Я нужна Эмили и Бену, они хотят, чтобы я всегда была рядом. Нет, Ричарда они очень любят, просто обожают, только Ричард для них - партнер по играм, собрат по приключениям. Я же совсем другое дело. Если папочка - океан, то мамочка - тихая гавань, прибежище, где они могут набраться сил и мужества для путешествий все дальше и дальше. Но я-то знаю, что пристань из меня так себе. Когда на душе совсем паршиво, я кажусь сама себе кораблем в ночи, а дети - чайками, провожающими корабль жалобными криками.
И тогда я опять беру калькулятор и по новой считаю. Предположим, я бросаю работу. Можно продать дом, избавиться от закладной и ссуды на реконструкцию, которая камнем повисла на шее, когда мы обнаружили катастрофическую усадку здания. ("Фундамент менять надо, хозяйка", - посоветовал один из рабочих. А то я не знаю.) Затем переехать в пригород, купить дом с хорошим садиком, лелеять надежду, что Ричарду будут подбрасывать контракты, а мне поискать что-нибудь на неполный рабочий день. Отпуска за границей отставить, об излишествах забыть, жизнь эконом-класса.
Бывает, я сама умиляюсь образу идеальной домохозяйки, которая могла бы из меня получиться. Но тут же вспоминаю, каково жить без средств, и леденею от страха. Деньги мне нужны, как печень или легкие. А день за днем, которые ты проживаешь вместе с детьми? Дети совершенно ненасытны. Их требованиям нет конца, и тебе приходится отдавать им всю себя. Где взять силы для такого самопожертвования? Женщины, которые на это способны, приводят меня в восхищение, но чтобы самой… Жуть берет, как представлю. Вслух я никогда не признаюсь, но про себя считаю, что бросить работу - значит пропасть. В прямом смысле. По сути, почтовые отделения Британии должны пестреть снимками с надписью "Разыскивается". Снимками женщин, пропавших в своих детях на веки вечные. Так что пока мои собственные дети скачут на мне с воплями "Я!", их мама беззвучно твердит: "Я, я, я".
07.42
Проще свихнуться, чем из этого дома выйти. Эмили по очереди отвергает все три предложенных наряда. Похоже, в фаворе нынче желтый цвет.
- Дорогая, у тебя ведь вся одежда розовая.
- Розовый для дурочек.
- Ну давай наденем юбочку, моя девочка. Посмотри, какая красивая у тебя юбочка.
Отпихивает:
- Не хочу розовую! Ненавижу розовое.
- Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Эмили Шетток. Тебе скоро шесть лет будет или два годика?
- Так некрасиво говорить, мам.
Ну и что прикажете делать с ребенком, который в один момент превращается из бандитствующего элемента в чопорную старую деву? По дороге к выходу кричу Ричарду, чтобы вызвал мастера наладить посудомоечную машину. Поле я уже вручила список необходимых покупок и всю наличность из кармана. У самой двери меня догоняет плач Эмили. Дочь стоит у подножия лестницы и выглядит не маленькой фурией, а просто несчастной, обиженной девочкой. Моя злость тут же испаряется. Возвращаюсь, беру Эм на руки, сначала сняв пиджак - сопли на нем не смотрятся.
- Мам, ты меня в Им Пир с Тестом возьмешь?
- Что?
- Хочу с тобой в Им Пир с Тестом. Который в Америке.
- Ах, Эмпайр-стейт-билдинг! Конечно, солнышко, мама обязательно возьмет тебя с собой, когда ты чуть-чуть подрастешь.
- Когда мне будет семь и я буду совсем-совсем большая?
- Да, дорогая.
Слезы высыхают, личико проясняется, как небо после грозы.
От кого: Джек Эбелхаммер
Кому: Кейт Редди
В мае встреча шишек-консультантов. Точка. Срочно требуется присутствие выдающегося британского фондового менеджера. Точка. В баре на Гранд-сентрал-стейшн подают шикарных устриц. Точка.
Можешь проглотить дюжину устриц? Я пас. Точка.
