Еще при Советах Геннадий работал в артели старателем. Золотоносный прииск располагался на безымянной речушке в Сибири. Добытчики организовали большую запруду, собрали плавучее сооружение - драгу. На этой, величиной с пятиэтажный дом, драге имелся цепной экскаватор, что черпал со дна и поднимал на борт грунт. Геннадий стоял у конвейера, где под напором воды двигалась, перемолотая, с барабанным грохотом порода, и на рифленых резиновых ковриках оседал тяжелый песок. Это и было то самое золото. Его сваливали в специальную емкость, закрывали винтовой крышкой, опечатывали и с вооруженной охраной везли на аффинажный завод. Имелись другие способы добычи золота, о коих знал бомж. Геннадий был настоящим профессионалом. Но по каким-то причинам потерял работу, дом и семью. Куда это делось, он не распространялся. На вопросы докучливого приставаки Сергея старик отвечал очень расплывчато. "Живут еще люди. Живут", - приговаривал он, потирая свой лоб изуродованной, покрытой коростой рукой, где не хватало фаланг у среднего и указательного пальцев. Павел заметил, что в глазах старика загораются недобрые огоньки, но тут же меркнут, как два облитых водой уголька.
К компании подошла пожилая нетрезвая дама и наигранно высокопарно представилась Любовь Францевной. Пребывая в каком-то придуманном поврежденным сознанием мире, она стала настойчиво уверять, что каждый день ровно в тринадцать часов в условленном месте ее поджидает барон Манфред фон Рихтгофен, с которым она познакомилась, находясь на гастролях в Берлине.
- Да… Ждет тебя ухажер с топором, - смеялся над Любовью Францевной бомж Геннадий. На что Любовь Францевна неожиданно грубо и громко ругалась.
Постовой пошел забирать свой багаж. Ночью поезд дальнего следования отправлялся в родной городишко. На смену Сергею приперлись два неопрятных заряженных алкогольным весельем бродяг. Любовь Францевна, кутаясь в драную куртку, рассказывала, как на одном светском рауте граф Реутов уговаривал дать поцеловать ручку. На что она отвечала: "Мой милый граф, если вы с завязанными глазами собьете фитиль этой горящей свечи клинком своей шпаги, моя рука в вашем распоряжении".
- И даже одеколону "Цветочный" бухнем, - сипел один из бродяг.
- Заткнись, тварь! - вскрикивала Любовь Францевна. Она вновь начинала ругаться. На что бродяги отвечали ей издевательским хохотом.
Крючков поднялся с сиденья. Ему сделалось не по себе от мысли, что незаметно он сам превратится в такого же жалкого, сумасшедшего бомжа. Он почувствовал, что в океане пятнадцати миллионов чужих человеческих судеб его тянет на самое дно, туда, где в конце концов равнодушный к надеждам и чаяниям Левиафан проглотит его как микроскопичную долю городского планктона. Никто не заметит, как он растворится и сгинет в холодной пучине безразличного ко всему мегаполиса. Все это пролетело в сознании Крючкова, как кадры прокрученного на огромной скорости фильма. Между тем черта невозврата еще не была пройдена, и он может вернуться домой.
С такими мыслями наш герой вышел из здания вокзала на улицу и остановился у входа. От летящего снега у него зарябило в глазах. Сквозь белые хлопья вырисовывались диковинная островерхая башня и казематы Казанского вокзала, округлый фасад Дома культуры железнодорожников и мрачная крепость универмага "Московский". Площадь была на удивление пустынной. Только изредка по Краснопрудной, выкидывая из-под колес серую талую кашу, проносились машины.
Порыв ветра полоснул по щеке. Крючков зажмурился и что есть силы сжал кулаки.
- Нет, - проговорил он. - Рано сдаваться. Нужно терпеть.
Решительно шагнув в Москву, Павел побрел через вьюгу вокруг огромного терема.
"Я не знаю, что будет завтра, - размышлял он. - Может быть, впереди меня встретит удача. Я только спугну ее, думая о преждевременном бегстве. Что ждет меня дома? Никаких перспектив. А Москва - это город возможностей. Многие люди, попав сюда, оказывались на краю пропасти, но в результате достигли успеха. Поэтому, даже когда мне становится страшно и тяжело на душе, все равно нужно держаться, бороться за свое будущее и не терять веру".
