- Занесло меня недавно в "Крысу-мутанта", - сказал Терри Лайнекс. - По сравнению с ними, мы вообще трезвенники. Там народ просто как с цепи сорвался. Спортивный перепой, высшая лига. И вот один из этих громил спрашивает у меня: "Слушай, Джон Сам - это не твой партнер часом?" "Ну и что с того?" - говорю я. "Его заказали, - говорит он. - Не знаю кто, не знаю за что, но какая-то каша заваривается". Смотри: что это за точка, ты знаешь, и лажу там могут трепать какую угодно. Но чтобы совсем уж на пустом месте - это вряд ли... Поспрашивать?
Я взглянул в раскрасневшееся лицо Терри - его кривые лохмы, пол-уха откушено, ноздри разной величины. Зубы торчат во все стороны, как битое стекло по верху бетонированного забора. Терри - один из новых принцев, гений безудержной импровизации. В настоящее время голубая мечта его- нанять шофера-инвалида. Тогда можно будет налепить на стекло соответствующий значок и парковаться где угодно.
- Ладно, поспрашивай.
- Есть, сэр, - отозвался он. - Всегда лучше перестраховаться. Усек?
И вот я двигаюсь домой на исходе скомканного дня, лавирую в толпе братьев и сестер, то встречаясь, то не встречаясь с ними взглядами, и мне даже почти приятно осознавать, что подозрения подтвердились, что теперь все официально.
- Шах, - сказал я.
Селина возмущенно посмотрела на меня. Ее глаза, мечущие молнии, вернулись к доске. Она фыркнула и наобум двинула своего чернопольного слона.
- Шах, - повторил я.
- Ну и что?
- Это значит, что я угрожаю твоему королю. Могу его съесть.
- Ну и на здоровье. Подумаешь, напугал.
- Ты не понимаешь. Весь смысл же...
- Я пошла в ванну. Терпеть не могу шахматы. Куда двинем? Только не в индийский и не в китайский. И не в греческий. "Крейцер".
- Как скажешь. - Я вернул в исходное положение тяжелые фигуры.
- На голове у тебя просто кошмар. Дал бы мне подстричь.
- Я в курсе.
Ровно сегодня я заходил в парикмахерскую - двадцать фунтов как с куста. Хренов коротышка-гомик покопался в моих лохмах и с отвращением поинтересовался, сколько мне лет. Тот же самый вопрос задавал Роджер Фрифт. Это все сердце. Мотор барахлит, старый, тик-так, сбивается с ритма.
Я зашел в спальню и порылся в комоде, в ящике с нижним бельем Селины, рассчитывая удивить ее результатами раскопок, когда выйдет из ванной. Оба-на, что-то новенькое. И это... Тронув на пробу пальцами новенький лиф, я ощутил в области шва что-то твердое. Что бы это могло быть? Китовый ус? Нет - свернутые трубочкой потертые десятки... двести фунтов! Что она, совсем соображение потеряла - устраивать тайник в ящике с нижним бельем? Прекрасно же знает, что я все время там копаюсь.
Она вышла из ванной, опоясанная полотенчиком для рук. Я ткнул пальцем. Она и бровью не повела- ну, почти - при виде кучи денег, небрежно раскиданных с ее стороны кровати.
- Откуда это у тебя?
- Выиграла!
- Во что?
- В рулетку!
- А кто-то говорил, что без гроша в кармане...
- Это была моя последняя пятерка! Я поставила на номер, когда уже уходила!
- Это тридцать к одному, а откуда еще пятьдесят?
- Чаевые!
- Ты же говорила, что работаешь там, верно?
- Верно!
- И кем?
- Крупье!
Я помедлил, изображая свирепый оскал. Раньше Селина работала крупье, что правда, то правда. В "Цимбелине" нанимают вертихвосток патрулировать зал- это тоже правда. В мини-юбках и полупрозрачных блузках. Можно подумать, они просто заглянули перекурить, но на самом деле при исполнении, и заходить с лохами дальше определенной черты им строго-настрого воспрещено - как я выяснил однажды вечером, нет, ночью, когда цыпочка, с которой я тогда был, уже залегла на боковую.
