– Вы – другое, Тим. Вы когда-то любили. Вы еще обязательно полюбите. Такие, как Слон, не понимают, что любить можно несколько раз. Для них это чудовищно. Они понимают любовь в единственном числе.
– Я тоже так понимаю, Бережной. И никак иначе, – невесело усмехнулся я.
– В таком случае вы – счастливец. Вы не способны на ошибки. Хотя… Хотя именно через ошибки чаще всего открывается правда.
– И все-таки у вас удивительный голос, док, – не выдержал Голова.
Доктор задумчиво на него посмотрел и промолчал в ответ. Потом снова улыбнулся своими крупными зубами и добавил:
– А вы, если не ошибаюсь, голодны с дороги?
– Не ошибаетесь, как всегда, Бережнов, – вздохнул Голова. А я только развел руками.
Как только доктор скрылся на кухне. Голова подскочил ко мне, блестя возбужденно глазами и зашептал.
– Тим! Я узнал его!
– Кого? – удивился я.
– Уж в чем-чем, а в этом я не ошибаюсь. Любой голос я узнаю из тысячи, Тим!
– Ты о чем, Голова? – по-прежнему недоумевал я.
– Это он! Он мне звонил тогда, в мой кабинет, когда утонула Марина. Это он! Он сообщил, что это не случайная смерть!
– Не может быть! – выкрикнул я. И вцепился в плечо Головы. – Прошло четыре года! Ты мог запросто ошибиться! Голова обиделся.
– Тим, вот ты бы смог защитить диссертацию на тему индивидуальность и голос?
Я беззащитно развел руками. Такой диссертации я бы в жизни не защитил.
Доктор появился в дверях с миской, полной маринованных соленых грибов.
– Удивительно грибное время! Такое количество грибов я помню разве что четыре года назад. А вкус! Вкус! Вы только попробуйте! Ни с чем не сравнимое блаженство! Вы знаете, самой лучшей выдумкой природы я бы признал грибы. Их так приятно собирать! Рассвет, влажная листва под ногами, шум сосен, шорох дождя…
– Но менее всего приятно ими отравиться, – невзначай буркнул Голова.
Наступило неловкое молчание.
– М-да, – наконец выдавил Бережнов. И снял свои круглые очки. Его глаза выглядели совсем беспомощными без них. – Самойлов был прекрасным грибником, вы правы. Он обожал грибы. Они, как ни парадоксально, его и убили.
– Возможно, и они, а, возможно, и с помощью их, – не унимался Голова.
– Как знать, – Бережнов как-то тяжело взглянул в глаза Голове. – Как знать, может вы и правы. Впрочем, вы правы и в другом. Действительно, это именно я вам позвонил тогда, четыре года назад, когда случилась трагедия с Мариной.
Я чуть не вскочил со стула. И бросил беглый взгляд на Голову. Но он оставался крайне невозмутимым. И спокойно разглядывал Бережнова, ожидая продолжения темы.
– Я не мог сказать, что толкнуло меня на этот опрометчивый шаг. Мне сейчас трудно объяснить это. Поймите, она была, ну слишком уж загадочной фигурой, чтобы вот так просто, по нелепой случайности утонуть. И потом я ни на минуту не забывал про случай о Тимом в старой усадьбе.
– В таком случае – почему вы не представились.
Доктор дожал плечами.
– Почему? Поймите, если бы я назвал себя, вы бы потребовали конкретных фактов. И за неимением их как таковых, просто бы не выехали на место происшествия. Анонимный звонок, знаете ли, как ли странно, всегда более действенен.
Голова недоверчиво улыбнулся.
– Вы что-то скрываете, доктор. И я не советую этого делать. Доктор вскочил с места. И взволнованно прошелся по комнате.
– Но это глупо! Поймите, чрезвычайно глупо меня в чем-либо подозревать! Это же просто вне логики! Если я в чем-то виноват, зачем мне звонить в кабинет и навлекать на себя лишние подозрения!
