* * *
Внизу было несколько тише, но гораздо теснее. Страх обрел физическую форму, о него можно было споткнуться. Яфет в истерике нес какую-то околесицу, и я была рада, что шум, доносившийся снаружи, его немного заглушал.
Когда лодку накрыла волна, шум перестал нас беспокоить. По всей лодке прокатился удар, нос так резко задрало вверх, что я почувствовала, как желудок куда-то проваливается. Потом он качнулся назад, но не остался в положенном ему месте и продолжил свой путь, пытаясь выскочить наружу, тогда как я сама рухнула на пол. Так продолжалось некоторое время.
Придя в себя, я обнаружила, что лежу ничком, втиснувшись в проход, который вел к загонам с животными. Сквозь шум дождя и волн я слышала гам, поднятый зверями. Мои пальцы сомкнулись на чем-то волосатом - оказалось, что в меня упирается голова Мирн.
Мирн лежала без движения, пока я не спросила:
- С тобой все в порядке?
- Думаю, да, - спокойно ответила она. - Мы плывем?
- Похоже.
- Мы не тонем?
- Насколько мне известно - нет.
- Это хорошо. С папой все нормально или его смыло за борт?
Вопрос меня озадачил. Я села:
- Пошли поглядим.
На палубе стояли Ной и Сим. Глядеть было особенно не на что, если не считать воды, верхушек пары высоких деревьев и нескольких водоворотов. Хотя, признаться, в гибели всего живого было нечто завораживающее, она приковывала к себе взгляд как всепоглощающее, разрушительное пламя. Повсюду плавали обломки - солома с крыш, палки от изгородей, тонущие петухи. Вода, покрытая пеной, была скорее коричневой, нежели синей. Мы плыли, и позади оставались холмы, что были рядом с домом. Они наполовину погрузились в воду.
Сим встретил меня вопросом:
- Где Хам?
- Наверно, внизу - ищет протечки.
Сим кивнул, а Ной с загадочным спокойствием произнес:
- Их нет.
- Ну да, - говорю. - Странно, что тебя не смыло.
- Одно из многих чудес, явленных Яхве.
- Да и волна не была такой уж большой, - вставил Сим. - Каких-то локтей двадцать. Достаточно, чтобы поднять корабль и при этом его не опрокинуть.
Ной кинул на него взгляд.
- Что уже само по себе чудо, - промямлил Сим.
Палуба под ногами качалась и кренилась. Я надеялась, что качка вскоре прекратиться, одновременно подозревая, что этого, скорее всего, не случится. Шел косой дождь, а среди туч не было видно ни малейшего просвета.
- Эти бедолаги, у корабля… - начала я.
- Ну и чего с ними? - резко спросил Ной.
- Они утонули?
- Слава Богу, да. Надеюсь, - пробурчал он в ответ.
Сим помедлил, а потом, соглашаясь, кивнул.
- Это отвратительно, - сказала я.
Ной посмотрел на меня. В его взгляде ясно читалось: "Хочешь к ним присоединиться - могу помочь". Вслух же он произнес:
- Они были грешниками.
- Все мы грешны, - напомнила я ему.
- Они были нечисты пред очами Господа, - с нажимом ответил он. - Пятно, которое нужно было смыть. Мир стар, ему тысяча лет, может, больше. Он исполнился мерзостью и устал от грехов. Сейчас он омыт и чист.
Старик, сияя, смотрел на воду, на очистительные волны, смывающие грех. Каждая черточка его лица дышала счастьем. У меня подкатило к горлу. Причиной тому была не только качка.
- Мужчины.
Он посмотрел на меня, и улыбка на его лице померкла.
- Только мужчина может назвать ребенка мерзостью. Ни одна женщина не сможет взглянуть на мертвого ребенка и испытать такое счастье.
- Илия, - сказал Сим.
- И только бог мужчин может продемонстрировать любовь к своим творениям, уничтожив их.
Ной помрачнел, его лицо стало похоже на небо, затянутое тучами.
- Не навлекай на себя гнев Божий, женщина.
Мне хотелось спросить: "Что еще Он может сделать после того, что уже сотворил?"
Хотя ответ был известен: Он призовет меня на Свой суд и ввергнет во тьму бескрайнюю, и так далее, и тому подобное.
Глаза Ноя сощурились и скрылись в морщинах, бескровные губы сжались. Он весь сморщился, как неспелый плод. Мне не оставалось ничего, кроме как повернуться к этим фанатикам спиной и пойти вниз.
* * *
Это было десять дней назад. Ной оставался на верхней палубе около недели, корабль несло по волнам, а дождь все лил. Несколько раз на глаза попадались торчащие из воды верхушки гор, но такое мы видели редко. А дождь все лил.