Крючков оказался у турникетного павильона. Он поразился непривычной пустынности. Замер, поддавшись царящей вокруг тишине, такой, когда можно расслышать шуршание летящих снежинок.
Кто-то стукнул его по плечу. Крючков вздрогнул и обернулся. Перед ним висело дрожащее в ореоле запаха крепкого пива лицо постового. Сергей держал в руках большую клеенчатую сумку - точно такую, как сумки, с которыми прибыл в столицу Крючков. Растянув губы в надменной улыбке, Сергей произнес: - Уединиться решил? Ходишь, владения смотришь? Тык-тык. - Горящие пьяненьким, придурковатым лукавством глаза постового сузились в щелки. - Знаю, что и тебе хочется стать москвичом. Москва - город больших людей. Здесь калачи, что огонь горячи. Понимаешь, о чем я?
- А вы хотели бы здесь жить? - спросил у постового Крючков.
- На вокзале с бомжами? - Сергей рассмеялся. - Ну ты насмешил. И не уговаривай. У меня жилплощадь теперь в Щербинке есть. Полчаса на машине и считай, что я житель нашей великой столицы.
- Получили свое? - поинтересовался Крючков.
- Да. Получил, - произнес постовой и с удовлетворением крякнул. - Постараться пришлось. Здесь никто не подаст. Нужно пойти на все и не упускать ничего. Если нужно мочить, значит нужно мочить. Жизнь такая. С ней не поспоришь.
- Вы кого-то убили? - неожиданно произнес Павел.
- Я? - постовой, опешив, отпрянул. Потом оглянулся, ощерился и, наклонившись к самому уху Крючкова, пахнув перегаром, шепнул: - Да. Ну и что?
Павел вырвался из тяжелых объятий и чуть не бегом припустил к тыльному входу, ведущему в помещение вокзального комплекса.
- Не мы придумали эту сраную жизнь! - закричал ему вслед постовой. - Считаешь себя лучше меня! Да пошел ты! Так и сгинешь здесь, ты - голожопый щегол. Даже имени твоего не вспомнят! А я хочу по-человечески жить! Красиво жить, слышишь!
Постовому никто не ответил, и он зашагал в сторону перрона, куда должен был скоро прибыть его поезд.
На "Кресте" - уродливом ряде палаток, расставленных лабиринтом, забрезжил подслеповатый огонек работающей торговой точки. Ноги Сергея сами собой повернули на этот свет. Он торопился. Раз поскользнулся и, взмахнув сумкой, чуть не упал на ледяной корке.
Пурпурно-черное небо, метущее снег, опустило к земле чароитовую тучу. Воздух стал вязким, как жидкий свинец. На Сергея накатила какая-то непонятная тяжесть, придавила гнетом. Дорога до "Креста" показалась мучительно долгой.
За стеклом палатки горела свеча. На алтаре изумрудом и пурпуром загадочно переливались бутылки. Сергей постучал. На его стук поднялась заспанная продавщица. Она открыла окошко.
Постовой рявкнул:
- "Охота Крепкое" есть?
- Закончилось, нет, - равнодушно зевая, ответила продавщица.
- Тогда "Балтику девять" давайте.
Продавщица исчезла за бруствером из бутылок, чем-то загрохотала. Сергей вытянул кошелек, вывалил себе на ладонь и начал отсчитывать мелочь.
- Нельзя побыстрей? Я на поезд опаздываю, - крикнул в окошечко постовой, бросил на блюдечко деньги. Из отверстия показалась бутылка крепленого пива. Постовой ловко принял ее; повернулся, чтобы уйти и наткнулся на двух непонятно откуда возникших субъектов. Один из них был колченогий, низенький, похожий на борова тип в телогрейке. Другой - длинный, как жердь, с противной козлиной рожей, одетый в пальто, в нахлобученной на глаза коверкотовой кепке.
- Давай сюда кошелек, - проговорил тихим пронзительным голосом боров.
- И сумку тоже давай, - проблеяла козлиная рожа.
