В то время я вместе с одним студентом снимал маленькую квартирку на Адамстюен. Его звали Гюннар. Но сочельник я собирался провести дома на Хюмлевейен. С отцом, матерью и братом, твоим дядей Эйнаром. Эйнар на четыре года моложе меня, и в том году он учился в последнем классе гимназии. Это было задолго до того, как твои бабушка с дедушкой переехали в Тёнсберг.
Я уже почти потерял надежду снова встретить Апельсиновую Девушку и к тому же был в сильном замешательстве, не понимая, кто был тот мужчина в "тойоте". Неожиданно мне пришло в голову посетить церковную службу, прежде чем я отправлюсь домой на Хюмлевейен. Я был еще настолько пленен той таинственной девушкой, что вбил себе в голову, что и она тоже придет на службу в церковь до того, как отправится к тем, с кем будет встречать Рождество. (Кто они? Вот именно, кто они?) Я предположил, что, вероятно, встречу ее в соборе или что это не так уж невероятно, если быть совсем точным.
Хочу подчеркнуть, я не придумал ничего, чтобы как-то приукрасить историю об Апельсиновой Девушке. Привидения не лгут, Георг, им это ничего не дает. Но, с другой стороны, я и рассказываю далеко не все. Скажи, кто когда-нибудь занимался чем-то столь же бесполезным?
Нет нужды говорить о тех моих попытках встретить Апельсиновую Девушку, которые не увенчались успехом. Дни и недели я потратил на то, чтобы прочесать весь Фрогнер, но об этом говорить не стоит. А то моя история получится слишком длинной и обстоятельной. Не менее четырех дней в неделю я совершал прогулки по Фрогнерпарку, и мне часто казалось, что я вижу ее то на большом мосту, то в кафе, то возле Монолита, но всегда это оказывалась не она. Я даже стал ходить в кино, в надежде случайно там с нею столкнуться. Фильмы меня мало интересовали. После рекламы, так и не найдя Апельсиновой Девушки, я просто уходил из кинотеатра и, случалось, заходил в другой. Я наловчился даже определять фильмы, которые, по моему мнению, должны были заинтересовать ее, один из них назывался "Поворотный момент", а другой, швейцарский, - "Кружевница". Но, как я уже пообещал, я не стану рассказывать о таких эпизодах. В моей истории только одна красная нить, Георг, - рассказ о настоящих, а не мнимых встречах с таинственной Апельсиновой Девушкой. Какой смысл придавать значение тем случаям, когда я ее не встретил. Это все равно, что рассказывать о лотерейных билетах, на которые выигрыш не выпал. Ты много слышал подобных историй? Когда ты в последний раз читал в газете или в каком-нибудь еженедельнике о человеке, которому не удалось выиграть миллион? Так и тут. Рассказ об Апельсиновой Девушке похож на рассказ о гигантской лотерее, где объявляются только выигрыши. Представь себе, сколько лотерейных билетов заполняются в течение одной только недели. Чтобы вместить их, потребовалась бы большая комната, а может, и целый гимнастический зал. Потом нам показывают изящный фокус, и все билеты, выигравшие меньше миллиона, вдруг куда-то исчезают. А на полу в гимнастическом зале остается лишь маленькая кучка. Вот о них-то мы и читаем в газетах!
Итак, мы пытаемся напасть на след Апельсиновой Девушки, ищем только ее, и только ей посвящена эта история. Все остальное пока можно забыть. Все остальные жители нашего города останутся за чертой. Все остальные женщины берутся в скобки. Все очень просто.
Я не видел ее, пока не вошел в собор, но там, когда органист исполнял прелюдию Баха… Я похолодел, потом мне стало жарко.
Апельсиновая Девушка сидела от меня через проход, в этом не было никакого сомнения, один раз во время службы она повернулась и посмотрела на хоры, откуда лились звуки псалмов. Сегодня она была не в оранжевом анораке, и пакета с апельсинами с ней тоже не было. Все-таки Рождество! Она была в черном пальто, а волосы заколоты на затылке массивной пряжкой, на вид серебряной, да-да, настоящей серебряной пряжкой прямо из сказки, может быть, эту пряжку выковал один из семи гномов, которые не раз спасали жизнь Белоснежки.
