Содержание:
СИГНАЛ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ 1
Курт Воннегут - Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер, - или - Не мечите бисера перед свиньями 5
Курт Воннегут
Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисера перед свиньями
СИГНАЛ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ
Крупнейшая промышленная корпорация "Дженерал электрик" избрала для себя звучный и обязывающий девиз: "Прогресс - наша продукция". Курт Воннегут, инженер-химик по образованию, проработал в "Дженерал электрик" восемь послевоенных лет. Отделение концерна, куда он устроился, вернувшись с фронта, находилось в небольшом индустриальном городке Шенектеди, штат Нью-Йорк. Как на всяком уважающем себя американском предприятии, здесь существовал отдел "внешних связей". В его обязанности входили контакты с потребителями, реклама, а главное - забота о репутации фирмы. Сотрудники отдела должны были убеждать публику, что "Дженерал электрик" не просто изготовляет первоклассные моторы, но - тем самым - двигает вперед прогресс.
Воннегут служил в этом отделе. Вечерами он сочинял свою первую книгу "Механическое пианино" (1954, в русском переводе роман озаглавлен "Утопия 14"). Когда она вышла в свет, ее заметили любители научной фантастики, а критика причислила тридцатилетнего дебютанта к когорте литературных футурологов, быстро росшей в те дни. Автор был удивлен. Футурология? Но ведь "я писал… о вещах, которых не мог не замечать и не слышать у себя, в Шенектеди, вполне реальном городе, влачащем безотрадную жизнь в нашем безотрадном настоящем".
В романe этот город называется Илиум. Он стоит на реке Ирокез, чье русло служит демаркационной линией: на правом берегу - грязный поселок рабочих, на левом - роскошный квартал, отведенный для менеджеров, инженеров а также для лабораторий и машин. Преодолеть барьер можно только при условии, что сдашь экзамен, на котором испытываются умственные способности. Экзамен обязателен для всех. Удачливых принимает в свои ряды элита. Провалившихся - Корпус ремонта и реконструкции: он обслуживает машины, а стало быть, и элиту, которая распоряжается этими машинами.
До чего разумно и демократично! Никакого субъективизма - способности устанавливаются по шкале абсолютно безошибочных и беспристрастных показателей. Никаких социальных перегородок - все решают знания и сметливость. Вот он, осуществленный прогресс, "наше главное производство".
Правда, почему-то экзамен выдерживают исключительно выходцы из привилегированных семей. Лишь у них обнаруживается одаренность, понятая вполне однозначно - как наличие данных для того, чтобы стать менеджером или инженером. Каприз природы? Или, может быть, эти данные все же находятся в прямой связи с социальными факторами - с условиями воспитания, возможностями для интеллектуального развития, для технической и административной подготовки?
Это допустимо. И даже вероятно. Только для дела это не имеет решительно никакого значения. Век техники признает лишь голую данность факта. Прогресс требует не эмоций, а трезвого расчета. Его идеальным двигателем служит машинный разум; человеческий - слишком слаб, чрезмерно подвержен эмоциям. Принцип машины - наивозможная простота и стремление к прямой практической эффективности, а ничего иного и не требуется. Политика, общественная жизнь, воспитание, культура - все должно стать компетенцией машин. Чудесных электронно-вычислительных машин наподобие описанной Воннегутом "ЭПИКАК XIV", которая способна на десятилетия вперед рассчитать потребность в дверных ручках и конторских служащих и своей надежностью полностью заслужила право бесповоротно решать судьбы людей, распределяя их по разным берегам Ирокеза.
Впрочем, и обитателям правого берега нет причин сетовать на судьбу. Благодеяния прогресса распространяются и на них. Реальные, зримые благодеяния. Скажем, Цезарю не хватило бы никаких завоеванных им богатств, чтобы купить лампочку, которую они могут в любой момент ввинтить в патрон на кухне. Да что там лампочка - уже налажено массовое производство телевизоров, и "у нас их в 31,7 раза больше, чем у всего остального мира". А электрические пылеуловители? Подумать только, "нам принадлежит 93 процента их мирового потребления". И еще холодильники. И автомобили. И искусственные камины. Поистине "цивилизация еще не знала таких высот".
