Смотрит трусляк на картину – портрет своего отца. Отец – сильный, волосатый – пьет пиво, таранькой закусывает. В том же возрасте, что я сейчас, думает трусляк. Как же я похож на него, один к одному. Палец левой руки указывает вверх. На руке – татуировка: "Gott mit uns!" (С нами Бог!). У меня такая же. За спиной отца – портрет деда. Тоже очень похож, то ли он на нас с отцом, то ли мы на него, только бакенбарды иначе подстрижены. Те же поза и надпись на руке. И портрет за спиной. На том портрете – такой же портрет за спиной. И так далее. Вся труслякова генеалогия. Берет трусляк лупу – рассмотреть последний, самый мелкий портрет, – там так же, как и в других, портреты в портретах, чередой. В конце обязательно Черный Правдолюб должен быть. Да мелко больно, никак не увидеть. Раз не увидишь, как обратишься? А не обратишься, он и не ответит. Не получится через картину поговорить. Видно, следовало бы вживую его поискать.
Стал трусляк расспрашивать персонажей различных снов, где Черного Правдолюба найти. Есть такие сущности, говорят, что знают о нем. Энтузиасты параллельной истории, авторы новой хронологии академик Ант и неостепененный Глеп, близнецы-братья, они и в явленном мире живут. Знаю, знаю таких, думает трусляк. Идет трусляк к Анту и Глепу. Те долго отнекиваются. А потом говорят: да, нам известна дорога к Черному Правдолюбу. Он живет не во всех царствах сна. Не любит скакать с одного места на другое. Но всеми царствами сна управляет. Можем тебе показать его. Проблема только в том, как нам-то с тобой встретиться хотя бы в одном из этих царств. Будешь нас слушать – все у тебя получится. Как придешь домой, ложись спать, и поведет тебя промысел провидения из одного царства сна в другое. Будь начеку Не проскочи нужное тебе царство. Это сон высшей категории, третьей стадии, сопровождаться будет темно-синим небом и белыми облаками. Освещенными ярко, неизвестно откуда. А внизу земля, лесом покрытая, неосвещенная почти, далеко-далеко. Ты влетишь туда стремительно, прямо в этот мир. Называется это царство Загадочно небесным. Как попадешь туда, не прозевай, не пролети мимо. Снижайся потихоньку. Посреди леса поляну найдешь. Там и будем тебя ждать.
Мы к тебе всей душой. Хоть один мориец доверяет нам, верит в существование параллельных миров, а значит, и параллельной истории. Понимает и любит параллельную историю, а это значит, что и новую хронологию понять сможет.
Так и сделал трусляк-правдолюб, как ему академик и неостепененный сказали. Там, в этом Загадочно небесном царстве, он и встретился с ними, как договорились. Ведут Ант и Глеп трусляка по темному лесу Вдруг, слышат, кто-то пыхтит, чей-то могучий храп раздается. Вот он, Черный Правдолюб, праотец всех трусляков. Огромный, могучий. Нельзя ли, чтоб он потише храпел? Просто волосы дыбом поднимаются от его храпа. А деревья вокруг так и трясутся, того и гляди, ветки ломаться начнут, а деревья падать. Вдруг, он еще громче храпеть начнет? Нельзя ли попросить, хотя бы, чтобы он храпел не более, чем сейчас?
– Не слишком ли ты много на себя берешь? "Чтобы он храпел не более". Может, ты еще скажешь, "чтобы он не храпел более"? – ядовито спросил Ант. – Или ты думаешь, что это одно и то же?
– И задом наперед, совсем наоборот, – поспешно добавил Глеп. – Или ты скажешь еще, "чтобы более он не храпел"? И это тоже будет то же самое, то есть, самое то?
– Успокойтесь, друзья, ничего такого я не думаю.
Ант и Глеп с удовольствием рассматривали Черного Правдолюба: какой милый, ах, какой милый!
