- Надо же, взял и перетащил ее на другое место, - задумчиво сказала она. - Надо же человеку дойти до этакого бессердечия. У-у! - Ее даже передернуло от отвращения. - Кровь стынет в жилах, как подумаю! И ведь все ему говорили, все тогда говорили - надо же, ни капли жалости в человеке, взять и перетащить ее с того места, где ее похоронили!
- О ком это вы, миссис Флад? - рассеянно спросил Джордж. - Кого перетащили?
- Да Эмилию, кого же еще, твою мать, мальчик! - нетерпеливо отозвалась она и взмахом руки указала на источенный временем и непогодой камень.
Джордж наклонился и прочел знакомую надпись:
"Эмилия Уэббер, урожденная Джойнер"
и вырезанные под датами рождения и смерти стихи:
Голоса знакомого не слышно,
И не видно милого лица,
Дух ее вознесся в область вышнюю,
Ангелов узрит он и Творца.
Нам остались слезы и рыдания,
И одна лишь радость впереди -
Вновь ее обнимем в час свидания
В царстве божием на небеси.
- С этого и началось переселение! - говорила миссис Флад. - Никто бы и не додумался тут хоронить, если б не Эмилия. И вот, пожалуйста! - с досадой выкрикнула она. - Женщина уж год как померла и успокоилась в могиле, и тут он возьми да и вбей себе в голову, что надо перенести ее на другое место, и никакими уговорами его не проймешь! Как же, как же, твой дядюшка Марк Джойнер - он такой! Его разве переспоришь! - с жаром вскричала она, будто впервые изумляясь такому открытию. - Ну как же, еще бы! В ту пору как раз у них была вся эта передряга из-за твоего отца, мальчик. Он бросил Эмилию и ушел к той, к другой женщине… Но уж я-то должна отдать ему справедливость. - Она решительно закивала головой. - Когда Эмилия померла, Джон Уэббер поступил как порядочный, он ее сам схоронил - сказал, она ему жена, и схоронил. Купил участок на старом кладбище, там ее и положил. А потом, больше года прошло, - ты же и сам знаешь, мальчик, - и тут Марк Джойнер разругался из-за тебя с твоим отцом - кому тебя воспитывать, - и подал в суд, и выиграл! Ну как же, вот тогда Марк и вбил себе в голову, что прах Эмилии надо перенести. Сказал, не допустит, чтоб его сестра лежала в земле Уэбберов! Понятно, у него уже был этот участок, тут, на холме, никому сроду и в голову не приходило сюда забираться. Тут только маленький частный участочек был, несколько семей тут хоронили своих, вот и все.
Она помолчала, поглядела задумчиво вдаль, на город, потом вновь заговорила:
- Твоя тетка Мэй - она пробовала с Марком потолковать, но это было все равно как горох об стену. Она мне тогда все и рассказала. Да нет, куда там! - Миссис Флад решительно затрясла головой. - Раз уж ему что вздумалось, его ни на волос не сдвинешь! Она ему говорит: "Послушай, Марк, эдак не годится. Где Эмилию схоронили, там ей и надо оставаться". Очень не по душе ей была его затея. "У покойников, говорит она ему, тоже есть свои права. Где дерево упало, там ему и лежать", - вот как она ему сказала. Так нет же! И слушать не стал, никто не мог его переспорить. "Пускай, говорит, хоть и сам помру, а уж ее перехороню! Все равно перехороню, ежели придется - сам, своими руками гроб выкопаю, и на своем горбу через реку перенесу, и на холм втащу! Вот где она будет лежать, говорит, и больше ты ко мне с этим не приставай!" Ну, тут твоя тетка Мэй поняла, что уж он по-своему решил и толковать с ним бесполезно. Только ошиблись на этом, страх как ошиблись, - пробормотала она, медленно качая головой. - Столько трудов, и все понапрасну. Уж если он до того близко к сердцу это принимал, так и хоронил бы ее тут сразу, как умерла! А только, я думаю, это он из-за суда, после суда все друг на друга волками стали смотреть, - спокойно докончила она. - Потому и других начали тут хоронить, - она широко повела рукой, - с этого все и пошло. Ну, как же! Когда старое кладбище заполнилось, начали новое место приглядывать, ну и вот, один из шайки Пастора Флэка в муниципалитете возьми да и вспомни эту свару из-за Эмилии и сколько тут земли пустует кругом старых могил. И сообразил, что купить их можно задешево, ну и купил. Вот как дело было. А я всегда об этом жалела. Мне это с самого начала не нравилось.