- А все-таки, откуда мне знать, вдруг ты просто развлекалась там с кем-нибудь?
- Позвони Тони Девонширу!
- Кто такой Тони Девоншир?
- Управляющий!
- Ну, ладно...
- Давай же! Позвони ему!
- Хорошо, хорошо.
- Кстати, по-моему, я говорила тебе вынести мусор. Вынеси сейчас, будь так любезен. И почему бы нам завтра не поесть днем в городе, а потом зайдем в твой банк, разберемся со счетом. Так и так все уйдет на квартплату, а я еще должна шестьдесят своему гинекологу. Согласись, куда разумнее было бы мне перебраться сюда. Осторожно, помнешь. Ой, смотри, как они сели. Наверно, и не налезут уже. Ну-ка, ну-ка... о-па! Но все равно, наверно, с этими подвязками и поясом не сочетаются, правда?
Я опустился на мятые купюры.
- Угу, - сказал я. - Поди сюда.
"Фиаско" нужен капитальный ремонт. Селине - совместный банковский счет. Алек Ллуэллин должен мне денег. И Барри Сам должен мне денег. Надо бы поскорее опять съездить в Америку и заработать побольше.
Я пригласил Дорис Артур на ленч. Она простила меня за то, что приставал к ней. Настолько убедительно простила за то, что приставал к ней, что я попробовал опять. На этот раз дело было не в бухле, а в самой бабенке. Покушав, мы обсудили наши наметки, в ее номере. Вообще-то, в голове у меня четко сидят шесть больших сцен, которые я знаю как снять, и задача Дорис - придумать ненавязчивые переходы между ними.
- Знаете что? - сказала она, выскользнув из-под меня и деловито отсоединив мои клешни от своих бедер. - Вы снова вдохновили меня на борьбу. Я-то думала, мы почти победили, но, оказывается, еще пахать и пахать.
Благодаря Селине, второе приставание не имело таких кошмарных последствий, как первое. Но все равно дело было плохо - опять же благодаря Селине. Селина- она... И, кстати, я пропустил стаканчик-другой с моим осветителем, Кевином Скьюзом, и с ассистентом, Десом Блакаддером. Филдинг говорит, чтобы я немедленно сажал их на зарплату, и что съемки начинаем осенью. Но на студиях сейчас мертвый сезон, так что месяцок потерпят, никуда не денутся.
Но вытерплю ли я? Куда, спрашивается, подевалась вся погода? Куда? В апреле пожалуйста- цветочный буран, солнечные стрелы, стремительные пятнистые облака. В мае - зябкий свет, на небе сплошь единство и борьба противоположностей. И вот июнь, лето, грязный мелкий дождик, словно выплеск из-под колес на шоссе, и не небо, а черт знает что, совершенно черт-те что. Летом Лондон - как старик с дурным запахом изо рта. Если прислушаться, можно различить усталый всхлип, бульканье мокроты. Уродский Лондон. Даже само слово это сопряжено с тяжелым стрессом.
Иногда, идя по улице, я сражаюсь с погодой. Вызываю на поединок всю небесную канцелярию, показываю им, где раки зимуют. Молочу воздух руками и ногами, зверски скалюсь. На меня оборачиваются, иногда смеются, но мне наплевать. Со своим пузом, я делаю каратистские прыжки, выбрасываю смертоносный кулак, метя как можно выше. И при этом рот на замке не держу, отнюдь. Они думают, что я спятил, ну а мне наплевать. Просто мне это уже осточертело. Осточертело, что погода не-бей-лежачего. Кто-то ведь должен принять меры, и если не я, то кто же.
