- Снежная королева из Сити! - возражаю я голосом радиокомментатора.
- Угу. Снежная королева! Дыхни - и растает, - рявкает сестра. - Может, хватит уже на него молиться? Не стоит он того. А что такого? Кругом полно паршивых отцов, не мы одни такие. Вспомни, как он тебя посылал открывать дверь, когда люди за деньгами приходили. Помнишь, нет?
- Нет.
- Еще как помнишь. По-твоему, это нормально? По-твоему, можно заставлять ребенка врать? А еще он бил маму, если что не по-его было.
- Нет!
- Нет? А кто побежал на кухню его отвлекать, когда он руки распустил? Катариной звали девочку. Припоминаешь?
- Джули, как назывались те леденцы, на которых еще цифры были нарисованы?
- Не фига вилять!
- Нет, правда. Как они назывались, не помнишь?
- Само собой, помню. Классные штуки. Только ты все равно никогда их не покупала. Копила денежки на шоколадки. Тебе с пеленок нужно было все самое лучшее. Так мама говорит. "Лучше капля шампанского, чем кружка пива, - в этом вся наша Кэти". Вот ты и добилась шампанского, верно, Кэт?
- А толку? - Я опускаю взгляд на обручальное кольцо.
- Что, пузырьки в нос бьют? - Джулия смотрит на меня так, будто и впрямь ждет ответа.
Как объяснить сестре, что деньги улучшили мою жизнь, но не сделали ее ни содержательней, ни легче?
- Ну-у… Получается, что деньги уходят в основном на то, чтобы купить себе время для работы, которая принесет тебе деньги, которыми ты расплатишься за все то, что тебе вроде бы нужно, раз уж у тебя есть деньги.
- Может быть. Но это лучше, чем… - Джулия машет в сторону юных мамаш на другом конце площадки. И повторяет, жестко, но как благословение: - Должно быть лучше, солнышко.
По округе каждый день раскатывал фургон мороженщика, возвещая о своем прибытии шарманным дребезжанием народной песенки. Однажды во время летних каникул, пока Аннетт и Колин Джоунс покупали мороженое, их котенок забился под заднее колесо фургона. Мы вопили во все горло, но шофер нас не услышал и тронулся с места. Жара, помню, стояла адская, дорога истекала липкими и черными, как заячий помет, слезами. Я помню, как завизжала Аннетт, помню бренчание песенки, помню ощущение чего-то очень нежного, гибнущего у нас на глазах.
Джоунсы жили через два дома от нас. Кэрол Джоунс была единственной работающей матерью, других мы не знали. Начала она с подработки в баре ради "мелочи на шпильки", но очень скоро устроилась на полноценную работу в бухгалтерии железнодорожного депо. Судача о соседках за вторым завтраком, мама и Фрида Дэвис вынесли вердикт, что Кэрол свой заработок швыряет на парикмахеров и прочие "развлечения". Восторгам их не было конца, когда Аннетт провалила экзамены за начальную школу. Ясное дело, чего еще ожидать от ребенка, которому никто вовремя не подаст обед?
Мне же Кэрол запомнилась с яркими губами, хохочущей и молодой - гораздо моложе моей мамы, с которой родилась в один день.
Когда произошла трагедия с котенком, мама выбежала на наши крики и увела всех в дом. Котенок остался на дороге вместе с моими рассыпанными шоколадными конфетами. Кажется, убирать пришлось мороженщику. Мама успокоила Аннетт, налила всем оранжаду, нашла пластырь для Колина (он не поранился, но без пластыря никак не мог обойтись) и накормила всех, пока мы ждали возвращения их мамы с работы.
Кэрол пришла поздно, обвешанная сумками с покупками. Да, ей передали, что мама звонила, но раньше она прийти не могла. Вспоминая тот миг, когда Кэрол появилась на кухне, я вижу нас, сидящих за складным кухонным столом, изнывающих от жары. Вижу разлитый Колином оранжад и Аннетт, прячущую взгляд от матери. Я только не могу вспомнить главного - сказал кто-нибудь вслух то, о чем думал каждый? Сказал или нет?
- Если бы ты была дома, котенок остался бы жив.