Трусляк был другого мнения. Грязноватый, грузный, необъятный, довольно бесформенный, одним словом. Здоровенная башка. Лица не разглядеть – закрыто жокейкой с козырьком. Видны огромные багровые щеки и подбородок, непонятно какой по счету – второй или третий. Что-то не очень похож он на трусляка. Кабы не знал – решил бы, что наглый бывалый. Или балбес, но полный балбес, что почти одно и то же. Наглый бывалый и полный балбес – почти одно и то же. Трусляк не может так отчаянно и беззастенчиво храпеть. Трусляки интеллигентные, тактичные и ненавязчивые. И конституция у нас, трусляков, хрупкая. Если бы трусляк так храпел, а трусляки вообще не храпят, им с детства внушают, что храпеть неприлично, если бы трусляк так храпел, давно бы голову себе отхрапел. Этот храпит, как кабан. Рыкает, как лев. У них, что у кабана, что у льва, шея – о-го-го, они могут себе храпеть или рычать без всякого риска потерять голову. Но, если он, как говорят, праотец всех трусляков, – вполне может быть таким здоровенным. Иначе, как бы он мог один дать жизнь такому огромному племени трусляков всея Мории. А, может быть, и всей Земли. В Южной Америке, я точно знаю, очень большая диаспора трусляков. Слышал я, что и в Европе, и в России трусляки тоже имеются, и очень уважаемые существа притом.
Хватит рассуждений. Раз пришел, надо решать проблему. Надо поговорить с ним. Но как же я поговорю с ним, если он спит? Будить его, что ли? Да и эти, хроноложцы Ант и Глеп, тоже, вроде против. Да мы не против. Ты только смотри – буди его, но только лишь не тогда, когда ему хорошие сны снятся. Как же я узнаю, что ему снится?
Ему снятся все миры. И настоящие миры, и миры снов. Потому что нет никакой разницы между настоящими мирами и мирами снов. Как это нету? А так. Это только считается, что одни миры настоящие, а другие – миры снов. Все миры, и те, что ты называешь настоящими, и миры снов, существуют только во сне. Но не в твоем сне, во сне Черного Правдолюба. То есть, только тогда, когда он спит. И все многочисленные жители этих миров тоже существуют только во сне Правдолюба. А когда он не спит? Ничего об этом сказать нельзя. Потому что мы знакомы только с теми, кто ему снится. И никто из нас, ненастоящих, не может увидеть, что случается, когда он не спит. И я тоже ему снюсь? Как это – я ему снюсь? А, если б он не спал, если б он проснулся? Тогда тебя бы не было. А где бы я был? Нигде. Я был бы там же, где я и есть. Вообще бы тебя не было. Потому что ты ненастоящий. Мы сейчас подуем – и нет тебя. Ты и потухнешь. Нет, не потухну. Как это, я ненастоящий? Я настоящий, настоящий, и трусляк топнул ножкой. Ну, хорошо, – подумав, сказал трусляк. Если я ненастоящий, то кто же вы? То же самое, то же самое. Самое то, самое то. А с кем я встречался, когда договаривался о встрече с вами, с кем я встречался наяву? С нами. С нами. Но это не наяву. Это прошлый сон, сон, сон. И наоборот. Если бы это был не сон, тогда и сейчас была бы явь. И Черный Правдолюб не спал бы. И ты смог бы поговорить с ним наяву. Но, раз он спит, то мы все ему снимся. И можем быть здесь, рядом ним, пока он спит. Или в каком-нибудь другом месте. Неужели не ясно? И наоборот, неужели тебе не ясно, что все неясно?
Не кричите, не кричите, а то вы его разбудите, и нас никого не станет. Тебе-то чего об этом думать? Ведь ты ненастоящий. Ты просто сон. Ну и пусть ненастоящий. Я хочу быть хотя бы ненастоящим. Поэтому не кричите. Что хотим, то и будем делать. Будем кричать. Он всё равно не услышит. Это ненастоящие крики. И наоборот. Если мы замолчим, он увидит это во сне, удивится, решит, что в одном из его миров что-то не так, и проснется, чтобы навести порядок. И тогда конец. И опять наоборот. Если будем кричать, он будет видеть, что мы разеваем рты, значит, все в порядке, и будет спокойно спать. Если он вас не слышит, почему я вас слышу? Это тебе только кажется, что ты нас слышишь. Ты нас совсем не слышишь. Мы тебе уже целый час долдоним одно и то же. А ты ничего не слышишь. Так значит, я ненастоящий? Да. И вы ненастоящие? Да. И Черный Правдолюб ненастоящий? Да.
