Новополоцк – чистый город. Не такой, как Москва. В Москве натружено метут, чистят, убирают и ровно столько же беззастенчиво захламляют. В этом новом городе чистота, как черта характера, отблеск культуры и мышление людей.
Когда человек швыряет окурок и пока он летит, в сознании срабатывает: "Как же я мог? На меня сейчас с упрёком все смотрят, давая понять: "Ай, яй, яй! Как же вы могли? В следующий раз не надо"".
А то примером своим ткнут вам. А стыдно или нет – ваше дело.
На автостанции автобус, словно грузный широкоплечий дядька, искал, куда ему приткнуть неповоротливый передок.
Московский рейс магнитом притягивал встречающих. Они заранее всматривались и кивками головы пытались узнавать в отсвечиваемых в лучах солнца гостей.
Эдгар через мгновение узнал в сочной аппетитной девке свою жену. На ней была другая блузка. Вырез на ней тянулся к животу, в середине оголялись налитые груди, будто на две половинки разделённый персик.
"Погода тёплая, по дороге переоделась. Видок блядский такой, но неприступный, для избранных готово это тело".
Обладательница знала себе цену: в гордости своей в рабство положит себя только при стоящих обстоятельствах. Расстелится перед властью денег. "О чём и ком я?" Отогнал прочь на ум пришедшие рассуждения.
Его обуяло желание и жадность, замешанная на ревности. "Зачем она здесь? А он здесь. Для неё он там".
Он подавил собственническое состояние. В лёгкости её походки сквозила свобода, волнение. Она куда-то выискивающе и прицельно лепетала глазищами. Вдруг навстречу ей двинулась БМВ, семёрка.
"Из последних моделей. За ней, что ли?". Тревожно кольнуло. За голубизной стёкол сияющей новизной машины сидел парень, положив одну руку на руль, другой оперевшись в подлокотник и поддерживая подбородок. "Постарше меня будет, – оценил Эдгар. – Никаких лишних движений, радости". Жена села к нему в машину.
"Подруга послала мужа или знакомого встретить. Но почему сама не появилась? Непонятно. Да, по возвращении к ней будет вопросов куча".
Не клеилось одно с другим: рассказы о подруге, Белоруссии. Россказни отличались от увиденного им. Хотя расскажи она вот так – вряд ли отпустил бы в следующий раз. Да, славно. Почему он не решился поехать с ней погостить к подруге? Она неоднократно звала его присоединиться.
Он ехал за ними по узкой, великолепно гладкой дороге.
Город небольшой, высокие дома расположились на широком пространстве, отчего он казался ещё меньше. Из детства вспомнил фотографии городов советских времён. Обязательно ясная солнечная погода, синее-синее небо, вид города такой, что у человека создавалась иллюзия чистого и прекрасного, долгого и масштабного. Посмотрел и можно в нём не бывать. А если что, общее представление о городе ты уже имеешь.
Таким он видел сейчас этот город.
Лица людей не озабочены, расслаблены, не схвачены подвохом и ожиданием чуда или перемен.
Машины не скакали, двигались ровно. Если кто-то вырывался вперёд, то бесшумно, несмотря на сильный мотор под капотом.
Выехали на громадную площадь, выложенную плиткой и асфальтом. Массивные застройки застойной эпохи.
Светло-салатовый цвет гостиницы "Беларусь" выделялся на фоне серо-бетонного массива. Почти полное отсутствие деревьев, издалека видно, что делается на другой стороне площади.
БМВ остановилась на парковке у центрального входа. Выйдя из машины, спутник, открыв заднюю дверь, захватил с собой наполненную продуктами холщовую сумку. Вместе они скрылись за огромными дверями.
Помрачневший Эдгар тупо проводил их взглядом. Все оправдательные доводы, благородные позывы парализовало. Картина, как жена с незнакомцем вышли из машины и, о чём-то беседуя, привычно направились, без сомнения, в знакомые апартаменты. Да – именно! Привычно.
Он понял, потому что знал по своему и по опыту приятелей, где расставляют А и Б возможные привычки.