7
Ответов нет
18.35
- И последнее: многочисленные факты свидетельствуют о существенном повышении коэффициента полезного действия смешанных команд.
- Неужели я слышу это от тебя, Кейт? - гудит Род Тэск. Особой радости на его физиономии не заметно. Как, впрочем, и на всех остальных. Зал полон народу, который предпочел бы расслабляться в баре за бокалом вина, а не внимать речам новоиспеченного инспектора по вопросам равных прав. Я чувствую себя вегетарианцем на скотобойне.
Крис Бюнс развалился в кресле, закинув ноги на стол для заседаний.
- Лично я обеими руками за смешение полов, - сообщает он, скаля зубы.
- Можно отваливать, на хрен? - рычит Род.
- Нет, - подает голос Селия Хармсуорт. - Сначала выработаем решение.
Общий стон заглушает кукареканье моего мобильника. Сообщение от Полы: Бен заболел приезжайте.
- Мне надо бежать, - сообщаю во всеуслышание. - Срочный звонок из Штатов. Не ждите.
Звоню Поле из такси на пути домой, выясняю подробности. Бен упал с лестницы.
- Помните тот уголок дорожки на самом верху, Кейт? Он еще всегда заворачивался, и…
Господи, нет!
- Да-да, помню.
- Ну так вот, утром Бен зацепился за него ногой и упал. Кровь пошла, потом вроде все было хорошо. А потом… его вырвало, и он весь так обмяк, и теперь лежит…
Прошу Полу укутать его и держать в тепле. А может, нужен холод? Деревянными пальцами набираю номер мобильника Ричарда. Боже, пусть он ответит! Голосовая почта: оставьте сообщение… О-о-о черт!
- Привет. Я не хочу оставлять сообщение. Мне нужен ты. Это Кейт. Бен упал с лестницы, я везу его в больницу. Телефон со мной.
Следующий звонок - "Пегасу". Прошу Уинстона ждать у дома. Поедем в больницу.
20.23
Нет больше сил. Слишком долго ждать, чтобы твоего ребенка осмотрел врач, - это сколько? В "скорой" нам с Беном указали на ряд стульев из серого пластика. Рядом сидит парочка чем-то накачанных школьников. Экстази, скорее всего.
- Пальцы ничего не чуют, - без конца воет один из них. Будто не знает отчего! Мне на школяров плевать. Ползли бы себе назад в свое болото и тихо-мирно отдавали концы, не тревожа занятых людей.
Отведя "Пегас" на стоянку, возвращается Уинстон и при виде моего лица берет в свои руки бразды правления.
- Прошу прощения, мисс, - говорит он регистраторше, - нашего малыша нужно осмотреть срочно. Огромное вам спасибо.
Еще вечность проходит - пять минут, не меньше, - и нас с Беном приглашают к врачу. Полусонный, с четверга небритый стажер сидит в будке, отделенной от коридора тонкой оранжевой шторой. Спешу выложить страшные симптомы, но он обрывает меня взмахом руки.
- Хм, так-так, - тянет он, проглядывая записи на столе. - И давно у ребенка температура, миссис Шетток?
- Я… я точно не знаю. Еще час назад он был очень горячий.
- А утром?
- Н-не знаю.
Врач кладет ладонь на лоб Бена.
- Тошнота, рвота за последние сутки были?
- Кажется, вчера ему было плохо, но Пола - это наша няня - решила, что животик болит.
- Стул когда был?
- Боюсь, я не могу вам сказать точно…
- Значит, вчера вы его не видели?
- Да. Нет. То есть обычно я стараюсь вернуться домой к его сну, но вчера не получилось.
- И позавчера тоже?
- Нет. Да. Пришлось лететь во Франкфурт. Понимаете, Бен сегодня утром упал с лестницы, но вроде бы все обошлось, а потом Пола стала волноваться, потому что он совсем ослаб…
- Понятно, понятно.
Ни черта ему не понятно! Надо успокоиться, говорить помедленней, тогда, может быть, дойдет.
- Будьте так добры, разденьте ребенка.
Снимаю спальный комбинезончик, стягиваю майку через голову. Мой мальчик такой белокожий, что, кажется, светится насквозь, даже пульсация легких под ребрами угадывается.
