– Я пойду с Вами, помогу снять этот спасательный жилет, – раздался голос Ван Нордхайма.
В каюте, помогая Адаму снять мокрую одежду, он разглагольствовал.
– Большинство бед в жизни целых народов и отдельных людей происходит из-за бессмысленного героизма. Парню ничего не угрожало. Корабль стоял на якоре, а он – отличный пловец. Какого черта Вы прыгнули за борт с привязанной рукой? Чего Вы хотели – покрасоваться перед Вашей подружкой?
– По-видимому, я показал себя настоящим ослом, – проворчал Адам. – Наверно, выпил лишнего. Я сегодня не ужинал, и эти коктейли оказались для меня слишком крепкими.
В дверь постучали. Вошёл стюард с высоким стаканом на подносе.
– Я велел приготовить Вам пунш, – пояснил Ван Нордхайм. – Вам лучше выпить его, если Вы не хотите расплачиваться за своё геройство простудой. Тем более что завтра мы будем на острове Эльба.
Адам забрался в постель и потягивал пунш.
– Да, я знаю. Мы с леди Стеллой собираемся посетить виллу Наполеона. Может, Вы присоединитесь к нам? – добавил он, благодарный голландцу за заботу.
– Не в этот раз. У меня кое-какие дела.
– Наполеон… – сонно пробормотал Адам. – Он один из моих любимых героев.
– Этот герой, – заметил Ван Нордхайм, – никогда не подвергал свою жизнь ненужному риску, даже при Ватерлоо. И умер в собственной постели. Ладно, теперь Вам лучше отдохнуть.
Последних слов Адам уже не слышал. Он заснул.
Этой ночью Адаму не приснилась Стелла. Вместо неё в его снах то и дело являлся маленький, смуглолицый человек в смешной шляпе, с заложенными за спину руками.
Серые скалы Портоферрайо, словно костлявые руки, предстали перед путешественниками. Массивный мол, круто поднимавшийся из гавани, напоминал о недолгом пребывании Наполеона на Эльбе. Поблизости раскинулся маленький городок с белыми квадратами домов, соснами и смоковницами. Невысокие холмы спускались к морю.
Адам был в хорошем настроении. Пунш Ван Нордхайма остановил простуду, и он чувствовал себя совершенно здоровым, если не считать небольшой рези в горле. Под руку со Стеллой они шли по аллее, обсаженной высокими соснами, которые, словно гренадеры, охраняли подход к резиденции Наполеона. Сердце Адама учащённо забилось, когда он остановился перед входом в скромный, двухэтажный дом, некогда служивший прибежищем Корсиканцу. Волей-неволей им пришлось присоединиться к толпе шумных туристов, возглавляемых говорливым гидом. С шутками и смехом они обходили комнату за комнатой. Для Адама в доме по-прежнему обитала тень маленького корсиканского гиганта, дух его сестры, Полины Боргезе, и преданных маршалов, которые составляли крошечный двор Наполеона на Эльбе.
Утомлённые легкомысленной болтовней туристов, Стелла и Адам отстали от них и бродили по дому вдвоём. Стелла выказала удивительное знание расположения апартаментов.
– Сюда, – сказала она, решительно открывая одну из дверей.
Они оказались в спальне Наполеона.
Молча разглядывали они чёрное шёлковое покрывало на постели, расшитое золотыми пчелами и литерами "N". В воздухе витал дух великого человека, правившего в течение десяти месяцев этим маленьким островом, который был предоставлен ему, словно кость, брошенная старой собаке. Даже мебель, казалось, сохраняла в себе чары Наполеона. Адам, глубоко взволнованный, молча глядел на подушки, сложенные в изголовье кровати, на окружавшие его императорские гербы.
Гул голосов туристов стих в отдалении. Затихли звуки шагов.
– Они ушли, – заметила Стелла. – Мы совсем одни…
Она закурила.
Адам, не решаясь присесть на один из стульев, которыми пользовался его герой, беспокойно ходил по комнате.
– Перестань, – сказала Стелла, – ты действуешь мне на нервы. Сядь.