"Шлюха! Мразь! Стоп. Зачем я так. Сейчас подожду десять, ну пятнадцать минут. Может зря я так. Нельзя наговаривать по-пустому". Он проглотил вспыхнувшую по всему телу досаду. Весь ход событий смешался, как свежо стасованная колода карт.
"Вот сука! Расхаживает. Самостоятельная. Если у неё что с этим, спуталась! В последний раз!"
Он открыл окно. Свежий ветер окатил свежестью, но дышать легче не стало. Пристально всматриваясь на отдалённый вход, ещё раз скосил взгляд на часы.
"Двадцать минут. Блядва! Да нет – заминка на ресепшне. А, может? Подруга там ждала? Где? В номере. А может, в ресторане сидят, через гостиницу зашли".
Снова успокоился, устав накручивать грязные домыслы.
Откинув сиденье в полулежащее положение, не сводя глаз, продолжал гипнотизировать вход, в надежде, что оттуда выйдет его жена.
"Выйдет. Интересно, как она объяснит всё. Должно же этому совпадению быть разъяснение".
Копаясь и выискивая, разными вариантами выпутывал жену из сложившихся обстоятельств. И ведь находил способы во всевозможных будущих диалогах. Лишь бы снять с неё подозрения.
Незнакомца, её спутника, он возненавидел. Воображая и рисуя его, он чувствовал его запах, видел движения, даже предполагая, какими словами делиться. Руки крепко сдавливали руль, то сжимаясь в кулаки, то непроизвольно разжимались. Он глядел в ладони, пытаясь уловить в них некое, только ему понятное.
"За что? За что она так со мной? А дочь – как же дочь? Ладно. Надо один час выждать".
Когда прошло пятьдесят минут, мысленно дал им ещё два часа. "Да, встретились, с подругой – долго же не виделись. Два часа – нормально. Хм! Даже больше. Я же высиживал в кафе и четыре, и шесть часов, и дольше. А куда торопиться – за тем и приехала, чтоб пообщаться". Эдгар что-то припомнил, задумался. Не складывалось. "Зачем тогда сумка, набитая чем-то. Она точно была наполнена".
Наступали сумерки. Обманывать себя уже не было сил. В голове, как кувалдой, стучало: "Изменяет. Она мне изменяет. Сколько времени она занимается этим!"
Перебирал все подозрительные моменты поедино, набрасывая картину в целом, определял едва заметные паутинки между ней и кем-то. Вереница нелепостей выдавала, конечно, раздражение, все объяснения вырастали в один общий смысл: "Жена глупа, но она его любит. А он? Он тоже любит и привык к ней, такой".
Всё чистосердечно списывалось и забывалось. А она, оказывается, не так глупа. Несомненно, выучила и знала его до такой степени, что любая вольность казалась ему наивностью глупой жены. Но всякий раз после этого доходившей до бешеной ревности, если он… Зачастую без повода. Она крутила им, как ребёночком, брала за нос и водила, как хочется!
Если так и подтвердится? Что ж, нужно сказать ей, чтоб переубедить в однозначности его мыслей. Какие слова должны прозвучать для возвращения в ту прошлую жизнь, которая шла до вчерашнего дня?
Он не видел начала или продолжения отношений после всего, что подсмотрел. Конечно, объяснение должно быть. Не один же сценарий у виденного им.
Слегка лихорадило. "Погода-то тёплая. С чего бы" Часы показывали полночь. Нажимая поочерёдно цифры на мобильнике, думал: "Стыдно признаться близким о сложившейся ситуации. Ладно, переживём".
– Брат, доброй ночи! – радостный голос в трубке не подозревал о перипетиях собеседника и подействовал успокаивающе.
– Куда пропал, Эдгар? Не посидели, не покушали. Не виделись сколько! На тебя не похоже.
– Я в центре, у "Беларуси". На площади, у входа в парк. Увидишь машину. Не перепутаешь. Один здесь. Захвати покушать. И сочку. Поболтаем заодно. Дело у меня здесь.
Через полчаса, отрывая небольшими кусками курицу, поведал товарищу о своих подозрениях.