Но с кем же она пришла в храм? Справа от нее сидел мужчина, но за всю службу они ни разу не склонились друг к другу. Напротив, уже в конце службы этот человек, сидящий справа от Апельсиновой Девушки, наклонился к другой женщине, сидящей справа от него, и что-то прошептал ей на ухо. Эта картина показалась мне невыразимо прекрасной. Разумеется, любой человек может поворачиваться и вправо и влево, это его право, и тот человек не являлся исключением, но он повернулся вправо, ты, возможно, сказал бы - в правильную сторону. У меня появилось чувство, будто это я подсказал ему, в какую сторону повернуться.
Слева от Апельсиновой Девушки сидела старая полная дама, и ничто не говорило о том, что они с Апельсиновой Девушкой знают друг друга, хотя не исключено, что они встречались на Юнгсторгет, потому что старая дама весьма напоминала одну из торговок, и, кто знает, может, у нее с Апельсиновой Девушкой было заведено ходить вместе на рождественские богослужения. Все возможно, Георг, все возможно! Апельсиновая Девушка - любимая покупательница этой торговки, во всяком случае, покупательница апельсинов. Ей даже дается особая скидка. Семь крон за килограмм марокканских апельсинов - цена не слишком большая. Но Апельсиновая Девушка покупает их за шесть пятьдесят, и вдобавок к этому ей разрешается целых полчаса рыться в апельсинах, чтобы набрать полный пакет отборных, не похожих друг на друга плодов.
Я не слышал того, что говорил пастор, но, разумеется, он говорил о Марии, Иосифе и младенце Иисусе, иначе и быть не могло. Он обращался к детям, и мне это понравилось, ведь это их день. Но я только сидел и ждал конца службы. Наконец смолкли звуки постлюдии, люди на скамьях зашевелились и заговорили, и я приложил все силы к тому, чтобы Апельсиновая Девушка не покинула церковь раньше меня. Она прошла мимо моей скамьи, немного вскинув голову, но не уверен, что она меня заметила. Однако она была одна. И была еще красивее, чем я помнил. Мне показалось, что все рождественские лучи собрались в одной-единственной девушке.
И только я один из всех присутствующих знал, что она настоящая Апельсиновая Девушка, полная манящих загадок. Я знал, что она явилась из другой сказки, где царили совсем другие правила, чем те, к которым привыкли мы. Я знал, что она наблюдала за нашей действительностью. Но сейчас она пришла в собор так же, как мы, и вместе с нами радовалась рождению нашего Спасителя. И с ее стороны это было очень великодушно.
Я пошел следом за ней. Перед собором люди останавливались и поздравляли друг друга с Рождеством, но мой взгляд был прикован к таинственной пряжке для волос на затылке Апельсиновой Девушки. Во всем мире была только одна Апельсиновая Девушка, потому что только она явилась к нам из другой действительности. Она направилась в сторону Гренсен, я следовал немного сзади. Повалил снег, замерзшие снежинки плясали в воздухе. Я видел только капли, которые они оставляли на волосах Апельсиновой Девушки. У нее намокнут волосы, подумал я, жаль, что у меня нет зонта или хотя бы газеты, чтобы прикрыть ей голову.
Я понимал, что это безумие, немного я все-таки еще соображал. Но ведь был сочельник. И если времена чудес давно миновали, у нас в любом случае остался один волшебный день, когда все может случиться. Решительно все. Когда ангелы прячутся в укрытие, а апельсиновые девушки разгуливают по улицам как ни в чем не бывало.
Не доходя Эвре Шлоттсгатен я нагнал ее. Пройдя мимо, я поворачиваюсь и весело говорю: "Счастливого Рождества!"
Она, очевидно, застигнута врасплох, или только делает вид, кто их, девушек, разберет. На лице у нее мелькает улыбка. Она не похожа на шпионку. Она похожа на девушку, с которой мне хотелось бы познакомиться поближе. И она говорит: "Счастливого Рождества!"
