Ночью с субботы на воскресенье Лева опять пошел в поле, но уже не наблюдал Cricetus cricetus, а смотрел, кто наблюдает его самого. Он быстро убедился, что за ним следят и там. Они были городские и плохо умели прятаться в поле. Он нарочно стал водить их по полю, а потом по лесу. Они ходили за ним и шумели ужасно, хотя думали, наверное, что передвигаются как кошки. Cricetus cricetus, должно быть, тоже презрительно смеялся, видя, как Лева пытается за ним незаметно наблюдать и тихонько двигаться. Лева чутьем - он так много времени общался с Cricetus cricetus, что у него появилось чутье на опасность почти звериное, - понял, что они убьют его, как люди убили в Москве и Подмосковье почти всех Cricetus cricetus. Лева побрел к норе, где жил самый крупный, пожилой и обладавший наиболее сложным характером самец Cricetus cricetus, и стал гипнотизировать его, чтобы тот вышел, чтобы посмотреть на него в последний раз, но старый Cricetus cricetus спал или гулял где-то по своим делам. У Левы сжалось сердце.
Вернувшись домой, Лева сделал из подручных материалов и своей одежды большую человекоподобную куклу, как Шерлок Холмс, и усадил ее за компьютер вместо себя, а сам выбрался из дома через летнюю кухню, окруженную зарослями травы в человечий рост, и ушел в поле. Возможно, они хоть ненадолго обманутся, как обманываются ненадолго животные, когда им подсовывают чучело.
Они не последовали за ним. Он не был уверен, что они не разгадали его наивный трюк, но немножко на это надеялся, потому что был страшный ливень и было очень плохо видно, хотя если они установили в его доме не только жучки, но и видеокамеры, то дождь его не спасет. Он вернулся, побыл дома, двигая время от времени куклу за компьютером, поел хорошенько, принял ванну, взял диски с материалами для своей очередной работы о Cricetus cricetus, деньги, документы и кота и ушел опять через летнюю кухню. Кота звали Черномырдин. Он не мог не взять Черномырдина. У Черномырдина никого не было, кроме него, и Черномырдин был избалованный и не сумел бы жить на воле, как Cricetus cricetus. Выбравшись на дорогу, Лева увидел, как мимо промчался бандит Саша на своем "субару", а за ним - черная "Волга". Обе машины обдали его грязной водою с ног до головы. Держа в руках сумку с Черномырдиным, он побрел на автобусную станцию.
Планы его первоначально были не совсем такие, как Сашины. Он тоже намеревался на перекладных добраться до Москвы, но не снимать койку и ждать спасения, потому что спасения ему ждать было не от кого и денег, чтобы снять койку, не было, а пожить у своих институтских коллег. Но потом он подумал, что может подставить коллег под удар. Он не знал, что ему делать, а просто бежал, как бежит животное, когда его преследуют. Cricetus cricetus, когда его преследуют, не бежит, а поворачивается и нападает сам. Он очень смелый, просто отчаянный, и может обратить в бегство крупную собаку или безоружного человека. Но те, что гнали Леву, не были безоружны. И тогда Лева решил не ехать в Москву, а, наоборот, ехать в какой-нибудь поселок или деревню поглуше, и там спрятаться. Быть может, там он тоже найдет Cricetus cricetus, хотя тех Cricetus cricetus, которых он знал и любил в Остафьеве, никогда уже никем не заменить.
X
- Ну ты мудак.
- Знаю. (С неподдельным отчаянием.) Все знаю.; Я должен был сразу поставить туда лучших, а не шушеру. Ну, убей меня прямо сейчас!
- Если не возьмешь их в течение трех суток - так и будет. Кого ты послал за ними?
- Лучших. Теперь - лучших. Они возьмут их завтра же.
- О молдаване позаботился?
- Да черт с ним. Не до молдавана. Они и читать-то не умеют.
- Ну смотри. Ответишь.
- Ладно, позабочусь.
Но молдаван Илья уже удрал из Москвы - в Киев. Он совсем не дурак был, этот Илья.
Глава вторая
I
- Который час?
- Ни свет ни заря. Полседьмого. Чего тебе не спится?
- А тебе?
