- Перед каждым должна стоять личная цель, тогда возможна большая общая польза.
После этого подполковник Оскоцкий скептически хмыкнул, хрустнул ухоженными пальцами и сказал:
- Кулацкая философия. Другого не ожидал.
Но Губарь сделал вид, что не услышал замечания начальника режима, только немного затянул паузу перед тем, как высказать своё отношение:
- В сути верно. Общение с ворами рекомендую прекратить, сделайте это деликатно. Вы начинаете новое дело. Без блатного засилия, без азартных игр и всяких там грязных извращений. Вы меня понимаете? Необходим живой пример не только для Кручёного, но и для всей Колымы. Я на вас надеюсь, заключённый Упоров.
- В таком случае, будем считать - разговор состоялся, - Василий Пантелеймонович зябко потёр руки. - А у вас прохладно, Остап Николаевич. Постарайтесь уяснить, Упоров: вам предоставлены возможность для досрочного освобождения и поддержка администрации. Уяснили?
Заключённый кивнул, но сказал, однако, о другом:
- Гражданин начальник, разговор о той заключённой, ну, Донсковой, несправедливый. Святая она женщина, гражданин начальник.
Василий Пантелеймонович поморщился. Он не был готов к такому повороту беседы и потому испытывал некоторое разочарование.
- Советую вам контролировать эмоции, заключённый Упоров. Я чекист, мнение чекиста для меня не пустой звук.
Слова произносились очень жёстко, но странное дело, не излучали угрозы, напоминая весенний гром, после которого обычно идёт тёплый слепой дождик. Зэк это почувствовал, опустил глаза. Так и дослушал Василия Пантелеймоновича, который постукивал в такт своим выражениям розовым ногтем по золотому портсигару:
- Феликс Иванович всегда отличался глубоким проникновением в человеческую сущность. Впрочем, нас это не касается. Увести!
* * *
Тот внезапный разговор произошёл в четверг перед обедом, а в следующий вторник Упоров сидел на корточках в углу нового дощатого сарая, где с новой весны хранился инструмент бригады, и слушал приглушённый голос грека. Месяц, проведённый им на тюремных нарах, мало изменил внешность Заратиади, хотя вёл он себя не так беззаботно, сохраняя во всём располагающую ровность.
Грек задумал побег ещё раньше, это был их второй разговор. Выходило, что он пригласил Упорова потому, что тот уже бегал и не повторит ошибок. Опыт нельзя придумать, им можно обзавестись, рискуя жизнью. Вадим имел такой опыт.
- За перевалом, у Седого ручья, нас будут ждать олени, - сказал грек. Тогда Упоров перестал рассматривать бегающих по доскам муравьёв и поднял лицо, чтобы лучше видеть Заратиади.
- Дикие?
- Зачем?! Глупость городишь! Ездовые. Шесть голов. При них - два проводника. Люди не только надёжные, но и заинтересованные в моей свободе.
- А в моей?
- Мы бежим вместе до самых Афин.
- Занятно. Допустим, мы доберёмся до того ручья. Что дальше?
Упоров снова заинтересовался муравьиной вознёй, даже погонял их пальцем. А грек пересел на старый ящик из-под гвоздей, взял в руку сухую щепку, принялся чертить план будущего побега.
- Вот ручей, через полтора километра - болото.
- Кущаевское?
- Воронцовское, Кущаевское - за Анадиканом. Ты меня, похоже, проверяешь?
Бледное, заросшее чёрной щетиной лицо было теперь рядом, и когда их глаза встретились, Упоров подумал о шестигранном ломе, что стоял в противоположном углу сарая. Взгляд принадлежал человеку, который не собирается жить спокойно, пока не получит ответ.
"Он действительно хочет убежать, - Упоров улыбался глупым мыслям о ломе. - Но тогда и всё остальное может оказаться правдой".
- Нет, Боря, - сказал бывший штурман, немного подумав, - зачем мне тебя проверять? Сам-то ты видел это болото? Оно, знаю точно, непроходимо.
Грек не проявил даже намёка на замешательство или смущение, отвечал, как хорошо осведомлённый о деталях человек:
- В том весь секрет. Тропа есть, ею пользуются дикие олени и один из тех, кто будет нас встречать.
- Якут?
- Полукровок. Хочет сам на Аляску удрать. Работает за металл, но зато надёжно.
Упорова разговор о золоте снова насторожил. Он ждал его и в кабинете начальника лагеря, и сейчас, в этом наспех сколоченном на месте сгоревшего сарая строении, из которого хорошо просматривался подход по единственной между болотцами тропке.