Теперь она широко улыбается. Мы идем вместе. По-моему, ее нисколько не смущает, что я продолжаю идти рядом с ней. Я вижу контуры двух апельсинов, которые спрятаны у нее под пальто. Они одинаково большие и круглые. Это меня нервирует. Мне становится стыдно. Я стал слишком неравнодушен к округлым формам.
Мне ясно одно: надо срочно что-то сказать, если я ничего не придумаю, мне останется только покинуть ее, сделав вид, что я спешу. Но у меня в запасе еще никогда не было столько времени. Находясь у источника времени, я потерпел крушение, лишившись дара речи. На ум мне приходит строчка датского поэта Пиета Хейна: Коль сейчас ты не живешь, то уже не оживешь. Отвечай: а ты живешь?
Да, я жил, и откладывать было уже некуда, потому что до этого я не жил вообще. Во мне все ликует. И я говорю, не успев подумать: "А как же Гренландия, разве ты туда не собираешься?"
Это звучит глупо. Она моргает: "Но я живу совсем в другой стороне", - говорит она.
Наконец я соображаю, что она имеет в виду район Осло, который так называется. Мне ужасно стыдно, однако я не сворачиваю с выбранного мною пути. Я говорю: "Я имел в виду гренландский лед. Упряжка из восьми собак и десять килограммов апельсинов".
Она улыбнулась или мне только показалось?
И в эту минуту до меня вдруг доходит, что она, может быть, уже давно забыла о том случае в трамвае. Какое разочарование, у меня словно земля ушла из-под ног, и в то же время я испытываю облегчение. Несмотря на то что всего полтора месяца назад она из-за меня уронила большой пакет с апельсинами, что мы с ней раньше никогда не встречались и что та наша встреча длилась всего несколько секунд.
Но встречу в кафе на Карл Юхан она должна помнить! Или она всегда сидит в кафе, держа за руку незнакомых мужчин? Эта мысль не доставила мне удовольствия. Она бросала на девушку тень. Даже настоящая Апельсиновая Девушка не должна раздавать направо и налево свои знаки внимания.
"Апельсины?" - спрашивает она, теперь она улыбается по-южному жарко, ни дать ни взять сирокко, дующий из Сахары.
"Вот именно, - говорю я. - Поход вдвоем на лыжах через Гренландию".
Она останавливается. Я не понимаю, хочет ли она продолжать этот разговор. Уж не решила ли она, что я приглашаю ее в рискованный поход через Гренландию? Но тут она снова поднимает на меня глаза, темные глаза, которые скользят зигзагами вокруг моих, и спрашивает: "Ведь это ты, правда?"
Я киваю, хотя не совсем уверен, что понимаю ее вопрос, потому что многие, кроме меня, видели ее в трамвае с большим пакетом апельсинов в руках. Но она прибавляет, словно напоминая самой себе: "Ведь это ты толкнул меня тогда в трамвае, правда?"
Я киваю.
"Ах ты ниссе несчастный!" - говорит она.
"А теперь ниссе хочет расплатиться с тобой за те апельсины", - отвечаю я.
Апельсиновая Девушка от души смеется, словно такой поворот никак не мог прийти ей в голову. Она склоняет голову набок и говорит: "Забудь об этом. Ты был такой симпатичный".
Извини, что я опять прерываюсь, Георг, но я снова должен просить тебя помочь мне разгадать одну загадку. Ты сам, наверное, видишь, что у меня что-то не сходится. Апельсиновая Девушка с вызовом, почти требовательно, смотрела, на меня во время той роковой поездки на трамвае. Она как будто выбрала меня среди всех пассажиров переполненного трамвая или даже среди всех людей на земле. Потом, через неделю, она заставила меня сесть за ее столик в кафе. Целую минуту она смотрела мне в глаза и наконец вложила свою руку в мою. В ее руке кипел колдовской напиток прекрасных чувств. И вот мы встретились за несколько минут до того, как начнут звонить рождественские колокола. И она меня не помнит?