14.39
На Кингз-Кросс сажусь в поезд до Йорка, где проходит конференция. О Джеке позволяю себе вспоминать максимум два раза в час. Беспримерный акт самодисциплины. Жаль, сила воли подкачала - лимит исчерпан еще до отправления поезда. Я вспоминаю, как поцеловала его в "Синатра-Инн", вспоминаю его ответный поцелуй, и все внутри плавится. Я чувствую себя сосудом с золотом.
Покачиваясь в такт дрожи вагона, располагаюсь с комфортом: поездка дает шанс побездельничать с газетой в руках. На второй странице заголовок: "Второй ребенок может поставить крест на вашей карьере". Увольте. Этого я читать не буду. Клянусь, с тех пор как родилась Эмили, в прессе ежемесячно появляются статьи с неопровержимыми доказательствами того, что мой ребенок убивает мою карьеру или, наоборот, карьера убивает ребенка. С какой стороны ни глянь, а приговор тебе вынесен.
На странице для женщин нахожу "Тест на стресс" и достаю ручку.
Вы страдаете от
а) бессонницы,
б) беспочвенного раздражения.
В чем дело-то, черт побери? Мобильник, чтоб ему пропасть. Род Тэск достал меня из офиса.
- Кэти, слышал, вы с Му-му здорово справились в Нью-Джерси.
- Момо.
- Именно. Вам, девочки, надо держаться вместе. Роду требуется доступ к файлу Сэлинджера, но он не может войти в компьютер. Звонит, чтобы узнать пароль.
- Памперс.
- Пампасы? Питаешь слабость к природе, Кейт?
- Что?
- Пампасы. Пастбища в Южной Америке, нет?
- Нет. П-А-М-П-Е-Р-С. Такие… косметические средства.
Когда у вас в последний раз нашлось время почитать книгу:
а) в прошлом месяце?
б) я не читала книг уже с…
Опять мобильник. Мамин голос:
- Я не вовремя, дорогая? Ты занята?
Знакомый вопрос. Маме не скажешь, что "занята" теперь означает совсем не то, что в дни ее молодости, когда это понятие включало в себя заворачивание школьных завтраков, сбор детей в школу и сэндвич с сыром на ланч перед тем, как забрать их из школы. Теперь ты "занята" только на работе.
Мама меня не задержит, только узнает, как Эмили себя чувствует в школе после ухода ее подруги Эллы.
Ничего себе. Я понятия не имела, что Эллу перевели в другую школу. Откуда и знать-то, Кейт. В школе не была с начала подготовки к броску на Нью-Джерси.
- Да в общем неплохо. Я бы даже сказала, отлично. И в балетном классе у нее все здорово получается.
Въехали в туннель. Конец связи.
Горечь в душе мешает вернуться к стрессовому тесту. С каких это пор я начала врать маме? Речь не о вечном материнско-дочернем вранье: "в одиннадцать, не позже, никогда не пробовала, всего лишь три колы, но их ведь все кругом носят, конечно, на полу спал, да-да, друг Дебры, нет, нисколько не устала, что ты, почти даром, на распродаже, все отлично, лучше не бывает".
Это ложь во спасение, из желания уберечь друг друга от тревог. В детстве мама заслоняет тебя от жизни, потому что считает слишком маленькой, а когда она постареет, ее заслоняешь ты, потому что бережешь ее здоровье. Таков ход жизни: хочу знать, знаю, не хочу знать.
И все же - когда я начала врать маме в том, что касается моей семьи? Почему сочинила, что Эмили не скучает по Элле, если не знала, что Элла больше с ней не учится? Потому что скорее признаюсь в провале на работе, чем в крахе как матери. Она думает, что у меня все получается, и гордится мной. Разве могу я ее разочаровать? Для нее узнать правду - все равно что прочитать в конце сказки: "Золушка стала принцессой, и принц опять заставил ее чистить камины".
Йорк, отель Клойстерс. 19.47
Перезваниваю маме. Она задыхается в трубку. После легкого нажима признает, что "немножко чувствует погоду". В переводе все с той же лжи во спасение это означает: руки-ноги немеют, сердце останавливается. Боже мой!