Она взяла его за руку и подвела к кровати.
– Я всё поправлю, если кто-то придёт.
Поколебавшись, Адам подчинился. Свет полуденного солнца, лившийся в окна, окрасил красноватым цветом наполеоновские знаки отличия – золотых пчел, корону и литеру "N".
– Это поразительно, – не мог сдержать своих чувств Адам, – сидеть на кровати, принадлежавшей самому великому человеку в истории, рядом с самой удивительной и загадочной из женщин…
Странные, таинственные чары овладели профессором.
Стелла откинулась на кровать. Её золотистые волосы закрыли золотую букву "N". Адам лёг рядом с ней. Его руки сами собой обняли её.
– Стелла! – прошептал он.
Казалось, его голос звучал откуда-то из другого мира.
– Да, – ответила колдунья, – да, Адам…
Голос, казалось, доносился откуда-то издалека, но её тело всё теснее прижималось к нему. Она обхватила руками его шею, приблизила его лицо к своему. Его руки блуждали по её телу. Ласки Стеллы, доставлявшие мучительное наслаждение, заставили Адама позабыть обо всём на свете.
Как часто он рисовал всё это в своих мечтах. И вот мечта стала явью.
Голова закружилась, он застонал от наслаждения.
Гул голосов. Шарканье ног. Голос гида, дребезжащий, как старая пластинка.
– А теперь, дамы и господа, мы пройдем в комнату, служившую императору спальней…
Подскочив, Адам торопливо приводил в порядок одежду. Стелла спокойно поднялась с постели, застегнула блузку и поправила причёску. Её проворные руки быстро разгладили смятое покрывало с золотыми пчелами и золотой буквой "N". Однако на лице застыло недовольное выражение. На какой-то момент она показалась Адаму разочарованной и старой.
– Похоже, – пробормотала она, словно разговаривая сама с собой, – никто не может обрести счастья в этой постели…
Дверь распахнулась. Толпа туристов, среди которых были и пассажиры с "Мундании", ввалилась в спальню. Адам чувствовал себя, как на иголках. Стелла сохраняла полное самообладание.
Миссис Ривингтон, которая была среди туристов, ухмыльнулась. Некоторые другие стали перешептываться.
"Новобрачные!" – громким шёпотом заметил кто-то.
Раздались смешки. Стелла и Адам с показным безразличием удалились, пока гид продолжал многословный рассказ. Адам не решался взглянуть на спутницу. Молча они шли среди сосен.
Наконец, Стелла нарушила молчание.
– Я должна поблагодарить тебя за то, что ты вовремя спохватился. Я бы не заметила этих туристов, даже если бы они уже стояли перед нами.
– Кто-то должен быть начеку, – самодовольно заметил Адам. – Мужчина всегда обязан сохранять присутствие духа…
Смех Стеллы хлестнул его, словно плетью.
– Ты так полагаешь, профессор? Присутствие духа может означать отсутствие чего-то более ценного. Помнишь, что произошло с одним нашим знакомым в Помпеях? Но времена изменились. Раньше, чтобы остановить пылкого любовника, требовалось землетрясение. А теперь для этого достаточно звука шагов туристов…
Глава 10
Дневник Синтии Грей
ВЕРНУВШИСЬ на корабль, Адам продолжал размышлять над последним замечанием Стелы, и в нём росло раздражение. Похоже, ей доставляет удовольствие насмехаться над ним. А что он должен был сделать? Любой джентльмен на его месте поступил бы таким же образом. Что она имела в виду, когда сказала, что никто не может обрести счастья в постели Наполеона? Может, она намекала, что и Наполеон был в числе её любовников? Какую неправдоподобную историю она сочинит на этот раз?
Испытывая одновременно раздражение и любопытство, Адам связался со Стеллой по корабельному телефону. На этот раз она ответила.
– Ты сказала, что никто не может обрести счастье в постели Наполеона… Почему? Наполеон был не только великим полководцем, но и великим любовником!
– Откуда это известно тебе?
– Вообще-то, я изучал историю. Читал книги. Вспомни о его пылкой страсти к Жозефине, и к этой австрийской дурочке, которая родила ему короля Римского.
