"Ты никогда не замечал, что в "проводнике" на левой панели все диски компьютера улыбаются, - гласило письмо абзацем раньше. - Глянь - смайлик после каждого названия диска! Диск (А:). Не обращай внимания на открывающую скобки загогулину, и заметишь улыбочку диска… Это не я нашла, это один знакомый мальчик заметил и для поднятия настроения мне присоветовал" - при упоминании о любых ее мальчиках, Артура всегда в тайне немного передергивало. Разумеется, он никогда не подавал виду, потому считать издевательством эти строки повода не было. И все равно Артур всякий раз испытывал раздражение, доходя до этого места текста. А письмо, меж тем, пыталось настроить как раз на обратные эмоции: - "Вот сидишь себе в мрачняке… Под собой не чувствуешь ног, за собой - сил, над собой - ангельского покровительства… В общем - тошно, хоть стреляйся. А ты, вместо стреляния, берешь, открываешь "проводник" на компе, смотришь на левую панель и с этими самыми улыбающимися дисками здороваешься. Ты попробуй, Артур - помогает…"
Она еще много писала такого же милого, никчемного бреда. И после каждого абзаца смешно оправдывалась, перемежая оправдания такими заявочками-описаниями, от которых бросало в жар и пересыхало в горле:
"Ты извини, что я такая болтливая. Несет. Хочется выговориться. Ведь - поверишь ли - не с кем, совершенно не с кем делиться миром. Те, кто может понять - дележом чего-то другого заняты (кто денег, кто сфер влияния), а с остальными и говорить незачем. Ох, как здорово было бы сейчас, если бы ты оказался рядом!
Каждую ночь, сбрасывая с себя все одежды, просачиваюсь под шелковое одеяло, отодвигаю шторочку и смотрю за окно - в глаза небу. И впору радоваться, а я давлюсь приступом горечи, как чахоточный больной кашлем. От восторга и приподнятости плавно перетекаю к слезной подавленности. Почему? Потому что - одна. Потому что - без тебя.
Это ужасно! Небо здесь действительно пронзительно звездно, и махонькая Ялта у подножия моей горы умещается на ладони. И ветер такой сильный, что смело можно на него положиться: расставив руки, откинуться на спину и валяться в его мощных потоках… И от всего этого я делаюсь совсем дикая и прекрасная. Тело гибчает, грудь тяжелеет и наливается, волосы растут, а глаза светятся… И все это - в пустоту. Все это - ни для кого, потому что не для кого.
И я корчусь, отворачиваясь от окна грустная. Впиваюсь зубами в подушку, чтоб не выть. И вспоминаю, как когда-то - помнишь? - так же впивалась, чтоб не стонать от удовольствия слишком громко и не тревожить ночной покой дома.
Вспоминаю и реву. Лежу бессмысленно голая под напрасно шелковым одеялом в необоснованно уютном, малюсеньком домике-вагончике, в который, как и в меня, совершенно никто не заходит, и который абсолютно зря отдан до конца лета в полное мое распоряжение…Ну почему ты не рядом?!"
А еще по тексту были разбросаны вполне однозначные, шитые белыми нитками, но якобы тщательно скрываемые указания на возможные места поисков.
"Если еще не наскучила, расскажу тебе немного о своей нынешней работе. - это где-то в середине письма. - Сейчас удивишься. А, скорее, брезгливо скривишься и шепнёшь нечто вроде "как низко ты пала!" Ты ведь всегда был ужасным снобом, не правда ли?
Вся нынешняя жизнь - уход в мой персональный иностранный легион: боевое подразделение, куда поступают отчаянные люди, желающие порвать с прошлым и изменить будущее. Собираясь забыть все и быть забытой я пришла сюда, и мечты воплотились в реальность… Звучит романтично и пафосно, а между тем, все очень банально. Вернемся к фактам.
Помнишь, как всем дееспособным городом мы старательно вывешивали на двери своих офисов, редакций и прокуренных рабочих комнатушек искренние заверения, вроде: "Представители Канадских Оптовых компаний расстреливаются без предупреждения!" Помнишь? Мне и не думалось тогда, что я могу завербоваться в подобные представители…
Ты все еще читаешь мое письмо? Тогда расскажу тебе, как я нашла эту работу.
