Он мельком взглянул на старшину, а тот упрямо повторил:
- Сволочи! Всё равно вас изловят.
- Хочешь жить? Как там тебя? - Пельмень обратился к ефрейтору, слегка покривив губы. Им владело плохое чувство. Вероятно, он ещё не остыл после убийства автоматчика и желал продолжения…
- Тимофей! - вытянулся перед ним ефрейтор. - Жить я хочу. Не убивайте меня, дяденька!
- Застрели эту падаль и живи!
- Да нет… этого нельзя делать, - он смотрел завороженно на протянутый ему ТТ. - Не могу я, дяденька. Кто же меня потома пощадит за такое злодейство?!
Чалдон воткнул в зад белобрысого нож.
- А! А! Не надоть, дяденька!
- Целься, сука! В лоб целься!
- Как же так?! - ефрейтор всё ещё не мог прикоснуться к оружию. - Не хочу я! У меня мама одна-одинёшенька, пощадите, дяденька!
Он всё время обращался к Пельменю, словно чувствовал, что судьба его находится в руках этого безжалостного человека.
- Обожди, Тимофей. Не блажи, - попросил всё осознавший старшина. - Дай поднимуся. Негоже фронтовику лежмя умирать.
Поднимался он тяжело, но без стона, сцепив замком зубы.
- Вроде всё, - сказал он, опираясь на голый ствол лиственницы. - В сердце целься, Тимофей. Это мой приказ!
- Да не могу я! - опять запричитал ефрейтор. - Ой, Боженька-Боже! Как же так можно?!
Вадим глянул на Дениса Малинина, зло захлопнул капот машины и сказал:
- Одумайся, Денис!
- Ну же, ну! Ткни его ещё раз, Чалдон, чтоб не сомневался!
- Не надо, мужики! - попросил старшина. - Малого хоть пожалейте. Ты, Тимофей, стреляй. Одна нога ведь…
И начинало уже казаться - сейчас будет выстрел, но Малина шагнул к ефрейтору, вырвал из его руки пистолет, рукояткой наотмашь ударил в челюсть. Тимофей грохнулся спиной на землю, схватившись руками за лицо.
- Все - в машину! Цирк устроили! Прощай, старшина. Шутка была глупой.
- Очко жмёт, Малина?! - Пельмень крутнул пистолет вокруг указательного пальца, ловко поймал рукоятку. - Кого щадишь?!
- Я сказал - в машину! Не перечь мне, Шурик!
Они уже захлопнули дверцы, уже взревел мотор, когда раздались два выстрела подряд, и старшина, скрючившись, осел на жухлую траву. Третью пулю Пельмень послал ему точно в лоб.
- Уважаю только мёртвых ментов. Живых не терплю! - Пельмень смерил Дениса оценивающим взглядом, устраиваясь на заднем сиденье. - Ну, чо ты, в рот меня кормить! Чо ты лупишься?! Замазал вас всех и себя тоже. Никто теперь не проканает чистеньким! Две мокрухи хватит на всех!
Малина опустил сверкнувшие недобром глаза и пожал плечами. Он бы успел выстрелить раньше Пельменя, но как быть с лишним мешком?..
- Поехали, - произнёс сквозь зубы Денис.
А Пельмень, уже держа пистолет в боевом положении, продолжал рычать:
- Чтоб не кроили! Любого грохну, кто пасть откроет! Вор должен умереть вором!
Вадим старался его не слушать, он думал о своём и не хотел умирать вором. Вообще не хотел умирать. Ну разве что неожиданно, чтоб не мучиться…
- Свет! Впереди - свет! - Малина выбросил вперёд руку, затем рукояткой нагана стукнул по голове впрягшегося Колоса. - Пригнись, Михаил! Пригнись, сука, застрелю!
- Лесовоз, - успокоил Упоров заволновавшихся беглецов. - Больше трёх человек в кабину не войдёт.
Он прижался вправо, повёл машину по самому краю колеи. Громадная "Татра", пахнув отработанной солярой, пронеслась мимо, быстро исчезая в наступающих сумерках.
- Ты чо фары не включаешь?! - спросил всё ещё не успокоившийся Пельмень. - Залетим куда-нибудь!