– Мне известно обо всём этом, как и о его романе с той польской графиней. Однако я полагаю, что знаю о Наполеоне немного больше, чем ты. Твоё знание, профессор, имеет сугубо теоретический характер.
Адам улыбнулся.
– Наполеон был одним из твоих любовников? Ответа не последовало.
– Женщины, – продолжал Адам, – последовали за Наполеоном и на Эльбу, и на Святую Елену.
– Да, я знаю, – откликнулась Стелла. – Почему бы нам не предпринять розыски на Эльбе? Местные сведения могут пролить новый свет на твоего героя. Церковные архивы хранят много секретов. Возможно, у приходского священника в Портоферрайо можно узнать больше, чем из всех твоих книг по истории. У нас ещё есть время. Давай прогуляемся после ланча.
– Хорошо. Я зайду за тобой.
Во второй половине дня они вернулись на Эльбу. Стелла безошибочно нашла дорогу к дому приходского священника. Отец Бонифаций, краснолицый толстяк, встретил их приветливо.
– Добрый день, святой отец, – ласково поздоровалась Стелла. – Мы пришли, чтобы забрать кое-какие документы, мемуары…
Отец Бонифаций покачал головой.
– Я не понимаю, о чем Вы говорите. Мне ничего неизвестно о каких-либо документах или мемуарах.
– И, однако, – мягко, но решительно продолжала Стелла, – у Вас на хранении находится конверт, который отдала, – она помедлила, что-то подсчитывая в уме, – 135 лет назад леди Синтия Грей.
– Пожалуйста, присядьте, – проворчал отец Бонифаций, на которого произвела впечатление её уверенность. – Чего Вы, собственно, хотите?
Его тон был серьезен. Стелла ответила так же серьезно.
– Я говорю о дневнике Синтии Грей, который был отдан на сохранение местному приходскому священнику в 1813 году.
Священник, нахмурившись, размышлял.
– Смутно припоминаю… Когда я приехал сюда на должность помощника приходского священника, тот, действительно, говорил мне о каком-то дневнике, отданном женщиной на хранение одному из его предшественников. Однако я не намерен отдавать его, если он всё ещё существует… Кто сообщил Вам об этом? – добавил он подозрительно.
Стелла предпочла не заметить этот вопрос.
– Какие инструкции оставила леди Синтия Грей? – строго спросила она.
Голос звучал повелительно. В этот момент она действительно была похожа на богиню.
– Я точно не знаю, – запинаясь, ответил священник. – Всё это случилось задолго до моего рождения. В последний раз этот дневник попадался мне на глаза очень давно.
– Синтия Грей написала, что однажды появится женщина и потребует этот документ. Она предъявит доказательства, что имеет права на него. Ошибка исключается…
Священник попятился.
– Ошибка исключается! Теперь я припоминаю, именно эти слова содержались в письменной инструкции, которую вручила священнику английская леди.
– Будьте добры, дайте мне листок бумаги, – потребовала Стелла, – и я докажу своё право на этот документ.
Священник подчинился. Стелла написала несколько слов.
– А теперь, святой отец, пожалуйста, передайте мне дневник. Мы хотели бы поскорее вернуться на корабль.
Отец Бонифаций внимательно изучал сделанную надпись. Адам не мог различить слова, но причудливое написание букв напоминало стиль XVIII века.
Прочитав то, что написала Стелла, священник побледнел и пробормотал какую-то молитву по-латыни, словно изгоняя нечистого духа. Однако священные слова не оказали на Стеллу никакого воздействия. Бесстрастная и непоколебимая, она последовала за отцом Бонифацием, который, крестясь, подошел к старинному резному книжному шкафу. Порывшись несколько минут в груде пожелтевших манускриптов, он вытащил жёлтый конверт и почтительно передал его Стелле.
– Благодарю Вас, святой отец, – прошептала она, склоняя голову, словно хотела поцеловать ему руку.
Тот сделал вид, что не заметил её намерения.
Стелла и Адам вернулись на корабль.
