* * *
"Я знала, знала, всегда знала… Так и должно было быть, именно так, только так… Я же старая, старая, старая…" – Где-то рядом с ней, вне ее, скакали ее мысли, стучалось сердце, и бегали обезумевшие нервы. Окаменев, Ксана просто ждала, когда этот сложный истерически подвижный механизм остановится. Она была уверена, что придет момент и, провозглашая запредельную, невыносимую скорость, прозвенит отчаянной длительности звонок, объявляющий конец самого последнего урока. А потом наступит полная и безвозвратная тишина…
В порыве страсти прильнувший к стеклу красный кленовый лист на мгновенье увлек ее внимание, и Ксанин взгляд случайно скользнул за окно. Сквозь потускневшие и поредевшие кроны деревьев просматривался двор. Во дворе гулял дождь и соседская собака Дайна. Из их подъезда вышел Николай Палыч, приветливый одинокий старик со второго этажа, хозяин бегавшей под дождем рыжей дворняги. Он выбросил вперед руки, и дождь с готовностью поставил на его раскрытых ладонях несколько редких крупных клякс. Николай Палыч вынул из кармана пронзительно-желтый полиэтиленовый пакет, надел его на голову, потом постучал по ноге, подзывая Дайну, и медленно направился с ней в сторону Большого проспекта. Навстречу ему шел молодой человек с выкрашенными в пронзительно-желтый цвет волосами и желтой же бородкой странной формы – узкой и длинной, то ли как у козла в деревне, то ли как у сфинкса в Египте…
"О, господи", – тяжело вздохнула Ксана Андреевна, почувствовав, что "механизм" остановился, но звонок не прозвенел, и бомба не взорвалась… Молодой человек, проходя мимо подъездов, сверял номера квартир. Когда с ним поравнялся Николай Палыч, желтоволосый юноша о чем-то у него спросил – и желтая полиэтиленовая голова старика кивнула, показывая куда-то в сторону их подъезда.
В руках молодой человек нес огромный букет красных роз…
В мире
Путешествие Нильса с дикими курями
В детстве Нильсу казалось, что мама сделала его из сахара – сварила, как конфету. Женщины, приходившие к ним в дом, видя его, неизменно восклицали: "Марта, какой у вас сладкий мальчик!" – и смотрели на него немного странно. "Нильс, поди на кухню, принеси нам коробку с печеньем", – просила мама.
"Наверное, им меня жалко, потому что я сахарный и могу растаять", – думал Нильс, глядя из кухонного окна во двор, где моросил жалобный дождь, и по серому булыжному камню у высокомерного фонаря суетливо бегала белая голубка, с легкой укоризной покачивавшая маленькой головой. Он всегда забывал отнести маме печенье.
Они жили в старом Стокгольме, в темно-рыжем каменном доме с выкрашенными черной масляной краской деревянными ставнями и лязгающими коваными шпорами запоров. Их квартира располагалась на втором этаже, на первом мать держала крошечное шляпное ателье. К середине пятидесятых Швеция почти начисто забыла о недавней войне, женщины обновляли гардероб к каждому сезону, так что заказов Марте Сундин хватало – по крайней мере для того, чтобы прокормить себя и сына.
Мужа у нее не было. Когда Нильс был совсем маленьким, мать что-то рассказывала ему о его отце. Но она прекратила, едва он подрос и научился по утрам вспоминать то, о чем они говорили вечером. Впрочем, некая одновременно пугающая и притягательная личность, называясь отцом, все же навещала его иногда по ночам во сне – притворяясь то святым Йораном, бесстрашно расправляющимся с драконом прямо над крышей их дома, то совсем уж страшным всадником без головы. Чем старше он становился, тем реже были эти посещения. А еще иногда в его уже взрослом сознании совершенно некстати обнаруживались смешные названия детства: шляпа-дагер, шляпка-памеда, шляпа-дерби, шляпка-ромео и шляпка Шарлотта…
Он очень любил узкие мощеные улочки Старого города, убегавшие от Королевского дворца за водой, любил море, оседавшее на памятниках белой солью и зеленой тиной, и разноцветные, чуть сутулые от возраста дома с похожими на пенсне окнами и шляпами крыш.