- Угу. Как насчет веса? Сколько он весит, миссис Шетток?
- Точно не знаю. Фунтов двадцать восемь… тридцать?
- Когда взвешивались?
- В полтора года, как положено, его показывали врачу, но это мой второй. А со вторым ребенком особых тревог насчет веса нет, если только…
- И сколько он весил в полтора?
- Говорю же, точно не знаю. Пола сказала, что он в полном порядке.
- Так-с. А дату рождения Бенджамина вас не затруднит назвать?
От обиды слезы наворачиваются на глаза, словно я шагнула босиком в снег. Обычно я легко расправляюсь со всеми тестами. Потому что знаю ответы. Этих ответов я не знаю, а должна бы знать. Знаю, что должна знать.
Бен родился 25 января. Он крепкий, веселый малыш, который никогда не плачет. Разве что если очень устал или зубки режутся. Из сказок больше всего любит "Три совенка", а из песенок на ночь - колыбельную про автобус, что "все катит и катит". И еще он мой дорогой, любимый сынок, и если с ним что-нибудь случится, я вас убью, доктор, подожгу больницу и покончу с собой.
- Двадцать пятое января.
- Благодарю, миссис Шетток. Ну-ка, юный джентльмен, давай-ка посмотрим, что у нас тут?
00.17
Не представляю, как бы я справилась без Уинстона. Он пробыл с нами в "скорой" до конца, носил мне сладкий чай из автомата, держал Бена, пока я ходила в туалет, и обиделся, когда я предложила заплатить за потраченное на нас время. Выбираясь с помощью Уинстона из машины со спящим Беном на руках, я замечаю темную фигуру на крыльце своего дома. Если грабитель - пусть пеняет на себя: сейчас я за свои действия не отвечаю. Сделав несколько шагов, узнаю в фигуре Момо. Ну уж нет. Даже не напоминайте мне о работе.
- Любое срочное дело могло подождать до утра! - шиплю я на Момо, тыча в замок ключ.
- Прошу прощения, Кейт.
- Никаких прощений. Я только что была с Беном в больнице. Его обследовали. Я еле держусь на ногах, так что даже если Доу рухнул на сто процентов, мне на это плевать. Можете передать Роду в тех же выражениях. Господи, что такое?!
Из открытой двери на нас падает свет, и я вижу лицо Момо: прекрасное лицо, распухшее от слез.
- Прошу прощения… - На большее ее не хватает. Привычные слова рождают новый всплеск рыданий.
Завожу ее внутрь, усаживаю на кухне, а сама несу Бена в кроватку. Вирусная инфекция. Так сказал доктор. Падение ни при чем, как и менингит. Давать побольше пить и сбивать температуру. Поднимаясь по лестнице, натыкаюсь взглядом на тот самый уголок ковровой дорожки, о который споткнулся мой сын. Ненавижу чертов ковер! Ненавижу себя за то, что не заказала новый. Ненавижу свою жизнь, в которой жизненно важная покупка превратилась в непозволительную роскошь. Все ты перепутала, Кейт: первым пунктом на повестке должны стоять здоровье и безопасность детей, остальное подождет. Эмили спит у себя в обнимку с Полой; я тихонько выключаю ночник и накрываю обеих пледом.
Вернувшись на кухню, завариваю мятный чай и пытаюсь добиться у Момо, что за трагедия стряслась. Минут через десять до меня доходит, почему она не в состоянии толково объяснить причину своих слез: словарный запас этой девочки просто-напросто не предназначен для описания той мерзости, что ей пришлось испытать.
Сегодня после работы Момо с коллегами из американского отделения пошла в бар "171" на Ливерпуль-стрит, а оттуда вернулась в офис - переписать кое-какие файлы для предстоящей презентации. Крис Бюнс и еще несколько младших менеджеров кучковались перед компьютером, с хохотом отпуская скабрезные шуточки. Все, включая приятеля Момо Джулиана, пришедшего на стажировку в "ЭМФ" вместе с ней. Мою помощницу компания заметила слишком поздно - Момо уже увидела, над чем они потешаются.
- Там были фотографии женщины, Кейт. Без ничего. Хуже, чем без ничего.
- Да они эту гадость целыми днями из сети скачивают, Момо!