Она опять замолчала и, поглощенная воспоминаниями, хмуро уставилась на источенный, временем и непогодой могильный камень.
- Так вот, я и говорю, - невозмутимо продолжала она, - когда твоя тетка Мэй увидала, что он решил по-своему и его не переспоришь, нечего и пробовать, она в тот день, как Эмилию перевозили, пошла на старое кладбище и меня с собой позвала. Ну и денек же выдался - холод, ветер, знаешь, как в марте бывает! В точности как в тот день, когда Эмилия умерла. Ну и, конечно, старая миссис Ренн и Эми Уильямсон тоже пошли, они ведь были с Эмилией подруги. И, конечно, когда мы пришли, им было любопытно, хотелось своими глазами поглядеть, сам понимаешь, - невозмутимо пояснила она, упоминая об этом достойном упыря любопытстве без малейшего удивления. - Они и меня уговаривали поглядеть. Твоей тетке Мэй совсем дурно сделалось, так что Марку пришлось отвезти ее домой, ну а я характер выдержала. "Нет, говорю, ежели вы такие любопытные, давайте, смотрите вволю, а я на это смотреть не стану! Мне, говорю, приятней ее помнить такой, как она была живая". И представьте, они своего добились. Заставили старика Прува - помнишь, старик, черномазый, он у Марка работал, - заставили его открыть гроб, а я отвернулась и отошла, покуда они там смотрели, - спокойно рассказывала она. - Через две минуты слышу - идут. Ну, я обернулась, и знаешь, что я тебе скажу, хороши же они были обе! В лице ни кровиночки, и все трясутся! "Ну что, спрашиваю, довольны? Налюбовались?" А миссис Ренн, знаешь, бледная как привидение, дрожит и руки ломает. "Ох, говорит, Делия, какой ужас! И зачем только я глядела!" А я ей: "Ага, мол, что я вам говорила? Убедились теперь?" А она говорит: "Ох, говорит, ничего не осталось, ничего! Все сгнило, узнать нельзя! Лица не осталось, одни зубы! И ногти отросли вот такие длинные! А волосы, Делия, волосы! Что я вам скажу, волосы просто прекрасные! Они так отросли, всю ее закутали… никогда я таких прекрасных волос не видала. Но остальное… и зачем только я смотрела", - говорит. "Так я и думала, - отвечаю, - так я и думала. Я знала, что вы пожалеете, вот и не стала смотреть!" Но так оно все в точности и было, - докончила миссис Флад, очень довольная своей премудростью.
Все время, пока она рассказывала, Джордж и Маргарет стояли, словно оцепенев, на их лицах застыл ужас, но миссис Флад не обращала на них ни малейшего внимания. Взгляд ее устремлен был на могильную плиту Эмилии, губы задумчиво поджаты; немного погодя она сказала:
- Даже не знаю, когда я вспоминала Эмилию и Джона Уэббера… Они оба уже столько лет в могиле. Она лежит здесь, а он совсем один там у себя, на другом конце города, и вся их скандальная история вроде давным-давно забылась. Знаете, - она подняла глаза, в голосе ее зазвучало глубокое убеждение, - я верю, что они опять вместе, и помирились, и счастливы. Я верю, что когда-нибудь встречусь с ними в лучшем мире, и со всеми моими старыми друзьями, и все они счастливы, и у них новая жизнь.
Она помолчала минуту, потом решительно повернулась и посмотрела на город - там в сумерках уже ярко, уверенно, не мигая горели огни.
- Ну, поехали! - живо, весело крикнула она. - Пора домой! Становится уже совсем темно!