- Да пошёл ты, животное! Не лезь не в свои дела! Погонял мне и в зоне хватало!
- Ты! - Пельмень задохнулся от неожиданной дерзости фраера. - Ты! Слышь, Малина, я его замочу. Пешком пойду, но…
Денис поднёс к носу вора автоматный ствол. Вначале разглядывал Пельменя с равнодушной издёвкой, а затем сказал:
- Какие фары, лошадиные твои мозги?! Менты засекут нас за пять километров. Сиди и молчи. Пока мне не надоел твой базар…
Пельмень молча смотрел на автоматный ствол с тухнущей злобой.
…Посёлок открылся далёкими огнями, слегка приподнявшими покров ночи. Машина сбавила ход, покралась на малой скорости, осторожно переваливаясь по растолканной дороге. Свет впереди таил опасность, она, как холод, проникала в замёрзшие души зэков.
- Это Юртовый, - стараясь говорить спокойно, проговорил Чалдон. Чихнул и вытер лицо о телогрейку Колоса. - Кассу здесь брал…
- По наколке?
- Вслепую не работаю. Местный наводил, партейный. Так при делах и остался. У них партбилет, как шапка-невидимка.
- Останови, Вадим. Вон туда приткнись, чтоб с глаз долой. Пойдём, Чалдончик, проведаем твоего подельничка.
Малина в темноте сунул Упорову ТТ. Они осторожно выползли из машины и, согнувшись, ушли в сторону огней. Настороженная ночь чутко берегла молодую тишину. Минут через тридцать её нарушил характерный скрип, и по дороге проехала телега. Она начала рассказывать о своих хворях ещё задолго до того, как поравнялась с машиной, укрытой в плотной тени ельника.
Поймавшая незнакомый запах лошадь фыркнула, взяла в сторону.
- Т-пр-р, халява! - проснулся возница. - От себя шарахаешься.
Голос и скрип ушли в темноту, остался тёплый запах конского пота, принесённый со стороны дороги ветерком.
- Фить! Фить! - донеслось из ельника.
- Малина, - выдохнул Упоров и опустил пистолет.
Уже по тому, как они подошли к машине, было ясно - в посёлке не всё благополучно. Денис отхлебнул крепкого чаю из фляги убитого старшины и указал большим пальцем за спину:
- Засада! Нас пасут с шести вечера. Такой день! А они людей ловят, - ему трудно шутить, но он был старшим в побеге, который нельзя провалить. - Объездной дороги нет, а наша лайба, насколько я разбираюсь, не летает. Что посоветуешь, Михаил?
- Сдаваться надо, всё равно поймают!
- Нет, голуба, мы пойдём другим путём… Поканали. Минут через десять подельник Чалдона организует короткое замыкание. Ментовская машина стоит с проколотыми шинами. Остальное в твоих руках, Вадим. Всех предупреждаю - по цели не стрелять, над головами, иначе они начнут чесать всю тайгу.
Машина выползла с приглушённым урчанием. Стволы автоматов легли на опущенные стёкла.
- Страшно, Миша? - хихикнул не очень весело Пельмень. - Лежал бы сейчас на тёплых нарах с шерстяным Русланом…
В это время в посёлке погас свет. Мотор не прибавил оборотов. "Додж" продолжал подкрадываться к первым барачным постройкам. Где-то во дворе испуганно взлаяла собачонка, оборвалась пьяная песня, но немного погодя возобновилась:
Выпьем за Родину!
Выпьем за Сталина!
Выпьем и снова нальём!
Певец споткнулся, упал в грязный снег. Шлепок получился коротким, как удар конского хвоста о воду. Но его будто ждали замлевшие от сдерживаемой злости цепняки. Их дружный лай заглушил шум мотора. Упоров даванул на газ. Луч мощного фонаря ударил ему по глазам. Малина полоснул очередью из автомата выше света, и перепуганный человек шарахнулся в темноту.
Фары выхватили из мрака четырёх солдат, бегущих к дороге. Их прижала автоматная очередь. "Додж" зацепил кого-то бампером, перепрыгнул через кювет, объехал приготовленный завал, понёсся вдоль домов. Машина мчалась по глубоким рытвинам, не снижая скорости. Временами казалось, что, взлетев, она уже никогда не приземлится.