Последнее время Селина Стрит не дает мне покоя - вынь да положь ей совместный банковский счет. Своего счета у нее нет, и вот- приспичило. И денег нет, а хочется. Когда-то у нее был счет; сердце разрывается, когда видишь, какими смехотворными суммами она оперировала, - 2 фунта 43 пенса, 1 фунт 71 пенс, 5 фунтов. Но счет все равно закрыли, ей так и не удалось туда ничего положить. Селина утверждает, что совместный счет необходим ей для ощущения собственного достоинства, самоуважения. Я возражал, мол, ее самоуважение и собственное достоинство и так неплохо поживают, при нынешней системе премиальных выплат и материального стимулирования. На мой взгляд, если девица на нуле, то у нее есть два способа самоутвердиться - либо метать все время заводки, либо постоянно строить козью морду, пока ты не капитулируешь. (Уйти они не могут - без гроша-то в кармане.) Метать заводки не в ее стиле - Селина прекрасно знает, что сразу схлопочет плюху (по крайней мере, схлопотала бы раньше, прежде чем я начал новую жизнь, главное теперь, чтобы она не пронюхала об этом начинании). А на то, чтобы постоянно строить козью морду, у нее не хватает терпения. Это долговременный проект. Так что Селина изобрела третий способ... Целую неделю она не притрагивалась к косметике, носила майку в пятнах муки и заляпанные овсянкой тренировочные, а спать ложилась с крем-маской на лице, в бигудях и театрально задрипанной ночнушке. Я так и не выяснил, секс был совсем снят с повестки дня (точнее, ночи), или как. У меня не хватило духу поинтересоваться.
Но позавчера я решил открыть-таки совместный счет. Под бесстрастно-бдительным оком Селины, нахохлившейся совершенно по-орлиному, я заполнил все бумаги. Тем утром она заявилась в койку в черных чулках, бахромчатом поясе с подвязками и атласным ремешком, шелковом болеро, муслиновых перчатках, цепочке поперек пузика и золотистой горжетке. Вынужден признать, я повел себя абсолютно по-свински. Через полтора часа она повернулась ко мне, так и не снимая ноги со спинки кровати, и сказала: "Делай со мной что хочешь, куда угодно". Вот это совсем другое дело, вот это я понимаю - самоуважение, собственное достоинство.
Вчера вечером, примерно без двадцати одиннадцать, я сидел в "Слепой свинье". Завтра в Америку. Я был в задумчивом настроении - самокопательском, душа нараспашку, философском, - нагрузился, короче, как следует. Селина отправилась повидать Хелль, эту ее подружку из бутика. У меня был готов для Селины подарок - новенькая чековая книжка. Посмотрим, насколько термоядерная будет реакция. Селина тоже готовила мне подарок - новые постельные прибамбасы, из тех, которыми Хелль торгует строго из-под прилавка. Я сидел себе, никого не трогал, пальцем не шевелил, даже не дышал - ни дать, ни взять рептилия, отражение специфического вкуса хозяина заведения по части домашних животных, - когда кто бы вы думали сел напротив? Тот самый тип, Мартин Эмис, писатель. С бокалом вина и сигаретой, а также с книжкой в мягкой обложке. Смотрелась та довольно серьезно. Он тоже, в некотором роде. Невысокий, плотный, волосы длинноватые... Обе двери пивняка были распахнуты, а за ними - ночь и духота. В начале лета почему-то всегда так - дни едва теплые, а ночи жаркие. Полный беспредел. Все позволено.
Как уже говорил, я ощущал прилив дружелюбия - так что зевнул, отхлебнул из своего стакана и прошептал:
- Миллион-то продали уже?
Он метнул на меня совершенно параноидальный взгляд- даже удивительно, насколько параноидальный. Собственно, парень и не виноват - в этом-то пивняке, где кругом сплошные турки, психи, марсиане. Все эти иностранцы... допустим, по-английски они не говорят - но земная ли вообще это речь? Больше похоже на радиопомехи, интерференцию. На сонар, писк летучих мышей, птеродактильское наречие, рыбье бульканье.
