю тебя домой. Молись за меня там, ладно? А теперь слушай внимательно. Представь себе дорогу. Слышишь меня, женщина? Представь дорогу. Сосредоточься. Напряги воображение. Возьми себя в руки, не теряй человеческий облик. Именно этого добивается Мукор. Вообрази дорогу. Ты идешь по дороге. По левую руку стоит дом. Остановись и рассмотри его. Видишь крохотный садик? Через него к крыльцу ведет асфальтовая дорожка. Видишь? Точно? Хорошо. Этот дом - твой. Не забывай об этом. Толкни калитку. Всего четыре шага отделяют тебя от входной двери. Сделай эти четыре шага. Дверь зеленая. Краска свежая - еще блестит. Не заперто. Открой дверь и войди в дом. Ну вот, ты в прихожей…
- Да.
Я вижу себя в прихожей, я иду как лунатик. Что-то белое и блестящее шипит с ковра и хватает меня за ноги.
- Не обращай внимания. Иди, иди вперед. Не останавливайся, чего бы это ни стоило. Ты в холле. Все вокруг сверкает чистотой. Семь шагов - и ты у двери гостиной. Войди туда.
Я колеблюсь - из-за двери доносятся какие-то голоса, - но все же вхожу. Шепот у моих ног наконец прекращается. Я оборачиваюсь, мне нужно поговорить со священником, поспорить с ним. Я должна высказать то, что у меня накопилось.
- Нет, я выскажусь! - кричу я.
- Эй, Марсия, что случилось? Сидела-сидела себе, мрачная такая, - и вдруг! Высказаться-то о чем собралась?
Это Стефани: она смотрит на меня, ей явно весело и любопытно.
Не знаю даже, удастся ли мне поговорить с ними вежливо. Вот они сидят тут у меня в гостиной и перебрасываются обрывками прописных истин, которыми напичкали их газеты, мужья или новый викарий, а мне тем временем - в одиночку вести беспощадную войну против грязи, войну, идущую всегда и везде - во времени и в пространстве.
Вот-вот, уселись тут поудобнее - с ногами на диван - и забыли об истинном своем деле. А болтают-то - ни дать ни взять компания этих бездельников, китайских кули. Раскоп уже наполовину засыпало песком, верблюды до сих пор не развьючены. Пейзаж вокруг лагеря становится все омерзительнее. Пока меня не было, насекомые на палочке перестали драться, и одно из них мирно влезло на другое. Сделавший самую большую ставку на результат этого боя старший погонщик выхватывает из-за пазухи нож. Отец Тейяр видит меня и знаком приказывает мне уходить. Опять - дорога, дорожка через садик, свежевыкрашенная дверь.
- Ну, Марсия, в чем дело? Ну скажи!
Приходится симулировать растерянность и робость, которых я вовсе не испытываю. Наконец я начинаю говорить - вдохнув поглубже, чтобы воздуха хватало на длинные предложения:
- А скажу я вам вот что: мы тут сидим и мелем всякую чушь о том, что не имеет никакого отношения к нашей настоящей жизни. Положа руку на сердце, вы и сами прекрасно понимаете, что религия, искусство и все такое давно принадлежит мужчинам. А я тем временем с утра до вечера, каждый день, только и делаю, что застилаю постель, мою посуду, раскладываю вещи по местам. Я хочу сказать, что время, которое я провожу в раздумьях на тему значимости женского искусства, несоизмеримо меньше, чем то, что я трачу на хозяйство. Даже роман Розмари требует от нее меньше времени, чем домашние дела. И не смотрите на меня так. Вы отлично понимаете, что я имею в виду. Я не боюсь признаться в том, что провожу большую часть жизни в тщательном наблюдении за каплями средства для мытья посуды, стекающими по дну тарелки, восхищаюсь красотой этого зрелища и гадаю при этом, какая из них первой доберется до середины. Вот я и хочу выяснить, почему мы избегаем разговоров о том, в чем действительно разбираемся и можем посоветовать друг другу что-то дельное. Взять, например, рыбные палочки. Кто - нибудь может сказать мне, сколько времени требуется на то, чтобы они подрумянились в гриле до нужной кондиции?
Молчание. Молчание затягивается. Я умоляюще перевожу взгляд с одного лица на другое. Почему мои гостьи молчат? Может быть, они хотят заставить меня говорить дальше - чтобы заполнить паузу? А пауза тем временем затягивается, переходя грань, за которой уже нельзя сделать вид, что ничего особенного не происходит. (Вот ведь позор какой!)