- Вы не понимаете, Кейт… Это были мои фотографии.
02.10
Я провела Момо в гостевую комнату, отыскала замену ночнушки, уложила. В моей растянутой футболке с таксой на груди Момо выглядит восьмилетним ребенком. Отрыдавшись и немного придя в себя, она доводит рассказ до конца.
Конечно, она принялась кричать на них и требовать объяснений. И естественно, Крис Бюнс пошел в ответную атаку:
- Смотрите, парни, оригинал явился. Попросим показать, что девочка умеет?
Подонки снова загоготали, но, когда Момо заплакала, их всех как ветром сдуло. Джулиан остался один, хотел ее успокоить. Момо орала на него до тех пор, пока не добилась признания, что Бюнс скачал снимки с веб-сайта "ЭМФ" (те самые, что использовались в рекламной брошюре фирмы) и смонтировал с порнушными фотографиями, которых в Интернете не счесть. "Без одежды", - снова и снова, горестно всхлипывая, твердит Момо, и от ее детски целомудренного определения на душе становится еще гаже.
Момо говорит, что прекратила смотреть, когда дело дошло до орального секса. Там были еще какие-то надписи, но она не смогла прочитать, потому что разбила очки, уронив их на пол.
- Что-то насчет "азиатских красоток".
- Ясно.
- Что мы будем делать? - спрашивает Момо. Мы? Как ни странно, это ее нахальное "мы" я принимаю как само собой разумеющееся. Ничего, вот что мы будем делать.
- Надо подумать.
Верхний свет я выключаю, оставив гореть только ночник рядом с вазочкой жалких останков ландышей, позабытых с визита родителей.
- Не понимаю, Кейт, - подает голосок Момо. - Почему? Почему Бюнс такое сделал? И вообще - почему они со мной так?..
- Потому что ты красивая, потому что женщина. Потому что он может себе это позволить. Все очень просто.
Ее глаза гневно вспыхивают.
- То есть в том, что сделал Бюнс, нет ничего личного?
- Да. Нет…
Боже, как я устала. В жилы будто свинца накачали. Сначала убийственный страх за Бена, теперь вот это… Почему самые важные вещи мне приходится объяснять Момо, когда я, мягко говоря, не в лучшей форме? Опустив ладонь на ее тонкую смуглую руку, я с трудом подбираю слова.
- Против нас история, понимаешь? Таких, как мы, еще не было, Момо. Век за веком женщины исполняли лишь роль домохозяек, а последние двадцать лет вдруг забыли свое место. Мужики в ужасе. Все произошло слишком быстро. Глядя на тебя, Крис Бюнс видит красивую бабу, а должен обращаться как с ровней. Мы отлично понимаем, что он хотел бы с тобой сделать, будь его воля, но теперь ему запрещено к тебе прикасаться. Вот он и лепит картинки, на которых может оттачивать свою фантазию.
Кутаясь в одеяло, Момо вздрагивает от стыда и стискивает мои пальцы.
- Момо, а ты знаешь, сколько времени потребовалось первобытному человеку, чтобы с четверенек подняться на ноги?
- Сколько?
- От двух до пяти миллионов лет. Дай Крису Бюнсу пять миллионов лет - и он, возможно, привыкнет к мысли, что можно работать бок о бок с женщиной, не пытаясь ее раздеть.
Ее глаза снова блестят близкими слезами.
- Понимаю, Кейт. Вы хотите сказать, что мы бессильны. Бюнс такой же, как все, и с этим ничего не поделаешь. Да?
В точности моя мысль.
- Не совсем.
Момо, со вздохами и всхлипами, пытается уснуть, а я иду вниз запирать дом на ночь. Мне очень не хватает Ричарда, а в такие минуты особенно. Безопасность была его заботой; задвинутый моей рукой, запор кажется ненадежным, а скрип ставень - зловещим. Одно за другим закрывая окна, я думаю о возможном сценарии следующих дней. Завтра утром Момо Гьюмратни положит на стол своего шефа Рода Тэска официальную жалобу по поводу оскорбительного поведения Кристофера Бюнса. Тэск, как положено, передаст документ в отдел трудовых ресурсов, после чего Момо отстранят от работы с сохранением заработка до окончания внутреннего расследования. На первом заседании, куда непременно пригласят и меня, будут отмечены безукоризненная скромность Момо и заслуги Криса Бюнса как ведущего менеджера фирмы, принесшего "ЭМФ" за прошлый год десять миллионов фунтов стерлингов. Через некоторое время о жалобе будут отзываться как о "деле Бюнса" или просто о "том деле".
