- Она в полном порядке, Нора. И замечательно проводит время.
- Ей ничто не угрожает? - Еще один стандартный вопрос, точно он, Лютер, мог знать, что может угрожать его дочери в этот момент.
- За тридцать лет Корпус мира не потерял ни одного добровольца. Поверь, Нора, они очень осторожны. А теперь давай ешь.
Она повернула тарелку с зеленью, присмотрелась, взяла кусочек, затем, похоже, потеряла к блюду всякий интерес. Лютер доел свою порцию до последнего кусочка и покосился на тарелку супруги.
- Ты будешь доедать? - спросил он.
Нора придвинула к нему свою тарелку, и через секунду она опустела. Принесли спагетти. Жена придвинула к себе блюдо, поковыряла вилкой, съела немного. Потом вдруг остановилась и поднесла вилку почти к самому лицу. Внезапно она положила ее и сказала:
- Совсем забыла.
Лютер усердно жевал.
- Что забыла? - Поднял глаза. Лицо жены искажал страх. - Что такое, Нора? - повторил он.
- Скажи, разве судьи приходят не после парада?
Тут и Лютер вспомнил. Тоже отложил вилку, правда, ненадолго, отпил глоток воды и с тоской уставился в пустоту. Да, все верно, так и есть.
После парада члены Комитета парковых и рекреационных сооружений объезжали улицы города на специальной платформе, которую тащил за собой тягач, и инспектировали уровень готовности горожан к Рождеству. Они также раздавали призы - "За самый оригинальный дизайн", "За самое нарядное освещение" и так далее. А самой нарядно украшенной улице выдавался специальный приз. Хемлок-стрит выигрывала голубую ленту дважды.
Год назад их улица заняла второе место лишь по той причине, что на двух домах из сорока двух не было снеговиков. А Боксвуд-лейн, что в трех кварталах к северу, неожиданно отличилась, там выставили совершенно ослепительный ряд леденцовых тросточек. Улицу вполне можно было переименовать в Кэнди-Кейн-лейн, и награду присудили ей. Потом целый месяц Фромейер рассылал соседям памятные записки.
Обед был испорчен вконец, они лениво и без аппетита ковыряли спагетти вилками, убивая время. Затем последовали две чашки кофе без кофеина, его тоже пили медленно, как могли. Когда ресторанчик опустел, Лютер расплатился, и они не торопясь поехали домой.
Разумеется, Хемлок-стрит снова проиграла. В рассветной полутьме Лютер подобрал газету и просто окаменел от ужаса при взгляде на первую полосу. Там были перечислены победители: Черри-авеню - первое место, Боксвуд-лейн - второе, Стэнтон - третье. Особо были отмечены заслуги Трогдона, он умудрился украсить свой дом и двор более чем четырнадцатью тысячами лампочек и занял почетное четвертое место в конкурсе праздничного освещения.
В центре страницы был размещен большой цветной снимок дома Крэнков, сделанный с приличного расстояния. Лютер долго и внимательно изучал фотографию, пытаясь определить угол, под которым она была сделана. Создавалось впечатление, что съемка велась с воздуха, откуда-то сверху.
Дом ближайших соседей Бекеров приветливо светился разноцветными огнями. По другую сторону улицы лужайка и дом Керров были четко очерчены гирляндами из тысяч красных и зеленых лампочек.
А дом Крэнков был темен.
К востоку у Фромейеров, Ньюджентов и Глэдисов все сверкало и переливалось огнями, на крышах величественно восседали снеговики. На западной стороне так и сияли во всем своем рождественском великолепии дома Дентов, Слоунов и Беллингтонов.
Только дом Крэнков был мрачен и темен.
- Шёль, - еле слышно проворчал Лютер. Снимок был сделан с противоположной стороны улицы. Уолт Шёль разрешил фотографу влезть на крышу своего двухэтажного дома и сделать снимок оттуда широкоугольным объективом. Наверняка при активной поддержке всей улицы.
