- Вот так я и живу! - сказал он, уловив мой взгляд, изучающий окружающую обстановку и, смеясь, продолжил на распев, - Опять от Машки ушел, и от Тоньки ушел, и от Светки ушел, а от тебя Артем я никуда не уйду! Потому, что ты мне нужен!
Я и не помню когда мы стали при встрече обниматься. Быть может, это признак мужской дружбы? Мне кажется, что первыми начали обниматься бандиты. Но я все равно ему рад. Уважаю Сашку. Он знает много того, о чем я могу только догадываться. Вся информация из самых грязных и темных закоулков стекается к нему.
Когда мы выпьем, он постоянно вспоминает баню и ту перестрелку. Из всех застреленных там ему жалко только одного Лешу "маленького", который рассказывал все, что творилось в банде, и мечтал со временем стать крупным преступным авторитетом, будучи убежденным, что каждый из них, чтобы подняться в преступной иерархии, стучал или ментам или фээсбешникам.
На столе Шмелева лежал ворох каких-то бумаг, протоколов и материалов. Он разом сгреб все это на край стола. Освободив небольшую чистую площадку, похожую на темную зимнюю водную гладь, прижимаемую ледяными белыми бумажными торосами. Достал из сейфа початую бутылку водки и нарезанное на блюдечке сало с хлебом.
- Ты как? - спросил он.
Я ответил, что за рулем и машина стоит на проспекте.
- Ну как хочешь, - ответил он и налив себе стопку, выпил.
Стал жевать хлеб с салом.
Усмехался, укорительно бубня через аппетитное чавканье:
- Тогда сала не получишь, не положено!
Я подумал, что ничего другого от встречи со Шмелем и не ожидал. Уходя от семьи, он ночует в своем кабинете, раскатывая матрас на стульях. Бухает он постоянно, но периодически запойно на два-три дня.
Утверждает, что это обычное состояние сотрудника милиции, будь то гаишник или участковый. Так что если случится ДТП с оперативной машиной, смело тащи водителя на экспертизу, если получится.
Может, так оно и есть. Но от нашего "гардемарина" я никогда не чувствовал запаха перегара. Илья Гаврилович всегда был подтянут и свеж. От него пахнет одеколоном. Возможно, пьянство было у него еще впереди.
- Вовремя ты пришел! - продолжал Сашка, дожевывая - Черных видел в коридоре? Азербайджанцы не могут разобраться со своими помидорами. На общем складе хранили. А теперь друг друга обвиняют в воровстве. Половина без регистрации. Вот я их всех и приволок. Мне это надо? Да они и сами уж не рады, что заявку сделали. Толкаются здесь часа четыре. Скучно с этими янычарами.
Я слушал, молча кивая головой.
- Сходи, их старшие в коридоре сидят, - продолжал он. - Заряди им штуку баксов и чтобы они все проваливали отсюда. Все равно ничего не получится, только время на них потрачу. Заявление по овощам начальство не даст принять. Не дай бог глухаря подвесим. А у меня в запаснике хороший клиент сидит, за ним грабежей немерено! Надо расколоть.
Я согласился. Это было мне не в первой. Сашка парень грамотный и своего не упустит. Выйдя к черным, я спросил кто из них старший. Двое тотчас поднялись со скамьи. Заискивающе улыбаясь, подошли ко мне. Их загорелые морщинистые физиономии, похожие на обугленные чугунные сковородки, старались вызвать у меня доверие выражением покорной ничтожности. Но в глубине настороженных карих глаз я видел копимую надменность повелителя, презрительно кормящего с рук белую нацию, которая не в силах обеспечить свое благополучие и процветание.
- Штука баксов и все свободны, - сказал я им тихо.
- О, - начал было один заготовленное заранее причитание, пытаясь поднять руки к своему лицу в молитве.
Второй строго посмотрел на него и, слегка ударив по рукам, жестко забубнил что-то на своем языке. Затем он обернулся ко мне:
- Всех отпустишь, командир?