Саша ничего не ответил Леве. Вчера он уломал Леву пойти с ним, потому что дико боялся быть один, и Лева согласился после недолгих уговоров - он, наверное, боялся того же. На Курском вокзале они сняли комнатку у какого-то мужика, жутко дорого, но документов мужик не спрашивал. Идти от вокзала было недалеко, квартира на Бауманской, в первом этаже. Кровать была широкая, они бы оба поместились, но брезговали друг другом, и в итоге оба спали на полу, а на кровати спал Черномырдин. Саша встал и пошел умываться. Скверно ему было. "Плакали все мои денежки… Надо было на оффшоры… А дом?! А Катя, Катя…" А как жаль было костюма, чудного, великолепного костюма цвета сливок!… Но еще и потому Саше было скверно, что он понял, отчего прораб Валера не захотел сказать ему на прощанье "не извольте беспокоиться". Молдавана-то здоровенного Саша - подставил. Они, конечно, убили молдавана. Получалось, что это Саша его убил, и Каченовского, и еще массу народу. С другой стороны, именно молдаваны нашли коробочку с рукописью, стало быть, они и виноваты во всем.
Когда Саша вернулся в комнату, Лева стоял у окна и смотрел на улицу. Даже спина его выражала отчаяние. Он, видать, от страха совсем обезумел, что пошел вчера с Сашей, которого считал бандитом и сволочью. А Саша в общем-то хорошо относился к Леве, не так, как Лева к нему. Он очень хотел, чтобы Лева не бросал его одного. Лева был хоть и лох, но какой-то положительный, надежный, весь из себя советский. Саша решил, что будет во всем подлаживаться к Леве, пока Олег не вернется. Он сел на кровать и стал почесывать Черномырдина за ушком. Он надеялся, что Черномырдину и особенно Леве это понравится. Он боялся спрашивать Леву, что тот собирается дальше делать, чтоб не услышать "А тебе-то что?"
- Что ты собираешься дальше делать? - спросил Лева.
- У меня товарищ есть, серьезный человек, он поможет. Он сейчас на курорте. Через несколько дней вернется. Давай дождемся его.
- Какая наивность, - хмуро сказал Лева.
Он никак внешне не прореагировал на Сашино предложение дожидаться вместе. Но все ж он не хватал Черномырдина и не убегал, а тоже пошел умываться. А потом они все трое позавтракали едой в коробочках, которую купили на вокзале. (Они купили еще массу всякой ерунды: умывальные принадлежности, белье на смену, другого цвета куртки, купили с рук ворованные сотовые телефоны с новыми симками, не засвеченными.) Деньги таяли. У Левы было еще меньше денег, чем у Саши, но ненамного, потому что Лева не держал денег в банке. Иногда полезно быть нищим.
Хозяйка квартиры, куда привел их мужик, вчера была пьяна в стельку. Теперь она куда-то девалась. Ее комната была заперта. Они посмотрели в замочную скважину: хозяйки в комнате не было. Видимо, она ушла за выпивкой и задержалась. Их комната была оплачена еще на двое суток Заняться им было абсолютно нечем. Телевизора не было. Вообще ничего не было. Хозяева пропили все.
- Показать тебе рукопись? - спросил Саша.
- На что она мне?
- Может, ты поймешь, что в ней такого. Ты же ученый.
- В рукописях я понимаю не больше твоего, - сказал Лева. - Я уж и не помню, когда читал что-нибудь не по специальности. Последняя книга, которую я прочел, был "Архипелаг ГУЛАГ". Вы читали? - Он еще иногда сбивался обратно на "вы".
- Читали. - Саша не читал, но знал, что это про лагеря. Вот почему Лева не любит и боится тех - в книжке прочел! - Но это же Пушкин. Стихи.
Саша очень хотел заинтересовать Леву своей рукописью - не потому, что верил, что Лева что-то такое поймет, а чтобы Лева чем-нибудь занялся и не убежал от Саши. Если Саша останется в этой грязной чужой комнате без Левы и Черномырдина, он повесится.
- Стихи тем более не по моей части, - сказал Лева, - да и с чего ты взял, что это Пушкин? Стали б они из-за Пушкина всех подряд убивать? Тут не в Пушкине дело.