Постовой распрямил плечи и, уверенный в собственных силах, с презрением произнес:
- Ага. Дам тебе сейчас. Они самому мне нужны.
- Дашь, - разомкнув чугунные губы-заслонки, за которыми разверзлось шипящее жерло печи, сказал боров. К ужасу постового, в голове борова горел костер. За огнеупорными стеклами глаз переливались раскаленные стены.
- Идите вы к черту, - пятясь от кошмарного борова, пролепетал постовой.
- Мы сами черти, - проблеял козлорожий и резко выкинул из-под полы пальто длинный хвост.
Черная сталь с хрустом вошла между ребер постового. Он охнул, присел и откинулся на спину. Красная лужа растеклась рядом с рухнувшим телом. Боров и козлорожий приняли из раскинутых рук убиенного кошелек и багаж, шагнули в низкое облако и тут же исчезли.
Крючков пробудился и сразу почувствовал, что от спанья в кресле у него страшно затекли ноги. Подобное обстоятельство не имело большого значения в том случае, если не нужно полдня ходить с рекламными досками. Ноги были нужны. Их следовало оберегать. Павел обратил внимание, что некоторые вынужденные ночевать на вокзале сограждане предпочитали креслам газеты, которые стелили вдоль стен, и укладывались на них, как на простыни. Он поделился своим наблюдением с бомжем Геннадием. Тот посмотрел на спящих у стен ловкачей и презрительно высказался:
- Это они с непривычки. Зеленые еще совсем. Так спят цветники. А ментам удобней всего достать мыском сапога в рыло.
- А кто такие цветники? - спросил Крючков.
- Опустившиеся бомжи. Лежит такой цветник на асфальте. Все его обходят, а он воняет. Будешь пить с кем попало, сразу превратишься в цветника. Или если заболеешь, потеряешь силу. Или если тебя отмудохают до полусмерти и бросят. Если совсем невмоготу, лучше сними себе на ночь купе в вагоне, который в отстойнике. В плацкарте спать не советую. Там беспредел хуже, чем на трубе. Мертвяков каждое утро выносят.
Крючков снова отметил про себя эту "трубу", о которой наслушался от Арчибальда.
- Сегодня на "Кресте" убили кого-то, - сообщил бомж Геннадий. - Так что лучше тебе тута днем не толкаться. Менты шмонать будут. Если нет регистрации, душу вытрясут.
Без пятнадцати десять Крючков явился в ресторан, что располагался в доме на Каланчевской, и, косясь на поставленные домиком рекламные доски, попросил представить себя распорядителю. Охранник крикнул. На зов из полуподвального помещения вынырнул шустрый молодой человек в красной жилетке. Он повторил уже известную Павлу задачу, на всякий случай добавив, что если Павел будет ходить вне зоны видимости, деньги за такую работу он не получит.
Павел вышел из ресторана, неся на груди и спине рекламные доски. На досках было написано: "Ресторан "Ажурный" - лучшие цены, изысканная еда. Бизнес-ланч - 170 руб. Шашлык - 100 руб. Пиво бочковое 0,5л. - 30 руб.". В углу был изображен толстый повар, смачно мусоливший в пухлых губах кончики пальцев.
Работа не требовала напряжения интеллекта, отчего казалась еще утомительней. Ноги гудели. От ветра Павлу приходилось ловить и прижимать к себе фанерные полы рекламного фартука, как стыдливой красавице приподымаемую порывами ветра юбку. После трех часов этой борьбы, Крючков позволил себе выпить стаканчик растворимого кофе за пятнадцать рублей и съесть тридцатирублевый хот-дог. Тоска поутихла, но не исчезла; принимая разные образы, снова стала подступать к сердцу. Чтобы занять себя какими-нибудь более позитивными размышлениями, чем самокритика, наш герой запрокинул голову и стал пересчитывать этажи сталинской высотки. За этим занятием Павел нашел, что само здание напоминает скалистую гору.
- Никакая она не гора, - сказал невысокий мужчина со стальными глазами и волевым, пересеченным шрамом лицом. - Это советская пирамида.
- На пирамиду совсем не похоже, - не согласился Крючков.