А как же мы можем ему сниться? Нам снится Правдолюб, а Правдолюбу снимся мы, отвечают хроноложцы.
И этот камень тоже ненастоящий? Настоящий, сказал трусляк и ударил камень ногой. Если камень ненастоящий, то почему мне больно? Если бы я был ненастоящий, я не ударил бы этот камень. А, если настоящий, то почему камень так медленно летит? – ехидно спросили Ант и Глеп. – Вообще остановился и висит в воздухе. Нечего пихать камни. Этим делу не поможешь. И наоборот. Пихать камни – поможет чему угодно, но не делу. Ант взял камень. Передал Глепу. Тот бережно положил на землю. Чтобы камень не сломался, сказал он. Он, ведь, ненастоящий. А потому, очень хрупкий и может легко разбиться. Если бы я был ненастоящий, если бы камень был ненастоящий, я бы не почувствовал боли. Надеюсь, ты не думаешь, что боль настоящая? – сказал Ант с презрением. Я знаю, – грустно сказал трусляк, – что все это вздор.
Что же делать, что же делать? – думал трусляк. Это был очень умный трусляк. Пожалуй, они правы, что я сейчас ненастоящий. И во сне я снюсь сам себе. И мне снится Великий Правдолюб. А до этого была явь. Потому что никакого Правдолюба не было. А сейчас сон. Этот Правдолюб, что снится мне, спит. Судя по тому, как он раскатисто храпит, ему снится много-много миров. И в этих мирах, быть может, есть много-много разных я. Но это не совсем те, и не тот я, который сейчас снится мне самому. Те, другие я, тоже видят во сне Черного Правдолюба, но не совсем того, которого я вижу сейчас сам. И тому, другому Правдолюбу, снятся многие я, но не те я, что сейчас я, и не те я, которые снятся этому Правдолюбу, что сейчас передо мной. И так – до бесконечности.
Эти рассуждения немного успокоили трусляка. Все-таки дела не так уж и плохи. Если проснется этот Правдолюб, что передо мной, то не станет тех я, что ему снятся, и не станет тех Правдолюбов, что снятся им, и так далее. А я-то, как буду гулять по-хозяйски по собственному сну, так и буду. И все в моей власти. Если возьму и проснусь, то не станет этого я, что я сейчас, останусь я в явном виде. А, если эта явь – тоже сон, то и это тоже мой собственный сон. Короче, все миры, и яви и сны, это то, что снится только мне. И все миры появляются только по моей воле, а не по воле и не во снах какого-то Правдолюба, которого, может, и нет вовсе. Во всяком случае, когда я проснусь, этого Прадолюба точно не станет, потому что он мне просто снится. Чего, спрашивается, мне его будить? Чтоб он рассказал о тех, других я, которые ему сейчас снятся? Так они же ненастоящие. О том я, что я сейчас во сне, я и сам знаю, что он может мне рассказать? А про меня настоящего тем более рассказать не сможет. Хоть он и праотец всех трусляков. И чего я уши развесил, слушая этих Анта и Глепа? Это же мой сон. Они тоже ненастоящие. Здесь все ненастоящие, кроме меня, который спит. Я здесь все и определяю. И явь, и сон, и все миры. И от меня зависит, быть ли в этих мирах Черному Правдолюбу, Анту, Глепу, а заодно – быть ли легенде о Великом праотце трусляков, и существуют ли параллельная история и новая хронология. Не знаю, захочу ли я следующий раз встречаться с Великим Правдолюбом. Может, и захочу, все-таки он праотец трусляков. И захочу ли я его разбудить. Может, и захочу. Но не факт. Все-таки, от него мало что зависит. Почти ничего. Может, и нет его на самом деле. Одни иллюзии. Фу – и все. А эти малахольные Ант и Глеп. Их-то уж точно я не возьму больше в свой сон. Зачем они мне сдались? Если встречу их наяву, так и скажу – нечего больше лезть в мой сон. Залезли не к себе, а еще рассуждают. Советуют. Пусть занимаются своими параллельными историями. Которых и не было никогда. А со своими мирами я как-нибудь и сам справлюсь. Мне бы только разобраться со своими балбейками. Вот, где проблема. С кем я сплю, а с кем не сплю. Да не запутаться бы в этом.