– Знаешь, нужна помощь, – он не просил, а говорил прямо, твёрдый в намерениях и в том, что ему не откажут. – Жена выйдет, поедут. В стороне зажать и остановить машину надо. С женой поговорю, а ребята так, на случай, если тот "фуцин" встрянет. Бить не надо. Он-то тут ни при чем.
Брат задумался не над тем, о чём просил Эдгар. Он размышлял о самой сути положения. Семья брата для всех являлась примером отношений. Услышанное резануло.
– Если она спать со всеми будет, что теперь всех перебить? – молча согласившись, брат быстро обзвонил близких ему приятелей, накоротке объяснив, не трогая самого главного.
– Сейчас будут.
Как близкий человек, он не будоражил расспросами, проникшись проблемой. Конечно, это не проблема. Это что-то серьёзней.
Каждый своей мерой судит и решает. И даже обязательно найдётся интеллигент, оправдывающий самый варварский способ решения моральной задачи.
Разговор не вязался. Углубившись каждый в своё понимание ситуации, один думал: "Не дай Бог!" Другой: "Боже! За что?"
В обоих случаях продолжать ход событий и давать им мысленное развитие не хотелось.
Восемь утра. Не выспавшийся Эдгар крепился, сознание держалось лишь на волнении. Как пьяный мужик, раскачиваясь, вдруг на миг трезвеет, как бы опомнившись, выпрямляется, и, собравшись с координацией, идёт прямо. Потом опять постепенно засыпает и кренится в ту сторону, где застала его невидимая тяжёлая рука.
Эдгар попеременно обретал то чёткое сознание и сверхъясность, то проваливался в чёрно-белую замедленную реальность, сплошь затенённую туманными отголосками из далёкого детства, прошлой и недавней жизни, где он не нашёл ответа до сих пор и откладывал раздумья на потом.
Закоченевшие суставы ломило. "Встать бы, пройтись, пошевелиться". Кровь в конечностях сбавила скорость течения, приостанавливая жизненные процессы.
Попытался отвлечься разговором, но язык словно опух и говорил вовсе не то, о чём он хотел выразиться. Слова растягивались и не поспевали за вяло текущими мыслями. Хорошо выговаривалось только "да" и "нет". Либо, где затрагивались машинальные субстанции, типа: музыку потише, окно приоткроем, попить подай, день хороший будет, с утра, как дышится, надо почаще выходить, такая прелесть утренним воздухом подышать. Обычный набор фраз в утомлённом состоянии.
Как всегда в ожидании: внезапно и предсказуемо. Неожиданно, словно случайно, показались двое. В утренний безветренный час, когда лёгкая дымка тумана словно вуалью облекла открытое пространство, звуки доносились ярче. Не было слышно речи, но звонкий смех и ироничный баритон, сливаясь воедино, долетали однообразной звуковой гаммой.
Она прижималась к нему, её рука обхватила за талию спутника, другая ладонью поглаживала живот, змеевидно поднимаясь к груди. Он, обняв её за плечо, иногда запускал пальцы в волосы.
Эдгара скривило. Невыносимо видеть, как она, его жена, преданно и заискивающе впилась в него. Эта готовность исполнить любую прихоть и желания человека, которому она, может, и не была безразлична, но верившему лишь в её готовность подчиняться.
Сидевшие в машине видели вместе с ним это и злились. Незаметно поглядывая, как переживает человек. За подобными вещами устаёшь долго наблюдать. Бессмысленность серьёзного положения скоро утомляет чувства человека.
На минуту задержавшись перед машиной, спутник прижался к её спине грудью, когда она, склонившись, начала было садиться во внутрь. Но, почувствовав его движение, подалась назад. Он бёдрами сделал движение вперёд, давая понять, что не прочь продолжить. Она, как податливая сучка, в определённое время попятилась задом навстречу. Это произошло быстро, неуловимо, но все видели. Это бесспорное доказательство о весёлой и задорной ночи, проведённой вместе в номере гостиницы.
Машина тронулась. За ними ещё две. Из небольшого города выехали быстро. Все поняли – в Москву.