- А в чем?
- Наверное, в политике. Или в экономике. Или еще в чем-нибудь. Что-то ты такое видел, чего не должен был видеть.
- Ничего я не видел, - сказал Саша. - Так ты посмотришь рукопись?
- Не хочу. Сам смотри. Тошно мне на эту гадость смотреть. Я тут в кухне старые кроссворды нашел.
Прошло минут двадцать. Лева разгадывал кроссворд сам, один, не советуясь с Сашей. А Саша любил разгадывать кроссворды только вслух, коллективно, вовлекая в это занятие как можно больше народу.
- Белкин, а Белкин? - Тот поднял голову, посмотрел на Сашу терпеливо поверх очков. - Ты какого животного изучаешь?
- Cricetus cricetus.
- Что это? Слон?
- В Остафьеве нет слонов. Я изучаю хомяка.
- Я тебя серьезно спрашиваю.
Лева насупился и опять стал молча разгадывать кроссворд. Саша так понял, что Лева обиделся. Видимо, он не шутил насчет хомяка. Саше странно было, что кто-то изучает такую бесполезную и скучную дрянь, как хомяк. Он сказал:
- У меня дома жил хомяк. Классная зверушка. - Соврал, конечно: жила у него только черепаха, да и та сдохла.
- В квартирах живут, как правило, золотистые и джунгарские хомячки, - отозвался Лева. - А я изучаю хомяка обыкновенного. Это совсем другой вид. Это дикое животное. Он очень умный. В Москве и области люди его практически уничтожили.
- За то, что умный?
- Можно и так сказать. Мы стремимся уничтожить всех, кто умнее нас. Единственную его популяцию я обнаружил в Подольском районе. Потому я туда и переехал.
- А раньше где жил?
- На Ленинском проспекте.
- Псих, - сказал Саша.
- В коммуналке.
- А-а, понятно. А где твоя жена?
- На Мадагаскаре.
- Ты еврей?
- На четвертинку.
- А Черномырдина ты тоже изучаешь?
Лева вздохнул: похоже, Саша надоел ему своими вопросами. Саша замолчал и стал разглядывать свою рукопись. Ему обидно было, что Лева не хочет даже взглянуть на нее. Саша и сам не был любопытен до вещей, его не касающихся, но Лева был уж совсем, совсем нелюбопытен. Сашу это удивляло, ведь Лева все-таки ученый.
Да и неправильно было так рассуждать, что рукопись их не касается. Их за нее убить хотят.
Саша еще несколько слов в рукописи вроде бы сумел прочитать: "Украина", "в ночи", "ветер", "шелками"… В одном месте ему показалось, что было написано слово "колбаса". Он был удивлен.
- Белкин, скажи… При Пушкине разве уже была колбаса?
- Да она, наверное, при Иване Грозном уже была. Коптили мясо… Ее только при Горбачеве не было.
- Но она так и называлась - колбаса?
- Что ты меня все спрашиваешь?! - взвыл Лева. - Я не историк, не пушкинист и не этот… не продуктовед. Я не знаю, когда люди стали называть колбасу именно колбасою. И знать не хочу. Колбаса! Я тут с ума сойду…
- Так странно… Пушкин - и вдруг колбаса. Наверное, я неправильно прочел.
- Почему странно? Он писал о котлетах.
- Иди ты.
- Нет, писал… Чем-то там "залить горячий жир котлет…".Удивительно, - сказал Лева, - почему мне это вдруг вспомнилось. Что-то, по-видимому, бессознательно оседает в глубинах памяти.
Саша думал, что теперь Лева разговорится, но тот вновь уткнулся в свой паршивый кроссворд. Саша сходил на кухню, покурил, лег на кровать. Листал рукопись так и эдак, но делал это механически, думая о другом: Катя, Сашка, недостроенный дом… Бегство их было таким жалким, глупым. В кино бывает бегство мужественное, осмысленное; бегство, оборачивающееся стремительным нападением из засады. Миссия невозможна… Герой обводит вокруг пальца могущественную организацию, всех разоблачает и возвращается к нормальной жизни. Саша подозревал, что совсем нормальной жизни у него уже не будет, даже если Олег спасет его. Почему Лева сказал "какая наивность"? Олег конечно же спасет.