- В пирамиде главное соотношение фундамента и вершины. Все остальное - нефункциональная мишура. Власти всегда хотели скрыть от народа истинное предназначение объектов, - уверенно произнес незнакомец и поглядел на Крючкова таким пронизывающим взглядом, что у Павла закружилась голова.
- Вы так думаете? - спросил каким-то не своим голосом Павел и, чтобы прийти в себя, несколько раз громко кашлянул.
- Я знаю, - сообщил незнакомец. - Их форма и место расположения были выверены колдунами. Да-да - колдунами. Их работа была засекречена в СССР. Эти высотки строились как приемники-передатчики сверхтонкого импульса. Точкой силы выступала кремлевская колокольня Ивана Великого, на которую в определенное время поднимался генеральный секретарь. Находясь в специально воссозданном энергетическом поле, он мог получать информацию от могущественных инопланетных оракулов и корректировать экономический и политический курс всей страны. Но все пошло прахом. Не была возведена основная - восьмая высотка, коммунизм так и не был построен, СССР развалился. Пирамиды, кроме здания университета, теперь не работают. - Незнакомец помолчал и мрачно добавил: - Всему виной тщательно завуалированный внутренний враг. Я должен был раскрыть заговор, вывести на чистую воду вредителей. И меня предали. Ударили в спину. - На этих словах странный рассказчик снова пронзил Крючкова своим гипнотическим взглядом. - Я вижу, вы свой человек. - Он протянул руку. - Лев Троцкий - резидент управления двенадцать-бис ГРУ.
- Павел Крючков, - сказал Павел, пожал крепкую, словно гранитную, руку и хотел было уточнить имя. Собеседник опередил Павла:
- Лев Троцкий. Меня так зовут. У вас есть другие вопросы?
- А если бы эти враги не помешали строительству, вышло бы лучше? - спросил, не скрывая иронии, Павел.
Троцкий ткнул пальцем в плакат на теле Крючкова:
- Разве не видно, что нас продали по дешевке. Растоптали все светлое. Наши ракеты первые вырвались в космос. Наша промышленность легко могла состязаться с Америкой.
А теперь? Посмотрите, во что превратились страна и народ. Посмотрите же на себя. Ответьте, что значит жить на вокзале? Носить на себе и внутри себя это… Наверно, считаете, что речь о временной жертве, но это и есть ваше будущее.
- Я не знаю. Никогда не думал об этом, - чистосердечно признался Крючков.
- Для того чтобы осознать, достаточно честно, без страха, без смятения заглянуть в свою душу. Ее вы еще не продали, верно? Я обязательно разыщу вас.
Более ничего не сказав, незнакомец развернулся и, оставив Павла в глубокой растерянности, зашагал к старинным дубовым дверям метро и скоро исчез за их массивными створами.
- Пирамиды, ракеты… Привиделось, что ли? - подумал Крючков. Он внимательно осмотрел опустошенный стаканчик из-под растворимого кофе. Потом плюнул, бросил стаканчик в контейнер для мусора и, следуя предписанию, продолжил гулять вдоль Садовой.
Конечно, Крючков не хотел зацикливаться на копеечных приработках. Он не желал работать "ходячей рекламой". Не затем он приехал в Москву. Он мечтал стать клерком, иметь рабочее место в благоустроенном офисе. Он мнил себя будущим яппи. И надеялся, что все будет, как он задумал.
На следующий день его ждали в крупной торговой компании. Поэтому, выслушав предложение распорядителя потаскать плакаты и завтра, Павел ответил: "Извините, у меня завтра дела".
Вечером на вокзале бомж Геннадий кряхтел в конопатое ухо Крючкова:
- Паря, будешь держаться меня, без работы не останешься. У меня есть хороший товар. Осталось найти хорошего продавца. Хочешь подзаработать?
- А чего надо продавать? - поинтересовался Крючков.
Старик внимательно оглядел зал ожиданий и, не заметив какой-либо угрозы, расстегнул молнию спортивной сумки. Крючков заглянул в нее. Там лежало около сотни коробок с CD-дисками. На белых листах самодельных обложек было что-то написано. Крючков взял несколько штук и прочел: "Влажные пещерки Ирены и ее стройных сестренок", "Голубой баклажан в общежитии страсти", "Потаскуха, или В гостях у двустволки".