- С золотом сложнее, - Вадим искушал себя опасной игрой, прилагая все силы, чтобы не сыграть фальшиво. - Но думать будем…
- Если есть над чем - думай, а нет, - грек махнул рукой, поймав на лету комара, - так и голову не ломай. Деньги есть.
- Положим, мы доберёмся до побережья…
- Никаких "положим". Мы доберёмся! Через месяц будем стоять на палубе судна. Иностранного. Там, на побережье, есть кому нас доставить в нейтральные воды.
По крыше меленько и дробно стеганул дождик. Вода подтекала в щели между листов ржавого железа, стекала струйками на пол, где уже не было ни одного муравья.
- А пара лишних оленей, это возможно? - спросил Упоров, не спуская при этом глаз с грека.
Тот задумался, переспросил со старательным спокойствием:
- Пару лишних оленей? Зачем? У нас же будет свободная пара. У тебя какой-то груз?
- Груз может появиться. Да… Забыл спросить про оружие…
- Наган. Большего не потребуется. На Седом ручье вооружимся.
- Может, у воров поинтересоваться?
- С ворами и побежишь, - брезгливо обрезал грек, при этом губы его сжались, рот стал твёрдым. - Такой побег делить нельзя. Особенно с ворами. Или ты ничему не научился в том побеге? Решай!
- Вроде бы всё решили, о ворах - забудем.
- Тогда - в субботу. Мусора на рыбалку торопятся. Уходить будем через шестую шахту.
- Она затоплена.
- Была. Воду нынче откачали. Не полностью. Грязи полно, но кровля держит. Проскочим и обвалим. Тебя не хватятся. Мы говорили почти час…
- Я инструмент пошёл готовить. Работаю я здесь.
Грек вытер рукавом слегка порозовевшее лицо, Вадим увидел на нём следы внутреннего нетерпения. Ещё он почувствовал - разговор стал для Заратиади в тягость, и Борис его просто договаривает, переполненный привалившей удачей.
"Похоже - ты на работе, парень! - сказал себе с весёлой злостью зэк. - Твои нервы - на пределе".
Сомненья в том, правда, ещё оставались, но бывший штурман уже прокручивал варианты на случай, если стоящий перед ним человек окажется не тем, за кого себя выдаёт…
- Бывай! - сказал грек, протягивая руку.
Вадим пожал её молча, значительно, и они, как боксёры перед ударом гонга, разошлись в разные стороны.
* * *
- Тебя ждут на вахте, - Лысый сообщил новость бесцветным голосом, а заметив вопрос в глазах растерявшегося зэка, не счёл нужным что-то объяснять.
Вадим поднялся с широкого чурбака, на котором сидел уже третий час, точнее - с начала смены, когда бугор послал его готовить черенки для лопат, спросил:
- Опять на беседу?
Лысый развернул вполуоборот голову, прежде чем ответить, смахнул с розового уха большую навозную муху. Затем пробурчал:
- Ты кому-то очень нужен. Идём.
Сам пошёл впереди, ломая каблуками ссохшиеся куски красноватой земли. На этот раз зэк не поверил в спокойствие бугра: ему показалось, он даже был уверен - тот знает больше, чем сказал.
- Зачем темнишь, Никандра?
Остановленный вопросом, Лысый развернулся. Острая настороженность зэка заставила его объяснить начистоту:
- Меня просили не говорить тебе. Там - старший лейтенант из управления лагерей. Ты же с другими, кто помельче, не общаешься.
- А-а-а, - протянул Упоров, не догадываясь, кто там мог быть. - Раз из управления, значит до меня. Тормознись, надо хоть рожу сполоснуть.
- Он торопится. Пошли.
И когда Упоров догнал его за поросшим молодым березняком отвалом, Лысый добавил полушёпотом:
- Не к добру ты дёрганый стал, Вадим.
- Хорошо рассуждать, когда до свободы - шаг!
- Десять лет к тому шагу плюсуй. Десять! Да три по горам с поражением в правах. И спросить не с кого - за что?! Ты бригаду принимать собираешься?
Вопрос застал Упорова врасплох, что не преминул отметить разговорившийся Никандра:
- Придумать ничего не можешь? Ну, и не майся. Вчера не выпил свою долю, а люди не без глаз - отметили.
- Не было в тех бутылках моей доли: на черенках её, что ли, заработал?!