Под снимком была напечатана короткая заметка. Начиналась она с заголовка "БЕГСТВО ОТ РОЖДЕСТВА". Ниже следовал текст:
"Дом мистера и миссис Крэнк выглядит мрачновато. В то время как все их соседи по Хемлок-стрит украшают свои дома и активно готовятся к встрече Санта-Клауса, Крэнки объявили Рождеству бойкот. Согласно информации, полученной из надежных источников, они уезжают в круиз. Ни елки, ни лампочек, ни снеговика на крыше. Это единственный на Хемлок-стрит дом, где снеговика оставили в подвале. (На протяжении многих лет Хемлок-стрит неизменно побеждала на конкурсах по украшению домов и улицы к Рождеству, в этом же году заняла малопочетное шестое место.) "Надеюсь, теперь они довольны", - посетовал один из соседей. "Самое мерзкое проявление эгоизма", - прокомментировал второй".
Если бы у Лютера имелся автомат, он бы выскочил с ним на улицу и начал поливать огнем соседские дома.
Но он лишь долго сидел и пытался убедить себя, что и это тоже пройдет. Всего четыре дня до отъезда, а когда они вернутся, все эти чертовы снеговики снова окажутся в подвалах, елки и гирлянды исчезнут. А соседям начнут поступать немыслимые счета за электричество. Возможно, тогда они поймут, что он был прав.
Лютер рассеянно листал газету, мысли его были далеко. И вот наконец он набрался мужества и сообщил неприятную новость жене.
- Да, лучше бы я не просыпалась, - вздохнула Нора, пытаясь сфокусировать взгляд на снимках. Протерла глаза, прищурилась.
- А знаешь, кто пустил фотографа к себе на крышу? Этот придурок Шёль, - сказал Лютер.
- Ты уверен?
- Конечно, уверен. Да ты посмотри повнимательнее.
Она попыталась. Потом взяла газету. И тихонько ахнула, прочитав слова "мерзкое проявление эгоизма".
- Кто это сказал? - спросила Нора.
- Ну, или Шёль, или Фромейер. Бог их знает. Ладно, я в душ.
- Да как они только посмели! - воскликнула Нора, не отводя от снимка взгляда.
"Рассердилась девочка, - подумал Лютер. - Вот до чего довели мою старушку. Ладно, надо держаться. До отъезда всего четыре дня, и мы ни за что не сдадимся".
* * *
В тот вечер, после ужина и телевизора, Лютер решил прогуляться. Оделся тепло, обмотал вокруг шеи шерстяной шарф: на улице заметно похолодало, к тому же обещали снег. Они с Норой одними из первых купили дом на Хемлок-стрит; и, черт побери, он не собирался прятаться. Это его улица, его соседи, его друзья. Скоро все недоразумения благополучно забудутся.
Лютер не спеша шагал по улице, глубоко засунув руки в карманы и вдыхая ледяной воздух.
Он дошел до самого конца, до пересечения с Мосс-Пойнт, и тут его догнал на сноуборде Спайк Фромейер.
- Привет, мистер Крэнк, - сказал он и притормозил.
- Привет, Спайк.
- Смотрю, вышли из дома?
- Да, решил немного проветриться.
- Нравятся украшения?
- Конечно. А ты чего вышел?
- Просто проверяю, все ли у нас на улице в порядке. - И юный Спайк огляделся с таким видом, точно Хемлок-стрит грозило вторжение вражеских сил.
- Что принесет тебе Санта-Клаус? Спайк улыбнулся и на секунду задумался.
- Точно пока не знаю, но скорей всего новую компьютерную игру, хоккейную клюшку и набор барабанов.
- О, целую кучу подарков!
- Я вообще-то ни в какого Санту больше не верю. Но Майку всего пять, так что мы все притворяемся. Ради него.
- Понятно.
- Ладно, мне пора. Веселого Рождества.
- И тебе тоже, Спайк, веселого Рождества. - Лютер пробормотал поздравление, от души надеясь, что произносит его в этом году первый и последний раз.
Спайк помчался по Хемлок-стрит. Ему наверняка не терпелось сообщить отцу, что мистер Крэнк вышел из дома и прогуливается по улице как ни в чем не бывало.