У него масса всяких знакомых. Если не получится отмазать Сашу официально, Олег сведет его с людьми, которые сделают Саше (и Леве, если Лева захочет) новые документы, изменят лицо. И уж как минимум - Олег даст денег и, быть может, сумеет спасти деньги самого Саши. "Через откаты все это можно, потом обналичим…" Над Сашей вилась муха, это его раздражало. Он хлопнул муху рукописью.
- Что ты ее так мусолишь?! - рассердился вдруг Лева: он, оказывается, наблюдал за Сашей, а Саша думал, Лева его в упор вообще не замечает. - Если это старый и ценный документ, с ним нельзя так безобразно обращаться. Ты копию хотя бы снял?!
Саша достал из кармана куртки копию рукописи, протянул Леве. Лева взял ее и саму рукопись - тоже, но взял очень осторожно, совсем не так, как Саша, а так, как брал ее сотрудник Ленинки Каченовский - будто это едва расцветший бутон розы или бомба. Хотя рукопись Леву не занимала, он все равно был очень аккуратен и почтителен с нею. Он сразу заметил, что одна страничка (девятая) в копии есть, а в рукописи - нет, и Саша объяснил ему, как это получилось, а также рассказал, что десятая страничка осталась в библиотеке.
- Восемь листов сложены вдвое, а девятый и десятый полулисты оторваны и лежали отдельно, - сказал Лева. - Это что-нибудь да значит.
- Что?
- Например, он - Пушкин или тот, кто его имитировал, - экономил бумагу. С бумагой у них, по-моему, было не очень: я как-то краем глаза смотрел одну передачу о переписке Пушкина с женой, так он в каждом письме ее просил: скажи брату, чтоб прислал бумаги…
- А ее брат торговал бумагой?
Саша невольно фыркнул, уж очень дурацкая картинка ему представилась: маленький человек в цилиндре и красавица в длинном платье на почте стоят в очереди за посылкой, потом ковыляют по улице с тяжелснными кипами бумаги на голове… "Если он всегда так много черкался - бумаги-то ему надо было до фига".
- У него, кажется, завод бумажный был, - сказал Лева. - Нет, наверное, причина все-таки не в экономии. Возможно, на оторванных половинках было что-нибудь совсем другое. Письмо, например.
- И что? - опять спросил Саша.
- Не знаю… Как неразборчиво написано! И чернила эти… Повсюду кляксы, будто кошка по листам ходила… (Слово, показавшееся Саше "колбасой", Лева без особой уверенности прочел как "награду".) Определенно это стихи, строфы отделены друг от друга, в каждой по четырнадцать строчек…
- Вот эти абзацы и есть строфы? А я думал, строфа - это четыре строчки, как куплет.
- Ты меня сбил, - сказал Лева, - я теперь уже не уверен, что это называется строфой. Я же не гуманитарий. Ну да ладно. Нужно начинать с имен собственных.
- Вот, я уже начал. - Саша ткнул пальцем. - "Фебъ". "Украйна".
Лева одобрительно кивнул, но велел Саше не тыкать грязными пальцами в рукопись и вообще не трепать ее - она и так вот-вот развалится, - а работать с ксерокопией. Саше странно было это слово - "работать", но он послушно спрятал подлинник, обернув его для надежности в полиэтиленовый пакет. И они склонили головы над копией.
- "Лепажъ", - прочел Саша. - Это кто?.
- Пистолет, кажется… А вот тут, смотри… "Нитчеанец". - Лева хмыкнул, - Никакой это не Пушкин. Новодел, как ты выражаешься.
- Почему?!
- Это, скорей всего, о Ницше. Я, конечно, человек невежественный, не лучше тебя, но все-таки знаю, что Ницше жил значительно позднее Пушкина.
- Ну пусть не Пушкин. А за что они нас мочат?
- Спроси что-нибудь полегче…
- Ты согласен, что нам надо дождаться моего товарища?
- Нет, не согласен.
- А что же нам делать?
- Найти каких-нибудь уголовников, - сказал интеллигент Лева, - и купить у них фальшивые документы. И изменить внешность.