Просидев дома месяца три - более чем достаточно, чтобы впасть в депрессию, - Момо по вызову явится на фирму. Ей предложат отступные. Воспитание заставит ее надменно объявить, что Момо Гьюмратни купить нельзя и что она требует справедливости. Комиссия будет в шоке: все они тоже за справедливость, но ведь свидетельства вины мистера Бюнса… как бы поточнее выразиться?.. весьма шатки. Члены комиссии мягко, мимоходом намекнут, что карьере Момо в Сити пришел конец. Девушка блестящая, подающая большие надежды, но… дыма, как известно, без огня не бывает и все такое. Жаль, конечно, что обстоятельства сложились так неудачно для нее. "ЭМФ" не может рисковать репутацией: не дай бог, до порноснимков доберется пресса…
Спустя два дня дело Момо Гьюмратни будет урегулировано без судебного разбирательства и без разглашения суммы отступных. Когда Момо в последний раз будет спускаться по ступеням "ЭМФ", телерепортерша из "Новостей" сунет ей в лицо микрофон и забросает вопросами: "Поделитесь со зрителями, мисс Гьюмратни. Что с вами произошло? Правда ли, что вас назвали "азиатской красоткой" на веб-сайте, где поместили ваши порноснимки?" Опустив голову, Момо на все вопросы будет бормотать: "Без комментариев". На следующий день в четырех разных газетах на третьей странице появится история Момо. Один из заголовков: "Азиатская красотка из Сити - героиня порносайта". Объяснениям самой Момо отведут предпоследний абзац. Вскоре она уедет работать за границу, молясь, чтобы о ней забыли. А Бюнс останется процветать в "ЭМФ", и клякса некрасивой истории сотрется стабильно высокими процентами его вложений. Все останется по-прежнему. Вот уж в чем я уверена на все сто.
Прежде чем выключить свет на кухне, я замечаю новый рисунок на холодильнике, под магнитным Тинки-Винки: дама с желтыми волосами, в полосатом коричневом костюме и на каблуках высотой с ходули. Надписи издалека не разглядеть, подхожу поближе. Автор картины, Эмили Шетток, с помощью учительницы написала: "Моя мамочка ходит на работу, но все равно думает обо мне целый день".
Говорила я ей такое? Должно быть, да. Забыла. Зато Эм помнит абсолютно все. Дернув дверцу, сую голову в арктический холод морозилки. Залезть бы туда полностью и спрятаться от всего. "Пойду прогуляться. Возможно, задержусь".
Наверху снова заглядываю к Момо. Ее опущенные веки дрожат, как крылья мотылька. Во сне снова все переживает, бедная девочка. Я не успеваю выключить ночник, как глаза Момо распахиваются.
- О чем вы думаете, Кейт? - шепчет она.
- Да вот вспомнила, что сказала тебе в день нашего знакомства.
- Вы сказали, чтобы я перестала начинать каждую фразу с "прошу прощения".
- Точно. Напрасно не послушалась, кстати. А еще?
Она смотрит на меня доверчивым щенячьим взглядом, знакомым мне еще с финальной презентации. Боже, когда это было? Миллион лет назад.
- Еще вы сказали, что сострадание - штука зачастую дорогостоящая, но далеко не всегда бесполезная.
- Не может быть.
- Честное слово.
- Какой кошмар. Ну и дура же я. Ладно, а еще?
- Вы сказали, что деньги не знают разницы между полами.
- Именно.
- Именно? - недоуменным эхом вторит Момо.
- Как побольнее задеть мужика, Момо? Где у них самое уязвимое место?
Я не сплю всю ночь. Не могу спать. То и дело бегаю к Бену, слушаю его дыхание, как шесть лет назад, когда новоиспеченной маме казалось, что ее новорожденная дочка перестанет дышать и не проснется.