Тут же набираю телефон сестры, которая живет в квартале от мамы. Отвечает Стивен, первенец Джулии. Вообще-то мама смотрит "Улицу", но он ее позовет.
Я все никак не могу привыкнуть к тону Джулии: шепот обожания младшей сестренки за последние годы превратился в нечто отрывистое, злобное; в разговорах со мной она будто зубы стирает от жгучей обиды.
Я преуспела в жизни, а младшая сестра нет. Джулия забеременела и вышла замуж в двадцать один и к двадцати восьми уже растила троих, а я до детей успела отучиться. У Джулии муж электрик, у меня - архитектор. Джулия живет в миле от мамы и старается навещать ее каждый день, а я не появляюсь месяцами. Джулия, у которой золотые руки, немножко подрабатывает шитьем занавесочек и всяких разных вещиц для местной фирмы по производству кукольных домиков. А я работаю головой. (Хуже того, может статься, я вкладываю деньги своих клиентов в дальневосточное ручное производство, и эти товары вытесняют с рынка работодателя Джулии.) Джулия была за границей один раз, в Римини, в мертвый сезон, в то время как о моих заграничных командировках по два раза на неделе всем известно. Во всем этом нет ни ее вины, ни моей, но страдаем мы обе.
Спрашиваю у Джулии ее мнение - не стоит ли маме показаться врачу? Ответный вздох сестры летит над Пеннинскими горами, по пути ломая деревья:
- Она меня не слушает. Сама приезжай и уговори, если такая заботливая.
Мои объяснения насчет последних безумных недель Джулия обрывает:
- У нее это от нервов. Какие-то мужики без конца таскаются, требуют деньги, которые отец задолжал.
- Почему ты мне сразу не сказала?
Из гостиной сестры доносится тоскливый мотив "Улицы Коронации". В детстве мы с Джулией обожали этот сериал, даже цапались из-за общего любимчика Рэя Лэнгстона, черноволосого кудрявого автомеханика, позже сгинувшего под одной из своих машин. Я не видела "Улицу" лет двадцать. - Я пару раз звонила тебе, оставляла сообщения на автоответчике, Кейт, - говорит моя сестра. - Тебя не поймать, верно?
20.16
Конференцию устраивают для дельцов из интернет-магазина "Dot.com", точнее, того, что осталось от этой фирмы. Умники в штанах, убеждавшие Сити в своих талантах предвидеть будущее, продулись в пух и прах. Уму непостижимо, какие суммы вбухивали в фирмы, собиравшиеся продавать модную одежду по Интернету. А в результате выяснилось, что народ предпочитает пойти в магазин и примерить то, что понравилось. Фондовые менеджеры женского пола пострадали куда меньше. Наша оценка степени риска точнее, и мы не спешили вкладывать деньги в сомнительные акции. Считается, что нам повезло. Не согласна. Думаю, осторожность сидит в женщинах от природы: мы должны знать, что на кухне найдется чем прокормить голодных птенцов, пока у входа в пещеру слоняется саблезубый тигр.
Чтобы переодеться к ужину, я разбираю сумку и обнаруживаю большой конверт, надписанный рукой Ричарда: "Не вскрывать до субботы!" Вскрываю немедленно. Внутри поздравления с Днем матери. На одном отпечаток красной краской - ладошка Бена. Я и улыбаюсь, и корчу гримасу, представляя, какой бардак устроили в доме ради создания этого шедевра. Эмили нарисовала мамочку. На голове у меня корона, в руках зеленая кошка, и ростом я с собственный дворец, нарисованный рядышком. На обратной стороне строчки: "Мама я Тибя люблю. Любофь токая дажа серце гоРит".
Поверить не могу. Забыла про День матери! Мама меня ни за что не простит. Набираю администратора.
- Будьте любезны, подскажите номер службы доставки цветов на дом.
От кого: Джек Эбелхаммер
Кому: Кейт Редди
Приедешь? Или мне лететь? Точка. Думаю о тебе. Точка.