- Это что, порнография? - спросил Крючков.
- Все думают, что там сиськи, жопы, голубой баклажан, который прет всех подряд. На самом деле они пустые. Там нет ничего.
- То есть как ничего нет?
- Да чистые они, - раздражаясь на тугодумие Павла, сказал бомж Геннадий. - За распространение настоящей порнухи отпетрушат мало не покажется. А здесь почти все легально.
- И кто же их покупает?
Старик ухмыльнулся:
- Всякие. И гастарбайтеры, и бизнесмены, и профессура. Главное, подкатить к скучающему в ожидании поезда дятлу и вежливо спросить: не интересуют ли его фильмы с разнообразным интимом? Если интересуют, суешь диск с подходящим названием, берешь двести рублей. Сто рублей возвращаешь, а сотню в карман. Прибыльно. В день до нескольких тысяч загрести можно.
- Так-так-так… - наморщив лоб, стал соображать Крючков. - За такой обман поймают и побьют.
Геннадий состроил на своем заросшем лице кислую мину:
- Местным не продавай, тогда не побьют. Короче, хорош мне мозги канифолить. Хватай сумку и давай сюда паспорт.
- С чего это я должен давать вам свой паспорт? - возмутился Крючков.
- А если исчезнет товар? Кто ты, откуда? - не знаю. Я тебе сумку, а ты мне сухарь.
За диски залог полагается.
- Нет уж, спасибо. Я на такое пойти не могу, - сказал Павел.
- Тьфу ты. Зачем тогда я перед тобой распинаюсь? - произнес недовольно Геннадий. - Думаешь, у бомжей времени вагон? Ошибаешься, паря.
Некоторое время старик и Крючков сидели не разговаривая. Наконец бомж Геннадий смягчился и стал пояснять, что на вокзале крутится множество всякого бизнеса, в котором участвуют разные силы: коммерсанты, мошенники, сутенеры, бандиты, цыгане. Отдельно Геннадий упомянул о ментах. Все эти, назовем их, сословия представляли угрозу, но также несли в себе неоспоримую пользу и выгоду. С его слов выходило, что привокзальная площадь и прилегающие территории - маленькое, обособленное государство, чьи жители существуют по нигде не прописанным правилам, а точнее понятиям. Местность делилась на зоны влияния. Излюбленным местом воров были здания вокзалов. На "Кресте" чаще других промышляли грабители, нападающие из-за угла. На Казанском вокзале производили и продавали липовые регистрации. У входа в здание Ленинградского вокзала паслись кидалы и проститутки. На площадке перед метро, так называемой "Плешке", функционировала бомж-биржа труда.
Постепенно перед ошарашенным Павлом разворачивалась мрачная, полная страшных опасностей, дикая, какая-то средневековая жуть.
- Положим, ты получил у цыган эти диски, - откровенничал бомж, - и случайно их прохрюкал. Цыгане же успокаивают, мол, не тронем, мол, отработаешь. А на деле берут тебя в рабство. Могут продать.
- И вы хотели, чтобы я взял цыганские диски? - в ужасе округлив глаза, спрашивал Павел.
- Я ничего не хотел, - отвечал бомж Геннадий.
- Так вы же мне только что предлагали.
- Мало ли я предлагал. Тебе говорят, а ты думай. На то голова на плечах.
- Но я вам доверился!
- Доверяй, но проверяй, - ухмыльнулся в свою черную бороду хитрый старик. - У нас тут задача - выжить и, если мозгов хватит, руки нагреть.
- А что такое труба? Где это? - немного успокоившись, задал давно вертевшийся на языке вопрос Павел.
- Труба она есть труба. Вернее сказать, трубы, потому что их много. Находятся они в зоне отчуждения, на задворках Ярославского вокзала. Это последнее место, где можно согреться, когда идти уже некуда. Целый город - столица бродяг.
- Мне столько страстей рассказывали про эту трубу, - сказал Павел.
- Каких страстей? - презрительно хмыкнул Геннадий.
- Ну, к примеру, если там побываешь, то нормальным уже не воротишься. Убить могут ни за что. Да вы же сами мне толковали.