– Нельчик, в следующие выходные ты как? – рука потянулась к стройным оголённым ногам, превращая вопрос в желание.
– Ты же знаешь. Не от меня зависит, – взаимно поглаживая его руку, – если что, позвоню.
Он кивнул, смакуя следующую встречу. В нескольких метрах от капота следовавший по пути автомобиль сделал резкий вираж и начал притормаживать. Сделал попытку объехать, не получилось. Четыре человека в передней машине. Трое из них таращились и руками показывали остановиться. Странно, можно сказать, один на дороге, но страх не приходил. Притормаживая к обочине, заметил большее волнение, чем было у него.
Сердце у Нелли ёкнуло, душа взмыла. Побледневшая, она обмякла до кончиков пальцев. "Нерусские. С чего бы? Неужели следили? Знакомый кто?" Все мнимые вопросы мелькнули в секунду разом. Перед тем, как машине остановиться, она неосознанно медленно обернулась, скорее глазами, в пол-оборота головы. Следом катился ещё автомобиль.
За рулём сидел он. Она не верила. "Как? Не может быть!" Голова закружилась, опустошая ум. Неверие, догадки, ожидание чуда на лице отразились безвольным выражением идиота. Всё! Сил хватило только произнести:
– Дорогой, не останавливайся. Солнышко, лапусик, миленький, едем. Он убьёт меня! – говоря это, она понимала невозможность просочиться меж двух зажатых машин. Нехотя, автомобиль оказался в цепкой хватке противостояния, не предполагая, но вышло так.
Остановились. Она вросла в сидение: "Что же будет"?
Её спутник спокойно открыл боковое стекло:
– Чего надо? – вопросительно и холодно поглядывая на проезжих. Вся эта компания, шаболда, так окрестил их про себя, вызывала в нём отвращение.
Высыпавшись из машины, никто не спешил подходить, словно до них не было дела. В зеркало заднего вида и тут же бокового заметил направляющегося парня. "Поцивильней будет этот". Всё дальнейшее сгреблось, как одним махом, в сплошную кучу.
Пассажирская дверь распахнулась, и он услышал потухший возглас:
– Я предупреждала! Ничего хорошего не выйдет.
– Что, шлюха? Выходи, – в возне потонул последний шипящий звук сопротивления, – гнида, мразь, – непонятно, в чей адрес звучало.
Оскорбления с акцентом слились в один звук, фразу, речь. Эдгар захлёбывался, и одно ругательство наслаивалось на другое, матерное.
"Похоже, муж, а если так?" Он пожалел, что не предпринял ничего, пока были в машине на трассе. "Но убегать трусливо я тоже не мог". Он запутывался в желании помочь, но наличие здравого смысла заставляло его, оробевшего, молчать.
Трясясь от страха, Нелли выставила ногу из низкой автомашины и приподняла вторую через порог.
Эдгар выхватил беглым взглядом сверху меж загорелых ног налитой и гладкий треугольник. Это зрелище вдвойне усилило негодование. Вспыхнула буря, и захлестнувший жар страсти попёр наружу волной ещё более разнузданной вседозволенности и агрессии.
Его непонимающие глаза мимолётом остановились на груди жены, опавшей за считанный миг. В осунувшемся её лице отсутствовало понимание. Оно покраснело, отчётливо проглядывали сосуды. Раньше их не было. Глаза набухли и налились багровым цветом.
Свершившаяся перемена производила отталкивающее действие. Белый треугольник, пустая обвалившаяся грудь, невыразительное сменившееся на бледность лицо, воспоминания около гостиницы. Всё это его родную жену, друга, бывшую чуть ли не как мать, братом в одном лице сделало не просто чужим человеком, а врагом. Беспощадным, инородным, ни за грош предавшим и изменившим жизнь и всё, что в ней происходило и должно произойти.
От неё исходил запах чужого, приторного, словно слипшихся потных волос. Вид неприемлемого и отвратительного, как несоразмерно распухшая и расползшаяся опухоль. Слова раздражали хрипловатой и визгливой интонацией и действовали, как собака, готовая укусить.