Втроем они молча спустились по склону холма к машине. И когда уже собирались сесть, миссис Флад остановилась и ласково, дружески положила руку Джорджу на плечо.
- Молодой человек, - сказала она, - я долго жила на свете, и, как говорится, мир не стоит на месте. У тебя вся жизнь впереди, ты еще много всего узнаешь и кучу дел переделаешь… но послушай, что я тебе скажу, мальчик! - И она вдруг посмотрела на него в упор, прямым, беспощадным взглядом. - Ступай, пошатайся вдоволь по свету, всего насмотрись, а потом вернешься и скажешь мне, есть ли где место лучше родного дома! Я видела много перемен на своем веку и еще увижу, покуда жива. Нас еще ждет много великих новостей, - великий прогресс, великие изобретения - это все сбудется. Может, я и не доживу, но ты-то доживешь и сам увидишь. Отличный у нас город и отличные люди, они его сделают еще лучше - и наша песенка пока что не спета. У меня на глазах Либия-хилл вырос из самого обыкновенного поселка, а когда-нибудь он станет настоящим большим и славным городом.
Она помолчала, словно ждала, что Джордж ответит, подтвердит ее предсказания; он лишь кивнул, показывая, что слышал, но она приняла это как знак согласия и продолжала:
- Твоя тетка Мэй всегда надеялась, что ты вернешься домой. И ты вернешься, да-да! Нет на свете места лучше и краше наших гор, и когда-нибудь ты вернешься навсегда.
7. Процветающий город
Всю неделю после похорон тети Мэй Джордж заново знакомился с родным городом, и эти дни наполнили его тревогой. Маленький сонный горный поселок его детства - а в ту пору это и впрямь был только поселок - стал неузнаваем. Даже улицы, которые он знал назубок и так часто вспоминал в последние годы, - пустынные в послеполуденный час, погруженные в хорошо ему знакомую ленивую дремоту, теперь бурлили оживлением, по ним мчались дорогие машины, их заполняли люди, которых он никогда прежде не видел. Лишь изредка попадались знакомые лица, и в этой странной, непривычной сутолоке они казались Джорджу маяками, светящими во тьме на пустынном берегу.
Но больше всего ему бросилось в глаза - а заметив это однажды, он стал присматриваться и теперь замечал повсюду - особенное выражение на всех лицах. Оно озадачивало и пугало, и когда Джордж пытался его как-то определить, на ум приходило одно лишь слово: помешательство. Конечно же, так беспокойно, так лихорадочно могут блестеть глаза только у помешанных. Лица коренных жителей и приезжих словно бы выдавали одно и то же затаенное нечестивое ликование. И когда они ловко и напористо прокладывали себе путь, пробиваясь сквозь толпу, в каждом из них, во всем теле чудилась какая-то дикая порывистость, словно они двигались под действием сильного наркотика. Словно в городе все до единого были пьяны, и это непонятное опьянение не завершалось усталостью, не убивало, не отупляло и не кончалось, а лишь вызывало новые порывы неукротимой ликующей энергии.
Люди, которых он знал всю свою жизнь, окликали его на улице и трясли ему руку.
- А, здорово, друг! - говорили они. - Как приятно, что ты вернулся! Теперь поживешь дома? Вот и хорошо! Ну, еще увидимся! А сейчас мне надо бежать, надо встретиться с одним малым, подписать кой-какие бумаги! Рад был тебя повидать!
Все это они выпаливали одним духом, не замедляя шага; стиснув его руку в приветственном рукопожатии, они увлекали, почти тащили его за собой, а договорив - исчезали.
И со всех сторон толки, толки, толки - до одурения, без передышки. И вся эта разноголосица сводится к перепевам одной темы: спекуляция недвижимостью. Люди сходятся деловитыми кружками у дверей аптек, у почты, у зданий суда и муниципалитета - и говорят, говорят. Торопливо шагают по улицам, поглощенные разговором, и лишь изредка рассеянно кивают знакомым при встрече.