- Простите? - переспросил он.
- Говорю, миллион-то уже продали?
Он расслабился. Кривоватая улыбка, уклончивый прищур.
- Не шутите так, - сказал он.
- А если серьезно, сколько?
- Разумное количество.
Я икнул и пожал плечами. Снова икнул.
- Вот черт, - сказал я. - Извиняюсь.
Я зевнул и обвел взглядом заведение. Эмис опять уткнулся в свою книжку.
- А вы... - начал я. - Вы что, каждый день так и пишете? Рабочий график, все дела?
- Нет.
- Черт, ну что ж я так разыкался.
Он продолжил чтение.
- А вы... Ну, когда пишете, заранее все придумываете или, это... как пойдет?
- Ни так, ни так.
- На автобиографической основе, - проговорил я. - Ничего, кстати, вашего не читал. У меня вообще на чтение мало времени.
- Кто бы мог подумать, - отозвался он. И опять уткнулся в книжку.
- Кстати, - сказал я, - ваш папаша, он ведь тоже писатель? Наверно, легче так было?
- Конечно. Крепкая цеховая традиция.
- Чего?
- Закрываемся, - провозгласил мужик за стойкой. - Скоро закрываемся.
- О, выпить еще хотите? - спросил я. - Может, скотч?
- Нет, спасибо.
- Да и я уже, того, вполне нарезался. И баба моя скоро вернется. У нее, типа, деловой обед. В связи с ее бутиком. Пытается, это, инвесторов привлечь.
Он ничего не ответил. Я зевнул и с хрустом потянулся. Икнул. Вставая со стула, я зацепил коленной чашечкой угол столешницы. Эмисова рюмка шатнулась на ножке, как подброшенная в орлянку монета, но у него оказалась хорошая реакция, и почти ничего не расплескалось.
- Блин, - высказался я. - Ладно, Мартин, до скорой встречи.
- Несомненно.
- ...Чего-чего ты сказал?
Я вдруг понял, как меня раздражает его высокомерный тон, его загар или его книжка. Или то, как он пялится на меня на улице.
- Ничего, - ответил он. - А что такое?
- Как-как ты меня назвал?
- Никак.
- Я что, вру, что ли? Вру, да?
- Да успокойся, приятель, успокойся. Ты молодец, все у тебя получится. До скорой встречи.
- ...Ладно.
- Только береги себя.
- Ладно. Ну, Мартин, пока, - сказал я и на подкашивающихся ногах вписался в дверной проем.
Одиннадцать вечера - час беспредела. Полицейские в рубашках с короткими рукавами (все мы последнее время так ненавязчивы, так неформальны во всем, что касается преступности) стоят по шесть вокруг белых фургонов, финансовой скорой помощи с аккуратной красной полоской, обслуживание на поворотах с главной трассы, за кюветом. Где-то скапливалась шпана, уличные драчуны готовились начать свое шоу. Судя по всему, в прошлую субботу здесь была натуральная революция. Я обедал один у окна в "Бургер-бауэре" и ничего не заметил. По-моему, здесь что ни вечер, то полный беспредел. Всегда был и всегда будет. В одиннадцать вечера на Лондон обрушивается буря, массовое безумие, пей до дна и хватай, что плохо лежит... А вот и они опять. Не стесняйтесь, говорю я. Вам море по колено, а мне и подавно, живем только раз. Нечего стесняться.
Бей-круши.
- Усекла, Селина, - втолковывал я ей по окончании моего личного беспредела. - Слушай меня, и слушай внимательно. Пока меня не будет, чтобы юная леди сидела тише воды, ниже травы. Усекла? Чтобы никаких мне больше фокусов! Ты теперь, детка, на зарплате сидишь, и мое слово, черт побери, закон. Никто еще не объезжал Джона Сама на кривой, ясно? Никто!
- Ась? Ничего не слышу. Морду бы хоть от подушки оторвал.