- Всех, - сказал я, - жду пятнадцать минут!
Вернувшись к Шмелеву, я сообщил, что все в порядке.
Тот опрокидывал в рот очередную порцию алкоголя.
- Ты что, сегодня один? - спросил я, заметив отсутствие суеты в соседних кабинетах.
- Да нет. Комбинацию одну проводим. Посидишь в мешке, как раньше? А то мой барабан не пришел. Наверно, запил опять.
- Это как? - не понял я.
- Ну, там увидишь!
Глава 5. Ловушка для обывателя
Он обнял меня за плечо, и мы пошли. В соседнем кабинете, чуть поменьше размером на диване сидели двое его коллег. У каждого из подмышечной кобуры торчала коричневая рукоятка пистолета.
Посреди комнаты стоял металлический стул, на который меня посадили.
- Это Артем, - улыбаясь, представил меня Шмелев, - он справится. Мы с ним не раз в мешках на чердаке кайфовали в детстве. Его приятели усмехнулись. Один, зайдя сзади, завел мои руки за спинку стула и застегнул на них наручники.
Я вопросительно уставился на Сашку, который сел напротив меня на диван. Но он только улыбался моему непониманию. Казалось, что это его забавляет.
- Выводи, - сказал он тому, кто продолжал сидеть на диване и парень быстро выскочил в коридор, распахнув настежь дверь.
Через мгновенье я услышал металлический звук отпираемой двери и требовательный голос того парня:
- Выходи на допрос!
Стоило мне из любопытства повернуться в сторону открытой двери, и на моей голове оказался полиэтиленовый прозрачный мешок. Я обернулся в сторону Шмеля и увидел его перекошенное от злости лицо. Сквозь замкнутое полиэтиленом пространство я услышал его искаженный не поддельной ненавистью голос, прорывающийся через шелест мешка:
- Ну что, подонок, будешь говорить!
Опять "подонок" - подсознательно подумал я и, остолбенев, не понял к кому он обращается. Но лицо Сашки находилось так близко от моего и смотрело в упор, что мне не оставалось иного как подумать о себе.
Решив, что он чокнулся на почве белой горячки, я попытался резко встать, но почувствовал, что тот парень сзади поставил ногу прямо между металлических браслетов на моих руках, так словно пытался притянуть мои кисти к полу, заставив распрямить напрягаемые мной локти.
Шмель лихо обернул скотч вокруг моих ног, так что они прижались к ножам стула. Я почувствовал, что не могу ими двинуть. Резкий вздох облепил мое лицо пленкой, заставив почувствовать резь в глазах и удушье. Парень позади меня тоже стал кричать о каких-то кражах.
Прерванное полиэтиленом дыхание вырвалось наружу кашлем. Через помутневшее нутро пакета я успел рассмотреть, что именно Сашка одной рукой затягивает мешок на моем горле, продолжая, что-то выкрикивать в образовавшемся вокруг меня тумане.
Я закричал что есть мочи и вспомнил, как мы учились на чердаке прорывать полиэтилен, изо всей силы вздохом затягивая его в рот, а затем перекусывая зубами. Я, что есть силы, вобрал в себя воздух, но мешок только обтянул мне нос и губы, едва прикоснувшись к передним резцам зубов. В этот момент я понял, что мое дыхание не насыщает легкие. Собрав последние силы, оттолкнулся носочками ног, наклоняя корпус со стулом назад. Но тот парень позади меня знал свое дело и я опять в бешенстве заорал что-то невразумительное.
В этот момент хлопнула дверь, и я почувствовал, как кто-то вошел. Ну, теперь мне точно конец, - подумал я, втроем они меня скрутят в бараний рог.
- Все, все! - тихо зашептал вошедший, сдергивая с меня мешок, наклонившись ко мне и прислоняя палец к своим губам. Делая мне знак, чтобы я молчал.
Даже если бы я хотел что-то сказать, то не смог. Мой организм усиленно насыщался кислородом, изрыгая наружу хрипы, с наслаждением поглощая прокуренный кабинетный воздух.