Самое интересное, что вся эта демагогия - примитивная демагогия технократов, все активнее заявлявшая о себе на Западе по мере нарастания научно-технической революции, - находит на правом берегу Ирокеза чуть ли не восторженный отклик. Жонглируя статистическими данными о количестве ультрасовременных пылеглотателей, технократам оказывается легко и удобно не только оберегать устраивающую их расстановку общественных сил, но еще и с фактами в руках доказывать, что прогресс уже очевиден, а открывающиеся перспективы ошеломительны. Магия цифр завораживает: смотрите, как растет потребление, какие ощутимые блага принесло развитие техники. И свойством массовой психологии становится поклонение машине. Нет проблемы, с которой она не могла бы справиться. Вся духовная энергия должна быть подчинена ее совершенствованию.
О настроениях той эпохи, когда писалось "Механическое пианино", Воннегут вспоминает: "Казалось, со дня на день кто-то сумеет получить фотоснимок самого господа бога и продаст негатив журналу "Попьюлер мекэникс".
Конечно, Илиум - это не картинка с натуры. Это гротеск. Однако такой гротеск, в котором явственно проступают черты реальности. И прежде всего - приметы философии, этики и социальной практики технократизма, этого зловещего порождения НТР в буржуазных условиях.
Почва для этой философии и практики была подготовлена блистательными успехами точного знания. Но не только. Доктрина технического утопизма прививалась тем быстрее, чем стремительнее росло разочарование во всевозможных понятиях из либерально-гуманистического лексикона, оказавшихся пустыми перед суровой реальностью военных и первых послевоенных лет. Кризис ценностей ощущался в те годы слишком остро. Словно бы выветрилось содержание таких слов, как гуманность, ответственность, духовность.
Пройдет шесть лет после выхода "Механического пианино", известный социолог У. Ростоу опубликует "Стадии экономического развития" - программный документ американской технократии. Здесь уже прямо утверждается: чувство вины и ответственности за ужасы второй мировой войны, так долго преследовавшее интеллигенцию, включая и ученых, лишь парализует всякую деятельность, направленную на построение научно рассчитанного гармоничного миропорядка. Интеллектуальное "сомнение" должно быть изжито во имя "инициативы", конкретные вопросы производства и достижение социальной стабильности куда существеннее вечных проблем бытия. Союз технической элиты и аппарата власти положит конец духовному разброду, создав необходимые предпосылки для всеобщего оптимизма. Безукоризненно налаженная планетарная индустрия - высшее и единственное стремление человечества.
В Илиуме этот идеал уже осуществился. И даже учтены запросы духа и эстетического чувства. Разумеется, и здесь достигнута максимальная простота и эффективность. Музыкальный аппарат работает от специального жетона: клавиши механического пианино приходят в движение и в строго отмеренное время производят несколько строго отмеренных по протяженности мелодий соответственно заранее определенному настроению клиента: веселому или грустному, философическому или разгульному. Раз в год программа меняется с учетом шлягеров, вошедших в моду за истекший срок. Идеальный инструмент массовой культуры. У Воннегута этот ящик, в который упакована художественная информация пяти-шести самых необходимых разновидностей, становится символом духовного содержания современной научно-технической эпохи.
Посетив Илиум, герой другого романа Воннегута "Колыбель для кошки" (1965) философ Боконон почерпнул бы дополнительный материал для четырнадцатого тома своих сочинений. Тема сочинений, вошедших в этот том, обозначена на титульном листе в виде вопроса: "Может ли разумный человек, учитывая опыт прошедших веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?" Том очень невелик по объему. Он состоит из одной-единственной страницы, и на этой странице читатель найдет всего одно слово и точку - "нет".
Вокруг этого решительного вывода и развертываются основные коллизии романов Воннегута. Спорят друг с другом его герои, принимающие или отвергающие подобный взгляд на перспективы человечества в эпоху НТР и ее острейших противоречий. Спорит с ними, порой противореча самому себе, и автор, Курт Воннегут, один из первых писателей Запада, попытавшийся всесторонне и глубоко осмыслить природу технократического сознания и парадоксы того прогресса, который оно вознамерилось осуществить, отбросив за ненадобностью категории этической ответственности и принципы гуманизма.
И хотя иные его суждения, наверное, тоже спорны, Воннегут своими книгами доказал способность различать изъяны новообретенного рая. Косность его социальной структуры. Механистичность установившихся в нем человеческих отношений. Ничтожество избранных им духовных ориентиров.
Художественный мир Воннегута непривычен. В него надо вникать неспешно и вдумчиво, чтобы понять своеобразие его законов. Его проза производит впечатление фрагментарности. Отношения между героями возникают и обрываются как будто совершенно немотивированно. Связи между бытовым и гротескно-фантастическим планами рассказа кажутся случайными, а финалы рассказываемых историй - неожиданными.