- Жми, Вадим! - Чалдон повис над водителем. - За тем хребтом лежнёвка метров двести, дальше - хорошая дорога. Жми!
"Побег был продуман", - Упоров взял руль круто влево, фары выхватили из темноты чёткий силуэт лося. Зверь вздёрнул голову, одним прыжком покинул полосу света.
"Впереди ментов нет! Раз зверь гуляет, путь свободен!"
Прогремевшие за спиной выстрелы не волновали беглецов: они были надёжно защищены стеной леса.
…Лежнёвка оказалась старая, едва держала "додж", то и дело задирая вверх сгнившие концы брёвен.
- По такой тяжёлая машина уже не пройдёт! - радовался Пельмень.
- Бензина осталось километров на тридцать!
- Хватит, - успокоил Чалдон. - Через двенадцать вёрст будет обрыв. Спустим лайбу, дальше пехом, южным склоном. Там сухо. Посуху собакам трудно…
- Я не пойду с вами! - ожил Колос. - Я всё сделал, как вы хотели. Имейте совесть!
- Шо ты кокетничаешь, подлюка?! - Пельмень поймал Колоса за подбородок. - У меня терпенье не алмазное, хоть я и сам - золотой!
Минут через пятнадцать Чалдон попросил остановиться. Первым выскочил Колос, поскользнулся, на четвереньках пробежал несколько метров, но, встав на ноги, произнёс с внушительной угрозой:
- Прошу запомнить: если с моей головы упадёт хоть один волос, этим вопросом займётся лично Ковпак!
- На кой хрен нам такая голова?! - Пельмень уже был в хорошем настроении. - Я лучше из твоей прямой кишки ножны сделаю.
- Вы интеллигентный человек, Шура. Вы изучали анатомию, - Малина жестом показал Колосу, что он пойдёт впереди. - Постерегите Мишу, пока мы спустим машину под откос.
* * *
Они шли каменистой грядой, стараясь не оставлять следов на голой земле. С гряды спустились в болото, где хватали ладошками на ходу вытаявшую прошлогоднюю клюкву. Пельмень толкал прикладом автомата в спину Колоса всякий раз, когда тот пытался задержаться у кочки, чтобы хорошо загрузить живот.
Шли полный день с одним коротким привалом, уже не заботясь о промокших сапогах и стёртых до крови ногах. Лишь когда солнце начало скатываться к белым вершинам Волчьего хребта, а Упоров подумал, что теперь придётся двигаться по звёздам, Чалдон втянул в себя воздух и присел.
- Дошли, - сообщил он. Поставил автомат на боевой взвод, остальные сделали то же самое.
- Пойдём - взглянем, - Малина сбросил со спины надоевший мешок, с силой толкнул его ногой к стволу листвяшки.
- Дыхало не работает, - пожаловался Пельмень, завалившись прямо с грузом на снег. - Если нас там пасут, чо тогда?
- Чо тогда? - повторил Денис Малинин вопрос и сморщился, потрогав замлевшую шею. - Пока мы ходим, Вадим перетаскает сидора к той болотине. Сховай под мох. Начнут шмолять, беги куда подальше.
- А я? - спросил с гонорком Колос.
Впервые за весь побег Малина не ёрничал, объяснил всё ладом:
- Тебя застрелит Шурик.
Потом они ушли и отсутствовали минут сорок. Вернулись с просветлёнными лицами, а ещё - с прежним нахальством лихих людей.
- Там всё на мази. Шура, развяжите Мишу.
Дверь большого, собранного из сухих стволов зимовья открылась бесшумно, на крыльцо, чуть щурясь в лучах заходящего солнца, вышел ширококостный бородач в накинутой на плечи оленьей парке. Вадима удивил вдумчивый, запоминающийся взгляд из-под кустистых седых бровей - взгляд самостоятельного человека.
- Здравствуй, Камыш! - хрипло бросил Пельмень, не протягивая руки бородатому. - Где Барма?