Поздним вечером, когда Адам уже лежал в постели, вошёл Феликс. Он принес шкатулку, покрытую затейливой резьбой.
– Что это? – удивился Адам.
– Я не знаю, сэр, – ответил Феликс с ехидной усмешкой. – Это Вам прислала леди Стелла.
Феликс принял от Адама чаевые, поклонился и вышел.
Адам открыл шкатулку. Внутри она была отделана бархатом. Там лежал дневник. Стелла, видимо, очень ценила этот манускрипт, если выбрала для него столь ценный футляр.
Заинтригованный, Адам нацепил на нос очки в роговой оправе и погрузился в дневник Синтии Грей.
Эльба, 2 марта 1815: Как малодушно с его стороны – сбежать от меня! Он высадился во Франции. Неужели я виновата, что Бони не смог быть счастлив со мной?
Эльба, 15 марта 1815: Наполеон движется по южной Франции, имея при себе 400 гренадёров против всей Европы. В чём причина столь безрассудной храбрости? Страх, его страх перед женщиной! Я, Синтия Грей, заставила вращаться колесо истории. Чем всё это закончится? В этом забытом Богом уголке приходится питаться лишь слухами. Как, наверно, трепещут коронованные особы в Берлине и Вене? А Талейран? Кого эта старая лиса предаст теперь? Могу вообразить, какое возбуждение царит в Париже. Мария-Луиза то и дело падает в обморок. Неужели она воображает, что Бони пустился на эту отчаянную авантюру, чтобы вновь стать обладателем её сомнительных прелестей? Нет! Он сбежал, сбежал от меня – Синтии Грей! Интересно, он признаётся в этом хотя бы самому себе?
Эльба, 20 марта 1815. Император овладел Греноблем. Он побеждает одной лишь дерзостью. Если бы он был так же дерзок в постели!
Эльба, 23 марта 1815: Бони в Париже! Удача и победа опять с ним. Королевская армия перешла на его сторону. Сейчас Наполеон вновь наводит блеск на свои потускневшие регалии, а я тоскую одна в своей комнате, смотрю в окно, и чувствую, что мне всё это смертельно надоело.
Дом опустел. Жизнь скучна. Никто не стучит в дверь, никто её торжественно не открывает и не спешит с докладом к Его Величеству, как это было раньше, даже если Его Величество спал. Он всегда ждал, с нетерпением ждал новостей, словно судьба мира по-прежнему была в его руках. И почти всегда какие-нибудь глупые донесения прерывали наши моменты близости…
Однажды я набралась храбрости и сказала: "Сир, наверняка это может подождать…". Он бросил на меня надменный взгляд, именно так Император смотрит на простых смертных. Но, увы, это не был взгляд возлюбленного.
"Только я решаю, насколько важно то или иное донесение. Для этого нужно, чтобы каждое донесение немедленно мне доставляли. На Эльбе моя воля – закон, даже если сейчас это мое единственное владение".
"Да, Сир", – покорно ответила я.
Он настаивал, чтобы придворный этикет соблюдался даже в постели. Он всегда был "Сир" или "Ваше Величество", а не "Бони" или "Любимый".
Теперь всё тихо. Сбежав, он оставил после себя пустоту, которая затягивает меня. Отдаваясь Наполеону, женщины покорялись гению, но не мужчине.
Мне нужно покинуть это унылое место… Нет, я не поеду в Париж. Если я это сделаю, он, возможно, запрёт меня в тюрьму. Пожалуй, Бони с меня уже достаточно.
Эльба, 25 марта 1815: Я всё ещё здесь. Я смертельно устала. Все говорят только о политике, надоели и раздражают. Хотя после него любой покажется мелким и скучным. Иногда я совершаю долгие прогулки по местам, где мы с ним гуляли. Мысленно уношусь в прошлое.
Как я охотилась за ним!
Казалось, весь мир вращался вокруг Бони! Для одних он был полубог, для других демон, восставший из ада. Слухи о нём разогнали нашу сельскую скуку. Однажды летним днем я бесцельно бродила по парку. Красные, вьющиеся розы и зелёные лужайки больше не радовали меня. Я не могла выносить обычные разговоры за столом, если только не говорили о нём. Мир был для него горячим конём, и он гнал его во весь опор.