Мне эта фраза что-то напомнила. И я, все сопоставив, уже легко провел параллель между письмом, посланным, чтобы навлечь подозрения и анонимным звонком. И я сразу же взглянул на Голову. Он мне ответил тем же взглядом. Он тоже об этом подумал. Да. Головоломка была не из легких. Но нам во что бы то ни стало следовало ее разрешить.
– О, это, действительно, вкусно, – протянул Голова, с удовольствием хрустнув маринованным грибом. – И гриб какой-то странный. Вкуснотище невероятное, а грибок почему-то незнакомый. Скажите, это не опасно, док?
Бережнов раздраженно махнул рукой.
– Неужели я настолько глуп, чтобы отравить вас в собственном доме. Вы что, считаете, что главная мечта моей жизни – это оказаться за решеткой? Лучше бы занимались непосредственным делом и искали убийцу! – выпалил на одном дыхании док и тут же осекся.
Голова злорадно потер руки.
– Значит, убийца все-таки существует! И вы, док, в этом уверены, как никто. – Торжественно заключил Голова.
– О Боже! – простонал Бережнов. И вытер носовым платком пот со лба. – Так вы будете бесконечно крутиться на одном месте. Неужели я поверю, что главный сыщик просто так к нам решил заглянуть на грибы?
Голова явно в чем-то подозревал доктора. Мне тот тоже особого доверия не внушал. Но он оставался моим другом. Он оставался моим прошлым. В котором было столько счастливых дней. И я вновь попытался разрядить обстановку. И набросился на грибы, с вызовом поглядывая на осторожного Голову. Но грибы, действительно оказались невероятно вкусные и аппетитные. Хотя я тоже их ел впервые.
– Да, Бережнов, вы мне доставили массу удовольствия, – сказал я и облизнулся.
– Ну, хоть вы угощайтесь, Тим, – вздохнул Бережнов. – И уж мне поверьте, они вовсе не ядовиты. Немой ни разу еще за четыре года не ошибся.
– Немой? – удивился я, задержав вилку с нацепленным грибом у самого рта. – Вы сказали – немой?
– Ах, да, Тим. Вы знаете, после смерти Марины с ним произошло что-то весьма удивительное. Он до конца обезумел – это одно. Но во-вторых в нем проснулся интереснейший талант! Это часто случается. Человеческий организм непредсказуем, поверьте. И серьезные потрясения эти изменения открывают почти всегда. Организм теряет в одном, но, как правило, приобретает другое. Это тоже одна из гениальных выдумок природы. Или Бога – как хотите. Иначе бы ни один человек не смог пережить трагедию. Но люди, как правило, переживают любое испытание, выпавшее на их долю. Потому что запасы их сил неиссякаемы и невероятны. Немой окончательно потерял рассудок. Но его молодой организм умирать еще не собирался. И у него открылся необычайный, довольно редкий талант. Он безошибочно может определить пригодность и непригодность грибов. Знаете ли, сейчас все грибы, даже съедобные вызывают подозрение и требуют осторожности, и Слон теперь второй после меня, если хотите, спаситель человеческой жизни. А места у нас необычайно грибные! И грибник в селе не один я, – доктор повернулся уже к Голове и добавил лично ему. – Здесь каждый, поймите, каждый, на все сто процентов – грибник.
– А как вы узнали про этот талант немого? – спросил торопливо я, перебив благие намерения Головы вступить в разговор.
– В нашем поселке однажды чуть не умер ребенок. Его еле удалось спасти. Когда немой заметил на полу корзину белых, заметьте, белых грибов, он закричал, рассыпал их на пол и стал топтать ногами. Вскоре мы убедились, что боровики, действительно, отравлены. Я послал их в центр, на проверку в лабораторию. И что вы думаете! Они оказались ядовитыми! По какой причине – неизвестно. Эту причину до сих пор ищут сотни ученых. И пока приходят к одному выводу – ни что иное, как экология. После этого случая я заинтересовался этой способностью немого. И сотни раз проверял его. И что вы думаете! Он всегда! Всегда был прав! Сколько жизней он спас! – доктор помолчал. И печально вздохнул. И вновь нацепил очки на нос. К нему вновь вернулось его былая уверенность. – Как знать, если бы этот талант открылся в нем раньше, возможно, Самойлов остался бы жить.