Я в упор глядел на Шмелева, который ножницами срезал скотч с моих ног и, кивая вошедшему, спрашивал:
- Ну как он? Крякнул?
- Уверен, через минуту постучит три раза, как я ему сказал, - спокойно отвечал тот.
Через несколько секунд наручники были сняты и Шмель извиняюще трепал меня по волосам:
- Ладно тебе, Артем, ну это же шутка такая. Надо было, чтобы гаденыш один тебя увидел в мешке. Пойдем по стопке дерябнем.
Теперь я понял, что оказался наглядным примером колки попавшего в оперские лапы преступника.
Я не возмущался. Только подумал, что за прошедшее двадцатилетие у милиционера Сильвера выросла целая плеяда воспитанников, готовых его заменить на страже порядка. Их методы не сильно отличаются, но они не бьют детей и подростков по ушам и действуют более гуманно, ставя спектакли с участием своих друзей.
Видя вокруг улыбающиеся лица оперативников и чувствуя плечами их дружеские похлопывания, я хотел рассказать им про их предшественника Сильвера, но решил не будоражить прошлое. Успокоился и представил, как все это выглядело со стороны: мое сопротивление, утробные вопли из мешка, крики оперативников, ерзанье на стуле.
- Шмель, мог и предупредить, - обратился я к Сашке укоризненно, радуясь, что ошибся по поводу белой горячки.
- Ты что! - возмутился он, у тебя бы никогда так достоверно не получилось! Ты же не артист!
- Ну да, - согласился я, - не артист. Но все же страшновато! Хрен знает, что вам ментам в голову взбредет. Вы же пьяные все!
В этот момент в металлическую дверь в конце коридора раздался одинокий стук.
Все затихли. Выходивший оперативник многозначительно поднял палец вверх. Но стук больше не повторился, и он немного разочарованно сел на диван. Как только он откинулся на спинку, снова раздался стук, но уже громче. Оперативники переглянулись. Но никто ничего не сказал.
Через несколько секунд всеобщее молчание нарушили три громких стука в металлическую дверь.
- О! - произнес Шмелев и, обращаясь к выходившему коллеге, продолжил - Ну теперь веди его в свой кабинет и принимай явку с повинной на все эпизоды. Пусть сначала сам все напишет собственноручно, а затем оформляй как положено. А мы пойдем ко мне в кабинет по стопочке за победу.
Пить я не стал. Я вспомнил, что за дверью меня уже верно заждались кавказцы и, приведя себя в порядок, вышел к лестнице. Пожилой мужчина сунул мне в руку свернутые купюры, и я вернулся обратно. Шмелев снова был один и дожевывал бутерброд с салом. Я выложил на стол переданные деньги. Оставив на столе две сотни, Шмелев сгреб все остальное и, приподнявшись, сунул в задний карман брюк.
- Вот это я понимаю! - радостно сказал он. Так бы получать в кассе раз в месяц и беды бы не знали!
Я протянул руку за оставшимися купюрами.
- Это не тебе! - поучительно сказал Шмелев, забирая их.
Моя рука повисла в воздухе, а в душе зародилась обида.
Он встал из-за стола.
- Надо отнести в дежурную часть, чтобы остальных отпустили, на ходу бросил он и, обращаясь ко мне, добавил, - а тебе не положено, ты ведь коммерсант!
С этими словами он скрылся за дверью.
Для нуждающегося в деньгах Шмеля, это поведение было в порядке вещей. А нуждался он всегда. Периодически мне кажется, что он становится похожим на скрягу. Но кто знает, что творится у него в душе.
Я вспомнил, что во время экзекуции слышал звонок своего телефона, но потом об этом забыл. Встав со стула, достал "самсунг". Посмотрев на него, увидел пропущенный звонок с незнакомого телефона. Нажал на вызов и услышал нетерпеливый мужской голос:
- Это сотрудники УСБ. Вы куда пропали?