Явился повод для сопоставлений прозы Воннегута с некоторыми новейшими тенденциями в западной художественной культуре и культурологии. Например, с французским "новым романом", освободившимся от сюжетности и от логичной связности фрагментов. Или с идеями Маршалла Маклюэна. Канадский философ противопоставляет "логизированным" образам словесных искусств - с их неизбежной выборочностью и искусственностью - "миллионы светящихся точек" телеэкрана, фиксирующих во всей его полноте хаос единого мгновения реальности. И то же стремление к всеохватности образа-мгновенья подчас побуждает Воннегута жертвовать логическими, эмоциональными, композиционными связями.
По видимости очень убедительное истолкование. Но не по сути. Ведь воннегутовские "мгновения" - скажем, картины бомбежки Дрездена и эпизоды пребывания на планете Тральфамадор, не разделенные в сознании героя "Бойни номер пять" (1968) Билли Пилигрима никаким пространственным и временным барьером, - оказываются вполне сопоставимыми, взаимосвязанными, взаимодополняющими и даже (если иметь в виду структуру романа в целом) невозможными одно без другого. Романы Воннегута выявляют множество пересекающихся линий. В них не только появляются уже знакомые персонажи - такие, как миллионер Элиот Розуотер или писатель-фантаст Килгор Траут, - и не только в предельно сжатом виде воспроизводится проблематика предшествовавших книг, в них вновь и вновь заявляют о себе устойчивые особенности и писательских интересов Воннегута, и его художественного видения.
Пожалуй, о прозе Воннегута всего точнее будет сказать, что она многомерна. Суть дела в особой способности художника передавать тончайшую взаимосвязь тех драматически и комически окрашенных импульсов, которыми насыщена ткань бытия, улавливая и воплощая их бесконечные соприкосновения и решительно отказавшись от лобовой, однозначной характеристики событий, явлений и персонажей.
Это редкая и специфическая способность. В Воннегуте она развита необычайно. Именно поэтому его романы не укладываются в нормативные жанровые определения. Не сатира, но и не психологическая проза. Не фантастика, но и не интеллектуальный роман и уж тем более - не "реализм обыденного". Во всяком случае, не то, не другое и не третье в чистом виде. Для прозы Воннегута характерны смещения пропорций и постоянная перестановка акцентов, помогающая запечатлеть мир в его движении, сложности, конфликтности. И ее формы оказались необыкновенно органичны для той проблематики, которая с первой же книги заняла у Воннегута основное место, - крайне неоднозначной проблематики НТР в ее американском своеобразии.
В конечном счете выясняется, что перед нами своего рода "субъективная эпопея". Она может показаться нагромождением склеенных как попало (а то и брошенных на половине) фрагментов, если смотреть с близкого расстояния, но обнаруживает и законченность, и объемность, и единство замысла, когда зритель отступит в глубь зала на несколько шагов…
Разумеется, калейдоскопичность сменяющихся в книгах Воннегута ситуаций, внешнюю ослабленность структуры повествования, его раздробленность, эпизодичность - все это можно объяснить, идя от самого материала. Послевоенная действительность сделала едва ли не эфемерной мечту о таком романе, где охвачено и классифицировано множество аспектов жизни, да и странно было бы полагать, что искусство лишь новой тематикой, не меняя сложившейся системы изобразительных средств, отобразит все те социальные, повседневно проявляющиеся следствия НТР, о которых так много говорили на Западе, - демографический взрыв, расползшиеся муравейники городов, механистичность "контактов", безликость и однотипность быта.
Впрочем, решает не новый художественный язык сам по себе. Одно дело просто признать аномалии реальности, ограничившись их констатацией. К совсем другое - попробовать от этого свидетельства о выбившемся из колеи мире пойти дальше. Попробовать, возможно ли преодоление убийственной механистичности бытия. Попробовать и сегодня, когда материал западного писателя - обезображенный, дисгармоничный, раздираемый противоречиями мир, добиться высокой художественной гармонии, необходимыми условиями которой остаются правда и гуманность.
В "Колыбели для кошки" философ Боконон утверждает, что принципом здорового общества должно быть динамическое напряжение. Общество, учит он, должно быть основано на противопоставлении добра злу, и между добром и злом необходимо поддерживать напряжение. Наивна вера в общество, где торжествует добро, а со злом покончено навеки. Но пагубна и капитуляция перед злом по той причине, что оно не желает исчезать, сколь бы разумными ни казались проекты его полного искоренения.