– А, возможно, смерть Самойлова явилась началом его странной способности, – добавил я.
– Все может быть, Тим. В этом мире может быть все.
Мы встали.
– До встречи, Бережнов, – тепло улыбнулся я на прощанье.
– До скорой встречи, – ехидно поддержал Голова. И тут же спохватился. – Ах, да! Я забыл спросить самое главное? Вы, случайно не встречали бородатого человека в широкополой шляпе и темных очках?
Вопрос застал доктора врасплох. Он вздрогнул, побледнел, откашлялся. Протер носовым платком очки. И его руки слегка дрожали.
– Я жду ответа, – как можно шире улыбнулся Голова.
– Слишком уж обобщенное описание, – доктор вновь нацепил очки. И ему вернулось его природное самообладание. – Тем более для выдающегося сыщика. Людей с такими приметами миллион. Но, увы, – он развел своими маленькими ладошками, – в нашем поселке не носят широкополые шляпы и темные очки. Несмотря на жаркое солнце. Они считают это пижонством и предпочитают простенькие кепки. До встречи, друзья, – и Бережнов поспешно закрыл за нами дверь. И мы услышали легкий щелчок замка.
– Ага! Видел! – возбужденно орал Голова. – Как он смутился! Нет, Тим, тут что-то не так.
– Может быть, и не так. Может быть, док и не все нам выложил. Он никогда сразу не раскрывает карты. Это его принцип. Но то, что он не виновен – я в этом полностью уверен.
– Нельзя быть уверенным ни в чем, Тем. Особенно в людях. Запомни это. Я не раз испытывал это на собственной шкуре. И теперь вспомни главное – Марина его терпеть не могла. А она явно что-то знала. Значит не случайно не любила дока. Я пожал плечами. Я уже ничего не понимал. И чем дальше мы приближались к цели, тем дальше цель отдалялась от нас. И, казалось, это будет длиться бесконечно.
Мы шли по пыльной дороге, окруженной высокими соснами. И, не сговариваясь, смотрели под ноги. Под ногами, действительно, росло много грибов.
– А Бережнов не соврал, – нарушил молчание Голова. – Здесь и впрямь уйма грибов… Тим… – он приостановился. И задумчиво взглянул в мои глаза. – Послушай, Тим. Здесь что-то не так.
– Здесь все не так, Голова!
– Ну не верю я в этот внезапный талант немого!
– Если медицина этого не исключает – почему бы не поверить?
– И медицине местной не верю! К тому же медицина ничего вообще не исключает. Но запомни. Криминалистика ничего не исключает тоже!
– Ну, валяй дальше.
– Вполне вероятно, что этот талант был у немого гораздо раньше, еще до смерти Самойлова. Если смерть художника не случайна, то только опытный, я бы сказал талантливый человек мог его так чисто укокошить. Так, что не подкопаешься. Ведь от грибов, действительно, в последнее время умирают многие. Но это не значит, что все они специально отравлены. Грибы на свете любят все! И Самойлов ее был исключением. Но, пойми, Тим. Нужно хорошо знать те грибы, которые попадают прямо в цель, которые не промахивают. Да, по поводу отравления грибами, можно написать целую диссертацию.
– Не сомневаюсь, что ты ее прекрасно напишешь, Голова. – я усмехнулся и на секунду задумался. – Но… Но, Голова, немой никак не мог отравить Самойлова. Никак! Пойми же! Он очень больной человек! И он обожал художника и это могут подтвердить все! Он… – я запнулся, чувствуя, что мои утверждения звучат вовсе неутвердительно. По я упрямо покачал головой. – Нет! Что ты! Нет, конечно! Зачем? Милый, бедный Слон.
– Милый славный Слон, милый славный доктор, – передразнил меня Голова. – Все у тебя милые и славные. И тем не менее кто-то из этих милых и славных людей замешан в убийстве, Тим.
– Ты о чем, Голова! Откуда такая уверенность! Вполне вероятно, что кто-то посторонний нацепил очки и шляпу. Вполне вероятно, что у кого-то постороннего были мотивы к преступлению, о которых мы даже не догадываемся. Например, кто-то украл бесценную картину Самойлова и его при этом прикокошил, а Марина об этом узнала – и ее тоже убрали. Всякое может быть, – строил я версии, в меру своих детективных способностей.