- Сижу в уголовном розыске, как договаривались, - ответил я.
- Мы вас обыскались, сейчас подойдем.
Я положил трубку в карман и снова сел на стул.
Вернулся Шмелев. Он был весел.
- Дежурка за бутылкой поехала! - сказал он, - и на Ладожский рынок заодно заглянут, как там наши подопечные. Пусть угостят чем-нибудь.
Он уж хотел попрощаться со мной:
- Может на посошок? - предложил он формально, направляясь к сейфу за бутылкой.
В этот момент в кабинете замигала сигнальная лампочка, оповещающая, что кто-то пришел на прием и стоит за железной дверью с кодовым звонком.
Шмелев, недовольно поморщившись, поставил обратно вынутую бутылку и прикрыл железную дверцу. Выглянув из кабинета, он увидел, что его коллеги уже стоят там и возмущаются, что неизвестные за дверью жмут без разбору на все кнопки вызовов. Шмелев подошел к двери и зло распахнул ее, готовый наброситься на хулиганов.
Я догадался, откуда дует ветер, и пошел вслед за Сашкой. Как только он открыл дверь, почти в нос ему уперлась красная корочка удостоверения:
- УСБ ГУВД! - прозвучал твердый громкий голос и, отодвинув Шмеля в сторону, зашли двое коренастых лысых крепышей моего возраста.
Заметив испуганные лица оперативников, один из них ехидно произнес:
- Ну что, не ждали, а мы приперлися. Небось уже денежки делите? - и, усмехнувшись, прошел дальше по коридору к замершим, словно кролики перед удавом, оперативникам.
Шмелев испуганно прижался спиной к стене и пододвинулся ко мне. Я почувствовал, как его рука судорожно нащупывает мой задний карман, а затем впихивает туда какой-то комок.
- Спасибо большое за информацию, - напутствовал меня Шмелев, подталкивая к двери, - До свидания!
Сотрудники УСБ обернулись к нам:
- Кто здесь Соколов? - спросил один из них.
Я назвался.
Шмелев шарахнулся от меня, как от прокаженного. Глядя в упор мне в лицо, словно пытаясь разгадать сокрытую там тайну, стал отодвигаться задом к своему кабинету.
- Ну и накурено здесь у вас, - пожаловался тот, кто назвал мою фамилию, - водкой воняет, пойдем лучше вниз….
Дежурная часть находилась справа после входа в отделение. Она отгораживалась дверью с маленьким окошечком на уровне среднего роста и практически не запиралась. Я зашел внутрь. Слева две небольшие камеры обезьянника с лавками внутри, человека на три-четыре. Двери в них представляли собой сваренные из толстой арматуры решетки с огромными квадратными металлическими замками, из которых наружу торчали вороненые длинные ключи.
Кавказцев в них уже не было. Шмелев успел выполнить обещание. Теперь в ближней камере сидел знакомый капитан. Он забился в самый дальний угол, но блеск погон и нагрудной бляхи с номером выдавал в нем сотрудника милиции. Бушлат на нем был расстегнут. В руках мял снятую с головы шапку. Теперь было заметно, что волос у него на голове почти нет. Светлый приглаженный пушок едва прикрывал блестящую лысину, а длинная реденькая челка, как только он слегка наклонял голову, падала на глаза и он, поплевав на ладонь, приглаживал ее к высокому выпуклому лбу. Он это делал двумя руками, отложив шапку.
Напротив, у окна за столом, сидел худощавый мужчина в костюме и заполнял ручкой какие-то бумаги. Сотрудники УСБ, подойдя к нему, о чем-то пошептались, показывая на меня. После чего он кивком предложил мне сесть рядом.
- Вы Соколов? - спросил он.
- Да, - ответил я.
- Номер купюры хорошо запомнили?
Теперь я понял, что запомнил его на всю жизнь и ответил:
- Хорошо.
Он стал расспрашивать об обстоятельствах дела, и мне пришлось повторить ему все, что случилось с момента совершения ДТП. Записывая все в протокол, он изредка поднимал голову, чтобы задать очередной вопрос.