Правда, не надо забывать, что она явилась к нам из другой сказки, не похожей на нашу, из сказки, где царят совсем другие правила, чем у нас. Ибо есть две параллельные действительности, одна - с солнцем и луной, и другая - та неизъяснимая сказка, в которую Апельсиновая Девушка чуть-чуть приоткрыла мне дверь. И тем не менее, Георг, существовало только две возможности: конечно, она прекрасно помнила меня после тех двух встреч и, вероятно, после встречи на Юнгсторгет тоже, но сделала вид, будто не узнала меня, просто-напросто сплутовала. Это одна возможность. Вторая вселяет тревогу. Может, та бедная девушка была не совсем здорова, была, как говорят, немножко тронутая. Во всяком случае, у нее были серьезные проблемы с памятью. Не исключено, что у нее бывали провалы в памяти, с белками такое бывает. Белка просто живет, то здесь, то там, потому что "коль сейчас ты не живешь, то уже не оживешь. Отвечай: а ты живешь?" Неугомонные игры и полеты по деревьям не остаются у белки в памяти, она занята только собой. Таковы правила в той сказке, из которой явилась Апельсиновая Девушка. Теперь я, кстати, вспомнил, как называлась та сказка. Она называлась: "Приснись мне".
Но с другой стороны, Георг: следует вспомнить, какое представление обо мне могло у нее сложиться. Я тоже сидел и держал ее руку в своей и тоже смотрел ей в глаза. Но как я поступил после богослужения в соборе? Вместо того чтобы первым делом поблагодарить ее за последнюю встречу, как на моем месте поступил бы любой воспитанный человек, я поздравил ее с Рождеством. Мало того, я еще спросил, не собирается ли она в Гренландию! Вернее, не собирается ли она пройти по гренландскому льду с восьмеркой собак в упряжке и десятью килограммами апельсинов. Что она должна была обо мне подумать? Может, она решила, что у меня раздвоение личности?
Как бы там ни было, мы говорили, не слыша друг друга. Мы играли в мяч с очень сложными правилами игры. Мы без конца кидали мячи, но они не достигали цели.
И тут, Георг, из-за угла неожиданно выехало свободное такси. Апельсиновая Девушка взмахнула рукой, такси остановилось, и она побежала к нему…
Я вспомнил Золушку, которая должна была уехать с бала до того, как часы пробьют двенадцать, чтобы не кончилось колдовство. Я подумал о бедном принце, оставшемся на балконе дворца.
Но я должен был знать, что это неизбежно. Апельсиновой Девушке следовало вернуться домой до того, как церковные колокола возвестят о приходе Рождества. Таково было правило. Апельсиновые Девушки не бегают по улицам после того, как рождественские колокола донесли до людей свою весть. Иначе какой смысл в их звоне? Этот колокольный звон должен был помешать молодому человеку потерять голову от Апельсиновой Девушки. Было без четверти пять, и вскоре на всей Эвре Шлоттсгатен уже не осталось бы ни одного человека, кроме меня.
Моя мысль работала лихорадочно. В моем распоряжении была всего одна секунда, чтобы сказать или сделать что-нибудь необычное, что заставило бы Апельсиновую Девушку навсегда запомнить меня.
Я мог бы спросить ее, где она живет. Мог бы спросить, не по пути ли нам. Или быстро отсчитать сто крон, которые стоили те десять килограммов апельсинов, включая тридцать крон за причиненные неудобства, ведь я мог и не знать, что она покупала апельсины со скидкой. Чтобы удовлетворить собственное любопытство, я мог бы по крайней мере спросить, зачем она каждый раз покупает так много апельсинов. Ничего удивительного в таком запасе, конечно, не было. Но почему именно апельсины? Почему не яблоки или бананы?
В течение этой секунды я опять подумал о лыжном походе через Гренландию, о большой семье, живущей во Фрогнере, о празднике в честь окончания семестра с невообразимым количеством апельсинового желе и о грудном младенце, о малютке Ранвейг, в эту минуту лежавшей в мускулистых руках папы, того самого, который две недели назад закончил Институт экономики и организации производства и к тому же месяц назад был выбран председателем юношеского клуба "Смелый и Отважный". Хотя не думаю, что мог бы снова посетить шумный детский сад. Я слишком нервничаю при виде детей.