– Вероятно. Но не вполне. Согласись, Тим. Чтобы написать такое письмо, нужно хорошо знать Марину, хорошо знать о ваших отношениях, хорошо просто близко вас знать.
Мне нечего было ответить. Я шел нахмурившись, изредка подбивая ногой встречающиеся поганки. Они безропотно падали на дорогу и мне нисколько их не было жаль.
– Хотя… Хотя, возможны и другие версии, – процедил Голова.
– Что? – и надежда мелькнула в моих глазах. Мне так не хотелось, чтобы подозрения падали на моих лучших друзей.
– Хочется тебе этого или не хочется, Тим, но я не могу исключать возможности, что Марина кому-то подробно рассказывала о ваших отношениях. Тогда-то и на сцену может выйти совершенно посторонний человек.
Я попытался возразить, но задохнулся от возмущения, не находя слов.
– Не кипятись, Тим. Мы ничего не должны исключать. Даже то, что вообще всю кашу заварила Марина. Мертвой ее никто не видел. Девушка довольно странная, без фамилии, без адреса, без прошлого…
Но Голова так и не успел договорить. Я схватил его за плечи и стал лихорадочно их трясти. Мое лицо исказилось злобой. И я прошипел:
– Не смей! Слышишь, не смей!
Но Голова никак не отреагировал на мои отчаянные жесты. Он невозмутимо выжидал, пока я успокоюсь. И предложил закурить. Я с жадностью затянулся горьким дымом.
– Тим, если ты желаешь найти истину, ни один из путей, ведущих к ней ты исключить не имеешь права, какими бы розами он не был усажен. Как правило, именно путь, усаженный розами, оказывается самым колючим. Так что успокойся. И возьми себя в руки. В конце концов, я ничего не утверждаю. Но согласись. Сама мысль, что Марина вполне может оказаться живой, тебя должна ободрить.
Я не согласился.
– Я давным-давно расстался с этой надеждой. И у меня нет желания дважды переживать боль.
Голова ничего мне не посмел возразить. Он приостановился. И неожиданно указал в сторону поселка, от которого мы порядком уже отошли.
– А теперь, пожалуй, мне придется повернуть назад.
– Ты о чем, Голова?
– Мы не сделали самой простой вещи. Не узнали – отлучался ли в эти дни доктор. И если да – то куда. Ты со мной, Тим?
– Ты все-таки подозреваешь Бережнова?
– Просто с кого-то же надо начинать, – усмехнулся Голова.
– А начинать лучше всего с самого простого. Чтобы побыстрее сузить этот чертов круг. А круг не так уж велик. Немой, доктор, Марина и Неизвестный. Марину пока найти фактически невозможно, если она, конечно, жива. Неизвестного тоже сложно вычислить. Кроме того, что он четыре года назад приплывал сюда на паруснике, кроме его безвкусного грима – мы ничего о нем не знаем. Значит остаются немой и доктор. В немого, действительно, трудно поверить. Он – чокнутый и приступы его не поддельны. За время работы я наловчился разобраться в этом. И самое реальное, что можно выяснить на сегодняшний день – это Бережнов. С него-то мы и начнем. Ты со мной, Тим?
Моя голова раскалывалась на части. И я подумал, что такой гениальный сыщик, как Голова и без меня справится с таким простым делом. К тому же моя расколотая голова была настроена на иные мотивы. Мотивы моря, лунной ночи, смуглой девушки с раскосыми глазами. Мотивы, которые я должен вылить на холст. Мой друг со мной согласился. И уже вскоре, перебросившись парой незначительных фраз, мы шагали в разные стороны.