- У нас - котёл. Вместе решали.
- Выходит, бросил в котёл щепоть, черпай ведром?
Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса:
- Грызун, а он шесть раз бегал, пока ногу не сломали, впрудил тебя мне. Не прямо. Ты же знаешь эту гнилушку: он прямо ничего не скажет, но и я не так глуп, как кажусь…
Зэки остановились без договорённости. Лысого не смутил долгий, сумрачный взгляд Упорова. Несколько секунд они вглядывались молча и напряжённо друг другу в глаза, пока бригадир не закончил коротко то, к чему подводил разговор:
- Ты бежишь, Вадим.
- Это решено, - подтвердил Упоров, успев подумать: "Слава богу, все поверили!"
- Дело хозяйское, - Никандра был огорчён и не хотел скрывать своё состояние. - Из тебя мог получиться настоящий бугор.
Он достал из кармана цветастую тряпицу, вытер взмокшую шею:
- Дорогу загораживать не стану, а чем могу - помогу. Пойдём, мент заждался…
Старшего лейтенанта Упоров узнал сразу: им оказался тот самый офицер, тогда ещё лейтенант, что сидел в зале суда рядом с зеленоглазой Натальей Камышиной и, краснея от собственной смелости, шептал ей что-то на ухо. Она плакала. Он видел её слёзы, очень ими гордился в душе. Розовощёкий чекист с широкой полоской усов над тугими приятными губами нетерпеливо вышагивал перед кирпичной стеной здания, где размещалась вахта, обходя повылезавшие из земли травянистые кочки.
- Он, - кивнул Лысый, остановился у доски объявлений, где висели фотографии двух пойманных в очередном побеге зэков.
- Здравствуйте, гражданин начальник! Вы меня вызывали?
Упоров остановился перед старшим лейтенантом, сложив за спиной руки.
- Давно! - обиженно выпалил старший лейтенант, но вскорости остыл, говорил вполне миролюбиво. - Василий Пантелеймонович лично интересовался, как идут у вас дела, Упоров.
Офицер протянул ему пачку "Казбека" и сказал, нервно оглядевшись по сторонам:
- Возьмите.
- Благодарю, гражданин начальник, курить бросил.
- Всё равно возьмите, - настаивал старший лейтенант. - Там - письмо от вашей знакомой. Побыстрей!
Зэк взял пачку, сунул в карман клетчатой рубахи и вопросительно уставился на чекиста.
- Так что мне передать Василию Пантелеймоновичу? Начальник управления интересуется, а вы как-то странно…
- Да я, признаться, думать не посмел. Решил - разговор для порядка. Профилактический. Одно можете сказать начальнику управления - доверят бригаду, она будет лучшей.
Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку "Казбека", приказал:
- Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать.
- Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошёл. До свидания!
- До свидания, Упоров. Вы - симпатичный человек. И, по-моему, честный.
"Мент переживает за папиросы", - отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал:
- Благодарю. Ваши слова да прокурору - в уши.
Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность.
"Он должен ей нравиться", - зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать.
Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом.
- Свидание окончено! - Упоров дёрнул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось…
* * *
…"Здравствуйте, Вадим!" Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был чёткий, разборчивый. Ему даже показалось - продуманный.
"Не второпях писала, - Упоров разгладил письмо ладонью. - Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто - рядом. Ну что в нём интересного, кроме пистолета?!"
Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети - в них билось его пойманное сердце.
- Ты чо, Вадим?! - испуганно приподнялся заспанный Ключик, - Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу!
- Спи, Андрюша, спи, - Упоров приветливо помахал ему рукой, чем ещё больше обеспокоил зэка. - Я письмо от невесты читаю.
- С четвертаком?! - Ключик был заинтересован. - Невеста? Как глухарь на току - доверчивый. Забудь и спи.
- Это ещё почему?! - ему удалось изобразить гнев, при всём том он понимал - Ключик прав. Ждёт она!
- Проверено, - Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. - Моя три года. Потом её стало беспокоить то, что она - яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый…
- Заткнись, дерьмо!
- В бескорыстие не веришь, - Ключик зевнул, - членоплёт нашёлся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених.
Упоров дождался, когда Ключик захрапит, и продолжал чтение. "…Связала вам тёплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идём, смеёмся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: - Весело? Ничего - скоро плакать будете".
Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчёркнуты.
"…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали".
- Натали! - тихо произнёс он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесённое в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление ожиданием: - Натали…
Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: "Полковник, значит, уверен, что непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьёт… Потом, конечно, убьёт. Привык к подлости".
Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лёг, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве…
- …Очнулся, - пришёл откуда-то издалека голос.
По лицу потекла вода. Он ловил её воспалёнными губами, ощущая внутри едва ощутимое движение холодного ручейка.
- Обморок! Нашатырю бы дыхнуть…
- Ничего даром не проходит…
Чуть погодя лица стали узнаваемы. Он вспоминал вялой памятью больного человека, кому они принадлежат. За лицами сразу начинался барачный потолок и они были словно подвешены к нему невидимыми верёвочками. Вода прекратила течь. Остался её прошлый след, - былое русло, сохранившее прохладу исчезнувшего ручейка.
- Где болит, Вадим? - спросил Лысый, перестав хлопать по щекам.
- Уже нигде. Прошло… Сильно кричал?
- Ха! - подпрыгнул Гнус, расстегнул верхнюю пуговицу хозяйской серой рубахи. - Думал - кастрируют тебя суки, или американцы пришли. Ты глянь - весь барак на ногах.
- Гнус врёт. Ты хрипел. Как в петле.
- Болезнь выходит, - уверенно поставил диагноз однорукий Лука. - Она, недолеченная, всегда так проявляется. Или молча - в ящик. Давай спать ребята. - Его уже потащило в сонник.
- Раз зараза вышла - сном надо оздоровляться, ещё выпить можно.
- Придурок! Водка хуже отравы при такой-то болезни.
Спать ему, однако, не пришлось. За час до подъёма припёрся Голос. Соломон Маркович поведал шёпотом что всю ночь готовил отчёт по изменению хозяйственной структуры производственных зон.
- Они рассуждают о социалистическом соревновании, Вадик! - он схватил в руки голову, - Инженеры, образованные люди, встают и на полном серьёзе убеждают друг друга во всемогущей силе этого бреда. Воры скоро уходят. Печальный факт. Меня оставляют в зоне. Какой я вор?! Смешно!
Но не смеялся, а только водил по стенам сушилки, куда они пришли для разговора, испуганными глазами.
Вадим слушал его, отчётливо представляя - Голос появился неспроста.
- Когда экономисты начинают придумывать фокусы с этим самым соцсоревнованием…
- Насколько мне известно - его придумал Ленин…
- А что, ваш Ленин когда-нибудь в жизни работал?! - взвизгнул Голос и тут же стушевался, прикрыв ладонью мокрый рот. - Это, по их мнению, - экономический рычаг и элемент демократизации лагерной системы. Тупорылые стратеги! Вас там тоже имели в виду. Хотите совет, Вадим?
Упоров кивнул, даже не взглянув на возбуждённого Соломона Марковича. Он пытался определить своё место в этих изменениях, но странное дело: всё менялось, оставаясь неизменным. Голос говорил:
- Повторяйте то, чему учат они, но делайте всё наоборот, и вас заметят. Эти люди выросли на почве демагогического безделия, однако золото с них требуют те, кто рангом выше, и, следовательно, они нуждаются в чьём-то реальном труде. Такой труд организуете вы.
Кто-то за стеной громко испортил воздух. Соломон Маркович вздрогнул:
- Господи! Всегда кажется - стреляют по мне. О чём я говорил? Да, вы создаёте бригаду прекрасных специалистов, бьёте рекорды. Становитесь маяком, а держать маяк за решёткой неловко даже при развитом социализме. Надо только подготовить почву, потянуть за нужные нити. У меня есть план…
Дверь в сушилку распахнулась, вошёл заспанный Гнус. Вначале зэк тряхнул головой, желая убедиться - не сон ли? Поверив в реальность их присутствия, пошло улыбнулся и покинул сушилку.
- Он нас продаст! - побледнел Соломон Маркович. - Видели, как скривился противно?!
- Нет, - успокоил его Упоров. - Он решил, что у нас - семья.
- Семья?! - глаза Голоса стали ещё больше. - Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я - фантазёр. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм - совершенно химерическое, обречённое на распад общество.
- А коммунизм вам не жалко? - спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнёт проситься в бригаду.
Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жёстко, как в бою.
- Не испытывайте себя пустыми рассуждениями, Вадим. Коммунизм мы уже имеем. Здесь, в зоне: при равных возможностях одни пьют чаи с мёдом, другие умирают с голоду. И вам и мне нужна свобода, а для этого нам необходимо быть вместе, чтобы переиграть систему.