Давным-давно, еще до зимы, только-только сбежав от всех вас и приехав в Крым, я находилась на грани отчаянья. Вероятно, я сломалась бы, сорвалась бы с этой грани, вернувшись к вам послушной бездушною куклою. Но тут кто-то сверху опомнился и подбросил мне одну важную судьбоносную встречу…
Измотанная, никому не нужная, отчаявшаяся и в себе и в благостном воздухе Крыма, я плелась по пустынной набережной, каждой косточкой ощущая леденящие касания ветра и даже немного покачиваясь в такт монотонным и тоскливым шипениям гальки. С тем же звуком, с каким у нас тоскливым утром дворники сметают листья, здесь - море потрошит берег. И от этого делается совершенно жутко.
Помню, я свернула тогда в глубь парка. Город осыпался ворохом беспомощно хрустящих у меня под ногами листьев и, вместе с ними, такие же засохшие и желто-коричневые, обсыпались и гибли все мои мечты. Уезжая из Москвы, сбегая от врагов, друзей, журналистов, необходимости быть сильной и от тебя, я почему-то твердо была уверена, что Ялта - самый красивый город на свете, самый приветливый, волшебный и жизнеутверждающий - безоговорочно примет меня и поставит на ноги. Я ехала, чтобы затеряться среди ее волонтеров, найти обычную работу, поселиться в каком-нибудь неприметном сарайчике верхнего города и все свободное время посвящать единению с природой и восстановлению растерзанного московским зверятником внутреннего стержня. Я наивно полагала, что мир все так же любезен со мной, как был раньше…
Между прочим, у меня имелись все основания для таких уверенностей! Ведь когда-то давно - я была молодая, восторженная и падкая на авантюры - этот город несколько летних сезонов подряд спасал меня. Отъезд в Крым всегда был верным рецептом излечения от любых психологических дискомфортов. Ехала всякий раз автостопом. Всякий раз в поисках какой-нибудь незамысловатой, пусть и физически тягостной работенки, которая занимала бы руки, а голове оставляла возможность переосмысливать события прошедшей зимы. Месяца в Ялте хватало с лихвой, чтобы вновь обрести силы жить дальше. Этот город всегда обладал удивительными исцеляющими свойствами. Но это было давно. Слишком давно, чтобы остаться в силе.
Впрочем, я все слишком закручиваю. На самом деле, похоже, никаких перемен с городом не случилось. Просто в этот приезд я откровенно сглупила: неверно выбрала время приезда. Нельзя беспокоить Ялту поздней осенью и требовать внимания к своей погибающей персоне. Эта пора не лучшая для прибрежных городков. Когда неизвестно чем кормить своих, приезжих принимают неохотно…
Прокручивая все это в своей пессимистично настроенной голове, я мысленно обзывала ее "дурьей башкой". Параллельно, кажется, напевала, подражая давно укатившему в Америку Жене Кошмару - экс-солисту крайне приятственной группы "Ку-ку". Тянула, кривляясь: "Пойду работать я на работу!/Купите мои руки, мои мозги…/" Данное заклинание, в отличие от прежних моих напевок, отчего-то не действовало: не влияло ни на успех мероприятия, ни на настроение…
Кстати, признаюсь в ужасном: я подумывала даже о позорном возвращении домой. Не убьют же меня там, в конце концов! Ну, выскажут, все что думают, ну попытаются предъявить требования… Поклокочут и успокоятся, потому что взять с меня все равно нечего, а писать под их диктовку или ставить свое имя под ими написанным я не соглашусь ни под каким давлением…
Парк окончился. Совершенно бессмысленно, я сворачивала во дворы и как-то даже не следила, куда именно несут меня ноги. В результате оказалась возле небольшой забегаловки, с пятью столиками, обнесенными то ли недостроенной кирпичной стеной, то ли перестроенным забором. Впрочем, ограда смотрелось довольно стильно, и от ветра укрывала, так что придирки мои были напрасными. Возле входа, ритмично притопывая - то ли от холода, то ли от усердия, - суетился над мангалом сухощавый татарин. Он смешно выпячивал губы и оттого делался похожим на Дуремара из моего детства. С этого все и началось…
- А у вас кофе попить можно? - только сейчас понимаю, как хочу присесть и выпить что-нибудь теплое.
