В любом случае, я готова мчаться с самой ненормальной скоростью и в мороз - 10, и в 40 градусов жары, только ради того, чтобы за закрытыми наглухо дверями чужой и даже враждебной гостиницы пережить все восторги мира и все болезненные мировые потери с трех ночи до 8–9 утра.
Умереть в его теле. Родиться в его теле. Исследовать каждую клетку. Никогда не узнать каждую мысль. Оплакать счастье и посмеяться над потерей, прикасаясь к жесткой мужской коже, не зная, мы расстаемся на месяц или же на всю жизнь.
Я закрыла глаза, погружаясь в сладостный сон воспоминаний. Я не знала, сколько он будет длиться - может быть, пять минут, может быть, год. Поезд мчался все быстрей и быстрее. За окном тянулась долгая полоса белоснежных полей.
Я вспоминала его тело, в тот момент, когда он скидывает одежду. Силу его рук и жесткое, расчетливое выражение глаз. В чем была истина, приковавшая меня к этому человеку? Позы номер три было бы недостаточно, чтобы ее объяснить. Впрочем, в воспоминаниях есть только один мир, и он гораздо важнее реальности. То, что было - это уже все. Оно останется неизменным. Настоящего и будущего не существует. Все это не стоит ничего.
Память обнажала самые откровенные ласки. Наверное, секс - не совсем слияние тел? Я тонула в пряном запахе его тела… Резкий, болезненный удар в спину прервал уже пережитый оргазм. И, падая куда-то в сторону, и больно стукнувшись подбородком, я была жестоко вышвырнута из своего эротического сна.
После секса (даже в мыслях) очень трудно возвращаться к реальности. Я так и не поняла в самый первый момент, что произошло.
Очнувшись, я вдруг увидела, что поезд почему-то стоит, а я лежу на боку в абсолютно дебильной позе (не имеющей ничего общего с камасутрой, прошу не путать), причем за щеку меня поддерживает какой-то мрачный, небритый тип. Собственно, я свалилась на него, а тип этот сидел рядом через сидение. Пробуждение круче любого секса - настоящий шок!
- Ну слава богу, очнулась! - сказал небритый тип, - едва не разбила себе голову. Нашла место где спать!
Резко дернувшись, я даже как-то неприлично дистанцировалась от незнакомца - впрочем, он особо и не возражал. Я заметила пуховую, почти полярную куртку известной европейской фирмы (не фейковая курточка, между прочим), небритое стандартное лицо (таких - по пятьсот штук на каждом углу - не то, что изысканная красота некоторых….хм… Вообщем, тех, с кем приятно сочинять камасутру) и закрытый ноутбук (тоже мне, простор для фантазии - стандартный бизнес-набор). Словом, мрачный тип - подобный вид не повод для знакомства. Впрочем, я поняла, что никто и не собирается продолжать знакомство. Вздохнув с облегчением, я вдруг сообразила, что действительно едва не разбила себе голову, а мрачный тип в арктической куртке меня спас.
- Спасибо, - буркнула я, стараясь держаться в рамках приличия.
- Да не за что, - хмыкнул тип.
Сзади раздались голоса - вернее, множество голосов сразу. Все они говорили громко и разом, и современный поезд из салона бизнес-класса превратился в обыкновенный колхоз. Голосов было много, говорили они разное, но главная мысль "хюндай хренов", лидировала практически у всех.
Тут только до меня дошло, что поезд стоит, а резкий звук и удар было экстренным торможением всего состава - и, судя по силе, достаточно непредвиденным. Авария. Крушение? Страшная мысль заставила похолодеть. Но, судя по звукам и прежнему количеству пассажиров, а так же целым окнам, крушения не было. Скорей всего, просто авария, поломка. И где-то посреди обширной украинской степи мы благополучно стоим.
А в степи - мороз минус 10. но пока он не чувствуется. А белая полоса по обеим сторонам вагона не внушала никакого оптимизма.
Привстав со своего уютного кресла и присоединившись к хору главной мысли "хюндай хренов", я попыталась сообразить, сколько времени займет эта остановка. Неужели нельзя исправить все на ходу?
Тут я похолодела по-настоящему: в гостинице я должна была оказаться к 9 часам вечера. А ровно в 2 часа ночи у моего любовника был самолет. Самолет, конечно, был несколько позже двух, просто в 2 он должен был во что бы то ни стало покинуть гостиницу. А покидал он ее всегда минута в минуту.