Лютер остановился перед домом Трогдонов. Потрясающее зрелище: более четырнадцати тысяч лампочек развешаны на деревьях, кустах, оконных рамах и колоннах крыльца. На крыше рядом со снеговиком красовался Санта-Клаус со своим олененком Рудольфом, разумеется. Вместо носа у снеговика была красная мигающая лампочка, и все эти персонажи были обвиты гирляндами из белых лампочек. А сама крыша украшена двумя рядами красных и зеленых лампочек, мигающих попеременно. Даже каминная труба сверкала огнями, сотни голубых лампочек вспыхивали поочередно, обдавая старого снеговика жутковатым мерцанием. Под кустами падуба стоял на страже целый батальон оловянных солдатиков, каждый чуть ли не в человеческий рост, они тоже были обвиты разноцветными лампочками. Центр лужайки украшала сцена из сельской жизни: несколько настоящих стогов сена и козел, помахивающий хвостиком.
Да, это было зрелище.
Тут Лютер услышал шум - грохот падающей лестницы. И доносился он из гаража дома, что рядом с Трогдонами. Гаражная дверь была распахнута настежь, и внутри он увидел Уолта Шёля, прилаживающего еще одну гирлянду. Лютер подошел и застал соседа врасплох.
- Привет, Уолт, - поздоровался он.
- О, старина Лютер собственной персоной, - вымученно улыбнулся Уолтер. Они обменялись рукопожатием, каждый пытался выдать что-то язвительное или остроумное в адрес соседа.
Лютер отступил на шаг, поднял голову и спросил:
- И как же умудрился залезть туда фотограф?
- Какой еще фотограф?
- Из местной газеты.
- А, этот...
- Да-да, тот самый.
- Поднялся по лестнице.
- Вот как. И зачем ты его впустил?
- Ну, не знаю. Он сказал, что хочет снять панораму всей улицы.
Лютер насмешливо фыркнул.
- Знаешь, ты меня удивляешь, Уолт, - заметил он, хотя никакого удивления не испытывал. На протяжении одиннадцати лет они поддерживали вполне дружеские отношения, но чисто внешне, просто им не хотелось открыто враждовать. Лютер не любил Уолта за снобизм и заносчивость. А Уолт терпеть не мог Лютера, поскольку подозревал, что зарплата у них почти одинаковая.
- Да и ты меня удивляешь, - сказал Уолт, несмотря на то что тоже никакого удивления не испытывал.
- Думаю, тебе надо подбавить подсветки вот здесь. - Лютер указал на куст, обвитый сотней лампочек.
- Прямо сейчас этим и займусь.
- Ну ладно, пока, - сказал Лютер и отошел.
- Веселого Рождества, - крикнул вслед Уолт.
- Ага, и тебе тоже.
Глава 11
Вечеринка в конторе "Уайли и Бек" начнется с ленча, который будут обслуживать два конкурирующих между собой брата-грека. Считалось, что они готовят лучшую в городе пахлаву. Бар откроется ровно в одиннадцать сорок пять - и не один бар, а целых три сразу, - и после этого все пойдут вразнос. Стенли Уайли, конечно, напьется первым и будет во всем винить винно-яичный коктейль. Затем он влезет на стул во главе стола в конференц-зале и толкнет ту же речь, что произносил неделей раньше на официальном рождественском обеде. А затем ему будут преподносить подарки. Какие-нибудь дробовики или песочные часы, словом, совершенно бесполезные вещи, и он будет едва ли не рыдать от радости, а сам потом потихоньку сплавит эти подарки клиентам. И еще подарки, и новые речи, и шутки, и спиртное будет литься рекой, и, возможно, все дружно споют какую-нибудь песню.
Как-то раз на праздник пригласили двух парней-стриптизеров, под бой барабанов они медленно разделись до набедренных повязок из ткани "под леопарда", и мужчины не знали, куда им деваться от стыда, а женщины визжали от восторга. Громче всех визжала Докс, секретарша Лютера, кстати, она до сих пор хранит снимок этих парней. После праздника Стенли издал особое распоряжение, запрещающее выступления стриптизеров на будущее.