Лет с тринадцати он начал водить знакомых девчонок на прогулки по родным местам. Он нравился девочкам. В детстве он был игрушечно хорош собою. Период подростковой нескладности у него так и не наступил, и в пятнадцать лет он уже имел совершенно кинематографическую внешность – был высок, широкоплеч, со светлыми волнистыми волосами, прямым носом, большими синими глазами, белозубой улыбкой и высоким лбом, рассеченным чайкой врожденной морщинки, которая придавала его лицу выражение легкого сомнения.
Нильс знал, что его считают красавцем, но не любил, когда ему об этом говорили. Он приводил дочь маминой подруги к Святому Йорану, вспоминал свои фантазии об отце-памятнике и осторожно рассказывал девочке, как в детстве ему казалось, что каменный Йоран по ночам оживает и летает над их домом, оседлав побежденного порабощенного дракона и притворяясь… тучей. Девочка была в восторге и от Нильса, и от его истории. Не зная, как выразить свои чувства, она прикасалась к его руке и смущенно произносила: "Ты такой сладкий! Ты ни на кого не похож!" Нильс руки не отнимал, но в следующий раз звал на прогулку другую девочку.
В шестидесятые Швеция процветала. Трудолюбивые скандинавы построили у себя коммунизм, решили все экономические и социальные вопросы и занялись культурным наследием – государство развернуло крупномасштабную программу по развитию и поддержке музеев и охране исторических памятников. Во всех представляющих ценность домах за счет казны менялись коммуникации, осушались подвалы, проверялась прочность несущих конструкций, реставрировались окна, двери и осуществлялись все прочие операции, позволявшие законсервировать здание.
Однажды, как раз перед шестнадцатилетием Нильса, к ним в дом бесцеремонно позвонили. Открыв дверь, они с матерью увидели на пороге троих мужчин в чистой ярко-синей униформе. Эти трое заговорили хором. В их просторной прихожей стало тесно и шумно.
– Мадам, вас же предупреждали о начале работ! Вам звонили из коммунального департамента и сообщали, что в вашем доме полностью меняются инженерные сети! Вот здесь у меня отмечено, кто и когда с вами разговаривал! – Матери протягивали какую-то таблицу, напечатанную маленькими буквами на длинной, как свиток, бумаге с дырочками по краям.
– Вот ваши соседи подготовили условия для нашей работы, а вы, судя по всему, нет! – продолжал сердитый человек с усами. – Почему мебель в прихожей не убрана? Почему вы хотя бы не прикрыли мебель полиэтиленом? У вас же было достаточно времени для того, чтобы подготовиться!
Им действительно кто-то звонил, мама даже просила его что-то куда-то перетащить. Но он забыл. И теперь ими недовольны эти странные люди.
– Эй, парень! – обратился к нему самый громкий и, видимо, старший. – Ну-ка, давай, поторапливайся! И мать свою подгоняй! Вы же, наверное, сами заинтересованы в том, чтоб мы поскорей закончили, а? Так что давай, давай, быстро! Убирай отсюда эту хреновину! Давай помогу! Понимаю еще, если б мужика в доме не было! А то ведь вон какой здоровый! Давай же! Вон тот большой шкаф прикрыть, ковры снять, все ценные вещи из ванной и прихожей унести! Ну что ты застрял, как башмак в дерьме, давай же поворачивайся!..