- И пусть только кто-нибудь попробует меня надуть - сразу об этом пожалеет. Живо поймет, что не на того напал...
- Чего? Да оторви ты свою... Так о чем это ты?
С кряхтеньем я перевалился на спину.
- Ты видел в Нью-Йорке Мартину Твен? - требовательно поинтересовалась Селина.
- Почти. Мы созванивались и хотели договориться, но график был слишком плотный.
- Думаешь, она кисонька-лапонька, со всеми ее дипломами и толстой задницей.
- Ну, не знаю...
- И думать забудь, она же по уши семейная. Заруби себе на носу: есть только один способ удержать женщину - жениться на ней.
- Конечно, конечно.
Я вылез из койки и направился в соседнюю комнату - пропустить рюмочку на сон грядущий. Через час-другой мне послышался голос Селины, шепот, грудной стон. Я оторвал задницу от дивана и на цыпочках прошел к двери, и заглянул в спальню. Селина распростерлась в теплой койке совсем голенькая, без единой фетишистской подпорки. Кстати, Хелль и ее бутик сегодня просто превзошли себя, слов нет... Я придвинулся поближе. Селина спала, удовлетворенно причмокивая, безмятежно, без малейшей задней мысли. Местами она казалась совсем еще ребенком, но очень отдельными местами - дрожанье век, тень улыбки. Она явно путешествовала сквозь время - но куда? В этот момент Селина шевельнулась, нежно, текуче, приближаясь к идеальной горизонтали, как вода выравнивает уровень.
У Селины Стрит нет денег, совсем нет. Подумайте только. Часто у нее не хватало на автобусный билет, на пакетик чая. Она крала. Закладывала одежду в ломбард. Спала с кем попало ради денег. Когда денег нет, это больно, это очень неприятно. Пора, давно пора дать ей хоть немного. Она всегда говорила, что при помощи денег мужчины держат женщин в своей власти. И я всегда соглашался. Вот почему я отказывался дать ей денег. Хотя пора, все-таки пора. Дать. Вот, держи... Я неслышно прокрался к окну спальни и сунул руку между черных занавесей. Весна была самой холодной в этом веке. Теперь по стеклу, по всем шести створкам шлепала июньская слякоть. Ну там и холод. Когда холодно, тогда особенно ощущаешь свои деньги. Рельефно, в полный рост.
* * *
Я облокотился на стойку бара и разглядывал первую полосу "Морнинг лайн": "Ложь ведьмы ради доктора Секса", "Всего лишь... телячьи нежности", "Я за ИРА - рыжий Кейт", "Тайны любви с телекарликом - стр. 4". Ничего картинка мира, а? Позор, просто позор... В Польше скоро, похоже, серьезная заварушка будет. "Солидарность" настроена по-боевому. Если и дальше в таком же духе, Москва их живо построит, ать-два. Я бы точно не миндальничал, известное дело: дай палец - по локоть откусят... Продолжают судачить о приданом леди Дианы. На приданое мне наплевать, лучше бы напечатали еще раз тот знаменитый кадр, где она стоит с ребенком, и платье просвечивает. Барменша, которая вышибла мозги своему дружку пивной кружкой, получила восемнадцать месяцев (условно). Как так? Она сослалась на предменструальный синдром. По-моему, ПМС и без того серьезный фактор риска для мужиков, а тут еще такое позорное соглашательство. Так, очередную бабушку изнасиловали прямо на дому, шайка черномазых и скинхэдов. Прямо какое-то массовое поветрие, геронтофилическое. Этой вообще восемьдесят два. Брр, в таком возрасте только изнасилования и не хватало. А, вот опять про эту малолетку, которая при смерти, - если верить "Лайн", у нее аллергия к двадцатому веку. Бедняжка... У меня, сестренка, тоже проблемы, но совершенно иного рода. У меня к двадцатому веку не аллергия, а наркотическое привыкание.