- Два рубля! - Дуремар изучающе смотрит, потом, видимо, решив, что я из местных, со свойской хитрецой добавляет: - А если сама себе сделаешь - рубь. А если еще и вон тем двум господам клиентам по стаканчику соорудишь, так вообще бесплатно угощу! Я добрый и приветливый. Только не многорукий, как видишь. А тут то пусто - то приезжают… Хоть бы предупредили, я бы племяшку вызвонил…
Дуремара становится жалко, и я послушно отправляюсь делать кофе его клиентам. Обычный растворимый, в пластиковых стаканчиках… Фу, гадость какая…
- Вот. Просили вам принести, - ставлю на стол перед единственными, кроме меня, посетителями. Персонажи весьма примечательные - оба очень крупногабаритные, статные. Двигаются не спеша, говорят медленно. Пара морских котиков на лежбище.
- Что-то мы вас раньше тут не видели? - Морская Котиха щурится в улыбке.
- А меня тут раньше и не было. И сейчас нет. Я просто кофе попить зашла…
- Я добрый, но не многорукий, - тут же спешит оправдываться Дуремар. - Вы ж не как обычно, вы же без предупреждения…
- Ты добрый, - снисходительно соглашается клиент. - А еще у тебя самый вкусный шашлык на побережье, - добавляет испробовав. - Жаль, что мало кто об этом догадывается.
- Вот, девушка теперь догадывается, - Котиха заговорщически подмигивает. Моя персона отчего-то явно интересует ее.
Позже она признается: "У меня сразу на тебя интуиция врубилась. Я только сомневалась немного - уж больно смазливая. Мне всякие шуры-мурыи и последующие разборки с клиентами ни к чему. Но ты, молодец, отшивать умеешь, как я погляжу".
Это она мне после того заявит, как я братцу Морского Кота, попытавшемуся меня в подсобке эдак страстно к стене прижать, промеж ног коленкой засажу. Котиха будет хвалить меня, а я в тайне жалеть о содеянном. Парень-то видный, молоденький, А я мало того, что отшила, так еще и хозяйке рассказала… Вот стерва! А самой от одиночества уже откровенная порнуха сниться начала.
Интересно, ты все так же ценишь честность? Если нет, то, вероятно, не стоит мне углубляться до подобных откровений… Убить, что ли, последний абзац? Нет. Не буду. Ты уж лучше все обо мне знай. Чтобы если решишь, что поменять в нынешнем положении дел, так именно ко мне ехал. К такой, какая есть сейчас, а не к той мне, прежней, которую помнишь по нашей московской жизни.
Но не буду отвлекаться от истории моей первой встречи с Котиками. Итак, Котиха не отставала:
- Девушка будет знать про шашлык. Станет приходить, ужинать… Да? - она зачем-то стремится втянуть меня в разговор. - Кавалеров приучит хорошую кухню уважать…
Девушка, то есть я, согласно кивает, отхлебывает противный кофейный напиток - ну не бывает хорошим растворимый кофе, ну что поделаешь! - и вспоминает, что приходить сюда ужинать не придется. А придется приезжать - да и то, вряд ли, потому как те кавалеры, что могли, не задумываясь, просто на "поужинать" рвануть из Москвы в Ялту, увы, окончились.
"А может, они и не были такими, может, я про них все это просто придумала…" - это я, конечно же, о тебе подумала. И снова очень грустно сделалось. Из-за несбываемости придуманных сумасшествий. Ведь были моменты - правда те, подушечные, а значит, совсем не объективные, - когда я действительно думала, что мы нашли друг друга и будем вместе навсегда…
- Да, девушка? - снова теребит Котиха.
Ну, тут уж просто грех ситуацией не воспользоваться. Я пускаюсь в откровения:
- Девушка б с удовольствием, да ей, похоже, придется уезжать, - вздыхаю. - Вот если б у вас работа какая нашлась на зиму, другое дело… Так хочется в Ялте остаться, а зацепиться не за что… - прекрасно понимаю, как глупо все это звучит. Мне последовательно отказали во всех ресторанах набережной, ссылаясь на "несезон". И как после этого вообще можно обращаться с подобным вопросом к явно загибающейся забегаловке?