Мне стало интересно, сколько же воды на нас выливается. Я выбрала одну бочку, и когда она наполнялась, выливала воду за борт. Бочка высотой в три локтя заполнялась за полдня, иногда даже быстрее. Осмыслить масштабы такого ливня было выше моих сил. Естественно, дело не в одном дожде - уровень воды растет не только из-за ливня. Может, поднялся уровень морей?
Что обо всем этом сказал бы капитан-финикиец, предсказавший затмение? Смог бы он объяснить происходящее, допустим, на примере лимонов? Каждый раз, когда я вспоминаю его, моих дядьев и женщин глав родов, меня терзает мука. Все погибли. Но я не могу позволить себе скорбеть о них: если начну, то уже не остановлюсь - слишком много людей сгинуло, целые народы, целые цивилизации. Я загоняю в глубь себя воспоминания о них и, вместо того чтобы скорбеть, измеряю уровень осадков или силюсь разобраться в происходящем.
Если происходящее вообще можно постичь.
Наконец Ной спустился вниз, его колотила лихорадка, и он впал в беспамятство. Он упал на пол в каюте, где и продолжает лежать, накрытый парой одеял. В то же время, похоже, только я и Хам обратили внимание на то, что корабль полон навоза, который надо регулярно выносить. Таскаться по палубам с корзиной, полной антилопьего навоза, на плечах не совсем соответствует моим представлениям о приятном. Однако я занята делом и часто выхожу на верхнюю палубу. Хотя, если кто вдруг решит помочь, возражать не буду.
Сим молится у тела Ноя. Удачи им обоим. Бера занята своими детьми. От Яфета пользы никакой - он страдает от качки, а Мирн играет с цыплятами. Следует отдать ей должное, она еще кормит домашних животных. Господи, благослови мать Хама, она весь день крутится у очага. Без нее нам бы пришлось голодать.
Иногда мы сталкиваемся с Хамом в коридорах на нижних палубах, и он, совсем как прежде, шепчет "Попалась!" и прижимается ко мне или хватает за попу. Хотя обычно такого не происходит. Хам изменился и большую часть времени ищет трещины и протечки, взяв на себя всю полноту ответственности за то, чтобы удержать корабль на поверхности и не дать нам утонуть. Мне очень хочется ему хоть чем-нибудь помочь, но я абсолютно ничего не понимаю в кораблях. Поэтому я убираю за животными и кормлю самых злобных из них, тех, что боится Хам. Удивительно, но волки, крокодилы, львы и прочие хищники ведут себя очень тихо и спокойно, будто качка и вонь смолы притупили их инстинкты. Все что я могу сделать, это сдержать собственные инстинкты до того момента, когда все уснут. Я опускаюсь на Хама и нахожу под его туникой единственный в этом водном мире твердый и надежный предмет. Он дергается и двигается рывками подо мной, меня качает, словно лодку, но меня, как и ее, не опрокинешь. Все во мне содрогается в унисон бушующей за бортом стихии.
Эти ночи с Хамом мне помогают. Очень помогают. Но ими не остановишь льющий день за днем дождь. Они не избавляют меня от воспоминаний о тех несчастных, что утонули утром на второй день потопа, не спасают меня от мыслей, которые стервятниками кружатся в голове: "Почему я, а не они? Почему они, а не я?"
Ответа, конечно нет. Его никогда нет.
Глава шестая
НОЙ
…И лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей.
Бытие 7:12
Было бы неверным назвать это забытье сном. Ной мечется в лихорадочном бреду, и ему видятся изгнание и спасение, Бог карающий и Бог милосердный, исключительные добродетели и страшные грехи. Ноя заливает холодный пот. Он бормочет слова, обрывки слов, издает бессвязные звуки. Лодку швыряет волнами, и Ноя швыряет вместе с ней. Бред целует его в щеку, а Галлюцинация гладит брови. Они верные спутники.
* * *
- Внемли мне, ибо я Господь твой. Никогда не поклоняйся лживым богам.
Ной одиноко стоит в саду, обнесенном каменными стенами. В саду много фонтанов, его пересекают дорожки, усыпанные цветным гравием. Ной вдыхает аромат незнакомых цветов. Он ищет источник гласа Божьего и видит перед собой на дорожке муравья - черного, меньше ногтя, который упорно вершит свой путь. Каждый раз, когда глас Божий наполняет голову Ноя, муравей прижимает заднюю часть туловища к земле и шевелит жвалами.
- Я повелеваю. Подчиняться же или нет - решать, тебе.
Что-то с этим Богом не так, но что именно, Ной понять не может. Он мнется.
- Ужель усомнился ты в мощи Моей?! - громко кричит муравей.
- Конечно же нет, Господи, - выдыхает Ной. - Я всегда верно служу Тебе.