Голова закружилась от ужаса. Часы на руке показывали семь. Время мое было рассчитано по минутам. В 20.30 я прибываю на вокзал, и мгновенно ловлю такси. 21.20–21.30 - я в гостинице. 02.00 - я снова остаюсь одна.
Мысли обожгли, как электрический ток - в этот самый момент в начале вагона появились проводники. Опасаясь гнева народных масс, шли они по вагону вдвоем.
Но вежливые, стандартные фразы рвали нервы буквально судорогами. Речь шла о поломке, о том, что работает бригада на линии. Но самое главное - машинист не знает, когда мы тронемся в путь, и предлагает пассажирам спокойно ждать на своих местах.
В самой кульминации этой тирады, перебиваемой главной мыслью всех пассажиров "хренов хюндай", в салоне погас свет. Народ почему-то завыл.
Собственно, все мы, жители этой страны, так привыкли к дебильному нашему экстриму, что отключение света в вагоне можно было встретить только одним: улюлюканьем и аплодисментами.
Но мой небритый сосед не улюлюкал и не смеялся. Он сказал (так тихо и уверено сказал, но слова его почему-то разнеслись на целый вагон):
- Аварийное отключение света отключает и отопление.
В вагоне разлилась тишина. Все замолчали, как по команде, от страшного смысла его слов. Кто-то выдохнул сбоку:
- Что?
- Отопления в вагоне не будет, - отозвался сосед, - а за окнами, между прочим, минус 12.
Проводники исчезли, как по команде. Кто-то крикнул, что окна нужно закрыть. Но окна и так были закрыты. А в вагон вместе с холодом стала вползать настоящая, глубокая темнота. Кто-то крикнул о том, что не работает Интернет - вместе со светом отключилась и зона WI-FI. Кто-то вызвался отправить делегацию к руководству поезда, и выяснить хотя бы, где мы стоим. Вызвались трое самых активных - среди них не было ни моего соседа, ни меня.
Вернулись они не скоро. К их возвращению температура в салоне понижалась настолько рекордно, что у всех стали ныть костяшки пальцев. Вернулись они злые до чертиков, и с криками сообщили, что "хюндай" дальше ехать не может, и здесь никто не способен его починить. Остается ждать старый советский локомотив, который дотолкает нас до Донецка. А локомотив этот прибудет минимум через три часа.
Стоим же мы где-то в самой сердцевине степи, за множество километров от ближайшего человеческого жилья. И добраться пеком до ближайшей станции, чтобы оттуда уехать, совсем не получится. Остается - ждать.
Я буквально упала на место, кутаясь из последних сил в шубу. 3–4 часа. Был шанс успеть. Но исчезал он так быстро, как теплое дыхание на морозе, превращаясь в застывшие крупники льда.
Поза номер четыре. Нет никакого движения. Его не просто нет - его еще и не будет. Остается исключительно одно - ждать. Ждать, коченея от холода, воскрешая в памяти камасутру. Ждать, когда выйдет все время, и ехать смысла не будет - вообще никуда.
Когда все закончится?! Люди, это какой-то бред! Теперь я знаю точно: времени не существует. Все это не закончится - никогда. Итак, смысл позы номер четыре: ноги вытянуть, шуба поплотней под спину. Шарф на голову - попытка сохранить побольше тепла. От мороза становится холодным не только дыхание. Больше всего замерзают мысли. Но я не дам сломить себя этому холоду! Я буду бороться. Не знаю, впрочем, зачем. Даже не для себя.
Температура вагона и тела понижается просто катастрофически. Мысли плавают в ледяной подливке из разочарования и страха. Но самое страшное - это часы. Они не желают стоять. Они показывают подлое, предательское время поражения - ровно начало девятого. 20.07, если быть совсем точной. Мы стоим. Стоим. Стоим. Люди начинают ощущать холод. В вагоне появляется страх.
Поза номер пять. 21. 00. Нет, ну на чью голову положить эти ноги?! Окно, что ли, разбить? Смешно - но не выгодно. Разбить окно - будет хуже. Тысяча острых, отточенных до смерти кинжалов мороза вонзятся в лицо и сорвут мою кожу, и тогда не останется ничего от моей красоты. А если я стану некрасивой, он захочет меня видеть? Мороз обнажает правду: нет, не захочет.