Хозяин зимовья не ответил ни на приветствие, ни на вопрос. Он просто кивнул всем вместе. Спокойно и независимо. После чего Вадим почувствовал - Пельмень придал холодному приёму серьёзное значение, опустив в карман телогрейки правую руку.
Малина сел на изрубленное топорами крыльцо, гостеприимно похлопал по крыльцу ладонью, приглашая того, кого звали Камышом, присесть рядышком:
- Тебе задали вопрос, Камыш. Не темни…
- Барму убили.
- Кто?! - Пельмень покосился на Малину, ища поддержки.
- Бармы нет. Будешь очень любопытный - спросишь у него сам.
- Ты что себе позволяешь, белогвардейский волк?!
Он протянул руку к автомату, лежащему на пне; тут же из ельника стеганул выстрел. Пуля пробила насквозь пень в пяти сантиметрах ниже автомата. Пельмень отпрыгнул за угол зимовья, выхватил наган, не целясь, выстрелил в ельник.
- Что это значит, Ферапонт? - чуть приоткрыв глаза, спросил Малина.
- Ничего. Просто вы не в зоне.
Бородач зашёл в зимовье, склонив большую, аккуратно причёсанную голову, но через пару минут вернулся и сказал:
- Идите вечерничать. Наган-то спрячь, Саша. Чай, не грабить сюда явился.
Пельмень промолчал, а Упоров сразу зауважал хозяина зимовья. Сидя на широких полатях, он видел в оконце, как из ельника не спеша вышел человек, держа в опущенной руке винтовку. Суконная куртка на его поникших плечах висела мятым мешком, большой вязаный шарф, точно пойманный на помойке грязный удав, обвивал тощую шею. Человек шёл прогулочной походкой пожилого бездельника и даже, кажется, что-то напевал. Только птичий взгляд близко посаженных к горбатому носу глаз был настороженно внимателен. Перед входом в зимовье он слегка поддёрнул из деревянных ножен рукоятку, прислонив винтовку к стене, осторожно тронул дверь.
- Здравствуйте, уважаемые!
Голос вошедшего был хорошо поставлен, здоровался он, как выходящий на сцену артист.
- Это ты, мухомор, хотел меня грохнуть?!
Пельмень держал в одной руке кусок оленины, в другой - наган.
Человек сконфузился, недоумённо посмотрел на Ферапонта Степаныча, ища защиты от бестактного вора.
- Кабы хотел - грохнул! - произнёс хозяин зимовья с некоторым раздражением. - Садись, Тиша. Ещё не разливали.
Тиша сел, успев деликатно всем поклониться с приятной улыбкой воспитанного гостя. От него даже в этом прокопченном доме пахло лесом и дымком. Он был похож на лесного гнома, нежданно-негаданно подросшего до величины среднего человека.
Поднятая из-под стола бутылка со спиртом поклонилась каждой аккуратно обработанной по краям консервной банке, и последний луч пропадающего солнца коснулся потянувшихся к ним рук.
Не угомонившийся Пельмень вскочил, поднял на уровень рта свою банку. Обвёл всех налитыми кровью глазами и сказал:
- За то, чтобы наши следы остыли раньше, чем на них встанут псы!
К его банке потянулся только Колос, все смотрели на хозяина зимовья. Он произнёс сидя:
- За то, чтоб с земли русской исчезли воры и коммунисты!
- Значит, каждый - за своё, - миролюбиво предложил Малина.
Некоторое время в зимовье слышалось сопение простуженных носов и голодное чавканье. Колос ел с двух рук, не обращая внимания на подтрунивавшего Дениса.
- Дальше бежать будет потрудней, граждане бандиты, - заговорил Камышин, разливая но второй. - В северах снега ещё живые. Провианту на пару деньков дам, а там уж сами будете питаться, чем Бог пошлёт. Денег у вас сколько?
- Десять тысяч.
- Мало. Тиша, дай им ещё десять.
…Кружился по пустеющей бутылке спирт, исчезая в закопченных банках. Упоров сидел, сложив на груди руки, ощущая себя в тёплом мешке покоя, отгородившего душу от полыхающих вокруг страстей. Люди бормотали что-то о своём, неясном, их бормотание напоминало весенний разговор загулявших в болоте лягушек. Он слушал себя, наблюдая в оконце за погибающим солнцем.