Он падает на колени и нечаянно давит костлявой коленкой Господа Бога Яхве.
- Господи?..
От муравья осталось только мокрое место. Ной вытирает размазанного муравья со своей коленки, и тут его рука замирает.
- Бог умер! - издает Ной скорбный вопль. - Я убил его!
- Правда?
Ной поворачивается. Теперь он не в саду, а на берегу огромного горного озера. Его окружают мрачные скалистые вершины, мечами вздымающиеся в небо. Чистый горный воздух щекочет нос. По озеру плавает белый как шелк черноголовый лебедь.
- Я Яхве, Господь Бог твой, - гнусаво произносит лебедь. - Взгляни на Меня и отринь лживых богов.
- Я так и сделал, - с трудом произносит Ной. Ему кажется, Богу должно быть об этом известно. - Я давно отринул их и с тех пор навеки принадлежу Тебе.
Господь Бог Яхве некоторое время плавает на мелководье, топорща перья. Его шея грациозно выгнута. Вокруг Ноя невиданные деревья густо покрываются листвой, потом листья желтеют, скручиваются и опадают на землю.
- Если ты говоришь правду, покажи Мне свою преданность. Сослужи Мне последнюю службу.
- Все что попросишь, Господи, - говорит Ной.
- Боюсь, что ты неискренен, - гундосит Бог. - Душа желает, но ты…
- Я сделаю все что угодно! - кричит Ной. Он никогда не был так искренен, желание исполнить волю Бога наполняет все его естество. - Все что попросишь!
- Тогда оставь Меня в покое. Я не желаю, чтобы ты Меня впредь беспокоил.
Лебедь дает Ною мгновение осмыслить прозвучавшие слова, после чего мощным взмахом крыльев медленно, неуклюже поднимается в воздух, как будто ему больше нравится водная стихия, чем высота небес. Некоторое время лебедь кружит над замершим в одиночестве Ноем, потом улетает прочь, исчезая среди вздыбленной выси гор.
- Господи! - кричит Ной, воздев руки. - Не оставляй меня!
Над ним смеется эхо:
- Не оставляй меня!
- Я исполнил все, что Ты повелел, но Ты оставил меня! Что же Ты тогда за Создатель?
- Видать, ненадежный.
Ной в смятении. Теперь он стоит в пустыне, его окружают пески, нещадно палит солнце. Перед ним выгибается львица, ее морда упирается в лицо Ноя, желтые глаза горят злобой.
- Внемли Мне, своему Господу Богу. Поклонишься не Мне, а иным богам, и будешь уничтожен.
- Я никогда… - заикаясь, произносит Ной. - Я бы не…
- Приведи хотя бы одну причину, почему Мне не следует убить тебя прямо сейчас.
В голове у Ноя помутилось:
- Господи?..
- Ты слышал, что Я сказал.
Ной собирается с духом:
- Я не совершил ничего дурного, Господи. Я невинен как агнец.
- Все мы знаем, что происходит с агнцами, - зевает Бог. Клыки сверкают на солнце как сабли. Ной чуть не падает от изнуряющей жары, в пустыне ни былинки, ни пятнышка тени. - Агнцев едят волки. Или люди. Так или иначе, их приносят в жертву.
- Я исполнил все, что Ты повелел, - говорит, запинаясь, Ной. Он пытается унять поднимающуюся в нем волну негодования. - Все, что Ты хотел. А теперь Ты мне угрожаешь? Не очень-то справедливо.
- Как смеешь ты говорить мне о справедливости?! - ревет Господь Бог Яхве голосом, влажным от слюны и крови. - Справедлива ли тварь, живущая в джунглях? Справедливы ли люди, утверждающие, что властвуют над всеми животными, обитающими в лесах, воздухе и море? Когда ты говоришь о справедливости, ты молишь об особом отношении к тебе, но ты его не заслуживаешь.
С этими словами львица кидается на горло Ною.
Ной кричит и размахивает кулаками, но у Бога сильные челюсти.
Глава седьмая
ХАМ
…Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле, и ковчег плавал по поверхности вод.
Бытие 7:18
Занятие отвратительное, но оно заставляет меня сконцентрироваться и помогает успокоиться. Мне никогда не нравилось постоянно жить среди людей, особенно сейчас, здесь, среди этих. Словно я никогда не уезжал из дома. Я знаю, они моя семья, но от этого не легче, а только хуже. Кощунство так думать? Грязные тела, множество глаз с одним и тем же немым вопросом: "Мы из-за тебя погибнем?" Естественно, вслух они задают его иначе: "Ну как, Хам, она держится?" или "Течи есть?" или, мой любимый, "Она выдержит?", хотя на самом деле в мыслях у каждого: "Мы выживем? Или нам придется погибнуть, потому что ты, Хам, плохо сбил балки или неправильно подогнал брусья на носу?"