Нильс растерянно соображал, что бы ему на это ответить, а "старший" вдруг остановился, нежно погладил стену в прихожей и строго сказал своим товарищам:
– Когда будем тут заделывать, ни пластик, ни акрил не пойдут! Здесь нужны только натуральные материалы – олифа, мел, и краски с земельными пигментами. По-моему, тут хромовая зелень, да? Кстати, рамы нужно будет тщательно осмотреть и, в случае чего, сообщить, чтобы столяры шли сюда в первую очередь! Здесь же подлинные окна! – Со свинцовой стяжкой и железным ветряком. Не дай бог что с деревом! Видели, какое у них шикарное фасетное стекло? В начале, наверное, вообще настоящий "бычий глаз" стоял, а мелкоформатную фасетку где-нибудь в конце прошлого века врезали… Так что, слышите меня, придурки? Чтоб никакой самодеятельности! Каждый шаг согласовывать со мной! Этому дому почти триста лет… – Взгляд "старшего" снова упал на слегка окаменевшего Нильса:
– Да что ж ты стоишь, как пень, а? Одни чокнутые в этом Старом городе, ей богу!..
Нильс подумал, что быть "чокнутым, пнем, башмаком и придурком" гораздо приятнее, чем "сладким мальчиком". Через два года он закончил реальное училище по специальности "многопрофильный строитель".
В начале семидесятых девушки благополучной Швеции остро захотели безоговорочного равноправия и независимости от мужчин. Это, впрочем, не означало, что у двадцатилетнего красавца Нильса стало меньше поклонниц – просто теперь девушки чаще называли его "классным", а не "сладким" парнем. Это его раздражало не так сильно, его романы получили большую протяженность, а студентка педагогического факультета Анна побила рекорд, умудрившись не надоесть ему целых семь с половиной месяцев! Но вообще-то он менял девушек до неприличия регулярно. Брошенные им подруги старались не подавать вида, что страдают, изо всех сил сохраняя модный суверенитет. Нильса это забавляло, но он не был жестоким, да и многочисленные любовные связи не были для него спортом – просто если отношения длились долго, ему становилось скучно. Нильс гулял с девушками в народных парках, танцевал в дансингах, ходил в кино, оставался у них ночевать или приводил на ночь к себе. Он тогда снимал однокомнатную квартиру недалеко от Старого города – на жилье в квартале детства, у него пока не было средств. "Долгоиграющую" Анну он даже как-то взял с собой на обед к маме.
Маме Анна не понравилась. На Анне были джинсы и футболка. Мама посмотрела на нее строго и сказала: "Мне нравится, когда на девушке шляпка", а потом не без гордости показала ей статью в старой рыжей газете. Точно такую же заметку в пятьдесят седьмом году семилетний Нильс собственноручно клеил теплым прозрачным клейстером на стеклянную входную дверь в салон. Мама тогда придирчиво выбирала точное место для газеты – так, чтобы она обязательно попалась на глаза посетительнице, которая будет поворачивать сияющую латунную ручку под хрупкий звук звонка-колокольчика… В заметке рассказывалось, как прогуливавшаяся по улочкам старого Стокгольма Коко Шанель случайно заглянула в шляпный салон Марты Сундин, где ее приятно удивили и ассортимент, и качество исполнения головных уборов. Мама тогда скупила почти все газеты, которые продавались в ближайшем пресс-бюро, и примерно раз в два-три года клеила на дверь новую копию…
– Мне нравится, когда на девушке шляпка, – воинственно повторила мама, на что Анна, нисколько не смутившись, ответила:
– Шляпки больше не в моде. Мы предпочитаем спортивный и практичный стиль. Хотя я понимаю, что вашему поколению это может показаться не очень эстетичным…
Для Нильса было совершенно не важно, в шляпке девушка или нет. Но с Анной они вскоре расстались.