Тиша растопил печь, и зимовье быстро набрало тепло. Свет коптилки высветил блеск смоляных слезинок на желтоватых сучках.
"Ты был ишаком, выполняющим чужую волю, - грустно улыбнулся себе Вадим. - Воры везли на тебе свою кассу. Ладно… Зато ты свободен и у тебя есть маленькая надежда".
- Денис! - рычал захмелевший Пельмень. - С какого хера касса доверена фраеру, который нас презирает?!
- Так решила сходка.
- Врёшь! Сходка решила передать груз Барме.
- Савелия застрелили два дня назад. Завязывай, Шура. С таким занудой я ещё не бегал!
Упоров видит, как плотный дым отделил чуть приплюснутую с висков голову Пельменя от туловища, она будто висит самостоятельно под потолком. Его взгляд переместился в угол, где лежали мешки с воровской кассой. Задержался. И тут же, уже не лениво, даже слишком остро, подумалось: "Вот оно, твоё благополучие! На всю оставшуюся жизнь хватит. Дом, яхта, нормальное человеческое существование в нормальной стране".
- Ты нас с коммуняками поравнял, Ферапонт, - стонал Пельмень, истекая потом. - Думаешь, тебе пролезет?!
- Пожалуй, я переборщил, - Ферапонт Степаныч огладил с улыбкой роскошную бороду и прикрыл глаза. - Согласен - переборщил. Куда вам до тех коммунистов! Они вона какую прекрасную страну в лагерь превратили. Это надо было до такого додуматься: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Соединились - теперь места на нарах мало.
- Воры! Воры при чём?! - Пельмень был готов заплакать от посетившей его обиды.
- Как это при чём?! Тож работать не хотите. Дьяк каким хозяином мог стать?! Партсобрания проводит, людей приговаривает.
- Сходки, Ферапонт Степаныч, - лениво поправил разомлевший Малина.
- Разницу не вижу. Что там, что сям, всё равно не от труда живут. От обмана и ножа. Страх человеческий эксплуатируете!
Упоров увёл сознание от разговоров, сосредоточив всё внимание на брошенных вповалку у печи мешках с бесценным грузом. Он решил рисковать до конца. Осторожно перевёл глаза в сторону автомата: "На это потребуется три секунды, ну, пять от силы…"
В душе что-то шевельнулось нехорошее, тогда он снова закрыл глаза, чтобы спокойно доиграть весь спектакль до конца. С выстрелами, диким метанием захваченных врасплох людей и их последними стонами. Последними… Больше ничего не будет. Через пять минут ты - богатый человек. Он увидел свои шаги по залитому кровью полу. Откроется дверь зимовья, откроется тайга, любой ключ спрячет твоё богатство.
Упоров сделал глубокий вздох, расслабился, однако почувствовать себя богатым человеком не успел: только что мирно дремавший Тиша, глянув в его сторону, с доброй усмешкой отстегнул у автомата диск, ещё немного погодя сделал то же самое с другим автоматом.
Вначале было ощущение - он умер, провалился в другой мир или слишком охотно туда захотел. Всё обошлось остановкой сердца, короткой, но чувствительной…
"Поганый гном чуть больше сука, чем ты сам, гад!" - сквозь внезапную слабость подумал Упоров.
Тиша доверчиво подмигнул птичьим глазом, протянул кружку с крепким чаем.
- Выпейте для поднятия настроения.
Бывший штурман принял кружку, что-то произнёс я ответ неразборчивое. Попробовал забыть о кровавом, но не случившемся, и вернул всё внимание к жаркому спору тех, кто должен был лечь под автоматной очередью, как сорная трава. Он старался их слушать - не получалось…
Всё было плоско, неинтересно, хотя и громко.
- …Ты ведь, красавец, тоже, поди, не коммунистом родился? - не теряя благодушия, спрашивал у Колоса Ферапонт Степаныч.
- Коммунистом! - хмельной Колос попробовал встать для убедительности, но Малина ему не позволил. - Коммунистом родился, коммунистом умру!