- Ты знаешь таких уголовников?
- Я думал, ты знаешь.
- Не знаю я. И денег у нас мало. А мой товарищ знает. И он даст денег.
- Ладно, - сказал Лева. - Давай будем ждать твоего товарища.
Лева - ему не очень-то хотелось ехать в глухую деревню и там прятаться до скончания века - согласился ждать Сашиного товарища, а Саша согласился, что нужно менять внешность. Чтоб изменить внешность, Лева сбрил свою бороду, а Саша, наоборот, - стал отращивать. Дождь, спасший их вчера, больше не шел, погода стала хорошая, в окно светило солнце. Днем Лева - его внешность изменилась сразу, как он побрился, да еще очки снял, а Сашина еще долго не изменится - сходил в дамский магазин "Арбат Престиж" и купил краски для волос
- Всю контрабанду делают в Одессе, - сказал Лева, - на Малой Арнаутской.
Саша засмеялся, он тоже любил эту книгу. Лева не сказал Саше о том, что, когда он выходил из дамского магазина, за ним следовал высокий негр в белых брюках. Он не считал это важным: негры и вообще иностранцы представлялись ему в данных обстоятельствах наиболее безопасными людьми, а Саша ведь тоже ничего не рассказывал Леве про своего лилово-красного негра, полагая негра чепухой и галлюцинацией. С большим трудом, пачкаясь и чертыхаясь, беглецы выкрасили себе волосы, они оба были блондины, а теперь Лева стал каштановый, а Саша рыжеватый. Пока их крашеные головы сохли, они еще немножко помозговали над текстом, Лева даже выписал себе в блокнотик:
Хочу...................
....у зеркала, где муть
И сон.................
..................путь.
....ал...................
....................
.........ный человек
Глядит...............
и еще несколько фрагментов в подобном духе. Но они занимались рукописью уже без особого пристрастия, поскольку это был не Пушкин, а какое-то жульничество.
- Я, кажется, просил тебя пока обходиться без стихов.
- Я-то обойдусь, - довольно неучтиво отвечал Мелкий. - А они? У них в руках эти бумажки, за которые их преследуют, - и они в них даже не взглянут? Когда ты напишешь стихи?!
Уже несколько дней прошло с тех пор, как Большой и Мелкий были у Издателя. Сейчас они ели пирожки и пили невкусный кофе из бумажных стаканчиков. У ног их крутились нахальные голуби.
- Скоро, скоро, не волнуйся… Выпить хочешь? - предложил Большой (он страстно желал переменить тему).
- Нет, - сказал Мелкий и сам себе удивился. - Когда скоро?
- Очень скоро… если ты не будешь меня все время доставать.
Тут на Большом, где-то в области талии, что-то затарахтело: телефон. Большой посмотрел на номер, скривился: звонил Издатель.
- Прошу прощения, - сказал Издатель, - но я вынужден снова побеспокоить вас насчет имени автора…
- Это не обсуждается, - сурово отвечал Большой, - свое имя позорить я не соглашусь.
- Но ведь вам нужны деньги?
- Нужны.
- Вот! - с торжеством произнес Издатель. - А за книгу, подписанную именем вашего партнера… товарища… при всем к нему уважении… короче говоря, мы не сможем заплатить первоначально предложенной суммы…
Мелкий, навострив уши, прислушивался к телефонному разговору; он не слышал слов Издателя, но по ответным репликам Большого понял, о чем идет речь, и вскричал в ужасе:
- Нет, нет! Мою фамилию тоже нельзя на обложку! Большой повернулся к нему и спросил изумленно:
- Почему?!
- Что, что он говорит? - волновался Издатель.
- Я… у меня… я в городе Москве без регистрации проживаю… и вообще… с правоохранительными органами у меня…
- Что он говорит?!
- Ничего, - сказал Большой в трубку. - Послушайте,, ведь можно придумать что-нибудь забавное! Пару смешных, "говорящих" фамилий: "А.Онегин и Б.Печорин", "В. Дубровский и Г. Березовский", "Д. Ульянов и Е.Ленин"…
- Березовский, Ульянов и Еленин? - переспросил Издатель. - Боюсь, мне не очень нравится направление вашей мысли…