Меня неудержимо влекло к этому сверхчеловеку. Я приказала горничной собрать вещи.
Я последовала за ним в Москву. Я замерзала среди снегов необъятной России, несмотря на прекрасных соболей, которых купила так дёшево. Однако Император всё время ускользал от меня. Я никак не могла его настичь.
Однажды, в Вильно, я увидела его. Он прихлёбывал чай с ромом. Я хотела броситься ему в ноги, но, увидев восковую бледность на его лице, передумала. Бессмысленно говорить о любви с мужчиной, который находится на грани нервного срыва.
При Дрездене удача снова улыбнулась ему – он одержал победу. Но, увидев усталые и недовольные лица его ветеранов, я поняла, что близится катастрофа. Он был разбит под Лейпцигом. Я знала, что скоро у него появится свободное время для любви – и для меня. Плод созрел. Теперь уже скоро…
Эльба, 26 апреля 1815: Армия разбита, друзья предали. Наполеон сослан на Эльбу. Ему оставили титул и назначили ежегодное содержание в два миллиона франков. 400 гвардейцев последовали за ним в ссылку. Я прибыла на Эльбу через неделю после него. Теперь – или никогда.
Бони управлял крошечным королевством так же педантично, как ранее империей. Ежедневно муштровал свою маленькую армию. Я наблюдала за манёврами, и старалась всячески демонстрировать энтузиазм. В конце концов он обратил на меня внимание. Я – красивая женщина, а он был одинок.
Эльба, 2 июня 1815: Я помню наш первый ужин. Подавали рыбные блюда (рыбу я не очень люблю) и старые, изысканные вина в изящных бокалах с императорскими орлами.
"Из Парижа…", – заметил он, и его глаза увлажнились.
Как и многие военные, Бони склонен к сентиментальности. Чем больше крови проливает генерал, тем чувствительнее у него сердце.
После ужина Император провел меня в свою спальню. Было приятно лежать рядом с ним под императорским балдахином. Его телосложение не слишком привлекательно; толстый, кожа слишком белая, тело рыхлое. Я закрыла глаза. Прижавшись ко мне, он нашёптывал нежности.
Он схватил меня за руки; ему хотелось, чтобы я отбивалась от него, как игривый котенок. Его возбуждение росло. Стоны и всхлипывания срывались с губ. Теперь, думала я, последует неистовый штурм. Но всё уже было кончено… Со стоном он откинулся на подушку. Я была разочарована, но, естественно, скрыла это. В конце концов, я переспала с Наполеоном.
Эльба, 7 июня, 1815: Бони – великий стратег (так утверждают его маршалы), умный политик (так говорят его приверженцы), герой (так говорят его солдаты); но он не тот любовник, который способен удовлетворить женщину (это говорю я).
Эльба, 8 июня, 1815: Бони начинает бояться меня. Он понимает, что ночь за ночью его банальные ласки не могут доставить мне наслаждения. Он злится на меня.
Эльба, 10 июня, 1815: Моё присутствие начинает раздражать его. Он избегает меня днем, однако у него не хватает смелости прогнать меня ночью.
Эльба, 11 июня, 1815: Что-то носится в воздухе. Атмосфера накаляется. Гренадеры и офицеры гвардии постоянно о чём-то перешептываются, но замолкают при моём приближении. Наполеон ещё усерднее, чем обычно, муштрует свою маленькую армию. Мы с ним часто ссоримся из-за пустяков. Он всё время бахвалится, пытаясь самоутвердиться. Мол, мир снова будет у его ног. Африка будет его задним двором, Европа – скамеечкой для ног. "Они ещё увидят…"
Я уже увидела достаточно.
Эльба, 14 июня 1815: Он отплыл, сбежал. Сбежал от меня. Он не попрощался, лишь оставил записку, полную сарказма. Я не сделала его счастливым. Я не смогла стать его женщиной, его подругой.