Несколько лет Нильс проработал на разных строительных объектах по всей Швеции, параллельно закончив специальный курс по реставрации, восстановлению и консервации исторических зданий при Королевской Высшей Политехнической школе. Он принимал участие в реставрации Оружейной палаты, дворца Софии Альбертины и летней резиденции короля в Дроттнинхольме. Ему нравилось то, чем он занимался. Нравилось угадывать возраст дома по кирпичной кладке и форме оконной крестовины, нравилось ретушировать старые стены и самому варить для этого иловую краску по рецептуре старинной и обстоятельной: "На 5 литров готовой краски маляр берет 2 килограмма железного купороса и растворяет его в 50 литрах кипящей воды. В полученный раствор замешивается 2–2,5 килограмма ржаной муки мелкого помола, после чего смесь кипятится на слабом огне около четверти часа. По окончании кипячения в раствор при постоянном помешивании добавляется 8 килограмм "красной закиси", "английского красного" или "caput mortum", после чего маляру следует произвести вторичное кипячение раствора в течение дополнительной четверти часа…" У Нильса складывалась крепкая репутация хорошего реставратора.
В семьдесят девятом, когда Нильсу было двадцать девять, крупнейший строительный концерн, в котором он работал, получил подряд в Ливии. Заглянув как-то в здание головного офиса, он случайно обнаружил в столовой забытую кем-то книжку "Ливия – что мы о ней знаем". Об этой стране Нильс не знал почти ничего, разве что смог бы при необходимости найти ее на карте. Ему стало любопытно, он взял книжку домой. В ней рассказывалось, что у Ливии было богатое античное прошлое, что с 1911-го по 1943-й год тут господствовали итальянцы, и что после окончания Второй мировой войны страны-победительницы предоставили стране независимость. Управлять государством должен был король, которого звали Идрис и который принадлежал древнему бедуинскому роду. Его королевство было разрушено и опустошено, однако в пятидесятых в Ливии обнаружились богатые месторождения нефти. Этих ресурсов хватило бы для того, чтобы поднять страну из руин, но король Идрис считал, что его дружба с сильными державами гораздо важнее, чем благополучие собственного народа, и доходы от продажи нефти получал кто угодно, но не сами ливийцы. Народ начинал роптать.
В 1969 году молодой офицер Муамар Каддафи, воспользовавшись отсутствием на месте правителя, совершил переворот. Вел себя мятежник разумно – никого не убил, самых ярых сторонников Идриса посадил в относительно комфортабельную тюрьму, а сам, вдохновленный поддержкой большинства соотечественников, начал строить в стране новую жизнь. На нефтяные деньги осваивались новые сельскохозяйственные земли, возводились больницы и школы, заводы и военные объекты. К середине семидесятых ливийский руководитель решил, что пора подумать не только о хлебе, но и о зрелищах – у восточных немцев был заказан для Триполи огромный планетарий с отличной оптикой. В книге было написано, что небо для араба значит гораздо больше, чем для европейца, – в небе спрятаны все арабские тайны, арабы считают небо живым, именно небо переворачивает календарь и определяет судьбы правителей и простых людей.
Молодой ливийский лидер показался Нильсу вполне симпатичным. Особенно, когда он узнал, что теперь Каддафи электрифицирует Сахару. Освещает пустыню. И тот подряд, который получило их предприятие, предполагает строительство в пустыне сети трансформаторных станций…
Нильс не уснул, пока не дочитал книгу до конца.
Ночью ему снилась пустынная дорога, которую столетиями вытаптывали в песке угловатые ноги одногорбых ливийских верблюдов. Грустный осел с рыжей морковкой. И сухая, шершавая, растрескавшаяся от жары поверхность кожаного бурдюка, под которой перекатывалась тяжелая, как ртуть вода…
На следующее утро он пошел к начальству и попросил включить его в команду специалистов, выезжающих в Ливию. Ему пошли навстречу. Во-первых, потому что помимо богатого опыта реставрации у него были навыки всех основных строительных специальностей и репутация ответственного человека. А во-вторых, потому что из-за него вот уже второй месяц разыгрывалась настоящая атомная война между секретарем генерального директора Ульвой и главным офис-менеджером Петрой.