Часам к пяти самые степенные и добропорядочные из бухгалтеров "Уайли и Бек" будут щипать или пытаться ущипнуть самых невзрачных секретарш. Особого отпора они здесь не встретят. Потом они потащат Стенли в кабинет и будут там отпаивать его кофе, чтобы он смог хоть как-то добраться до дома. Фирма специально нанимала водителей на вечер, чтобы ни один из сотрудников не садился за руль.
Короче говоря, сплошное безобразие. Но сотрудники фирмы любили этот праздник, потому что можно было спокойно напиться без жен, которых приглашали только на официальный рождественский обед в ресторане. И никогда не приглашали на вечеринку в офисе. А секретарши вообще просто обожали эти вечеринки, поскольку видели и слышали там такие вещи... Словом, потом до конца года они могли использовать их для шантажа.
Лютер же всегда ненавидел это мероприятие. Пил он мало, никогда не напивался и каждый год смущал этим коллег, представавших перед ним не в самом лучшем виде.
А потому он остался в своем кабинете и даже запер дверь. Вскоре после одиннадцати внизу, в холле, загремела музыка. Лютер улучил момент и удрал. Было двадцать третье декабря. Теперь он появится в конторе только шестого января, а к тому времени в "Уайли и Бек" все войдет в норму.
Слава Богу, что избавился от всего этого.
Он заглянул в туристическое агентство попрощаться с Биф, но оказалось, что та уже ушла. Отправилась на какой-то новый фешенебельный курорт в Мексике на неделю. Лютер торопливо зашагал к машине, гордый, что удалось избежать безумия, которое вскоре начнется на шестом этаже. Сел за руль и поехал к торговому центру, на последний сеанс в "Вечном загаре". А заодно взглянуть еще раз на обезумевшие толпы идиотов, которые штурмовали прилавки и сметали буквально все. Улицы были забиты машинами - ехал Лютер медленно и, приблизившись к торговому центру, увидел, что въезд на стоянку перекрыл полицейский. Мест нет. Так что убирайтесь.
"С радостью", - подумал Лютер.
Они встретились с Норой за ленчем в битком набитом кафетерии. Пришлось даже заранее заказывать там столик - в обычное время это было бы совершенно немыслимо. Лютер опоздал. Нора сидела и плакала.
- Это из-за Бев Шёль, - всхлипывая, пробормотала она. - Вчера бедняжка ходила проверяться. И представляешь, рак вернулся, вот уже в третий раз.
Несмотря на то что Лютер и Уолтер никогда не были дружны, их жены умудрялись поддерживать прекрасные отношения последние года два или около того. Дело в том, что на протяжении вот уже многих лет никто на Хемлок-стрит особенно не жаловал семью Шёль. Они работали как проклятые, чтобы получать все больше и больше денег, а все и без того знали, что доходы у них немалые.
- Перешел на легкие, - всхлипнула Нора и вытерла глаза платочком. Они заказали воду с газом. - И еще врачи подозревают, что метастазы проникли в почки и печень.
Лютер поморщился. Известие не из приятных.
- Просто ужасно, - тихо заметил он.
- Наверное, это Рождество станет для Бев последним.
- Врач так сказал? - спросил он.
- Нет, я говорю.
Они еще поговорили о Шёлях, и, поняв, что ему уже невмоготу, Лютер сказал:
- Мы уезжаем ровно через сорок восемь часов. Давай выпьем за это. - И они чокнулись пластиковыми стаканчиками с газировкой. Нора даже умудрилась выдавить улыбку.
За салатом Лютер спросил:
- Ты сожалеешь о чем-то?
Нора отрицательно покачала головой, потом сказала:
- Знаешь, временами я все же, наверное, скучаю по елке, игрушкам, музыке, всем этим воспоминаниям, что связаны с праздником. Но не по пробкам на дорогах, давке в магазинах, всей этой суете. Идея просто замечательная, Лютер.
- Я же у тебя гений.
- Не слишком задирай нос. Как думаешь, а Блэр тоскует по Рождеству?