Трусляк принял веселый вид, подмигнул Анту и Глепу. Надо поскорей выбираться отсюда. Скоро ночь. Меня мои балбейки ждут. А я тут глупостями занимаюсь с каким-то Черным Правдолюбом. Который безнадежно спит. И которого нет на самом деле. Зачем только он мне приснился?..
Заповеди бывалого
Мой сын. Оставляю это письмо в секретере. Ключ от секретера висит у меня на серебряной цепочке рядом с крестиком. Ты откроешь секретер, когда меня уже не будет. И тогда найдешь это письмо. Быть может, ты сочтешь старомодными мои поучения. Прошу только об одном: прочти внимательно всё, что я написал. Мне кажется, что, если ты отнесешься серьезно к моему письму, то сможешь правильно выбрать дорогу в жизни и избежать многих ошибок, которыми изобиловал трудный путь твоего грешного отца.
Оставляю тебе четыре главные заповеди:
– Верь в будущее. Оно тебе обеспечено.
– Береги трусляков. Бывалые благоденствуют, пока живы трусляки.
– Опирайся на балбеев. Будь тверд с балбеями и недоступен.
– Не верь балбеям. Доверяй только труслякам.
Верь в будущее
Не думай о приумножении богатств и не бойся потерять их. Богатство тебе обеспечено.
Не сомневайся в успехе своего дела. Бывалые обречены на успех и удачу. Такова наша природа. Сомнения и страхи только вредят делу.
Не думай о своем положении в обществе. Само провидение уготовило бывалым место на вершине общественной пирамиды.
Береги трусляков
Будь добр и снисходителен к труслякам. Не заносись. Нет причин думать о трусляках, как о соперниках. Что бы трусляк ни сделал, что бы ни предпринял, он никогда не достигнет того успеха, который ожидает тебя.
Дружи с трусляками. Уважай. Поддерживай. Трусляки умнее бывалых, талантливее, способнее. Трудолюбивее. Они честны, благородны, самоотверженны.
У трусляков плохой характер. Трусляк всегда возражает. Не обращай внимания, если трусляк тебя ругает. Пусть ругает. Знай: трусляк – лучший друг бывалых.
Приближай к себе трусляков. Где есть трусляк, там все будет в порядке. Какое бы дело ты ни затевал, трусляки помогут тебе, сделают все в наилучшем виде. Сами отдадут тебе свои достижения. И будут восхвалять тебя за то, что на самом деле сделали они.
Трусляк работает не за деньги. Не ради славы. Не ради почестей. Не ради положения в обществе. Трусляк любит свою работу. Любит трудиться. Творить. Преодолевать трудности. Достигать. Хвалить трусляка – только портить. Не награждай трусляка, не премируй, не чествуй. Не давай ему ни постов, ни наград. Это было бы ошибкой. Не давай трусляку прав. Трусляк проживет и без прав. Права ему не нужны. У трусляка должны быть только обязанности.
Не беспокойся о том, что твоя любимая балбейка может достаться трусляку. Этого никогда не будет. Балбейка всегда предпочтет тебя. Просто потому, что ты бывалый. Это так же верно, как и то, что она будет с тобой, а думать – о нем, о трусляке. Поверь мне – это лучше, чем, если бы она была с ним, а думала о тебе.
Опирайся на балбеев
На важные должности рядом с собой ставь только балбеев. Балбей не возражает. Не перечит. Делает все, что скажешь. Не то, что трусляк. Тебе будет спокойно в окружении балбеев.
Если надо поручить трусляку трудную задачу (в Мории никто, кроме трусляков, не умеет справляться с трудными задачами), пусть об этом ему скажет балбей. Тебе не нужны возражения трусляка, пререкания, споры. Он, трусляк, все равно, согласится и сделает. Пусть балбей будет злым начальником. А ты – добрым.