- Х-м, - удивленно таращится хозяин загибаловки. Ему явно смешно. - Да я и сам такой. - говорит, наконец, - Ушел бы куда-нибудь работать. Ушел бы сам от себя. Да только не возьмут никуда. А возьмут - платить не будут. Сейчас нечем. Я б тебя и в сезон не смог взять. Я добрый, но не всемогущий…
"Куда пойти, куда податься/кого б найти, кому б отдаться…" - очень кстати в мыслях всплывает песенка Арефьевой. Всплывает в исполнении Умки, то есть еще отвязнее, чем в оригинале… И на душе становится как-то полегче. Всегда легчает, когда обнаруживаешь, что чьи-то мысли и настроения, в точности совпадают с твоими собственными…Все-таки приятно знать, что ты не один такой…
- А вы именно подзаработать, или как? - вдруг вмешивается Котиха, и я отчетливо вижу, как ее большой бутсообразный ботинок пинает под столом ногу спутника.
- Или как, - говорю. - Я уезжать не хочу… Мне в Крыму позимовать хочется.
- Чудно, - реагирует спутник Котихи. И смотрит на меня так требовательно, будто я немедленно должна предъявлять объяснения. Пожимаю плечами в ответ, мол "чудно вам, так удивляйтесь на здоровье, мне-то что". - А если жильем и едой обеспечим, а оплата - от выручки - пойдешь работать? - спрашивает он, настороженно щурясь.
- Пойду, - я откровенно теряюсь от такого стечения обстоятельств, но потом спохватываюсь: - Ой, а что делать-то?
Оказывается, ничего страшного. У ребят кафе при заправке. Той, что на верхней трассе, той, что вторая от выезда из города… Лена - так зовут мою Котиху - вообще-то хозяйничает сама, но сейчас все чаще приходится уезжать по всяким другим делам и нужна помощница. Местные идти не хотят - сдельная оплата чревата полным безденежьем. Да и сами хозяева не хотят местных - те избалованы сезоном, и работать не любят.
"То есть не любят бесплатно работать", - мысленно поправляю я объяснения Лены, не слишком любящей "этих местных", и все время на них наговаривающей.
Позже выяснится, что сама Лена - приезжая. По большой любви Виктор забрал ее из-под носа у других женихов, привез в Ялту и сделал тут хозяйкою. Места эти Лена полюбила сразу и безоговорочно, а вот здешний народ так до сих пор терпеть не могла:
"Наглые и ленивые!" - убежденно заявляла, едва речь заходила о коренных крымчанах. - "Не все, конечно. Но те, что не такие - обязательно как-то с приезжими связаны. Кто в браке с нездешними, кто учился не тут… Мы на них влияем как-то положительно…" Все эти рассказы она обрушит на мою голову потом, а пока мы принюхиваемся и взвешиваем взаимовыгодность.
- Ты не переживай, - Виктору-Морскому Коту - явно как-то неудобно, что сумасбродная идея жены найти себе задарма помощницу оказалась реализуемой. - Это сейчас так. А весной, едва тут все готовиться к сезону начнут, мы такое замутим! Всем тесно станет! Совсем другая работа будет и совсем другие заработки… У нас планов - тьма-тьмущая… Перезимовать бы только…
В общем, в жизни моей снова все сложилось очень загадочно. Подумать только, не понеси меня ноги сами в тот переулок, не потребуй организм немедленной порции чего-нибудь горячего (это при том, ты же знаешь, я обычно только в нормальных местах кофе пью, не знаю уж, что на меня нашло тогда), не осталась бы я в Ялте!
Из загибаловки мы выходим втроем и, загружаясь в старенькую Ауди моих новоявленных покровителей, все вместе пребываем в отличном настроении. Каждый получил то, что хотел и при этом - кстати, ты и представить себе не можешь, насколько это редкое сочетание - кажется, даже не в ущерб другому.