Наконец-то!
- Ну знаешь, - с усмешкой заявляет Гризельда, - что-что, а разрушить приятную атмосферу у тебя получилось отлично.
Вслед за Гризельдой фыркает Мэри:
- Извини, что я позволила себе раскрыть рот, Марсия, но, может быть, ты хочешь, чтобы мы ушли? Ты, наверное, сегодня не в настроении - просто встала не с той ноги, правда?
- Нет, разумеется нет!
На самом же деле не успевают эти слова сорваться у меня с языка, как я со всей отчетливостью понимаю, что именно этого я и хочу: чтобы они немедленно ушли. Легионы Тьмы собираются с силами, нет, не здесь, не у меня дома, а в домах этих женщин, которые столь беззаботно сидят в моей гостиной, пьют кофе и рассыпают по всему ковру крошки. Какой смысл говорить с ними о чем-то? Они останутся глухи ко всем угрозам, пока Плесень или кто-то из ее союзников - сажа, экскременты или жир - не нанесет действительно ощутимый удар.
Тем не менее я нахожу в себе силы ответить:
- Нет, разумеется нет. Я просто хотела высказать, какой я вижу свою жизнь, вот и все.
- Да будет нам сегодня благая весть!
Тут с присущей ей решительностью вмешивается Стефани:
- Не мели чушь, Марсия. Все это восхваление домашней жизни - не что иное, как попытка играть роль, навязанную нам мужчинами.
- Нет, Стефани, все не совсем так. Они просто многого не видят. Честно говоря, я задаюсь вопросом, не может ли быть так, что вы этого тоже не видите. Вот, например, что ты лично можешь сказать о мытье посуды?
- В каком это смысле "Что я могу сказать о мытье посуды?" Скучное, утомительное дело. К тому же от него руки трескаются.
Со всех сторон слышится одобрительное бормотание.
- Ну неужели ты не видишь?.. Неужели никто из вас этого не видит?.. А ну-ка, марш за мной - на кухню. Все! Я вам все объясню. Все за мной!
И они идут - с чашками в руках, перешептываясь.
Теперь я понимаю, что это рука провидения отложила мытье посуды, оставшейся после завтрака. Сколько раз, стоя перед этой раковиной, я мыла посуду и представляла, как я демонстрирую это умение зрителям, вызывая всеобщее восхищение. Обычно я воображала себе одного наблюдателя - поначалу несколько скептически настроенного по отношению к истинам, которые я хочу донести до него. Теперь же рядом со мной не одинокий невидимый зритель, а целая компания озадаченных моим поведением домохозяек. Сбылось! Мои фантазии обрели воплощение. И нужно-то всего было - немножко смелости.
Мои подружки по утреннему кофе выстроились полукругом, словно хор в античной трагедии. Прорицательница с красными ногтями и кудрями цвета воронова крыла, я устремляю взор в водные глубины и готовлюсь пророчествовать. Мужчин вокруг нет: воины, они ушли в дальний поход, и над их домами повисла таинственная мгла.
Струи серебра бьют из кранов. С появлением горячей воды над ее зеркалом начинают извиваться языки пара. Колдовская сила, заключенная во мне, высвобождается одним движением пальца. Одно нажатие - и зелень моющего средства бьет в толщу воды, расплываясь в ней восточными завитками. Я опускаю в воду руки и ощущаю, как моя душа вытекает в магический сосуд через расслабленные пальцы. Откуда ни возьмись появляются переливчатые пузыри: сначала их немного, но они рождаются все быстрее, и вот им уже тесно, и они начинают громоздиться друг на друга. Вся поверхность бурлящего чана покрыта пеной. Вся - кроме того места, куда я опустила руки. Я вынимаю их и заглядываю в котел: место, свободное от пены, превращается в зрачок огромного глаза, взирающего на меня снизу вверх. Вода бурлит, пузырьки подмигивают - радость переполняет меня.
- Может быть, тебе помочь вытирать?
- Нет-нет. Я хочу, чтобы вы просто посмотрели.
Очередность мытья - дело первостепенной важности. Сначала стаканы и бокалы, пока в воду еще не попал жир. Я беру пару стаканов, болтаю ими в горячей воде, ополаскиваю в холодной - уже без моющего средства - и сразу же вытираю. Нельзя оставлять стаканы сохнуть. Их нужно немедленно вытереть до блеска. Я поворачиваюсь и демонстрирую зрителям стаканы.
- Вот видите!
Полная тишина в ответ.