Однако я не успел найти нужные слова, выбор был слишком велик. Поэтому, когда она уже садилась в такси, я крикнул ей: "Кажется, я тебя люблю!"
Это была правда, но я раскаялся в своих словах, как только их произнес.
Такси уехало. Но без Апельсиновой Девушки. Она передумала. Она медленно поднимается на тротуар, грациозно неся собственный вес, берет меня за руку, словно последние пять лет мы только и делали, что держались за руки, и кивает, давая понять, что намерена идти дальнее. Впрочем, она тут же поднимает на меня глаза и говорит: "Но если сейчас снова подъедет такси, мне придется уехать. Меня ждут".
Конечно ждут, муж, сплошная гора мускулов, и очаровательный тролль в виде грудного ребенка. Или мама с папой - папа, между прочим, пастор, и, может быть, именно он руководил богослужением, на котором мы только что присутствовали, - а еще четыре сестры, два брата и щенок, недавно выпрошенный младшим братом по имени Петтер. Или тот жилистый, лишенный юмора покоритель Гренландии, сложивший под елкой красиво упакованные теплые варежки, трюгеры, лыжную мазь и инуитско-датский и датско-инуитский словарь. Нет, Апельсиновая Девушка не идет сегодня ни на какую вечеринку по случаю окончания семестра. И сегодня она свободна от детского сада.
"Скоро зазвонят колокола, - говорю я. - И тебе придется сразу уехать домой, правда?"
Она не отвечает, только крепко и нежно сжимает мою руку, словно мы, освободившись от земного притяжения, парим в безвоздушном пространстве, словно мы с ней напились межгалактического молока и перед нами распахнулась вся Вселенная.
Мы проходим мимо Исторического музея и подходим к Дворцовому парку. Я знаю, что в любую минуту может показаться новое такси. Знаю, что вот-вот колокольный звон возвестит приход Рождества.
Я останавливаюсь и загораживаю ей путь. Осторожно глажу ее по влажным волосам и задерживаю руку на серебряной пряжке. Пряжка холодна как лед, и тем не менее она согревает меня. Подумать только, я осмелился к ней прикоснуться!
Потом я спрашиваю: "Когда мы увидимся?"
Она смотрит в землю, потом поднимает на меня глаза. Зрачки ее беспокойно бегают, мне кажется, что у нее дрожат губы. И тут она задает мне загадку, над которой я потом долго ломал голову. Она спрашивает: "Сколько ты можешь ждать?"
Что я должен был ответить на этот вопрос? Может, это была ловушка? Если бы я ответил "два или три дня", я бы показался слишком нетерпеливым. Если бы сказал "всю жизнь", она бы подумала, что я или недостаточно искренне люблю ее, или, что уже совсем просто, вообще неискренен. Следовало выбрать что-то среднее.
Я ответил: "Я могу ждать, пока мое сердце не изойдет кровью".
Она неуверенно улыбнулась. Провела пальцем по моим губам. Потом спросила: "И как это долго?"
Я сокрушенно покачал головой и предпочел ответить как есть: "Кто знает, может, всего пять минут, не больше", - сказал я.
Ее явно обрадовал мой ответ, но она прошептала: "Хорошо бы ты сумел потерпеть немного дольше…"
Теперь уже ответа запросил я. "Насколько дольше?" - поинтересовался я.
"Тебе придется ждать меня полгода, - сказала она. - Если сможешь прождать полгода, мы снова увидимся".
Кажется, я вздохнул: "Почему так долго?"
Лицо Апельсиновой Девушки замкнулось. Она словно заставила себя ожесточиться. И сказала: "Потому что ровно столько ты должен меня ждать".
Она видела мое разочарование. Наверное, поэтому она прибавила: "Но если ты выдержишь этот срок, то следующие полгода мы с тобой будем видеться каждый день".
Наконец зазвонили колокола, и я убрал руку с ее влажных волос и с серебряной пряжки. В ту же минуту на Вергеланн-свейен выехало такси. Час пробил.