От кого: Кейт Редди
Кому: Джек Эбелхаммер
Не надо. Точка.
НЕ ЗАБЫТЬ!!!
Разобраться с посудомоечной машиной. Ковровая дорожка на лестницу? Переброс фондов. Позвонить Джилл Купер-Кларк. Заявление в детский садик для Бена? Школа для Эмили! Чек за балет. Напомнить Ричарду, чтобы снял наличные для няни. ЖАЛОВАНЬЕ ХУАНИТЕ! Сменить пароль в компьютере. Подарок Поле ко дню рождения - БМВ? Билеты на концерт? Гидромассаж, ароматизированная подушка для снятия стресса. Позвонить отцу, разнюхать про долги. Выкроить время и съездить к маме. Купить диск Синатры. Лекарства для памяти?
6
Какими мы были
03.39
Среди ночи звонок в дверь. Роб, сосед из дома через два от нашего, увидел шайку парней у нашей машины, заорал, и они убежали. Ричард идет посмотреть, что успели сотворить с машиной. Боковое стекло вдребезги, через заднее пролегла молниеобразная трещина. Сигнализация, ясное дело, не сработала. Капризная штучка: реагирует на мяуканье бродячей кошки, зато от нападения хулиганья безнадежно немеет.
Пока Рич на скорую руку заклеивает скотчем окна, я звоню в круглосуточный автосервис.
"Вы на очереди. Приносим свои извинения за задержку. Пожалуйста, ждите".
Какая, к черту, очередь в четыре утра?
"Если вы знаете нужный добавочный номер, нажмите один. Если вы хотите связаться с оператором, пожалуйста, нажмите два".
Жму два.
"Пожалуйста, ждите, вам обязательно ответят. Спасибо за то, что воспользовались нашими услугами. Если вам нужна помощь оператора, пожалуйста, нажмите три".
Жму.
"Извините, в данный момент оператор не может вам ответить. Попробуйте позвонить позднее!"
Кто бы подсчитал количество времени, которое ежедневно уходит на эти телефонные игры. Кто бы оценил их ущерб: двадцать минут исполнения Вивальди на свирелях - и ты кандидат в самоубийцы.
Раз уж поспать не удалось, оденусь-ка, пожалуй, и займусь чем-нибудь полезным. В Токио, например, позвоню - время самое подходящее. На ощупь вынув из шкафа плечики с блузкой, ковыряюсь в полной темноте с пуговицами, когда сверху раздается рев. Поднимаюсь к Бену. Он стоит в кроватке, распекает изверга, посмевшего нарушить его сон, тыча пальчиком в невидимого супостата.
- Да, мое солнышко, ты совершенно прав, плохие дяди нас всех разбудили.
Праведный гнев не дает Бену уснуть. Я укладываю его на тахту в детской и пристраиваюсь рядом.
- Ру, - хнычет он. - Ру!
Приходится встать, найти это свалявшееся чудовище и сунуть Бену под щечку.
У малышей есть одно волшебное местечко между бровями: стоит потереть его, провести пальцем по переносице, как глаза ребенка чудесным образом закрываются. Мой мальчик терпеть не может спать, потому что сон отрезает его от полной открытий жизни, но магия действует и на него. Я откидываю голову на подушку и лежу, глядя на шелуху краски вокруг люстры. В этом доме даже у стен и потолков нервная экзема. Если бы и меня кто-нибудь погладил между бровей, я бы, наверное… тоже… вздремнула…
06.07
Решив, что меня пора выручать, Ричард заходит в комнату Бена. Наш сын, как новорожденный щенок, растянулся на животе.
Разговариваем шепотом.
- Говорил же - не надо покупать "вольво".
- Какая-то шпана залезла в машину, а я виновата?
- Никто тебя не винит, но "вольво" в нашем районе - это провокация.
- Да ладно тебе, Рич, демагогию разводить. Не отнимай хлеб у бедных политиков.
Он смеется.
- А кто как-то сказал, что преступление - это справедливое наказание для несправедливого общества?
- Ничего подобного я не говорила. Когда это было?