Если трусляк категорически отказывается от поручения, скажешь ему задушевно: "Конечно, начальник твой – полный балбей, мужлан и бездарность. Но, ведь, есть слово "надо". Надо, дружок, сделать то, что он говорил. Сам знаешь: никто, кроме тебя, не сможет это сделать". И трусляк сделает. А когда сделает – поздравишь его. Обнимешь. Скажешь несколько добрых слов. От души. А орден дашь балбею. Балбей будет гнобить и презирать трусляка. Потому что трусляк, по мнению балбея, полный дурак. Еще больший, чем сам балбей. Трусляк рисковал, не спал ни днем, ни ночью, а награды, деньги и почести получил балбей. Как же трусляка не презирать? И это правильно. На все лучшее в стране имеют право только обычные дураки: бывалые и балбей. А трусляки – какие же они дураки? Они не дураки. Вернее, дураки, но ненастоящие. Потому и претендовать ни на что не могут.
Выдвигай балбея. Любить его не надо, нет такой надобности. Держи балбея в строгости. Чтоб чувствовал твердую руку бывалого. Наказывай балбея почаще. Даже, когда тот не виноват. Наперед. Не жалей балбея. Если один балбей сгинет, на его место придет другой. Мория – неисчерпаемый источник балбеев.
Кому можно доверять
Балбею не доверяй. Балбей истошно возглашает осанну, пока бывалый в силе. Упадешь, не дай бог, – первым вставит тебе вилы в бок. Холопское хамство.
Трусляк – не таков. Пока все хорошо, он будет ругать тебя и всячески поносить. Оступишься – он протянет тебе руку, поддержит. Трусляк никогда не подведет.
Люби и оберегай трусляков. Не станет трусляков – жизнь в Мории остановится. Все рухнет. Мории наступит конец. Если сохранится редкий вид трусляков – Морию ждет благоденствие.
Горе от ума
Бежит трусляк по переулочку. В пальтишко короткое кутается. Ветер с дождем бьет в лицо. "Скользко, тяжко, всякий ходок скользит – ах, бедняжка!".
Вдруг, откуда ни возьмись, сверху на трусляка женщина-сфинкс упала. К стене притиснула. Глаза прекрасные с ресницами наклеенными к лицу придвинула. Рот, ярко-красным размалеванный, чуть прикрывает белых зубов жемчуга. Так и пахнуло на трусляка запахами лучшей зубной пасты, духов новомодных гламурных "хо-хо-шинель солдата", да неизъяснимыми запахами женско-львиного естества сфинксова. Ногти пурпурно-кровавые, наращенные, впились в воротник пальто. Прошипела сфинкс угрожающе:
– Ну, труслячок, отгадай-ка мою загадку.
Стоит трусляк, ни жив, ни мертв.
– А что иначе? – шепчет задохнувшимся голосом.
– А иначе – жизни твоей конец. Придется жениться на мне. И весь век рабом верным мне быть, трудиться, не покладая рук, побои терпеть, унижения. А доброе слово лишь иногда услышишь, под мое хорошее настроение.
– А как отгадаю загадку, так что? Со скалы бросишься, что ли?
– Вот еще! Что я, дура слободская, что ли, чтобы из-за тебя со скалы бросаться? Разгадаешь загадку мою таинственную – голову тебе инфузориями своими затуманю, заморочу, задурманю, всех спорозверьков твоих выну из тебя до последнего, замучу, зацелую, помадой всего перемажу, исцарапаю, затискаю, любовью задушу. Выбирай, что более любо, что больше по душе тебе.
– Эх, бедная, бедная ты сфинксша. Ничего-то у нас с тобой не получится. Ни то, ни другое.
– Это еще почему?
– Нет у тебя, милая сфинксюля, загадок для меня. Все-то мне загадки твои ведомы. И твои. И когда ты драконом загадочным прикидывалась. Эдипу загадывала: кто утром – на четырех, днем – на двух, вечером – на трех. Все знают – человек это. Гарри Поттеру загадывала существо из трех слогов: самый быстрый слог, соотношение окружностей и существо мужского пола без национальной принадлежности – скор-пи-он, ответ на загадку. Иванушке-дурачку загадывала: сто одежек, все без застежек, краса-девица, сидит в темнице… Все-все загадки твои известны мне.
Сфинкс, краса-девица, в лице переменилась, побледнела, отпустила трусляка, да как затрясет ладонями, будто в грязную жижу ими попала.
– Фу, какая гадость!