Всюду кишмя кишат агенты по продаже недвижимости. Их легковушки и автобусы проносятся по улицам, мчат за город все новых предполагаемых клиентов. Где-нибудь на крыльце они разворачивают чертежи и проспекты и выкрикивают тугим на ухо старухам соблазнительные посулы внезапного обогащения. Охотятся за любой дичью, за калеками, хромыми, слепыми, обхаживают и ветеранов Гражданской войны, и дряхлых, живущих на пенсию вдов, не гнушаются ни мальчишками и девчонками едва со школьной скамьи, ни неграми - шоферами грузовиков, продавцами содовой воды, лифтерами, чистильщиками обуви.
Землю покупали все; и все и каждый, по названию или на самом деле, оказались "землевладельцами". Парикмахеры, адвокаты, бакалейщики, мясники, каменщики, портные - все поглощены и одержимы были одним и тем же. И для всех, как видно, существовало одно-единственное незыблемое правило: покупать, без конца покупать, за любую цену, сколько ни спросят, и не позже чем через два дня продавать за любую цену, какую вздумаешь назначить сам. Это было как во сне. На всех улицах Либия-хилла земля непрерывно переходила из рук в руки; а когда уже не осталось обжитых улиц, на окрестных пустырях с лихорадочной быстротой прокладывались новые, - и еще прежде, чем их успевали замостить и построить на них хотя бы один дом, земля эта снова продавалась и перепродавалась - по акру, по участку, по квадратному футу, за сотни тысяч долларов.
Всюду царил дух пьяного расточительства и неистового разрушения. Живописнейшие уголки города продавались за бешеную цену. В самом сердце Либия-хилла поднимался когда-то чудесный зеленый холм, он радовал глаз бархатистыми лужайками и величавыми деревьями-исполинами, цветочными клумбами и живыми изгородями из цветущей жимолости, а на вершине его стояло огромное обветшалое деревянное здание старой-престарой гостиницы. Из ее окон можно было любоваться необъятными горными грядами в туманной дали.
Джордж хорошо помнил эту гостиницу, ее широкие веранды и уютные качалки, бесчисленные коньки и карнизы, путаницу пристроек и коридоров, просторные гостиные с толстыми красными коврами и вестибюль с красными кожаными креслами, на которых от старости уже неизгладимы были вмятины и отпечатки человеческих тел, и запах табака, и позвякиванье льдинок в высоких бокалах. Великолепная столовая всегда полна была смеха и негромких голосов, и ловкие чернокожие слуги в белых куртках сгибались, кланялись и посмеивались шуточкам богатых северян, искусно, с изяществом почти священнодейственным, подавая отличнейшую еду на старинных серебряных блюдах. Джорджу помнились и улыбки, и нежная красота жен и дочерей этих северных богачей. В детстве все это поражало его невыразимой таинственностью, ведь эти богатые путешественники приезжали из дальней дали и странным образом приносили с собой нечто от того чудесного, невиданного мира, предчувствие огромных сказочных городов, что обещали блеск, славу и любовь.
Это был один из лучших уголков в городе, а теперь от него не осталось и следа. Армия людей с лопатами надвинулась на прекрасный зеленый холм и снесла его, а безобразный плоский пустырь покрыла гнетущим, отвратительным белесым цементом и настроила магазинов, гаражей, контор и автомобильных стоянок, - кричаще новые, они резали глаз, - и теперь как раз под тем местом, где стояла прежде старая гостиница, строился новый отель. Предполагалось, что это будет здание в шестнадцать этажей, сплошь стекло, бетон и прессованный кирпич. Оно было словно отштамповано гигантской стандартной формой, что лепила отели, как печенье, - тысячи штук, совершенно одинаковых по всей стране. И чтобы отличить это детище штампа и однообразия хоть каким-то, пусть поддельным достоинством, отель предполагалось назвать "Либия-Ритц".
Однажды Джордж столкнулся с Сэмом Пенноком - товарищем детских лет и однокашником по колледжу Пайн-Рон. Сэм мчался по людной, шумной улице своим прежним торопливым, стремительным шагом и, даже не здороваясь, заговорил - речь его, и в былые годы хриплая, резкая, отрывистая, показалась Джорджу совсем уж лихорадочной.