А я все писал и писал Марину. По памяти воссоздавая черты ее смуглого лица, что-то добавляя к ним и что-то убавляя раз и навсегда – как было угодно моей разгулявшейся фантазии… И помимо моей воли она выходила прекрасным невинным ангелом с синим-синим взглядом раскосых чистых глаз и одновременно в ней прочитывалось откровенное бесовское начало: темная тень на лице, распущенные длинные волосы, развевающиеся на ветру, жесткая складка у уголков крупных губ. Кто она? Ангел или бес? Фея или ведьма? Зло или добро мира? Я не знал. И я знал. Она – все. Все, что есть в мире. И она – отражение этих перемешанных красок мира, которые отделить одна от другой никому не удастся.
Солнце уже заходило. Но я пытался его перегнать. Мои глаза уже хуже видели. Но я со всей силы напрягал зрение. И не давал возможности солнцу заглушить мое разгулявшееся воображение.
Немой не шелохнувшись стоял за моей спиной. И не отрываясь следил за кистью моей руки. И я знал, что он плачет. Но я никак не мог знать, о чем он плачет. И его слезы тоже являлись частью моей картины, моего мира, который придумывал я. Слезы немого человека говорили за него. И слезы моей безмолвной картины говорили о страданиях, о необъяснимой печали всего человечества. И море плакало вместе с нами. Возможно, оно своими слезами просило прощения за свои непоправимые ошибки, за мою горькую потерю. И слезы моря я рисовал тоже. И в глазах ангела– чертовки Марины независимо от меня появлялись слезы. Вся природа, весь мир, все человечество проливало слезы. Возможно потому, что они были есть и будут основной часть совести…
Голова внезапно обрушился на мою голову, на мои фантазии, на мои мысли. И я сразу же отложил кисть. Стало совсем темно. И писать я уже больше не мог.
Немой даже не заметил появление Головы. Он так же, съежившись, сквозь слезы пожирал взглядом картину.
– Так вот, слушай меня, Тим, – наконец обратился ко мне Голова, когда мы зашли в дом. – Доктор никуда не отлучался в эти дни. А вот немой…
Я вопросительно поднял брови и невольно взглянул в окно. Немой по-прежнему, не шелохнувшись сидел на песке. И его странный взгляд был устремлен куда-то в бесконечную морскую даль.
– Что – немой? – машинально переспросил я.
– А немого почему-то в эти дни никто не видел. Хотя он всегда шатается по деревне. Он как бы составная часть интерьера крестьян. Он всегда под рукой. Но в последние дни его почему-то никто не видел.
Я пожал плечами.
– Это еще ничего не доказывает, Голова. Мало ли что взбредет в голову больному человеку. Мало ли почему он может исчезнуть на пару дней.
– Возможно. Но все-таки… – тут Голова бросился к окну.
– Тим, он уходит! И мы должны немедленно за ним проследить!
Я махнул рукой.
– Он идет в деревню. Куда ему еще идти?
– Мы обязаны, Тим, проследить за ним. Я не утверждаю, что он в чем-то виновен. Но что он что-то знает – ты отрицать не можешь.
Я это и не отрицал. И выскочил из дому вслед за Головой.
Мы, соблюдая всю осторожность, на которую был способен опытный Голова, шли за немым. Но особенной осторожности и не требовалось. Слон так ни разу и не оглянулся. В его бедной голове не могло и возникнуть мысли, что за ним могут следить.
– Бедный Слон, – прошептал я. – Он бы, наверно, чокнулся, если бы узнал, что его разуму оказывают такую честь.
– Такой возможности, как чокнуться, ему уже не предоставится, – прошептал мне в ответ Голова. – Запомни это на будущее. Чокаются один раз.
– Запомню, Голова. И спасибо, что ты не сомневаешься в моем нормальном будущем.
Так мы, перебрасываясь незначительными репликами и особо не веря в свою затею, добрались до дорожное развилины. Две дороги разбегались в разные стороны. Одна вела прямиком в деревню. другая – вглубь чащи. И Слон неожиданно остановился.
– О, Тим, оказывается он еще умеет раздумывать. Оказывается он еще понимает, что на свете существует выбор. Значит, его дела не так уж и плохи.
Только я собирался ответить, как Голова схватил меня за локоть.
– Быстрее, Тим. Он может улизнуть.
Слон резко ускорил шаг. Он почти бежал. Бежал по дороге, ведущей в обратную сторону от деревни. Бежал вглубь чащи.