- Да нет, сомневаюсь, - пробурчал он с набитым ртом. - Некогда ей. К тому же она работает с дикарями, язычниками, а они поклоняются другим богам. Всяким там рекам и тому подобному. Им наше Рождество до лампочки.
- Прискорбно слышать, Лютер. Как ты сказал? С дикарями?..
- Да я просто пошутил, дорогая. Уверен, все они очень милые, добрые люди. Так что беспокоиться не о чем.
- Она пишет, что даже не смотрит на календарь.
- Вот это по-настоящему здорово! У меня в кабинете целых два календаря, а я всякий раз забываю, какое сегодня число.
Вошла Милли из женской клиники, обнялась с Норой, пожелала счастливого Рождества Лютеру. Такое вторжение его просто взбесило бы, если в Милли не была высокой, стройной и на удивление привлекательной для своих лет женщиной. Ей уже перевалило за пятьдесят.
- Слышала о Бев Шёль? - трагическим шепотом спросила Милли, точно Лютера за столом не было.
И он взбесился. Он давно и упорно молился о том, чтобы его не настигла эта коварная и ужасная болезнь. И вдруг явилась эта женщина и напомнила о такой возможности.
"Господи, сделай так, чтобы я умер быстро, от сердечного приступа или в автокатастрофе! - взмолился он. - И чтобы соседи не перешептывались за спиной и не жалели меня".
Милли наконец ушла, и они доели свои салаты. Оплачивая чек, Лютер чувствовал, что по-прежнему просто умирает с голоду, и снова размечтался о роскошных трапезах, которые описывались в рекламной брошюрке "Принцессы острова".
У Норы были еще какие-то дела. У Лютера их не оказалось. Он поехал на Хемлок-стрит, припарковал машину, с облегчением отметив, что соседей вблизи его дома не наблюдается. В почтовом ящике лежали еще четыре анонимных рождественских открытки с изображением снеговика. Отправлены они были из Рочестера, Форт-Уорта, Грин-Бея и Сент-Луиса. Университетские подопечные Фромейера много путешествовали, и Лютер подозревал, что это дело их рук. Лишь неугомонный Фромейер способен на такое. Крэнки получили уже тридцать одну открытку со снеговиком, причем две пришли из Ванкувера. Лютер хранил их все и собирался по возвращении из круиза сложить в один большой конверт и отослать по почте Фромейеру, жившему всего в двух домах от него.
- Придут вместе со счетами за электричество и выплатами за кредит, - с удовлетворением пробормотал он, запихивая открытки со снеговиками в ящик стола. Потом развел огонь в камине, устроился в кресле под пледом и задремал.
* * *
Вечер на Хемлок-стрит выдался беспокойный. У дома Крэнков одна певческая группа с оркестром сменяла другую, все без исключения восславляли Рождество. К ним то и дело присоединялись соседи, захваченные царившим здесь весельем. В какой-то момент хор из клуба "Лайэнс" вдруг грянул "Мы хотим снеговика".
Появились и домашние заготовки, транспаранты с надписью "Свободу снеговику!". Первый плакат воткнул в землю перед домом Крэнков не кто иной, как Спайк Фромейер. Он и его маленькая шайка раскатывали по улице на сноубордах и велосипедах, орали, хохотали, верещали - словом, всячески демонстрировали предпраздничное настроение.
Потом вдруг образовалась группа поддержки. Явилась Триш Трогдон и начала угощать горячим какао ребятишек, а ее муж Уэс организовал перед домом Крэнков митинг и строго следил за тем, чтобы каждый мог высказать свое возмущение. Выкрики спикеров смешивались с песенками вроде "Джингл беллз" и "Снеговик пришел с мороза" до тех пор, пока их не заглушил настоящий хор, прибывший пропеть свои гимны у дома Крэнков. И наиболее популярным в тот вечер произведением оставалась песенка про снеговика.
В доме Крэнков царила тишина и полная тьма, двери надежно заперты. Нора была в спальне, прикидывала, что взять с собой в поездку. Лютер сидел в подвале и пытался читать.