Здесь изложена сущность художественного мировосприятия Воннегута, оставшегося в целом неизменным вплоть до самого последнего времени. Таящаяся в этой философии опасность размывания конкретного социального смысла понятий добра и зла, опасность возведения их в некие абсолютные и абстрактные категории - очевидна. Все зависело от художественного чутья писателя, анализирующего в такой системе понятий факты реальной американской действительности; были победы, были и срывы. Но задачей для Воннегута всегда оставалось достичь "динамического напряжения", иначе говоря, сочетать гуманность и правду. Умную гуманность, не подкрашивающую истину во избежание безотрадных выводов. И полную правду, быть может, очень горькую, но не подавляющую убеждения, что в мире неизменно сохраняются человечность и добро.
И чтобы уяснить устойчивость идеи "динамического напряжения", придется обратиться к, быть может, самому важному для понимания Воннегута источнику - второй мировой войне, конкретнее - к той ночи на 13 февраля 1945 года, когда военнопленный Воннегут в бетонном подвале дрезденских боен прислушивался к разрывам бомб, сносивших с лица земли кварталы этого города. А затем к тому моменту духовной биографии, о котором Воннегут говорил в 1970 году, выступая перед студенческой аудиторией: "Мы только и слышали, что научная мысль сделает нашу жизнь необыкновенно приятной и счастливой. А получилось так, что высшее достижение научной мысли мы сбросили на Хиросиму, перебив там всех до одного. И тогда я поговорил сам с собой откровенно. "Послушай, капрал Воннегут, - сказал я себе. - А может, ты зря настроился так оптимистично?.." С тех пор я остаюсь пессимистом - последовательным, хотя мой пессимизм знает исключения".
В романе "Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер" (1965) таким "исключением" на тягостном фоне американского общества послевоенной поры, запутавшегося в противоречиях и идущего ложными путями, становится этическая позиция героя. Наследник одного из богатейших состояний в Америке, Элиот Розуотер пытается строить жизнь не по законам рациональности и "пользы", обязательным в той среде, где он вырос, а по закону доброты. Принцип динамического напряжения был бы нарушен, если бы герой предстал в венчике современного подвижника. Его устремления способствовать общественному благу нередко комичны до нелепости; прекрасные порывы в конечном счете, разумеется, ничего не изменяют в окружающем Элиота мире. Но какими бы, с практической стороны, смехотворными ни казались начинания Элиота, для писателя вовсе не абсурден ни этот персонаж, ни его главное убеждение: "Надо быть добрым, черт подери".
Речь ведь идет не о буржуазной филантропии; эксперимент Элиота, учредившего "Фонд Розуотера" для помощи всем, кто в ней нуждается, и ставшего единственным сотрудником этой организации, по сути дела, представляет собой вариант решения серьезной и злободневной моральной проблемы. Формулирует эту проблему Килгор Траут, оказавший на Элиота решающее воздействие писатель-фантаст, который в романах Воннегута почти всегда выражает точку зрения самого автора. Траут сочинил фантастическую книжку, очень похожую на "Механическое пианино". В ней рассказывалось о том, как общество достигло полной автоматизации и люди оказались совершенно ненужными. Как они утратили чувство своей необходимости на планете, а с ним - и сознание своей ответственности за ее судьбу. Как распространилось убеждение, что человеческая жизнь лишена всякого смысла, ибо исчезла потребность в человеке хотя бы как творце новых машин, производящих еще больше валового продукта, потому что запасы его и так уже превысили все потребности на столетие вперед. И как началась стремительная девальвация нравственных ценностей, ибо в технократическом обществе человеку может найтись применение только как работнику, но никого не интересует судьба человека как индивида, его настоящее и будущее как личности.
Фантазия Траута - Воннегута ничуть не беспочвенна. Известно, какую остроту приобрела теперь на Западе проблема "качества жизни", которую пытались решать не только в уединении ученых кабинетов, но, как в мае 1968 года, в грохоте баррикадных боев. Улучшая "качество жизни" с материальной стороны, научно-технический прогресс, пока он направляется технократией, неспособен улучшить жизнь и со стороны духовной. Напротив, технократию человек интересует лишь в качестве производителя материальных ценностей, а его духовные запросы следует удовлетворить исключительно в той степени, в какой это необходимо для целей производства, - механическими пианино элементарной или усложненной конструкции. Работу производственного механизма, которому пока еще нужны люди, можно сделать бесперебойной, если психологию обслуживающего персонала максимально приблизить к "психологии" роботов.