- А ты, дядько, обязательно кофеварку купи! - напоследок советует вышедшему нас проводить Дуремару ВикторМорскойКот. - Как-то нехорошо - такой шашлык, и такие напитки безрадостные… Или вовсе кофе не предлагай. Чай заваривай. С травами. А то кто ж к тебе пойдет-то?
- А мы старую нашу кофеварку ему навяжем! - решает Котиха. - Все равно у нас валяется, никому не нужная… А так уже не посмеет гадким кофе нас травить…"
На всякий случай, по большей части для того, чтоб убедить себя в необходимости этого перечитывания, Артур сделал серьезное лицо, достал блокнот и записал: "Заправка. Вторая по верхней трассе при выезде из города. Хозяева Лена и Витя".
Объективно говоря, запись эта была совершенно никчемной. Во-первых, потому что Артур еще с первого прочтения точно запомнил информацию, а во-вторых, потому что дальше в письме шли куда более точные и современные пояснения по поводу предстоящих поисков:
"Нет, всю жизнь я так бы не прожила, но в ту удивительную зиму было здорово!" - рассказывало послание.
"Частный дом. Три кошки и кот (настоящие, не морские и не мною придуманные), плюс - необычайно добрый слюнявый доберман. Все удобства во дворе. Тонкая ледяная струйка воды громыхая, скатывается в таз, и этот звук выуживает тебя из сна - значит утро, значит Лена набирает и греет воду для всеобщего умывания.
Внизу у хозяев печка, а через мою комнатушку - (маленькая, да удаленькая: с отдельным входом по деревянной лестнице, с окном в полстены и васильковым, в белую точечку потолком, разрисованным еще предыдущими хозяевами) - через мою комнатушку проходит труба от печи. Но все равно я кутаюсь в ватное одеяло и хожу по комнате в шерстяных носках. Не от холода, а потому что это очень мило, и так по-домашнему…
Главное мое богатство на целую зиму - плеер-приемник. Я отобрала его у Лены, как только поняла, что хозяева к музыке глубоко равнодушны. Кстати, этот плеер остался у меня и по сей день. Это даже злит немножко. Словно голодающий, с ненавистью глядящий на фешенебельные аппетитные лавки уличных торговцев, разглядываю я эту безделушку. Из-за полного отсутствия в продаже нормальной музыки она только дразнит. Зимой говорили, начнется сезон и ассортимент расширится. Я вздыхала тогда: "Кто знает, не отупею ли я до тех пор окончательно, слушая единственное ловящееся мои плеером попсовое радио?" Оказалось, не отупею. Проблема поджидала с другой стороны - ассортимент расширился, но вовсе не в мою пользу. Попсы стало еще больше. Впрочем, тебе это не близко, потому пропущу. Вернусь лучше к описанию моего зимования.
Собственно, что еще рассказать? Вечерами собирались во дворе, сидели в беседке, запаковавшись в ужасные, старые и громадные пуховики. Я, Лена, Виктор, иногда какие-нибудь случайные гости.
Очень часто бывала ясноглазая Ленина ближайшая соседка и подруга, иногда обращающаяся во врага. Не от злобы, а по вспыльчивости. По сто раз на день она то смертельно обижалась на моих МорскихКотиков, то вдруг мирилась с ними. И то, и другое всегда происходило в одностороннем порядке и совершенно без повода. Соседку звали Светиком и это уменьшительно-ласкательное имя никак не подходило к ее грандиозным формам и взрывному темпераменту. Излюбленной темой Светика была проблема лишнего веса. Мне она страшно нравилась. Не проблема, а Светик. Яркая баба, стильная…
Кстати, рассказчицей Светик была блестящей, потому доставляла - собственно, и сейчас доставляет, - массу удовольствия любому слушателю:
- Нет, вы только представьте, что творит мой диетолог! Это не врач! Это машина для случайного генерирования рекомендаций! Послушай его советы! Он же сам себе противоречит! Он даже в постели издевается! Говорит "моя маленькая", и тут же виновато улыбается, будто назвал меня чужим именем!
Мужики отчего-то липнут к нашему Светику, словно загипнотизированные. И баек, с ними связанных, в загашники нашей соседки всегда была уйма. Я искренне любопытствовала. А что еще прикажете делать долгими зимними вечерами?