Он не захочет меня видеть, если я стану некрасивой, если лицо мое будет обожжено или изуродовано шрамом, если я растолстею или, наоборот стану похожа на живой скелет, выпущенный из Бухенвальда. Он не захочет меня видеть, если я заболею, если сломаю ногу и стану хромать, если вместо того, чтобы смеяться, я буду плакать, если во время операции мне удалят одну грудь, если мне исполнится сорок, если я неудачно покрашу волосы или сделаю неподходящую стрижку, если у меня будут месячные, и в этот короткий я не смогу трахаться с ним.
Он не приедет, если я попаду в больницу или в автомобильную катастрофу. Он не приедет, если с обморожением попаду на операционный стол. Он не поинтересуется тем, не простудилась ли я, и не уволили ли меня с работы. Он не станет интересоваться тем, голодна ли я, хочу ли я пить.
В этом году он не поздравил меня с днем рождения. Он не собирается поздравлять меня с Новым годом. Он понятия не имеет о том, что в мире существует Рождество, и с ним тоже нужно поздравлять. Он не знает, когда мой день ангела, и есть ли у меня ангел. Его даже не интересует, ангел ли это, или черт.
Всего этого он делать не будет. 21. 30. Я опоздала в гостиницу. Всего этого он делать не будет. Но, наверное, он сейчас позвонит.
Вот сейчас зазвонит мобильник. Мобильники здесь работают - это не джунгли, всего лишь степь, сеть есть. Свой я зарядила вчера с вечера, он прекрасно работает. Вот сейчас, обязательно, он позвонит.
Я достаю из сумочки телефон и долго смотрю на нежный сенсорный экран, словно пытаясь согреть его своим дыханием. Температура тела понизится еще больше, но я все-таки отогрею телефон. Потому, что он обязательно позвонит поинтересоваться, почему я вовремя не приехала - он, мой любовник. А слово "любовник" происходит от слова "любовь".
Ведь нет же в русском языке слова "сексник" - от слова "секс". Есть "любовник". А у этого слова смысл совершенно другой… Может быть, древнему народу было видней?
Кто-то толкает меня в бок… Сенсорный дисплей телефона отражает мои посиневшие губы. Вот сейчас раздастся звонок! Но звонка нет. В бок толкает бородатый сосед. Из его рук идет дым.
- Пей!
- Что это? - я не понимаю, почему дымятся его руки. Мне не до него, я ведь так жду звонка!
- Пей! Ты должна выпить это, и быстро. У тебя синеют губы.
- Что это такое?
- Чай. Из термоса. Сладкий. С сахаром. Пей!
Только сейчас я понимаю, что он раскрыл свой рюкзак и достал из него большой термос. Натренированный глаз отмечает, что термос фирменный, как и куртка. Но меня поражает другое. Совершено незнакомый мне мужчина боится, чтобы я не замерзла, и отдает мне свой чай, вместо того, чтобы согреться самому, ведь неизвестно, сколько еще продлиться эта пытка морозом. И это чужой человек! А тот, кого я жду, молчит. Он даже не знает, что я замерзаю здесь, в этом дурацком сломанном поезде. Замерзаю, между прочим, без всякой "камасутры"… Он и не хочет этого знать.
Я послушно пью горячий чай и ощущаю настоящее блаженство. Кружка термоса отогревает занемевшие пальцы.
Бородатый сосед внимательно смотрит, чтобы я выпила все, до дна. Потом забирает кружку от термоса и командует:
- Теперь вставай!
- Это еще зачем? - я смотрю во все глаза.
- Нужно походить, чтобы разогнать кровь. Иначе можно замерзнуть.
- Я не хочу вставать. Мне все равно.
- А я сказал - будешь! Вставай!
Он буквально поднимает меня с сидения и выталкивает в проход, чем ввергает в состояние настоящего шока. Я начинаю возмущаться.
- Да кто ты такой?
- Врач.
- Врач?!
- Ну да. Что тут такого? Еду в командировку, и я знаю, что нужно делать, чтобы не замерзать.
Я послушно делаю несколько шагов по салону, и тут только замечаю, что оставила телефон на сидении. Но он все равно молчит. Неужели это что-то вроде облегчения?