* * *
Приехав в Ливию, Нильс вспомнил слышанное им во время учебы слово "евритмия", то есть пропорции. Ливийская евритмия была совершенно не похожа на шведскую. Здесь было другое время, другое пространство. И время с пространством по-другому относились друг к другу.
Площадь их строительного объекта исчислялась тысячами квадратных километров. Вдоль древних караванных путей им предстояло построить сто двадцать восемь трансформаторных станций, возвести десятки тысяч опор, между которыми будут протянуты сотни тысяч километров кабеля. Утром они могли уехать за пятьсот километров от лагеря, а вечером вернуться. И это суммарное расстояние, превышавшее протяженность всей Швеции с севера на юг – на "вольво" или тяжеловатом, но быстром "шевроле" преодолевалась часов за шесть – три туда и три обратно. Когда здесь заканчивался сезон дождей, трава росла на глазах, и голая почва меньше чем за полдня покрывалась плотной малахитовой зеленью.
Ливия показалась Нильсу рыжей и горячей. Ливийцы – горячими и черными. А еще они никогда никуда не торопились. Европеец несся на своем автомобиле со скоростью, которую можно было измерять парсеками, окутывая облаками пыли и песка араба. Араб не спеша ехал по той же дороге на меланхоличном ишачке. А когда воздух снова становился прозрачным, смотрел вслед машине со снисхождением и даже жалостью.
В общем, было интересно, и Нильс ничуть не жалел, что напросился сюда. Ему поручили рекогносцировку, операцию которая имела стратегическое значение для всего объекта. Предполагалось, что работать он будет вместе с напарником, ровесником по имени Ульф. По результатам тестов, определявших так называемую способность к корпоративности, Нильс и Ульф должны были составить идеальную мини-бригаду. В их задачу входило исследование территории и выбор наиболее оптимального места для расположения станции. Они отправляются в пустыню самыми первыми, останавливаются в обозначенном на карте квадрате, обследуют условия, на заданном расстоянии от дороги находят участок земли с ровным рельефом, совершают все необходимые замеры, размечают землю под будущее строительство и рисуют план.
Потом на специальном строительном автомобиле с прицепным вагоном-кемпингом на место приезжает бригада в составе семи-восьми человек. Автомобиль, помимо бетономешалки, оснащен всем необходимым для работы в условиях пустыни. Бригада возводит здание – роет котлован, заливает бетонный фундамент, выстраивает опалубку из металлического ригеля, устанавливают на ригель жестяные перекрытия. Потом малярные работы и подготовка внутреннего помещения под установку самого трансформатора. Позже на место приедет подразделение электриков и займется монтажом оборудования.
В соответствии с расчетами плановиков, работа по разметке местности для одной станции выполняется за одну рабочую смену. После чего рекогносцировщики могут вернуться в лагерь. Либо – при условии, что рабочие запаслись всем необходимым, они ночуют в пустыне и утром отправляются дальше. В лагерь же можно приехать в любой момент – когда закончатся продукты, вода, или если просто захочется поговорить с товарищами. Кочевой быт в пустыне был продуман шведскими эргономистами до мелочей, и неудобства сокращены до минимума.
Перед командировкой Нильса отправили на специальные подготовительные курсы, предложив либо четырехнедельное обучение в Швеции, либо трехнедельные занятия и отъезд в Ливию на неделю раньше непосредственного начала работ, – чтобы можно было освоится на месте. Он предпочел второе.
В лагере заканчивался период обустройства – из модульных элементов быстро собирались аккуратные одноэтажные бунгало, организовывались производственные мастерские, принимались отправленные из Швеции машины и оборудование. В общем, дел у двадцати человек пионеров было много.
Предполагалось, что здесь – в зависимости от этапа строительства – будут проживать до ста пятидесяти человек, многие из которых возьмут с собой жен и детей. В каждом бунгало было четыре комнаты, два комплекта удобств и мини-кухня. В центре лагеря располагалось просторное здание столовой, которое одновременно должно было служить чем-то вроде клуба.