- Незадолго до приобретения своего первого "гольфа" с откидным верхом, миссис Энгельс.
Моя очередь смеяться. Воодушевленный, Рич зарывается носом мне в волосы, его ладонь невзначай скользит по блузке, и мы уже почти на пушистом коврике на полу перед кроваткой. Ага! Бен переворачивается на кушетке, садится и смотрит на нас. В глазах очевидный укор: "Как посмели?!" (Я уже говорила, что нет больших противников секса, чем дети? Им бы ностальгию испытывать по тому действу, что их сочинило, так нет же: почуяв угрозу появления соперника, ребенок поднимает такую тревогу, как будто кнопка сирены соединена с застежкой материнского лифчика.)
Рич подхватывает сына и несет вниз кормить.
Я пытаюсь уснуть еще раз, но сон гонят мысли о переменах в нас с Ричардом. Мы познакомились пятнадцать лет назад, еще в университете. Я пикетировала Барклайз-банк, а Рич открывал там счет. Помню, я что-то прокричала насчет Южной Африки (что-то типа: "Как вы можете вкладывать деньги в насилие?"), Рич подошел к борцам за справедливость, и я вручила ему листовку, которую он послушно изучил.
- Вот это да. Не знал, что все так плохо, - прокомментировал он прежде, чем пригласить меня на кофе.
Ричард Шетток был самым шикарным из всех моих знакомых мужчин. Говорил он так, будто сидел за одной партой с принцем Чарльзом. Воспринимавшая в штыки питомцев частных школ, снобов с мыльным пузырем вместо сердца, я совершенно растерялась, обнаружив, что этот конкретный сноб способен на глубокие чувства. В отличие от моих друзей-идеалистов, Рич не хотел спасти мир; он просто делал мир лучше уже тем, что жил в нем.
Мы оказались в постели шесть дней спустя, в его студенческой комнате под стеклянным сводом, сквозь который лило свои лучи солнце. Отцепив от моей футболки значок "Велосипедисты против атомной бомбы", Рич с торжественным видом заявил:
- Я уверен, Кейт, что русские могут спать спокойно теперь, когда ты с блеском сдала экзамен по велосипедизму.
Кажется, я впервые в жизни смеялась над собой. С непривычки смех был чуточку скрипуч, как долго бездействовавшая пружина. "Шоколадный смех, - сказал тогда Ричард. - Горько-сладкий и просится в рот".
До сих пор люблю этот свой смех. Он отзвук времени, когда мы еще были "мы".
Я помню, как восторгалась телом Ричарда, но еще ярче память о фантастической гармонии, с которой наши тела отзывались друг на друга. Если днем мы колесили по окрестностям с криками "Ура!" на каждом мало-мальски заметном спуске, то ночами исследовали совсем другие ландшафты.
Когда мы с Ричем стали спать вместе - именно спать, а не проводить время в постели, - то ложились в центре кровати, так близко, что наше дыхание смешивалось, моя грудь расплющивалась о его грудную клетку, а ноги - для меня до сих пор загадка, каким образом, - полностью исчезали под ногами Рича, будто это и не ноги вовсе, а русалочий хвост. Сейчас, вспоминая, как мы спали в те дни, я представляю себе морского конька.
Со временем мы стали спать спина к спине, и началось наше разобщение где-то в конце восьмидесятых, с покупкой первой нормальной кровати. Ну а чуть позже, после рождения Эмили, завязалась война за сон, и кровать из ложа, куда мы ныряли, превратилась в лежанку, на которую падали от усталости. Если прежде мы включали и выключали сон с той же легкостью, с которой сливались в единое целое, то теперь каждый ревностно охранял свою территорию отдыха. Собственное тело поражало меня бунтом против любой мелочи, грозившей лишить его оставшихся крупиц сна. Случайного тычка коленом или локтем было достаточно для разгорания в постели пограничного конфликта. Помню, тогда я начала замечать, какие нелепые громкие звуки издает во сне Рич. Арр-ФЬЮ, - храпел он. Арр-ФЬЮ!