Нервное потрясение уничтожило напрочь хорошее, благородное, человеческое.
Схватив Нелли за волосы, он поволок её дальше от машины по обочине. Она не сопротивлялась, желая попасть в такт его порывистой хватке и резким движениям. У неё не получалось. Алые колени после ёрзанья по асфальту и грунтовому покрытию почернели. Следом за ними ладони и локти. Застыв на месте и разглядывая её, Эдгар безумствовал.
Стоя на коленях, Нелли повалилась всем телом на землю, обнимая ноги и целуя ботинки, словно, они дарили ей всепрощение. Она просила, умоляла, вымаливала.
– Эдгарчик, Эдгарушка! Прости! Я никогда больше не буду! Никогда. Прости. У меня ничего не было. Не веришь? Ничег-го. Я… Я… Только тебя.
Она торопилась сказать и сбивалась. Хотела в несколько слов вложить все земные смыслы любви. В крике, вопле выразить мольбу о пощаде. Слезами, высыхающими стремительней, чем вода на раскалённом железе, чем убежавшая капля в жарком песке пустыни, выпрашивала помощь у него от него же самого и тех, кто сейчас глядел. Она не видела их, лишь как-то понимая, что есть, как Бог, есть ещё кто-то.
Этот кто-то уже двадцать минут стоял, как предатель. Стоял и взирал на всё невидящим взглядом.
Он попытался что-то предпринять, его оборвали, спокойно и уверенно. В этом спокойствии, уверенности он угадал возмездие и непримиримость. От него зависело, во что обойдётся его молчание и бездействие. Бесславное геройство или сочувствующая здравомыслящая рассудительность. Укор и оправдание бок о бок. Он также причина, следствие и виновник происходящего действия.
У них, у этих двоих порушен мир, единство. То, за что люди отдают жизнь, посвящают себя ей и живут. Живут ради этого. Вот наступил конец. Конец смыслу, который жил в ком-то из них.
Друзья-армяне, не задумываясь, исполняли роль судий, каждый из них. Все мужчины молча, понимая друг друга, стояли, отвернувшись, не смотрели, как муж избивает жену. Им было не наплевать, они переживали. Кто знает, может и сильней. Они-то хоть понимали, что происходит. Но давили в себе заступничество.
Не желая понимать проступок, тем самым оправдывать, а значит, поощрять его. В них не было сил сказать, как правильно. Вышвырнуть вон человека из своего сердца, просто взять и вышвырнуть, не причинив боли и вреда, гораздо сложней, чем обидев, наказав или отмстив ему. Простить же, подавив эмоции, возможно, но присуще людям, облечённым в некую святость. Хотя месть в рассудке имеет право называться силою характера.
Нет, он не бил, не избивал в том понимании, к которому все привыкли. Эдгар трепал и тряс жену, как мочалку, избавляя от неимоверно заполнившейся грязи, считая, что треплет свою никчёмную жизнь, получившую такой конец, сотрясая тем сильней, чем быстрей восстановив на прежнем месте, как сотрясённые мозги в голове боксёра.
Сгусток его злости, обиды, непонимания беспомощно терзал, не отдавая отчёта, чем закончить.
– Дорогой, миленький! – эти слова, будили ещё большую свирепость. – Эдгарочка! Эдгарка! – склоняла она по всякому имя мужа и желая повлиять на него. – Дочь же. А дочь наша? Прости ради неё. Она-то тебе что плохого сделала? Её за что наказывать? Прости ради неё, ради Бога!
Наступила тишина. Все разом уставились. Молчаливо ожидая непонятно чего, все решили: "Наконец-то закончилось". Все облегчённо, тихо, про себя выдохнули.
Лицо Эдгара просветлело, к нему словно беспричинно вернулась ясность сознания. Он сильно и медленно поднимал жену и спокойным, умиротворённым голосом приказал:
– Вставай!
Нелли податливо подалась и как-то внезапно застыла камнем.
Правая рука Эдгара потянулась на пояс за полу рубахи.
– Э, ты чего?
Наблюдатели со стороны потянулись, размышляя, правда это или нет.