- Где справка, за которую он вымогал у вас деньги? - спросил он.
- В машине, - ответил я, вспомнив, что положил ее ко всем документам в бардачок.
- Принесите, пожалуйста, мы ее отксерокопируем и вернем.
Я вышел на улицу. Лавочки перед отделением были пусты. Два сержанта, стоящие на крыльце около входа, недобро посмотрели на меня.
- Ну, теперь тебе гайцы проезда не дадут, тормозить будут, - с усмешкой сказал один, обращаясь ко мне.
Я смолчал. Только хмуро посмотрел на говорившего. Увидел в его светлых голубых глазах опасливое уважение.
Они были еще совсем молоды. На вид лет восемнадцать. Возможно, их привлекли в милицию на альтернативную службу, и в дальнейшем они мечтали выучиться и встать на офицерские должности. Я был рад, что дал им повод задуматься…
Когда я вернулся в дежурную часть, мужчина за столом показывал двум понятым тысячную купюру, похожую на ту, что я передал гаишнику, периодически заполняя протокол.
Капитан теперь сидел за столом напротив него и продолжал периодически приглаживать волосы. Теперь я понял, почему он делал это двумя руками. Черные, как уж, тонкие браслеты не давали ему расцепить руки. Теперь он не смачивал их слюной. Ладони его были мокрыми, а голова, словно только что приняла душ. Пот градом скатывался вниз, исчезая под расстегнутым воротом кителя.
Дознаватель предложил мне сесть за стол рядом с собой, напротив капитана, и я снова смог увидеть знакомые белорусские усы.
Я вспомнил, что точно такие же были у мужчины на обложке пластинки с надписью "Песняры", которую любила слушать моя мать. Наверно, пластинка до сих пор где-то валяется. Я подумал, что совсем не помню, как она звучала, а проигрыватель давно сломался и служит мне дополнительной табуреткой для пришедших гостей.
Мне отчего-то стало жалко, что я никогда не услышу, как поет парень, изображенный на пластинке, схожий с гаишником. Вполне вероятно, что сам капитан мог хорошо петь в детстве, выучиться в консерватории, а затем выступать на эстраде. Но вместо этого он выбрал другой путь и теперь сидит в наручниках, потому что всего лишь попался под руку одному подонку.
Можно предположить, что этот капитан даже знал те песни с пластинки и напевал их, крутя баранку под проблесковым маяком, выискивая нарушителей и вымогая с них деньги. А потом нес часть денег своему командиру, а часть домой, где его ждала жена и двое маленьких ребятишек, периодически играющих в доброго папу-гаишника - честного борца за соблюдение правил дорожного движения. А в свой выходной он даже объяснял детям эти самые правила. Но только не те, по которым сам служил.
Разве можно объяснить его задорным малышам, почему он приносил им деньги, отбирая их у таких же детишек задержанного им нарушителя? Грозя лишить водительских прав, возможности как-то содержать свою семью. Наказывал засыпающего от усталости за рулем дальнобойщика, сжигаемого ревностью в длительных командировках, спешащего домой.
Без капли сочувствия я могу смотреть в заливающееся потом лицо капитана, сидящего напротив меня. Потому что он сам выбрал этот путь. Зная, что надо будет заносить деньги начальству, а значит вымогать, отбирать их у детишек, беременных женщин, заботливых отцов, которые просто пытаются выжить в этой стране.
И то злобное шипящее "подонок", которое он произносит, прикрывая рот ладонями, отсеченными черным лезвием наручников, клокочет во мне благодарностью униженных им водителей и еще других - пока не остановленных.
Садясь в свою машину, я вынимаю из заднего кармана комок из смятых стодолларовых купюр. Их ровно восемь. Я чувствую, что это плата за мои сегодняшние подвиги: удушливый мешок на голове и вычеркивание очередного взяточника. Думаю, Шмелев должен быть мне благодарен!