Поза номер шесть приходит сама собой, на ходу. В какой позе согревают недоношенную любовь? На животе? Своим телом? Грудь, в принципе, можно надрезать, и положить ее, эту недоношенную любовь, внутрь. Разница небольшая. И не важно, что из всех поз это самая болезненная поза. Все и так страшно болит.
А может, такую любовь согревают вот так, в темноте, на морозе - 12, расхаживая по салону сломанного современного поезда, где темнота сжимает душу до спазм, а смерть уже уютно устроилась на плече? Сидит себе, свесив ножки, хлопает покровительственно, со снисхождением - ну что, ты все дергаешься и дергаешься, давай, не сопротивляйся, пойдем лучше со мной… Что это - кто-то берет меня за плечо, разворачивает, прогоняет смерть, буквально сбрасывает ее прочь, в темноту? Да это же мой бородатый сосед! Он уже не кажется мне ни мрачным, ни некрасивым. Теперь я знаю точно, кто он такой.
- Достаточно. Садись. Силы надо экономить.
Я послушно сажусь на место, и засовываю телефон… нет, не туда, куда следует засунуть, а в карман. Я не отрываю глаз от своего соседа.
- Теперь я знаю, кто ты такой.
- И кто же? - он смеется.
- Ты - ангел!
- Может быть, - смеется он, - я ангел. Выпей еще чай.
Постепенно страстная камасутра с пряным запахом разгоряченных человеческих тел превращается в ледяную пустыню, в которой нет вообще никаких запахов. И я не могу понять, как это произошло.
Что сломалось? Почему больше нет никаких поз? Я ехала в поезде к своему любовнику. Я мечтала о сексе с ним в разных позах. Но поезд сломался. И я вдруг поняла, что сломался не поезд "хюндай". Сломался не поезд, а абсолютно все в моей жизни. И страстная камасутра, ради которой я бросила под колеса свою собственную жизнь - на самом деле бесконечная ледяная пустыня, в которой стоит поезд. И в эту ледяную пустыню вдруг превратилась моя жизнь.
Кто-то гладит меня по голове, плотней запахивая теплый шарф.
- Тш… Не плачь… не плачь… все хорошо… - это мой бородатый сосед. Руки его нежные и теплые. Он так спокойно и ласково гладит меня по голове - так гладят совсем маленьких детей.
- Не плачь. Все будет хорошо.
- Мне страшно.
- А я возьму тебя за руку, вот так, и ты перестанешь бояться. Я буду держать тебя за руку все время, и страх уйдет.
- А если я отморожу ноги и не смогу идти?
- Если ты не сможешь идти, я донесу тебя на руках.
И я понимаю, что камасутра - нечто совершенно другое. На самом деле камасутра только одна… Я ведь я еще действительно не прожила ее смысл.
Смысл камасутры, высказанный в совершенно других словах, и это не секс, и не позы… "Я возьму тебя за руку, вот так, и ты перестанешь бояться. Я буду держать тебя за руку все время, и страх уйдет. А если ты не сможешь идти, я донесу тебя на руках".
Только такая камасутра стоит жизни. Единственная камасутра, ради которой действительно стоит мчаться на край земли.
Мы прибыли в Донецк без четверти двенадцать ночи. В конце концов подогнали старый советский локомотив, который и дотолкал суперсовременный "хюндай". Я так и не вышла за пределы вокзала. В моем телефоне не было пропущенных или входящих звонков.
Я проверила это тщательно, вступив на перрон. Звонков не было. Но в телефоне моем все-таки оказалась одна драгоценность - это номер телефона отогревшего меня в вагоне врача. Он не мог вернуться в Киев со мной - он должен был на неделю задержаться в Донецке.
Была почти полночь, но я не вышла за пределы вокзала. Я прошла к билетным кассам, и взяла билеты на ближайший обычный поезд, следующий до Киева.
Через час я сидела в вагоне старенького советского плацкарта и смотрела в окно поезда, за которым в вихре страсти плясали снежинки. Я больше не собиралась переписывать камасутру. Я возвращалась обратно с телефоном, на который в 00.21 пришла СМС-ка: "Не страшно, что не получилось. Встретимся через неделю в Москве".
Я возвращалась обратно. В Киев.