- Ты когда приехал?.. Надолго?.. Что скажешь про наши дела?.. - И, не дожидаясь ответа, вдруг спросил вызывающе, нетерпеливо, почти презрительно: - Ты что ж, так и намерен оставаться всю жизнь учителишкой на жалованье две тысячи в год?
Этот пренебрежительный тон, это высокомерие, которое сквозило в повадке всех здешних жителей, раздувающихся от сознания своего богатства и преуспеяния, уязвило Джорджа, и он ответил в сердцах:
- Бывают занятия и похуже, чем учить ребят в школе! К примеру - быть миллионером на бумаге. А насчет двух тысяч в год - их можно взять в руки, Сэм! Это не то что цена земли, это настоящие деньги. На них можно купить кусок хлеба с ветчиной.
Сэм расхохотался.
- Вот это верно! - сказал он. - Я тебя не осуждаю. Это чистая правда! - Он медленно покачал головой. - О, господи… тут все вконец с ума посходили… Отродясь ничего подобного не видал… Да, все просто спятили! - воскликнул он. - С ними не сговоришь… Ни в чем не убедишь… Они тебя просто не слушают… Берут за землю такие деньги, что и в Нью-Йорке таких не получишь…
- И вправду получают эти деньги?
Сэм визгливо засмеялся.
- Ну, видишь ли… получают первые пятьсот долларов, - сказал он. - А остальные пятьсот тысяч - в рассрочку.
- И на сколько рассрочка?
- Господи, да я не знаю… Наверно, на сколько хочешь… Навсегда!.. Это не важно… Назавтра ты сам продаешь за миллион.
- В рассрочку?
- Вот именно! - со смехом закричал Сэм. - И в два счета выручаешь полмиллиона.
- В рассрочку?
- Угадал! - сказал Сэм. - Именно что в рассрочку… Спятили, спятили, спятили, - повторял он, смеясь и качая головой. - Так оно и есть.
- И ты тоже этим занимаешься?
Сэм сразу стал напряженно серьезен.
- Ты, пожалуй, не поверишь, - горячо сказал он. - Я гребу деньги лопатой!.. За последние два месяца огреб триста тысяч долларов!.. Вот честное слово!.. Вчера купил участок и так ловко обернулся, через два часа перепродал… Пятьдесят тысяч заработал вот так, в два счета! - Он щелкнул пальцами. - А твой дядюшка не продаст дом на Локаст-стрит, где жила твоя тетя Мэй?.. Ты с ним про это еще не говорил?.. Если я предложу купить, может, он подумает?
- Да, наверно, если предложение будет выгодное.
- А сколько он хочет? - нетерпеливо спросил Сэм. - За сто тысяч отдаст?
- А ты можешь достать такие деньги?
- В двадцать четыре часа достану, - сказал Сэм. - Я знаю одного человека, он этот дом с руками оторвет… Вот что, Обезьян, если ты уговоришь дядю продать, комиссионные поделим… Я тебе дам пять тысяч.
- Ладно, Сэм, заметано. Можешь одолжить мне пятьдесят центов в счет этого дела?
- Так он, по-твоему, продаст? - жадно спросил Сэм.
- Право, не знаю, но вряд ли. Этот дом принадлежал еще моему деду. Старинная семейная собственность. Наверно, дядюшка захочет его сохранить.
- Сохранить! Да какой смысл сохранять?.. Сейчас самое время для выгодной сделки. Лучшей цены ему вовек никто не даст!
- Да я знаю, а только он рассчитывает не нынче-завтра найти там на задворках нефть, - со смехом сказал Джордж.
В эту минуту что-то застопорилось в стремительном уличном движении. От потока более скромных машин отделился великолепный дорогой автомобиль, плавно скользнул к обочине и замер, сверкая никелем, стеклом и хромированной сталью. Вылез крикливо разодетый седок, лениво и надменно шагнул на тротуар, небрежно сунул под мышку щегольскую тросточку и, картинно, неторопливо стягивая с побуревших от табака пальцев лимонно-желтые перчатки, процедил шоферу в ливрее:
- Можете отправляться, Джеймс. Заезжайте за мной через полчасика.