Поэтому я спускаюсь вниз и осматриваю корабль. Он набит обезумевшими тварями, которые могут меня разорвать или переломить мне хребет. На осмотр уходит немало времени, я пробираюсь мимо клетей с обезьянами, которые кидают в меня дерьмом, не обращаю внимания на фыркающих и топочущих газелей, которые опускают рога, целясь мне пониже спины. Да уж, работка - не позавидуешь! Я спускаюсь вниз, щурясь от мерцающего света лампады в руках, чтобы найти протечку между стыками, или лужу там, где ее быть не должно, или трещину, которая появилась, оттого что гиппопотамы слишком сильно двинули задницами по переборке. Если я не успею заделать щель деревом или замазать ее липкой смолой, нас ожидает быстрая смерть. Пока я работаю, меня обдает вонючим дыханием какая-то из многих омерзительных тварей, толкущихся за моей спиной. Приятно, сил нет. Время от времени я прохожу мимо каюты с больным отцом, стонущим Яфетом и остальными домочадцами, готовыми осыпать меня вопросами. Я иду мимо них и карабкаюсь наверх, выбираюсь на свежий воздух под дождь и ветер. Постояв там хотя бы немного, я начинаю верить, что, может быть, все будет хорошо.
Мы в плавании целый месяц. Несколько дней назад ливень унялся, и сейчас накрапывает мелкий дождь. Вокруг нас вода, много воды, и она находится в постоянном движении, однако буря, бушевавшая, как раненый зверь, уже в прошлом, поэтому можно спокойно бродить по палубе, не опасаясь падения, если, конечно, удастся не поскользнуться на птичьем помете. Никогда в жизни не видел столько птиц. Я думал, их сотни, пока не решил в качестве эксперимента посчитать тех, что сидели на поперечном ограждении в пятьдесят локтей длиной. Я обнаружил, что на нем уместилось больше двух сотен чаек, крачек, мухоловок, зимородков, перевозчиков, уток, зябликов - названий остальных я просто не знаю. Теперь помножьте эти две сотни на длину палубы - триста локтей, и вы получите представление о том, что за птичник мы везем.
Я вытягиваю вперед палец, и на него садится крошечная птичка, размером не больше кузнечика, ее перья отливают зеленой медью. У птички нелепый длинный клюв.
- И что же ты ешь? - спрашиваю я.
Она ерзает у меня на пальце и молчит.
Стайка птиц взмывает в воздух и снова садится - на палубу выбралась Илия. Она подтаскивает к борту ведро с навозом и опрокидывает его в воду.
Интересно, чей это был навоз? Верблюда? Муравьеда? Антилопы-гну?
Мою жену напугать сложно, нет такого животного, к которому она боялась бы подойти. После того как началась эта кутерьма, я обнаружил в ней такие черты характера, о которых раньше даже не подозревал. И они мне нравятся.
- Попалась!
- Только не надо меня целовать, - улыбается она, - от меня несет навозом.
- От меня тоже, любимая, - отвечаю я. - От меня пахнет даже хуже.
Так продолжается некоторое время. Наконец я выпрямляюсь и говорю:
- Ты хорошенькая.
Она словно статуя, вырезанная из мрамора и отполированная нежными руками. Однако на ее лице лежит тень усталости. Илия никогда не показывает, что у нее на душе, ее можно согнуть, но не сломать. За последние несколько недель она осунулась, сделалась тоньше, ее скулы заострились, а серебристые глаза стали еще больше, и меня начинает беспокоить ее самочувствие. Нам всем пришлось многое пережить.
- Посмотри на птиц, - говорит она.
- Смотрю, и что?
В ее глазах мелькает растерянность. Такое обычно происходит, когда она начинает о чем-нибудь думать.
- Их надо как-то рассортировать.
- Рассортировать? - повторяю я вслед за ней. Я осматриваю птиц - их страшно много. - Хочешь сказать, их надо рассадить в ряд?
- Не в этом смысле, - устало улыбается она. - Их надо рассортировать по типам: болотных и лесных, питающихся насекомыми и зерном, хищников и падальщиков. Ну и так далее.
Что она несет? Я люблю свою жену больше всех на свете, но иногда она говорит такое, от чего у меня глаза лезут на лоб. Уже не в первый раз я задаюсь вопросом: откуда она взялась? Что за инструмент огранил ее ум? У меня на родине женщинам просто не могут… не могли приходить в голову такие мысли. Их уделом было кормить детей, готовить похлебку, шить одеяла - и ничего больше. Да и мужчины занимались охотой и возделыванием земли и ни о чем другом не помышляли.